Читать книгу Кошки-мышки - Иэн Рэнкин - Страница 4

И уже много лет никто не прогонял этих случайных гостей и не старался уничтожить следы их бесчинств.

Ну и начало рабочей недели!

Жилой массив, который он рассматривал через залитое ливнем ветровое стекло, медленно возвращался в то первобытное состояние, в каком пребывал, пока строители не взялись за него много лет назад. Конечно, в шестидесятые годы этот район, как и другие окраины Эдинбурга, казался идеальным местом для строительства нового жилья. Интересно, думал он, неужели проектировщики учатся исключительно на собственных ошибках? Если это так, то, вероятно, и сегодняшние «идеальные» решения обернутся со временем чем-то подобным.

Газоны заросли сорняками, а на асфальтированных детских площадках выставленную при падении коленку или ладошку караулила стеклянная шрапнель. Почти на всех террасах окна были загорожены фанерой, потоки воды из сломанных водосточных труб струились на землю, изгороди утопающих в высокой траве заболоченных палисадников были поломаны, калитки снесены. Он подумал, что в солнечный день здесь, наверное, еще более тоскливо.

И тем не менее в сотне ярдов отсюда какая-то компания начала строительство частных домов. Надпись на щите гласила «ДОМА-ЛЮКС» и обозначала адрес как «МЬЮИРВИЛЛИДЖ». Ребус знал, чего стоит эта реклама, но не сомневался, что часть молодежи на нее, возможно, и купится. Интересно, многие ли? Пилмьюир всегда будет Пилмьюиром. То есть помойкой.

Найти нужный ему дом не составило труда. Возле него, по соседству со сгоревшим «фордом-кортиной», стояли две полицейские машины и «скорая помощь». Впрочем, Ребус узнал бы дом и так. Хотя окна в нем были заколочены досками, как и в остальных домах, но дверь была распахнута, открывая темноту внутри. А что, как не присутствие покойника и суеверный страх живых, может заставить распахнуть дверь в такой день?

Увидев, что поставить машину близко к дому не получится, Ребус тихо выругался, открыл дверь, набросил плащ на голову и выскочил под ливень. Что-то выпало у него из кармана на бордюр. Какой-то обрывок бумаги, но Ребус все равно поднял его и сунул на бегу обратно в карман. На разбитой асфальтовой дорожке он поскользнулся на мокрой траве и чуть не упал. Забежав под козырек у входа, он, ожидая, пока его встретят, стряхнул воду с плаща.

Из-за двери, выходящей в холл, высунулась нахмуренная физиономия констебля.

– Инспектор Ребус, – представился Ребус.

– Проходите сюда, сэр.

– Я подойду через минуту.

Голова убралась, и Ребус оглядел холл. Обрывки обоев оставались единственным свидетельством того, что когда-то здесь было жилье. Сильно пахло мокрой штукатуркой и гнилым деревом. Скорее пещера, чем дом. Временное нелюбимое убежище.

Он прошел в дом, постепенно погружаясь в темноту. Все окна были заколочены, так что свет внутрь не проникал. Вероятно, предполагалось, что эта мера исключит захват помещения бездомными, но армия бездомных – их называли сквоттерами – была слишком велика и умна.

Несмотря ни на что, они забрались сюда. Они устроили здесь свое логово. И один из них здесь умер.

Комната, куда он вошел, оказалась неожиданно большой, хотя и с низким потолком. Двое констеблей освещали сцену карманными фонариками. По оштукатуренным стенам метались тени. Вся картина напоминала полотна Караваджо: освещенная середина и постепенно сгущающаяся к краям тьма. От двух больших свечей, стоявших прямо на досках пола, остались только две лужицы парафина. А между ними лежало обнаженное по пояс тело. Положение его – ноги вместе, руки раскинуты – словно имитировало распятие. Стоявшая рядом банка когда-то содержала нечто невинное вроде растворимого кофе, а теперь – несколько одноразовых шприцев. «Ширнутое распятие», – подумал Ребус и виновато улыбнулся своему кощунству.

Полицейский врач, мрачный и всегда печальный человек, стоял на коленях около тела, будто совершая некий погребальный обряд. У дальней стены фотограф пытался разглядеть показания экспонометра. Ребус подошел к телу.

– Дайте нам фонарь. – Ребус протянул руку к стоящему ближе всего констеблю. Он посветил на тело, на босые ступни, потертые джинсы, худой торс с выступающими сквозь бледную кожу ребрами. Потом на шею и на лицо. Рот открыт, глаза закрыты. Засохший пот на лбу и в волосах. А это что?.. Почему губы влажные?

Сверху, ниоткуда, в открытый рот вдруг упала капля. Ребусу показалось, что человек сейчас сглотнет, оближет свои запекшиеся губы и вернется к жизни. Этого не случилось.

– Крыша протекает, – объяснил врач, продолжая осмотр тела. Ребус навел фонарик на потолок и увидел мокрое пятно. Ясно. Но все равно неприятно.

