Читать книгу За решёткой. Криминальный роман - Григорий Синеглазов - Страница 16

Каждую пятницу на продоле предбанная суета. Боря сидел уже больше месяца и привык по пятницам собирать рыльно-мыльные принадлежности, а также сменную одежду. Постельное бельё Боря брал с собой только, чтоб постирать, а сушить и менять его предпочитал в хате. К тому же у него была вольная простыня, комфортная в отличие от хозовской, которая годилась разве что на то, чтобы коней плести.

Для дорожника баня – это разгрузка. По ночам перед баней передаются только малявы, да и то редко. Никаких серьёзных грузов типа сиграет, карт, бульбуляторов (так называлось самодельное устройство для согрева хаты), кипятильников, спичек. А зачем, если в соседнюю хату можно передать груз и так – в бане. Как раз девяносто седьмая заявила о том, что у них полностью в хате сигареты кончились, неделю ни к кому не приходят передачки, и каждую ночь пришлось по пачухе высылать. Почти всю неделю одну-две пачки Боря отправлял в «девять-семь». А что делать? Воровские, арестантские законы. Надо поддерживать («греть») порядочную хату. А в четверг Бур объявил в девять-семь по продолу: «Ребят, можете до бани потерпеть? Пару блоков сигарет вам подкинем».

Боря потихоньку научился разбираться в сигаретах. На ежедневный «грев» других хат уделялись дешёвые сигареты: «Прима», «Винстон», «Ява», «Балканская звезда» и тому подобное. А вот дорогие «Кент», «Мальборо» – это была валюта. На такие сигареты можно было что-либо купить. И однажды, когда во время проверки забрали трос («конь»), собрали весь «Мальборо», что был в хате, и купили у банщика пару простыней.

Баней называлась на самом деле душевая комната, в которую можно было одновременно разместить до ста зеков. Две раздевалки, рассчитанные на тридцать человек. Когда девяносто восьмая хата заходила в свою раздевалку, чтобы приготовиться к бане, «девять-девять» уже вовсю принимали душ. Под радостные крики знакомые зеки из соседних хат здоровались, начались передачки. Кто книги кому-то передавал, кто машинку подстригальную, кто сигареты, кто ещё что-нибудь. Боря подошёл к смотрящему за девяносто девятой хатой Каро, и сказал ему:

– Шумел я на работу, узнавал. Нет. Не даём мы кредиты в таких ситуациях. – До этого армянин интересовался у Бори, о возможности взять кредит в «Сбербанке». Упомянул такие тонкости, в которых мог разбираться только Боря, как сотрудник оного банка.

– Точно!? – Осведомился Карапет (именно так пишется полное имя смотрящего за «девять-девять»).

– Абсолютно.

– Ну ладно тогда. Попробуем другой банк. Душа за то, что курсанул.

Словом «Душа», или выражением «От души», а иногда оно ещё приобретало форму «Душевно», было принято благодарить в тюрьме. Боря предпочитал использовать «Спасибо», и никто ему за это не предъявлял претензий. Бур сказал так однажды: «Сам не заметишь, как начнёшь говорить „душа“ или „Душевно“. Это естественный процесс для арестанта.» А вот слово «шуметь» Боря употребил уже в тюремном значении. Он имел ввиду, что по телефону («тэшке») отзванивался на работу и уточнял подробности кредита, который интересовал Каро.

Когда девяносто девятая переоделась, забрала постиранные вещи и передачки, которые для них оставила девяносто восьмая, а также оставили то, что собирались передать в девяносто восьмую и в девяносто седьмую хату, в душевой остались только зеки из «девять-восемь». Начался привычный для Бори процесс помывки, намыливания и стирки вещей. Именно здесь в бане Боря научился стирать себе вещи. «Теперь-то точно я готов жить один без предков» – подумал он.

В самый разгар душа, зашла хата «девять-семь». Их радостно встретили тёплыми рукопожатиями. Боря поприветствовал Мишеля вопросом «как сам?». Убедившись, что всё в порядке, но вот только уже неделю никому из них не заходят передачки, полный голяк с сигаретами, приправами для баланды и прочими: ни майонеза, ни сгущёнки, ни колбасы, Боря ответил, что «Бур для них приготовил хороший грев».

