Читать книгу Детектив из Мойдодыра. Том 3 - Григорий Лерин - Страница 5

Смутно, издалека я услышала знакомый голос и вынырнула из тяжелой дремоты. Открыла глаза. Открывать глаза было почему-то больно, но необходимо. Меня окружали другие запахи и другие звуки, совсем не такие, среди которых я привыкла просыпаться.

Я осторожно повела головой по сторонам. Я лежала на деревянном полу в пустой комнатке, рядом миска с водой, но не моя миска. Дверь закрыта, из-за нее раздаются голоса. Очень хочется пить, а о еде даже вспоминать противно. И еще очень хочется спать и ни о чем не думать. Но думать надо. Где Ромка? И где я? Я, у которой даже во сне все под контролем! Почему я не знаю, как здесь оказалась?

Заскрипела, открываясь, деревянная дверь. Невыносимый, протяжный скрип, от которого голова втягивается в плечи, и хвост подгибается под брюхо. Визгливый, как будто большим резиновым колесом быстро проводят по асфальту.

Шерсть встала дыбом на спине, и ледяные челюсти ужаса вонзились в сердце.

ГДЕ РОМКА?!

Я вскочила на ноги. Комната поехала ходуном. Острая боль пронзила переднюю ногу, ударила под лопатку и в голову. Я качнулась и медленно завалилась набок.

По вибрирующему деревянному полу затопали шаги.

– Джульетка! Джульетка! Лежи, не вставай, милая.

Это – Боря. Ромкин друг и наш сослуживец. Боря, который после каждого выезда повторял, что меня нужно сделать начальником над всеми экспертами-криминалистами. Ему почему-то казалось, что это очень смешно.

Рядом с ним человек, который пахнет, как Доктор. Он наклоняется, заглядывает мне в глаза, осторожно прикасается к голове и щупает лапу. Он думает, что у меня все будет хорошо.

– Надо же, какая вымахала! Вы бы видели ее одномесячную. Маленькая, худая, к мамке пробиться не может, ползает по полу и пищит. Как мышка-норушка.

Доктор подмигнул мне и снова повернулся к Боре.

– Все будет хорошо. Восстановится собачка. Ранения касательные, кости целы. Много крови потеряла, много снотворного пришлось ей влить, но это – вопрос нескольких дней. А потом…

Он осекся и замолчал. Он не знал, что – потом.

И Боря не знал, поэтому виновато отвел глаза, опустился на корточки, погладил меня по плечу, и пододвинул миску.

– Попей, Джульетка.

Я ткнулась носом в воду. Вода была теплая и невкусная, но я пила долго и медленно, чувствуя, как постепенно светлеет в глазах, и проясняются мысли. Потом, осторожно опираясь на здоровую лапу, села. Потом встала и, ковыляя, направилась к двери.

– Наверное, она гулять хочет? – Боря вопросительно посмотрел на Доктора.

– Вот и замечательно! Пройдитесь по территории, погуляйте. Свежий воздух еще никому не повредил. И разомнется немного, а то два дня уже лежит без движения.

От дома в обе стороны тянулись обнесенные проволочной сеткой загоны. Справа, метрах в тридцати они упирались в деревянные ворота. Боря, придерживая меня за ошейник, помог спуститься с крыльца.

– Мы не долго, – пообещал он Доктору.

Я наступала на раненую ногу все сильнее и сильнее, чтобы свыкнуться с болью. Возможно, мне придется бежать, а бегать на трех лапах я еще не научилась.

Мы дошли до ворот, и Боря повернул обратно.

– Ну, что же ты? Так ничего и не сделала?

Сейчас сделаю. Только с духом соберусь.

Я не повернула и продолжала двигаться вперед, направляясь к открытым створкам.

– Джульетта, ты куда? Стой! Ко мне, Джульетта!

Я побежала. Боря кинулся следом. Он на удивление быстро меня догнал, и я, громко и визгливо охая, припустила, что было сил, не обращая внимания на резкую боль в ноге и выскакивающее наружу сердце.

– Джульетта! Джульетта!