– Простите, что я так долго добирался. – Он старался, чтобы голос его звучал ровно. – От чего наступила смерть?

– Передозировка, – спокойно произнес врач. – Героин. – Он потряс маленьким полиэтиленовым пакетиком. – Если не ошибаюсь, из этого мешочка. В правой руке у него еще один, полный.

Ребус направил фонарик на безжизненную руку. В полусжатых пальцах – пакетик белого порошка.

– Понятно, – ответил он. – Я думал, теперь все нюхают, а не колются.

Доктор наконец поднял на него глаза.

– Очень наивное представление, инспектор. Можете справиться в городской больнице, вам скажут, сколько в Эдинбурге наркоманов, сидящих на игле. Вероятно, сотни. Поэтому мы столица СПИДа в Британии.

– Да, нашими достижениями мы можем гордиться. Сердечные заболевания, вставные зубы, а теперь еще и СПИД.

Доктор улыбнулся.

– Вот что еще может быть вам интересно. При таком освещении плохо видно, но на теле есть синяки.

Ребус присел на корточки и снова посветил на верхнюю половину тела. В самом деле, синяки. И много.

– В основном на ребрах, – продолжал доктор. – Но есть и на лице.

– Падение? – предположил Ребус.

– Возможно, – отозвался врач.

– Сэр? – позвал один из констеблей.

По его голосу было ясно, что он что-то нашел. Ребус обернулся к нему.

– Да?

– Посмотрите сюда.

Ребус очень обрадовался поводу отойти от доктора и его пациента. Констебль повел его к дальней стене, освещая ее фонариком.

На чистой стене Ребус увидел рисунок. Пятиконечная звезда, заключенная в два концентрических круга, больший около пяти футов в диаметре. Уверенные линии, ровные углы, почти безупречные круги.

– Что вы об этом думаете, сэр? – спросил констебль.

– Во всяком случае, это не обыкновенное граффити.

– Магия?

– Или астрология. Наркоманы часто, если не всегда, впадают во всякую мистику.

– Еще и свечи…

– Не надо спешить с заключениями, молодой человек. Так вы никогда не станете хорошим детективом. Зачем, по-вашему, нам фонарики?

– Тут нет электричества.

– Вот отсюда и свечи.

– Как скажете, сэр.

– Так и скажу. Кто нашел тело?

– Я, сэр. Был анонимный звонок. Звонила женщина, наверное, из числа обитателей дома. Похоже, все они смылись в срочном порядке.

– То есть, когда вы приехали, никого не было?

– Нет, сэр.

– Есть предположения, кто он?

Ребус повел фонариком в сторону тела.

– Все соседние дома тоже захвачены бездомными, так что вряд ли мы что-нибудь там узнаем.

– Как раз наоборот. Если кто-то знает покойного, то именно они. Возьмите вашего товарища и постучите в несколько дверей. Только держитесь как можно дружелюбнее, чтобы они не решили, что вы приехали их выселять. – Есть, сэр.

Видно было, что идея кажется констеблю сомнительной. Очевидными ему представлялись только перспектива перебранок, если не потасовок, да продолжающийся дождь.

– Приступайте, – скомандовал Ребус, хотя и не очень резко.

Констебль потащился прочь, забрав с собой напарника.

Ребус подошел к фотографу.

– Как много вы снимаете.

– При таком освещении иначе нельзя. Хочу быть уверен, что хоть несколько кадров получится.

– Не странно ли, что вас вообще сюда прислали?

– Приказ суперинтенданта Уотсона. Ему нужны фотографии со всех дел, связанных с наркотиками. Для его кампании.

– Мрачная затея.

Ребус уже познакомился с новым главным суперинтендантом. Личность яркого общественного темперамента, человек, преисполненный добрых идей… Ему не хватало только людей для их осуществления. Ребусу пришла в голову мысль.

– Послушайте, вы не сделали бы заодно пару снимков этой стены?

– Нет проблем.

– Спасибо. – Ребус повернулся к врачу. – Когда мы будем знать, что в этом полном пакете?

– Сегодня, самое позднее – завтра утром.

Ребус кивнул самому себе. Его томило странное предчувствие. Может быть, все дело было в мутности дня, или в мрачной атмосфере дома, или в необычном положении мертвого тела… Но он безусловно что-то почувствовал. Возможно, просто ноющую боль в костях. Он вышел из комнаты и обошел дом.

Кошмарнее всего оказалась ванная.

Канализация засорилась, очевидно, много недель назад. На полу валялся вантуз – кто-то пытался прокачать трубу, но безуспешно. В результате маленькая, забрызганная грязью раковина превратилась в писсуар, ванна же использовалась для другой нужды, и теперь ее содержимым лакомились жирные черные мухи. Заодно она служила и помойкой – грязные полиэтиленовые пакеты, щепки, мусор. Не задерживаясь, Ребус плотно закрыл за собой дверь, подумав, что не завидует муниципальным рабочим, которым когда-нибудь придется расчищать эти авгиевы конюшни.