После обмена передачками, и после переодевания, отжима постиранных вещей, девяносто восьмая хата покидала «баню», оставив «девять-семь» в одиночестве ждать появления хаты «девять-шесть». Предстояли скучные выходные. Хорошо, что в хате, где сидел Боря смотрели футбол, можно хоть поболеть за компанию за какую-нибудь команду. Ярым фанатом Боря никогда не был, одинаково любил и «Спартак», и «ЦСКА», и «Зенит», ему нравился сам процесс игры в футбол. Когда-то в детстве он тоже любил гонять мяч во дворе, подражая любимым звёздам: Зидану, Дель Пьёрро, Баджо, Вьерри, Роналдо. Поэтому с тоской вспоминая детство и полученный за стадионом автограф Андрея Тихонова, Боря любил наблюдать любую игру отечественного, зарубежного Чемпионата, а то и Лиги Чемпионов УЕФА.

Часов в шесть вечера в пятницу пришла на Борю бумага с кассационным определением («законка»). Решение оставить его под стражей в первой инстанции осталось без изменений. Вот и всё, теперь оно вступило в законную силу. До самого Нового года, Боре предстояло находиться здесь: в девяносто восьмой хате в Бутырском Централе.

Выходные проходили вяло текущей струёй. «Спартак» проиграл «ЦСКА» с крупным счётом. «Манчестер Юнайтед» обыграл «Челси», Уэйн Руни забил решающий гол на последней минуте. Жаль, что по центральному телевиденью не показывали Чемпионат Италии, а то Боря бы узнал как «Ювентус» сыграл на выходных. В воскресенье он разговорился с «Черепахой» о своём уголовном деле («своей делюге»).

– Вот зря ты пошёл грабить «Мак» в Центре Москвы. – Критиковал его Черепаха. – Во-первых: ты пошёл один. Во-вторых: пошёл грабить на следующий день, не продумав план своих действий. В-третьих: выбрал «Макдак» в Центре. Надо было уделить примерно месяц на подготовку и скооперироваться со своим другом-нефором, который тебя надоумил грабить. Выбрали бы с ним несколько «Макдоналдсов» на окраинных районах. Пригляделись бы, какие из них плохо охраняются. И совершили бы не один, а несколько налётов. Он же тебе предлагал сто тыщ урвать? Так и урвали бы с ним по сотне на каждого. А так, что получается. Пошёл один, с другом делиться не захотел. Ещё и ментам сказал, что это он грабил. Хорошо, что он на тебя не похож, и что менты тебе не поверили, а то тебя бы ссученным в хате объявили. Здесь, в Бутырке, не любят тех, кто топит своих подельников.

– Я слыхал, что «суки» на БС сидят?

– Да, на седьмом корпусе полно всяких насильников, крыс, сук, трансвиститов, шерстяных и прочих. Там есть и порядочные, но они в отдельном крыле сидят, и с нами дорогу держат. А так, ссученные, крысы, и шерсть – все на централе останутся, будут, как эти козлы нам передачки давать, да продол мыть.

– А чем отличается «козёл» от «быка»? – Боря решил разобраться с тюремным жаргоном полностью.

– Когда я был первоходом, всех красных объявляли козлами. Потом выяснилось, что от многих из красных есть польза. И получалось, что козлы – это те, кто совершает что-то «блядско-гадское». Например, водит зеков под конвоем, открывает локалки, хату своим ключом открывает, к телефону подходит ментовскому и тому подобное. А если ты носишь баланду, а по баланде ещё и передачки делаешь, там малявы передаёшь кому-либо. Тогда ты получается просто «красный», но уже не «козёл». Для таких и придумали слово «быки». Но рога-то у всех есть и у козлов, и у быков. Так что одеть рога можно, став баландёром, дневальным, завхозом, нарядчиком, или просто «хозбандитом».

– Короче, я не зря отказался подписывать «хозбанду»?