Я свернула с дороги в переплетение высокой травы и ржавых труб, и вскоре вросшие в землю полуразрушенные бетонные глыбы с торчащими в разные стороны железными прутами укрыли меня от погони. Я села на землю и тяжело дышала, свесив язык. Голова кружилась, лапы разъезжались в разные стороны. Выпитая вода хлынула наружу. Хотелось лечь, но ложиться нельзя. Так можно лечь и не встать.

Я, пошатываясь, пошла дальше.

Не может быть, чтобы Ромку убили! Мне только показалось, что из него уходит жизнь. А даже если и не показалось, то это еще ничего не значит. Люди придумают, как ее вернуть. Они иногда бывают очень умные, эти люди. Пусть они не умеют слушать мысли, но придумали же они пирожные с кремом и машины, на которых можно долго ехать и совсем не уставать.

Я не помнила это место – место, где я родилась, и не знала, как отсюда добраться до дома. Я просто шла к Ромке и не сомневалась, что дойду. Когда наступать на больную ногу стало совсем невмоготу, я поджала ее к груди и неуклюже запрыгала на трех. Не самый удобный, а главное, очень унизительный способ передвижения. Как не старайся, но ты не можешь скрыть свою слабость – ее видно за версту. А на слабого всегда найдется, кому напасть.

На безлюдной автобусной остановке меня окружила небольшая стая бомжей. Я прижалась спиной к бетонной стенке, а они, угрожающе рыча, сжимали кольцо. Им очень хотелось подраться – доказать самим себе, что они не зря существуют на свете.

Я вытянула вперед шею и захрипела, приподняв верхнюю губу и обнажив зубы.

«Я вас не боюсь. У меня еще хватит сил и реакции, чтобы рвануть одну глотку и вцепиться в другую. Хотите попробовать?»

Они остановились и нерешительно заворчали:

«Сейчас получишь! Нечего по нашей улице шастать!»

«Смотри, какая гладенькая! Наверное, осталась без хозяина, но мечтает к нему вернуться. Вот дура!»

«А, холопская душа! Служить-сидеть-лежать. Только зубы, как у настоящей собаки. Пошли, братва!»

«А я бы ее покусала! А я бы ее покусала!»

Маленькая кудлатая собачка пробилась вперед, но, оказавшись прямо передо мной, отскочила в сторону.

«Да ладно, оставь. Ей и так уже где-то досталось».

«Вон, смотри, по дороге какой-то приличный чувак бежит!».

Стая залилась истерическим лаем и бросилась прочь.

К утру я вышла к знакомому мосту над небольшим ручьем с заросшими травой берегами. Мы пару раз гуляли здесь с Ромкой. Я хотела спуститься вниз, но не смогла. На переднюю лапу не наступить, да и остальные одеревенели – я их почти не чувствовала. Можно, конечно, лечь на живот и сползти по мокрой траве к ручью, но как потом выбираться обратно? Ладно, попью из лужи. В ручье вода хоть и прохладная, но, наверное, такая же невкусная.

Я облизнулась шершавым языком и запрыгала дальше.

Я добралась до скверика, в котором мы были с Ромкой в последний раз, понюхала еле заметные бурые пятна у скамейки. В теплом воздухе, струящемся от нагревающегося асфальта перемешались сотни обычных городских запахов – людей, собак и впитавшегося дыма, вырвавшегося из проходящих машин. Ромкой не пахло. Если бы он лежал здесь долгое время, как те неживые люди, к которым мы с ним приезжали много-много раз, он бы оставил свой запах. Значит, его сразу же увезли, чтобы сохранить жизнь. А может быть, он уже вернулся домой?

И я побежала. На всех четырех ногах, поскуливая от боли и нетерпения. Конечно же, Ромка дома! И, наверное, волнуется, что меня до сих пор нет. Или ищет меня по всему кварталу вместо того, чтобы отдыхать. А я, нехорошая собака, где-то шляюсь в это время. За такие штучки можно и крепко отдубасить. И пусть дубасит, пусть, хоть каждый день, как Пётрываныч Вермута, только бы был дома…

Мне показалось, что я взлетела на четвертый этаж, и заскребла лапой дверь, и громко, не стесняясь, заскулила. Из-за двери доносился запах алкоголя и Супруги. Потом я услышала ее шаги.