Одна из спален была совершенно пуста, в другой на полу лежал мокрый от капавшей с крыши воды спальный мешок. Подобие интерьера создавали приколотые к стене фотографии. Подойдя ближе, он увидел, что это не вырезки из журналов, а настоящие фотографии, причем представляющие собой некоторое художественное целое. Даже на неискушенный взгляд Ребуса они были выполнены профессионально. Несколько снимков Эдинбургского замка в тумане производили подчеркнуто мрачное впечатление. На других – тот же замок при ярком солнце, но почти такой же зловещий. Пара фотографий девушки неопределенного возраста. Она позировала, но по широкой улыбке было видно, что она не воспринимает съемку всерьез.

Рядом со спальным мешком – пакет для мусора, до половины набитый одеждой, и небольшая стопка замусоленных книг в мягкой обложке: Харлан Эллисон, Клайв Баркер, Рэмси Кэмпбелл. Фантастика и романы ужасов.

Не трогая книг, Ребус вернулся вниз.

– Я закончил, – сообщил фотограф. – Снимки будут у вас завтра.

– Спасибо.

– Кстати, я еще делаю портреты. Возьмите мою карточку – вдруг захотите сделать семейный снимок на память, детский портрет…

Ребус взял визитку, надел плащ и пошел к машине. Он не любил фотографий друзей и близких и терпеть не мог сниматься сам. Не потому, что был нефотогеничен. Дело было в чем-то другом.

В смутном подозрении, что фотографии действительно крадут человеческую душу.

На обратном пути в участок, медленно продвигаясь по забитым, как всегда днем, дорогам, Ребус думал о том, как теперь выглядела бы его фотография с женой и дочерью. Нет, он не мог представить себе такой снимок – так далеки они стали с тех пор, как Рона увезла Саманту в Лондон. Сэмми еще писала, но Ребус каждый раз тянул с ответом. Дочь, вероятно, обижалась, потому что тоже стала присылать письма все реже и реже. В последнем письме она выражала надежду, что он счастлив с Джилл.

У него не хватало смелости сообщить ей, что Джилл Темплер ушла от него несколько месяцев назад. Собственно говоря, Саманте он мог бы написать об этом с легкостью, но мысль, что все узнает Рона, была ему невыносима. Еще один неудавшийся роман. Джилл ушла к диск-жокею местной радиостанции. Бодрый голос ее нового возлюбленного Ребус слышал, заходя в магазин, останавливаясь на бензоколонке, проходя мимо открытых окон домов.

Конечно, он по-прежнему виделся с Джилл раз или два в неделю – на совещаниях в управлении или во время выездов на место преступления. Особенно теперь, когда его повысили в звании.

Инспектор уголовной полиции Джон Ребус.

Назначения он дожидался несколько лет и получил его в результате долгого мучительного расследования, перевернувшего всю его жизнь. Теперь к прошлому уже нет возврата.

Это было не менее очевидно, чем то, что с Райан он больше встречаться не будет. Особенно после вчерашней вечеринки и неудачной попытки заняться любовью. Еще одной неудачной попытки. Лежа рядом с Райан, он вдруг заметил, что у нее точь-в-точь такие же глаза, как у инспектора Джилл Темплер. Или почти такие же. А подделка под Джилл ему не нужна.

«Старость не радость», – сказал он самому себе.

А еще верней то, что голод не тетка. Вон, кстати, и какая-то забегаловка возле следующего светофора. В любом случае ланч он заслужил.

В баре «Сазерленд» было тихо. Полдень понедельника, почти самое спокойное время: завсегдатаи потратили все свои деньги за выходные. Впрочем, бармен поспешил напомнить ему, что «Сазерленд» не лучшее место для ланча. – Горячего нет, – буркнул он. – Сэндвичей тоже.

– Может быть, кусок пирога? – взмолился Ребус. – Что-нибудь, чем закусить пиво.

– Если вы хотите пообедать, вокруг сколько угодно кафе. Наш бар торгует пивом и спиртными напитками.

У нас не закусочная.

– И чипсов нет?

Бармен испытующе посмотрел на него.

– С какой приправой?

– С сыром и луком.

– Кончились.

– Обычные, соленые?

– Тоже все проданы.

Бармен снова повеселел, а Ребус впал в отчаяние.

– Да хоть какие-нибудь, Христа ради, есть?

– С яйцом и карри и с беконом и помидорами.

– С яйцом?.. – Ребус вздохнул. – Дайте по пакету тех и других.

Бармен принялся шарить под прилавком, выискивая самые маленькие и по возможности просроченные пакеты.

– А орешки?

Последняя слабая надежда.

Бармен поднял глаза:

– Жареные, с солью и уксусом, с чили.

– По одному пакету. – Видно, так и умирают голодной смертью. – И еще полпинты пива по восемьдесят шиллингов.