– А тебе предлагали?

– На карантине.

– Правильно отказался. Лучше в лагерь поехать, и там на промку устроиться, или на швейку. Будешь мужиком. А то, что на Централе был дорожником, там тебе обязательно зачтётся.

После этого разговора начался вечерний просмотр футбола. Английская Премьер-Лига. «Арсенал» против «Лестера». А после футбола Боря и Снайпер пошли по своим окнам с решётками настраивать дорогу. Митяй же лег на шконку. В понедельник его забирали на этап – уже пришла бумага с распоряжением «с вещами» именно в понедельник – и предстояло длительное прощание с остальными арестантами девяносто восьмой камеры. Он даже за свой счёт поставил чифир, чтобы за день до этапа его выпить. Вот так проходят проводы в тюрьме. Главную миссию свою тюремную Митяй выполнил. Научил настраивать дорогу двух новеньких арестантов.

Утром Боря заснул перед проверкой. Разбудил его голос с продола:

– Пахомов!

Боря еле разлепил глаза, чтобы ответить:

– Да, старшой. – Получилось как-то вяло, как с похмелья: «Д-та, стршй».

– Чё, такой голос? – спросил уфсиновец с явным подозрением на Борю. – Брагу пил, что ли ночью?

– Нет, старшой. Футбол смотрел.

– Понятно. По сезону!

Боря впервые в жизни слышал такую команду, и стал суетливо собираться. Ему помогли одеться, а Митяй сказал: «Уж не забирают ли тебя, как меня в другую тюрьму?». Но команда «по сезону» означала не окончательный выезд из хаты, а временный в город. То есть после выезда, он должен был ближе к вечеру вернуться. «А ведь ночью ещё надо на дорогу выходить. – Подумал Боря. – Митяю хорошо, он хотя бы одну ночь спал. А я-то не знал, что сегодня выезд».

Из хаты вывели обоих и Митяя, и Борю. Повели на первый этаж, и завели на ту же сборку, в которой Боря был в первый раз, когда только что оказался в Бутырке. Вместе с ним сидел человек, чьё лицо Боре показалось знакомым. Но где его он видел, вспомнить не мог.

– Есть сигареты? – К Боре подошёл какой-то старый арестант, весь в наколках. Судя по внешности, он настолько не первый раз сидит, что бывал в тюрьмах даже при Советской власти.

– Конечно, есть. – Ответил Боря, повторяя знакому процедуру, что уже была на свиданке. – Держи пачуху, я сам не курю. Смотрящий дал на случай, если у кого нужда в дороге будет.

– Душа. – Поблагодарил его зек, не ожидавший такого подарка. – В какой хате сидишь?

– Девять-восемь. – Отчеканил Боря свой заранее приготовленный ответ.

– У вас там Бур за хатой смотрит?

– Да. А ты откуда знаешь?

– Так, у меня номер тэшки есть его. Вечерком шуманю, поблагодарствую. А ты тоже, красавчик, сам не куришь, для других берёшь. Обязательно зачтётся. Что за беда у тебя?

– Сто шестьдесят первая, первая.

– Кого-то грабанул, что ли?

– Да. «Макдоналдс».

– И что? Много взял?

– Около сотни.

– Так больше сотни или меньше.

– Меньше.

– Если меньше, то понятно почему первая. Потому что если бы ты больше сотни взял, то была бы вторая часть. Сотня – грань в твоей статье, которая переводит её в другую часть, более суровую. Я думаю, тебе года два дадут, не больше.

– А следак говорил, что грань – сто двадцать тысяч.

– Может быть. Не буду спорить. Наверное, инфляция. Изменилось всё. На продлёнку едешь?

– А я не знаю даже. Не сказали.

– Скорей всего на продлёнку. Ща тебе дадут ещё два месяца, чтобы перед новым годом не выпускать, а после праздников делюгу закроют и в суд передадут.

– Так я же ещё не отсидел два месяца.

– А какая разница? Они заранее продляют обычно.

– А ты из какой хаты?