Она распахнула дверь, заспанная, опухшая и всклокоченная и посмотрела на меня без всяких мыслей. Я проскочила между ней и косяком и кинулась в комнату. Заглянула под кровать, за занавески, побежала на кухню, вернулась в коридор и поскреблась в ванную.

– Нет его, – каким-то незнакомым, охрипшим и слабым голосом сказала Супруга. – Видишь: нет.

И при этом она подумала, что Ромки никогда уже не будет. Глупая Супруга, Ромка будет! Просто его, так же как и меня, увезли лечить к Доктору, и он скоро приедет домой. Я буду ждать его, сколько нужно.

Я легла в коридоре у двери, вытянула лапы и положила голову на пол. Супруга долго смотрела на меня сверху вниз, потом повернулась и пошла в комнату. У нее болела голова, и ей очень хотелось лечь.

Я посмотрела ей вслед и закрыла глаза… и побежала, изо всех сил побежала к скамейке, у которой неторопливо прохаживался погруженный в свои невеселые мысли Ромка…

***

– Я не могу приехать, мама! Я себя плохо чувствую! И вечером – не знаю. Надо на кладбище собираться, и собака вернулась. Куда я ее дену? Она никуда не пойдет – она его ждет. Нет, и ты не приезжай!

Супруга положила трубку, и я почувствовала, как запрыгали, заметались ее мысли. Теперь она злилась на Маму. Теперь она думала, что, если бы не Мама, у них с Ромкой все бы было хорошо. И еще она подумала…

Я рывком села, опершись на здоровую лапу и застучала хвостом по полу. Она хочет взять меня с собой к Ромке! Только не знает, дойду ли я с такой больной лапой. Собирайся скорее, Супруга! Я дойду! Я еще тебя дотащу!

Я закружилась, припадая на ногу, заюлила по коридору вокруг Супруги, всячески высказывая ей свое расположение. Я – хорошая и послушная собака, Супруга, и ничего страшного, что у меня нет поводка. Ты можешь надеть на меня намордник, не нагибайся, Супруга, сейчас я его сама достану. Только не передумай…

Мы долго ехали в одном автобусе, потом в другом, в который меня не хотели пускать, но пожалели Супругу и все-таки пустили. Она села и уставилась в окно, я забилась под ее ноги. Какая-то женщина встала рядом, спросила: «Не укусит?» Она смотрела на черный, пахнущий нафталином и немножко Мамой платок на голове Супруги и тоже очень ее жалела. Может быть, чувствовала ее тяжелые разбегающиеся мысли, хотя обычно люди чужие мысли не чувствуют и друг друга не жалеют. Гораздо чаще они жалеют собак. Но меня в этом автобусе никто не жалел, хотя и я надела намордник, который мне совсем не идет.

Я лежала на полу, придавленная сонливой усталостью, сомнениями и тяжелыми мыслями Ромкиной Супруги, разбираться в которых было трудно и страшно. Нетерпеливое возбуждение, охватившее меня дома, прошло без следа. Я уже не была так уверена, что Супруга везет меня к Ромке.

Наконец, мы приехали, и порыв ветра, прошуршавший по траве и листве деревьев, окружавших автобусную остановку, взъерошил волосы у меня на спине. Ветер принес с собой обрывки мыслей, звуков и запахов, наполненных горем, слезами и прощанием.

Я поняла, что мы приехали в Город Мертвых Людей. Я уже слышала о нем от Вермута. Он не раз бывал здесь с Пётрыванычем. Вермут сообщил мне, что в Городе Мертвых Людей есть и живые люди, которые всегда щедро делятся остатками вкусной еды с Вермутом и вином с Пётрыванычем.

Я настороженно шла за Супругой по затененной аллее, еще не веря, что она привезла меня сюда, чтобы показать мертвого Ромку. И когда она остановилась у груды недавно вскопанной земли, обложенной бумажными и пластмассовыми цветами, я удивленно склонила голову набок.