Он приканчивал вторую кружку, когда дверь распахнулась и показалась знакомая фигура. Еще не переступив порога, новый посетитель жестом потребовал выпивки. Увидев Ребуса, он широко заулыбался и взгромоздился на соседний табурет у стойки.

– Здорово, Джон.

– Привет, Тони.

Предприняв неудачную попытку уместить свои массивные окорока на небольшой поверхности табурета, инспектор Энтони Маккол остался стоять, уперев одну ногу в перекладину и положив локти на только что вытертую стойку.

Он окинул пиршество коллеги голодным взглядом:

– Дай-ка маленько чипсов.

Взял протянутый пакет, извлек из него полную пригоршню и отправил в рот.

– А где ты, собственно, был сегодня утром? – поинтересовался Ребус. – Мне пришлось выезжать за тебя на вызов.

– Это в Пилмьюир-то? Да, слушай, извини. Принял вчера немного на грудь. Знаешь, как говорят: «Если выпил хорошо, значит утром плохо…»

Бармен поставил перед ним кружку темного пива.

– Ой, как кстати.

Он сделал четыре медленных глотка, опорожнив кружку сразу на три четверти.

– Вообще-то мне все равно было особенно нечем заняться, – сказал Ребус. – А в каком жутком виде там дома, а?

Маккол задумчиво кивнул:

– Так было не всегда. Ты знаешь, что я там родился?

– Да ну?

– Точнее, я родился в районе, на месте которого стоит теперешний Пилмьюир. В муниципалитете решили, что те дома никуда не годились, сровняли все с землей и отстроили заново. Получился ад кромешный.

– Ад, говоришь? Интересно… Один из мальчишек-констеблей нашел там какую-то чертовщину. Оккультные штучки.

Маккол поднял глаза от своей кружки.

– На стене нарисован магический символ, – объяснил Ребус. – А на полу свечи.

– Ритуальное жертвоприношение? – Маккол усмехнулся. – Моя жена большой спец по фильмам ужасов. Берет кассеты в прокате и смотрит их, по-моему, целыми днями.

– Мне кажется, они должны существовать на самом деле – все эти ведьмы, сатанисты… Трудно представить себе, что все это только выдумки редакторов воскресных газет.

– Я знаю, где это можно уточнить.

– Где?

– В университете.

Ребус недоверчиво нахмурился.

– Я серьезно говорю. У них там чуть ли не кафедра по изучению духов и привидений. Какой-то писатель завещал деньги на исследования. – Маккол покачал головой. – Чем только люди не занимаются!

Ребус кивнул:

– Подожди, подожди… Я что-то читал об этом. Не Артур Кестлер?

Маккол пожал плечами и допил пиво. – Скорее уж Артур Дэйли[3].

Когда зазвонил телефон, Ребус разбирал бумаги.

– Инспектор Ребус.

– Здравствуйте. Мне сказали, что надо обратиться к вам.

Молодой недоверчивый женский голос.

– Возможно, так и есть. Чем могу быть полезен, мисс?..

– Трейси. – На последнем слоге голос упал до шепота: ей показалось, что, назвавшись, она себя выдала. – Мое имя вам ничего не скажет! – нервно прокричала она – и тут же снова успокоилась. – Я звоню по поводу того заброшенного дома в Пилмьюире. Ну, где нашли…

Она опять замолчала.

– Да-да! – Ребус выпрямился на стуле. – Это вы вызывали полицию?

– Что?

– Это вы сообщили, что там умер человек?

– Ну да. Бедный Ронни!..

– Значит, покойного звали Ронни?

Ребус нацарапал имя на обложке одной из папок в лотке для входящих документов. И рядом приписал: «Звонила – Трейси».

– Да…

В голосе послышались слезы.

– Вы можете назвать фамилию Ронни?

– Нет.

Пауза.

– Я не знаю его фамилию. Может, и Ронни – не настоящее имя. Там почти никто не называет себя настоящим именем.

– Трейси, я очень хотел бы поговорить с вами о Ронни. Если хотите – по телефону, но гораздо лучше было бы встретиться. Уверяю, что вам совершенно ничего не грозит.

– Как раз наоборот! Потому я и звоню. Мне сказал Ронни.

– Что он сказал?

– Сказал, что его убили!

Ребус уже не видел своего кабинета; остался только голос в трубке, он и телефон.

– Он вам сам это сказал?

– Ну да.

Она начала всхлипывать, глотая слезы. Ребус представил себе испуганную девочку, почти еще школьницу, стоящую где-то в телефонной будке.

– Он сказал, что я должна спрятаться, – произнесла она наконец. – Он все время повторял, чтобы я спряталась.

– Послушайте, хотите, я за вами приеду? Где вы находитесь?

– Нет!

– Ну скажите тогда, как был убит Ронни. Вы знаете, где мы его нашли?

– Там, где он и лежал. На полу, у окна.