– Я на строгом корпусе сижу. У меня особо опасный рецидив, на этот раз скорей всего пожизненный дадут. Делюга моя уже два года длится и никак в суд дело не передадут.

– Много ходок уже?

– Сбился со счёту после десятой. Так всё по мелочи было. Да никак больше двух лет на воле побыть не получалось. И по сто шестьдесят первой тоже сидел, отбывал на химии.

– А что такое химия?

– Колония-поселение. Самый мягкий режим. Там все работают. Все мужики, и ты толком не отбываешь наказание, а я бы сказал деревенской жизнью живёшь.

Тормоза открылись. Зашёл старшой с карточками и объявил:

– Так! (пауза). Пахомов и Климов.

Оба отозвались. Причём на «Климова» отозвался тот самый зек, которого, как показалось Боре, он где-то уже видел. Оба вышли за дверь на продол, чтобы поднять руки для обыска.

– А что, сухой паёк нам не полагается? – Спросил Климов.

– Судовые весь сухпай забрали – отозвался старшой. – Ничего не осталось. Так что придётся потерпеть до хаты. – Он оторвался от них и крикнул другому старшому: – Выводи их на улицу, машина ждёт же.

На них обоих надели наручники. Всего один комплект. И повели на улицу. Перед выходом, надо было в окно отчитаться куда поехал. Первым подошёл Климов.

– Докладывай – раздался голос из окна.

– Подследственный Климов Александр Вячеславович. Статья сто пятая через тридцатую.

– Куда поехал?

– К следаку.

– Понятно. Следующий.

– Пахомов Борислав Григорьевич. – Отозвался Боря.

– Ты подследственный или подсудимый?

– Подследственный.

– Так и говори, что ты подследственный. Или обвиняемый. Тоже к следаку едешь?

– А я не знаю, мне не сказали.

– Скорей всего к следаку, раз вас вдвоём в одну машину садят.

Их передали каким-то другим сотрудникам. Те, не особо церемонясь, обоих пихнули в газельку.

– Одного туда, другого в боксик – скомандовал один из них.

– Старшой, я со всеми еду! – Возмутился Боря, который знал, что в боксиках едет только всякая арестантская нечисть: козлы, педерасты, стукачи и им подобные.

– Слышишь меня, я тебе не старшой! – В грубой форме ответил ему «командир» с тремя звёздами, как у старшего прапорщика. – Ты здесь будешь делать только то, что я тебе сказал. И если я говорю едешь в боксике, значит поедешь в боксике!! Понял?

– Да, ладно тебе! – Вступился за Борю другой мент. – Если хотят пускай едут вместе в задней хате. Там на три человека рассчитано.

Полицейский отступил. А Боря впервые услышал разницу в разговоре между уфсиновцем и обычным ментом. Как было приятно разговаривать с одними, и как мерзко с другими. Боря поехал в одном «стакане» с Сашей Климовым, которого он всё-таки где-то уже видел. Мысль об этом не покидала Борю.

Арестант Климов достал сигарету, засунул её между зубов, и тут оказалось, что спичек у него нет. Он попросил у Бори спичек, но тот ответил: «Извини, не взял». Тогда он громко крикнул:

– Старшой. Дай закурить!

– Не кури в машине. – Это был второй полицейский, который не против был зваться «старшой». – Доедем, на улице покуришь.

– Ну, старшой, дай огоньку! Ну, будь человеком.

– Я тебе сказал, не кури в машине. Сейчас доедем, выведем тебя на улицу, там и покуришь заодно.

– А как курить в наручниках?

– Вдвоём тебя держать будем, пока куришь. Не сбегишь, не переживай!

Слово «сбегишь» немного напрягло Борю. Насколько он помнил, по правилам русского языка должна буква «ж» быть в этом слове. Однако, жители регионов близ украинской границы, очень часто говорили именно так, как сказал сотрудник, который ехал в салоне газели вместе с обоими арестантами.