А Супруга села в стороне на каменный выступ и заплакала. И оттого, что она крепко обхватила голову руками, ее мысли не порхали, как бабочки, и не разбегались в разные стороны. Она плакала и просила прощения у Ромки, у мертвого Ромки, который находился под этой грудой земли.

Я подошла, понюхала землю, прислушалась. Зашла с другой стороны. Села. Нет, здесь не было Ромки. Его не было больше нигде.

Что-то ворочалось и распухало у меня внутри, раздувалось, распирая ребра и грудную клетку, и не в силах сдерживаться, я запрокинула голову и направила свой протяжный и безысходный крик вверх, туда, где сквозь листву деревьев синело небо…

***

Я сопровождала Супругу почти до самого дома. Я уже поняла, что она все-таки решила переночевать у Мамы, а меня оставит в квартире одну до завтра. Как только мы покинули Город Мертвых Людей, мысли Супруги снова разбежались, и что со мной делать завтра и послезавтра, она так и не придумала. Бедная Супруга…

Я перевела Супругу через дорогу, остановилась и посмотрела ей в спину. Она почувствовала мой взгляд и обернулась.

– Пойдем. Ну, что встала? Джульетта, домой! Джульетта, ко мне!

Супруга, к Маме! А я домой не пойду. Там нет Ромки. Прощай, Супруга.

– Джульетта, а ну ко мне! Джульетта, а ну-ка рядом!

Я села на асфальт и продолжала смотреть на нее. Люди, собравшиеся на остановке, тоже смотрели на Супругу и на меня и улыбались. Они считали нас обеих смешными и глупыми.

– Ну, и черт с тобой!

По лицу Супруги опять побежали слезы. Она зло махнула рукой и торопливо пошла к остановке.

Я глубоко вздохнула. Негромко, коротко и визгливо гавкнула ей вслед сквозь намордник. Мне не нужно твоей сосиски, Супруга. Просто мне тебя очень жалко.

Я осталась одна.

В те редкие дни, когда обостряются запахи и звуки, и непонятное томление охватывает тело, и тягучая боль поселяется в низу живота, мне иногда очень хотелось остаться одной. Без поводка и хозяина. Ненадолго. Чтобы никто не указывал, что делать и куда идти. Чтобы можно было одной прогуливаться по двору ленивой неспешной походкой и свысока позволять соседским псам себя обнюхивать и восхищаться: «Ах, какая ты красивая, Джульетта!» И, может быть, даже сбегать вместе с ними на помойку, от которой, действительно, иногда очень интересно пахнет, и еще куда-нибудь. И обязательно погонять кошек! А потом прибежать домой, виноватой и взволнованной от предстоящей встречи с Ромкой, расцеловать его в губы, в нос и в щеки и усесться у его ног, и ощутить его руку у себя на плечах…

Но Ромка поднялся и ушел, куда-то ушел насовсем, позабыв на асфальте у скамейки меня, поводок и свое лишенное жизни тело, и я осталась совсем одна. Без Ромки и без Смысла. И без всякого смысла я все равно вернулась сюда, к нашему дому, к нашему подъезду, к нашей квартире…

За дверью было тихо, лишь еле слышно шуршал ветер в раскрытой форточке на кухне. Легкий воздушный поток проносился из кухни по коридору и вырывался на лестничную площадку сквозь щель под дверью. Воздух слабо пах Ромкой…

Я оторвала нос от двери, повела головой по сторонам и с удивлением увидела распахнутое окно на нижней площадке. Надо же, сегодня я трижды прошла мимо него и даже не обратила внимания. И сейчас мне совсем не страшно. Глупо бояться раскрытого окна. Страшно остаться совсем одной, без Ромки. Остальное – не страшно.

Я спустилась по лестнице и встала у окна. Ни капельки не страшно… И даже если подойти к самому краю и выглянуть наружу – тоже не страшно… А теперь собраться в упругий комок и сильно оттолкнуться от пола тремя здоровыми лапами, и, не закрывая глаза, вперед и вниз. И земля прыгнула навстречу – твердая, залитая асфальтом… и все равно не страшно.

Лови меня, Ромка…