– Не совсем.

– Там, там! Он лежал у окна, свернувшись калачиком. Я подумала, что он спит. Взяла его за руку – а он холодный… Я побежала разыскивать Чарли, но он как сквозь землю провалился. И я испугалась…

– Вы видели, как Ронни лежал, свернувшись калачиком?

Ребус начал чертить круги на обложке папки.

– Видела.

– В гостиной?

Девушка, казалось, не поняла.

– Почему в гостиной? Наверху, в спальне.

– Ясно.

Ребус продолжал рисовать круги. Он пытался представить себе, как Ронни, еще живой, спускается вниз после того, как Трейси убежала. И падает в гостиной.

Тогда понятно, откуда синяки.

Да, но свечи? Не мог же он упасть точно между ними?

– Когда это случилось?

– Вчера вечером, а во сколько – не знаю. Я страшно перепугалась, а потом позвонила в полицию.

– Когда приблизительно вы позвонили?

Она подумала.

– Около семи утра.

– Трейси, вы могли бы повторить ваш рассказ для официальных показаний?

– Зачем?

– Я объясню, когда за вами приеду. Только скажите мне, где вы.

Девушка снова задумалась.

– Я вернулась обратно в Пилмьюир, – проговорила она наконец. – В другой дом.

– Вы же не хотите, чтобы я приезжал туда за вами? Но вы, наверное, недалеко от Шор-роуд. Давайте встретимся там?

– Ну…

– Там есть паб «Док-Лиф», – продолжал Ребус, не давая ей возразить. – Вы его знаете?

– Меня оттуда несколько раз выгоняли.

– Прекрасно, меня тоже. Я буду ждать вас у входа через час. Идет?

– Хорошо, – ответила она без энтузиазма.

Ну что ж, не придет, так не придет. Вроде бы говорит правду; но может оказаться одной из тех бедолаг, которые звонят в полицию, чтобы привлечь к себе внимание, доказать самим себе, что они кому-то интересны…

Но ведь недаром же у него было предчувствие?

– Хорошо, – повторила она и повесила трубку.

Оживленная магистраль Шор-роуд огибала город вдоль северного побережья. Заводы, склады и мебельные магазины, а за ними – спокойный серый залив, Фертоф-Форт. Обычно на другом берегу был виден Файф, но сегодня над водой висел низкий туман. По ту сторону шоссе – склады, по эту – жилые дома, пятиэтажные предшественники высоток. На углу несколько магазинчиков, где встречались и обменивались слухами местные жители, да пара небольших, по старинке оборудованных пабов, где бармены знали всех посетителей в лицо.

В пабе «Док-Лиф» старое поколение пьяниц сменилось новым – молодыми безработными, живущими по шесть человек в четырехкомнатных квартирах на Шорроуд. Кражи и ограбления, однако, были нечасты. Старое доброе правило: с соседями лучше жить в мире.

Приехав раньше условленного времени, Ребус успел выпить полпинты. Пиво дешевое, но неплохое. Все, кто сидел в пабе, казалось, знали, кто он такой: если не по имени, то по профессии. Голоса упали до шепота, взгляды старательно отводились. Когда в половине четвертого он вышел на улицу, то даже зажмурился от яркого света.

– Вы полицейский?

– Да, Трейси.

Она стояла, прислонившись к стене паба. Он прикрыл глаза ладонью, чтобы разглядеть ее лицо, и с изумлением увидел перед собой женщину от двадцати до двадцати пяти лет. О ее возрасте можно было догадаться сразу, несмотря на одежду и прическу в бунтарском молодежном стиле: коротко стриженные, вытравленные перекисью волосы, в правом ухе две сережки-гвоздика, «вареная» футболка, линялые джинсы и красные баскетбольные кроссовки. Высокая, не ниже Ребуса. Когда его глаза привыкли к свету, он разглядел у нее на щеках дорожки от слез. Морщинки у уголков глаз выдавали смешливый нрав, но сейчас ее зеленые глаза не смеялись. В какой-то момент жизнь этой девушки сделала крутой, неверный поворот – но у Ребуса было впечатление, что она еще не потеряла надежду вернуться на прямую дорогу.

В последний раз он видел это лицо смеющимся: перед ним была девушка с отстававшей от стены фотографии в комнате Ронни.

– Трейси – ваше настоящее имя?

– Типа того.

Он пошел рядом с ней. Не оглядевшись по сторонам, она перешла дорогу по пешеходному переходу, подошла к стене одного из зданий, остановилась, глядя на поднимающийся с залива туман, и обхватила себя руками за плечи.

– Это мое второе имя.

Ребус оперся рукой о стену:

– Вы давно знаете Ронни?

– Три месяца. Столько, сколько я живу в Пилмьюире.

– А кто еще жил в этом доме?

Она пожала плечами:

– Одни приходили, другие уходили. Мы прожили там всего три недели. Иногда, когда я спускалась утром вниз, там на полу спало человек пять. Никто их не выгонял. Как одна большая семья.