Их привезли в Тверское ОВД. Знакомые для Бори места. Он даже с тоской посмотрел на Совет Федерации, располагающийся рядом с отделением. Именно здесь заседают президенты республик, губернаторы краёв и областей, которые утверждают поправки к законам, разработанные Госдумой. Боря уже знал о законодательной системе многое. Да и Госдума, если не подводят воспоминания о прогулках здесь находится неподалёку. На улице Охотный ряд, которая пересекает Большую Дмитровку, на которую их привезли.

Их в наручниках завели в дежурную часть, в тот самый обезъянник, в котором у Бори началась арестантская жизнь. На входе конвойный полицейский вспомнил, что обещал дать Климову закурить, и достал зажигалку, чтобы тот начал дымить.

– Не надо, чтобы они здесь курили, ты чего? – Хотел было остановить его один из местных полицейских.

– Да, ладно, жалко тебе что ли? – Вступился за арестантов конвойный. – Ну, посмолят малёхо, чего тебе?

Пока они спорили, Александр жадно глотал куски табачного дыма, словно понимал, что вряд ли получится докурить. Но «тормоза» закрылись, и в уже знакомой камере оба зека расположились для разговора.

– Я слышал на сборке тебе смотрящий сигарет дал на дорогу, а ты не куришь, так?

– Ну да, если есть нужда, возьми себе пачуху!

– От души. – Климов предпочитал благодарить именно таким выражением. – Меня Саша зовут. Можешь Клим называть, как фамилия моя.

– Брюс – представился в ответ Боря.

– Где сидишь?

– В Девять-восемь.

– А! С Буром, да? – Почему-то при упоминании номера хаты, почти все зеки в первую очередь вспоминали смотрящего. Видимо это тоже один из арестантских законов, входящих в А. У. Е.

– Да. Он у нас смотрящий.

– А я тебя видел, кажется. Ты здесь в этой хате сидел, когда меня привезли сюда. Помнишь, я буянил всю ночь?

Тут только до Бори дошло, где он видел Климова. Или Клима. Когда его вели к следователю давать объяснения, он видел Клима сидящего в «стакане» и громко на всех орущего. Вот так встреча!

– А почему нас вдвоём привезли сюда?

– Наверное потому, что наши дела один следак ведёт. Петренко Лёша. Я здесь у бабёнки одной жил. Как жена она мне получается, только мы не расписаны. Выпили, поругались, и я случайно ножом её задел. Вот и привезли меня сюда в связи с этим. Статья сто пятая. Она оклемалась, поэтому через тридцатую.

– А как понять «через тридцатую»?

– Есть такая статья в уголовном кодексе. Номер тридцать. «Неоконченное преступление». То есть, когда ты собирался совершать, но не совершил. Вот моя, когда это всё произошло, написала на меня заявление. А потом передумала, да поздно уже. Теперь вот передачки мне носит. «Ресторан» на меня заказывает, чтобы я баланду не ел. Конечно, приятно, но всё же мне не западло баланду есть.

– А я «Макдак» ограбил. Да только взяли меня сразу на улице с деньгами.

– А как ты ограбил?

– Зашёл с пустым стволом, пневматом. Направил его на кассиршу, и сказал: гони деньги. Та испугалась, всё отдала. А на улице менты стояли, спрашивают «Куда это вы, молодой человек?». Потом привезли сюда, и в ту же ночь я познакомился с Алексеем Сергеевичем.

– Лёха – нормальный мент, один недостаток – всех под стражей держит. Никаких там подписок о невыезде, никаких домашних арестов, прочей ерунды. Только содержание под стражей. Я уже узнавал о нём. Ещё и Тверской суд. Всех сажают, никому условно не дают. Жесткие они. Я первый раз в Воронеже привлекался, за грабёж как раз, тогда условно дали. А вот теперь реально привлекаюсь. Кажись «шестёрку» дадут. Я же всё признал.