– Почему вы думаете, что Ронни убили?

Она подняла на него сердитые, но влажные глаза:

– Я же говорила вам по телефону! Он сам сказал мне! Он куда-то ходил, принес порошок. Но вид у него был, знаете, какой-то не такой… Обычно он, когда купит, делался как ребенок перед Рождеством, такой счастливый… А тут… Он был чем-то напуган и повторял как заведенный, чтобы я пряталась, что за ним придут.

– Кто придет?

– Не знаю.

– Он говорил это после того, как принял дозу?

– Нет, потому-то я и напугалась. Он говорил это до того. В руке держал пакет. А меня вытолкал за дверь.

– Значит, вы не видели, как он укололся?

– О господи, нет, конечно. Я этого терпеть не могла.

Она пронзительно посмотрела на него, прищурившись:

– Я не наркоманка, понятно? Иногда курю травку, но никогда…

– Больше вам ещё ничего не показалось странным в Ронни?

– Это вы о чем?

– Ну, в его состоянии.

– Вы имеете в виду синяки?

– Да.

– Он часто приходил в таком виде. Но никогда ничего не рассказывал.

– Дрался, наверное. Он был вспыльчивый человек?

– Со мной – нет.

Ребус засунул руки в карманы. С воды дул холодный ветер, и он удивился, что девушка как будто не мерзнет. Впрочем, через ее футболку заметнее проступили острые соски.

– Дать вам мой пиджак? – спросил он.

– Только если в нем ваш бумажник, – быстро парировала она, улыбнувшись.

Он тоже улыбнулся и предложил сигарету. Она не отказалась. Сам Ребус от курева воздержался. Он уже почти выкурил свою суточную норму, а вечер еще не начинался.

– Вы знаете, у кого Ронни покупал порошок? – спросил он как бы между прочим, прикрывая ее полой пиджака от ветра. Почти спрятавшись у него на груди, прикуривая от дрожащей в руке зажигалки, она помотала головой. Ветер на минутку утих, и она наконец поймала пламя.

– Я никогда точно не знала, – ответила она. – Об этом он тоже не говорил.

– А о чем говорил?

Она подумала и снова улыбнулась.

– Вообще-то, он был не из разговорчивых. Мне это как раз нравилось. Знаете, из-за этого всегда казалось, что у него за душой больше, чем он показывает.

– То есть?

Она пожала плечами:

– Могло быть что угодно, могло ничего не быть.

Работенка оказалась сложнее, чем Ребус думал, и к тому же он уже начинал замерзать. Надо решительнее двигаться к цели.

– Значит, вы нашли его в спальне?

– Да.

– И в доме тогда больше никого не было?

– Никого. До этого кое-кто заходил, но потом ушли. Один из них поднимался к Ронни в комнату, но я его не знаю. И еще был Чарли.

– Вы упоминали о нем по телефону.

– Да. Когда я обнаружила Ронни, я пошла его искать. Он всегда околачивался где-то поблизости. В одном из этих брошенных домов или в городе, выклянчивал деньги. До того странный парень…

– В каком смысле?

– Вы видели стену в гостиной?

– Вы имеете в виду звезду?

– Да. Это Чарли нарисовал.

– Он что, интересуется оккультизмом?

– Да, он на мистике просто помешан.

– А Ронни?

– Ронни? Нет, вы что. Он даже ужастики никогда не мог смотреть. Боялся страшно.

– Но у него же комната битком набита романами ужасов.

– Это Чарли ему подсовывал. Но от них Ронни только снились кошмары. И в результате он еще больше кололся.

– А где он брал на это деньги?

Ребус увидел, как из тумана выскользнул маленький катер. С борта что-то упало в воду, но он не разглядел, что именно.

– Он меня бухгалтером не нанимал.

– А кого нанимал?

Катер развернулся и пошел на запад, в сторону Куинсферри.

– Никто не хочет знать, откуда берутся деньги. Иначе попадешь в сообщники.

– Необязательно.

Ребус передернул плечами.

– Во всяком случае, я знать не хотела. Он пытался как-то мне рассказать, но я зажала уши руками.

– Он никогда не работал?

– Не знаю. Говорил, что хочет стать фотографом. Мечтал об этом с тех пор, как кончил школу. Эту штуку он не отдал бы в ломбард, даже чтобы получить деньги на дурь.

Ребус не понял.

– Какую штуку?

– Фотоаппарат. Он копил на него по пенни, наскреб с пособия по безработице.

Значит, все-таки было пособие. Но аппарата Ребус в комнате не видел. Не только убийство, еще и ограбление.

– Мне нужно взять у вас официальные показания, Трейси.

– Это еще зачем?

– Если у меня будет протокол вашего допроса, мы можем попытаться что-то выяснить о смерти Ронни. Вы мне поможете?

Она долго молчала, потом наконец кивнула. Катер скрылся из вида. На воде позади него ничего не плавало.

Ребус мягко положил руку на плечо Трейси.

– Спасибо, – сказал он. – Моя машина там.

Записав показания Трейси, Ребус настоял на том, что отвезет ее домой. Они договорились, что она выйдет за несколько кварталов, хотя он и знал теперь ее адрес.

– Не могу обещать, что проживу там еще десять лет, – предупредила она.

Это его не беспокоило: он оставил ей свой рабочий и домашний телефоны и не сомневался, что она позвонит еще.

– Последний вопрос, – сказал он, когда она уже закрывала дверь машины.

Она наклонилась к окну.

– Вы сказали, что Ронни кричал «они придут». Как вы думаете, кого он все-таки имел в виду?

Она пожала плечами – и вздрогнула, вспомнив эту сцену.

– Вы знаете, инспектор, он ведь был не в себе. Может быть, ему мерещились пауки или змеи…

Трейси захлопнула дверь. «Да, – подумал Ребус, – может быть. Если он не имел в виду тех змей, что продали ему порошок».

Когда он вернулся в участок на Грейт-Лондон-роуд, ему передали, что старший суперинтендант Уотсон желает его видеть.

Ребус набрал номер начальника, и секретарша прощебетала, что его ждут.

С тех пор как Уотсона перевели с самого севера сюда, в Эдинбург, Ребус встречался с ним уже несколько раз. Шеф производил впечатление человека рассудительного, хотя, возможно, несколько простоватого. В участке постоянно шутили по поводу его абердинского происхождения и прозвали – за «крестьянские» манеры – Фермером Уотсоном.

– Входите, Джон, входите.

Привстав из-за длиннющего стола, суперинтендант жестом предложил Ребусу садиться. Тот обратил внимание, что на столе у шефа царит идеальный порядок. Бумаги аккуратно уложены в два лотка, под рукой – только новая блестящая папка и пара остро отточенных карандашей. Рядом с папкой – фотография двух мальчишек.

– Мои, – объяснил Уотсон. – Сейчас они немного постарше, но все такие же сорванцы.

Уотсон был крупный человек, про каких говорят «грудь колесом». Красноватое лицо, редеющие волосы, седые виски. В самом деле, Ребус легко мог представить себе его топающим по заросшему вереском торфянику с овчаркой колли, в высоких резиновых сапогах и в шляпе, какую носят ловцы форели. Только что ему вдруг понадобилось от Ребуса? Хочет сделать его своей овчаркой?

– Сегодня утром вы выезжали по вызову. Смерть от передозировки наркотиков.

Это прозвучало как констатация факта, так что отвечать Ребус и не стал.

– Вместо вас должен был ехать инспектор Маккол, но он был… в общем, где-то был.

– Он хороший сыщик, сэр.

Уотсон удивленно посмотрел на него, потом улыбнулся:

– Я не сомневаюсь в достоинствах инспектора Маккола и вызвал вас сюда не для того, чтобы их обсуждать. Просто ваш выезд по этому делу навел меня на одну мысль. Вы, вероятно, знаете, что меня беспокоит проблема наркомании в Эдинбурге. Честно говоря, статистика повергает меня в ужас. В Абердине я не встречал ничего подобного, если исключить нефтепромыслы. Но то были в основном администраторы из Штатов, которые привезли с собой – в обоих смыслах слова – свои привычки.

А здесь…

Он раскрыл папку и начал вынимать один за другим листы.

– Здесь, инспектор, это настоящий ад.

– Да, сэр.

– Вы ходите в церковь?

– Сэр? – Ребус поерзал в кресле.

– Я задал, кажется, очень простой вопрос. Вы ходите в церковь?

– Нерегулярно, сэр. Но иногда хожу.

«Как вчера», – подумал он. И ему очень захотелось удрать из этого кабинета.

– Мне кто-то говорил об этом. Значит, вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что город превращается в преисподнюю. – Лицо Уотсона покраснело еще больше. – В городскую больницу поступают наркоманы в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Ваш собственный брат отбывает заключение за торговлю наркотиками.

Уотсон снова поднял глаза, надеясь, вероятно, что Ребус примет виноватый вид. Но глаза Ребуса сверкали яростью, а щеки раскраснелись вовсе не от стыда.

– При всем моем уважении к вам, сэр, – проговорил он голосом ровным, но звенящим от напряжения, – я не понимаю, при чем здесь я?

– Я объясню, при чем. – Уотсон закрыл свою папку и откинулся на спинку кресла. – Я намерен провести кампанию по борьбе с наркотиками. Еще раз воззвать к общественному самосознанию – и заодно, при привлечении некоторых средств, профинансировать дополнительные источники информации. У меня есть поддержка и, что еще важнее, – есть деньги. Несколько крупнейших бизнесменов города готовы выделить на кампанию пятьдесят тысяч фунтов.

– Весьма благородно с их стороны, сэр.

Лицо Уотсона потемнело. Он наклонился вперед к Ребусу:

– Ваш скепсис можете оставить при себе!

– Но я по-прежнему не понимаю…

– Джон, – произнес суперинтендант примирительно. – У вас есть… опыт. Личный опыт. Я хочу, чтобы вы представляли кампанию со стороны полиции.

– Нет, сэр, простите…

– Стало быть, мы договорились.

Уотсон уже встал из-за стола. Ребус тоже попытался подняться, но ноги у него стали как ватные. Опершись руками о подлокотники, он наконец выбрался из кресла. Вот, значит, какова их цена? Публичное покаяние за преступление брата?

Уотсон открыл дверь.

– Мы с вами еще поговорим, обсудим все в деталях. А пока постарайтесь подбить все ваши текущие дела, разобрать срочные бумаги. Что не сможете закончить сами – скажите мне, мы перепоручим кому-нибудь ваши обязанности.

– Слушаюсь, сэр.

Ребус пожал протянутую руку. Рука была сухая, холодная и твердая, как сталь.

– До свидания, сэр, – сказал Ребус, уже стоя в коридоре и обращаясь к захлопнутой двери.

Вечером, еще не стряхнув с себя напавший на него днем столбняк и устав от телевизора, он решил сесть в машину и немного проехаться. В Марчмонте было тихо – впрочем, как всегда. Он доехал до центра, пересек Новый город. У Кэнонмиллз заправился на бензоколонке, купил карманный фонарик, батарейки, несколько плиток шоколада и расплатился по карточке.

Стараясь не думать о том, что можно бы и почать завтрашнюю порцию сигарет, он жевал шоколад и слушал радио. В восемь тридцать начал свою вечернюю передачу Кэлум Маккэлум. Ребус послушал несколько минут; этого было вполне достаточно. Натужно веселый голос, идиотские шутки, банальная смесь старых и новых хитов, телефонная болтовня с радиослушателями. Ребус покрутил ручку, нашел «Радио-3», узнал Моцарта и прибавил звук.

Подсознательно он, наверное, с самого начала знал, что приедет сюда. Он попетлял по плохо освещенным улочкам, отыскивая путь в лабиринте. В дверь вставили новый замок, но Ребус прихватил один из ключей. Он включил фонарик и тихо прошел в гостиную. На голом полу не осталось никаких следов тела, лежавшего здесь всего десять часов назад. Банка со шприцами тоже исчезла, как и огарки свечей. Не взглянув на стену в глубине, Ребус поднялся наверх. Открыл дверь спальни, где жил Ронни, и подошел к окну. Трейси утверждала, что обнаружила покойника здесь. Ребус присел на корточки и тщательно осветил пол. Ни фотоаппарата, ничего. Кажется, дело не из легких. Если, конечно, есть дело.

Во всяком случае, пока у него нет ничего, кроме показаний девушки, чье второе имя – Трейси.

Он вышел из комнаты. На верхней ступеньке лестницы, у стены, что-то блеснуло. Ребус поднял предмет и рассмотрел его. Какая-то металлическая штучка, вроде заколки от дешевой брошки. На всякий случай он сунул ее в карман и еще раз оглядел лестницу, пытаясь представить себе, как Ронни приходит в сознание и спускается вниз.

Возможно. Вполне возможно. Но упасть в таком положении?.. Вот это уже вряд ли.

А потом – зачем бы он понес вниз банку со шприцами? Ребус кивнул самому себе, уверенный, что двигается по лабиринту в правильном направлении. Он снова спустился вниз и вошел в гостиную. Здесь пахло чем-то похожим на плесень в старой банке с вареньем, как будто землей и чем-то сладким одновременно. Чуть медицинский земляной запах, с тошнотворной сладостью. Он подошел к дальней стене, осветил ее фонариком…

И отпрянул. Сердце у него заколотилось.

Между двух колец, окружающих звезду, появились красные знаки зодиака и еще какие-то символы. Он потрогал – свежая краска липла к пальцу. Посветил выше – и прочел плачущие каплями краски слова: ПРИВЕТ, РОННИ

Охваченный суеверным ужасом, Ребус повернулся и выскочил из дома, даже не заперев замок. Быстро шагая к машине, он оглянулся назад, на дом, и в ту же секунду на кого-то наткнулся. Человек упал и стал медленно подниматься. Ребус включил фонарик и увидел подростка с разбитым лицом.

– Господи, – пробормотал он. – Что с тобой случилось, сынок?

– Побили, – ответил тот и, прихрамывая, скрылся в темноте.

Чувствуя, что нервы натянуты как струна, Ребус добрался до машины, запер дверь, откинулся на спинку и, тяжело дыша, закрыл глаза.

«Расслабься, Джон, – сказал он себе. – Расслабься».

Через пару минут он уже улыбался своему приступу страха. Он вернется сюда завтра, при свете дня.

На сегодня вполне достаточно.