Их размышления прервались, когда в камеру открылась дверь, и на продоле стояли те же самые конвойные, что везли их в машине. Им велели подниматься, и выходить на улицу. Разумеется, в наручниках и в сопровождении. Их посадили обратно в ту же самую машину и повезли. Как выяснилось в ходе разговора, оказывается, Алексей Сергеевич не может приехать в ОВД «Тверское» и решил следственные действия проводить у себя в кабинете. Машина остановилась, и конвойный, который всё это время находился в салоне, с одним наручником вывел Климова на улицу покурить. Как ни странно тот даже не собирался бежать. Боря ожидал, что как во всех известных фильмах про тюрьму, обязательно сделает попытку скрыться, даст в морду старшому, отстегнёт наручник. Но нет. Саша спокойно покурил на улице, затем его привели обратно в «стакан» газельки.

– Спасибо, старшой. – Только и сказал тот. Вот как, оказывается, устроена настоящая жизнь, отличная от фильмов. Они сидели так около часа. Дверь в салон газели была открыта. На улице зима. Самое начало декабря. Холод мешал разговаривать, да и мыслей особо не возникало для разговора. В салон влетел один из конвойных с криком «Пахомова выводи». Боря понял, что его поведут первым, приготовился. Саша же напутственно проговорил Боре: – Давай, брат! Удачи тебе!

– Спасибо. – Ответил Боря и протянув руки для наручников, вышел из салона. Он был обут в осенние ботинки, и поэтому, ступив на декабрьский гололёд, слегка поскользнулся. Его удержали конвоиры, и с иронией спросили:

– Что с тобой? Бежать хочешь?

– Да нет. Скользко просто.

– А! Ну, ты осторожнее ступай.

Вот так, держась за конвоиров, он доковылял до крыльца, а после его шаг стал увереннее и по коридорам следственного комитета он уже шёл, с интересом разглядывая плакаты на стенах.

– Первый раз у нас, на Петровке? – Спросил его конвоир.

– Первый, если не считать ИВС.

– Нет. ИВС не здесь находится, он дальше, где тридцать восьмой дом. А здесь Петровка, девятнадцать. Следственный комитет.

Его привели в кабинет, где уже за столом сидел следователь, а на стуле подле стола восседал адвокат. Алексей Сергеевич поприветствовал Борю:

– Привет! Садись, Боря, куда-нибудь. – Он слегка кашлянул, выпроводил конвой в коридор, и добавил: – Покури пока. Сейчас конвойные каких-нибудь понятых приведут для опознания. Двое кассиров и менеджер уже приехали, их завели пока в соседний кабинет, специально, чтобы они тебя не видели.

– Я и так сижу, можно я присяду лучше? – Поправил следака Боря.

– Ах, да. Я забыл про этику общения с вами. Присаживайся, Борислав Григорьевич. – Изменил формулировку следователь. Залпом выпил чашку кофе, закурил сигарету, и ни к месту задал вопрос: – Борь, а ты в армии служил?

– Нет, Алексей Сергеевич.

– Плохо. Надо служить.

– А вы служили? – Поинтересовался у следователя адвокат.

– Да, Виктор Фёдорович. – Ответил ему Петренко. – Я служил во внутренних войсках. Сразу после школы, как восемнадцать исполнилось, в армию пошёл. После армии в милицию устроился работать. На юрфак поступил, совмещая работу и учёбу. Потом с помощником следователя совмещал на старших курсах. Окончил юрфак, стал следователем.

Вот так вкратце оказалось следователь не против был изложить свою автобиографию. Дополнил он её вопросом:

– А ты почему не служил, Боря?

– Не знаю. Не годен оказался. Хотя я специально не косил от армии, хотел в университете на военную кафедру пойти. Но в восемнадцать лет мне военный билет вручили, а для «военки» нужно приписное свидетельство.

Когда конвойные привели понятых и подставных, разговор перешёл в более серьёзное русло. Следователь на скорую руку отксерокопировал паспорта понятых и подставных, попросил вторых присесть рядом с Борей. Интересная деталь во внешности подставных, что они были чем-то похожи на Борю. Как удалось конвойным подобрать таких? Ведь даже не каждый прохожий соглашается участвовать в таких делах, на что имеет полное право. Их ведь милиция не заставляет соглашаться? После того, как все обязательные мелочи были утрясены, Алексей Сергеевич начал своё обращение к подставным: