Читать книгу Клокард - Игорь Алимов - Страница 5

Клокард
4

Оглавление

Замечательный «стэтсон» с дырочками и умилительно прекрасные сапожки из крокодильей кожи!.. Всю жизнь мечтал вот так, по-простому, как в старое доброе время, пройтись в «стэтсоне», в линялых, подшитых в паху кожей джинсах с бахромой по низу штанин, в жилетке с одной пуговицей, да и той выше петли на два дюйма чем нужно – и справа «кольт», и слева «кольт»… (Ах нет, прошу прощения, все же справа – «беретта», а слева – ну очень крупнокалиберный револьвер системы «слон».) И дождался наконец момента счастья – вот он я, ковбой-красавец, каких можно увидеть только лишь на окраинных землях Тумпстауна, вроде владений Жана-Жака Леклера, да еще на разного рода сельскохозяйственных фестивалях, коими иногда радуют себя жители нашего замечательного городка и его (ок)рестностей – а делать себе приятное, как известно, они любят и умеют. Подобный фестиваль обычно всегда бывает отмечен каким-либо происшествием (и не одним; во многих я принимал участие по долгу службы): то кого-нибудь случайно утопят в бочке с вином – «да он сам туда свалился, а еще говорил, что мы, Джонсоны, в вине ничего не понимаем!»; то выйдет ссора из-за того, кто на самом деле победил в соревнованиях по плевкам в длину или в каком-нибудь другом, не менее достойном виде спорта (и здесь всегда бывают разные мнения, подкрепленные солидными аргументами); то у добрых фермеров почему-то разбежится по городу стадо племенных коз, и все, включая полицию, их ловят («здесь козел не пробегал?» – «да-да, именно козел, вон туда он побежал, вон туда!.. Смотри-ка, Билл, а он поверил!»); а однажды – опять же совершенно случайно – сгорело деревянное здание цирка братьев Хапстонов, и никто не мог вразумительно объяснить, как в цирк попали три бочки керосина и отчего этот керосин вдруг загорелся… Фестивали собирают массу народа, горожане радуются коллегам из сельской местности, а ковбои и прочие фермеры в свою очередь не прочь взглянуть свысока на «городских придурков, которые и земли-то не нюхали», но обычно к одиннадцати вечера все противоречия между городом и деревней сами собой исчезают, и множество глоток уже орет общую песню с разными словами и очень сложным мотивом, совершенно не смущаясь присутствием племенного скота со свойственными ему запахами и привычками. А позже, на горе живущим поблизости домохозяйкам, выясняется например, что ночь – самое подходящее время для стрельбы на деньги по освободившейся в результате фестиваля стеклотаре или для иных, весьма поучительных и содержательных занятий. Словом, бывает очень весело. Почти как в Клокарде.

А! Клокард!

Как много в этом слове!..

Если вы неравнодушны к старине-матушке и мыслями живете в славном прошлом, если вы хотите прочувствовать правду жизни до самых печенок, если вы устали от городской суеты, автомобилей и соблюдения прав человека – немедленно поезжайте в Клокард. Здесь в баре вам не нальют выпить, если на вас нет ковбойских сапог, соответствующей шляпы и пушки на боку; тут вам живо дадут в морду, если вы не учтивы с дамами; а разногласия между джентльменами в Клокарде решаются на ближайшей улице посредством того, кто быстрее достанет и выстрелит; и уж если в кабаке вдруг начинается общая потасовка, то тех, кто не принимает в ней участия, специальные люди безо всяких дополнительных разговоров выкидывают прочь, напутствуя пинками. Словом – рай.

Нужно сказать, что город Клокард естественным образом – рекой – делится на две части. Правобережная часть – деловая, возникшая и выстроенная уже на моей памяти – это Сити: банки, конторы, фешенебельные отели, небоскребы, асфальт, воняющие бензином машины, суета, то есть все прелести обычной цивилизации плюс почему-то довольно обширный китайский рынок, который так кстати разогнали ребята Пита Моркана во главе с Гербертом Прайком, когда громили билдинг «И Пэна». Эту часть города никто иначе как Сити и не зовет, в том числе и ее коренные обитатели. Но не о ней я веду свои изысканные речи.

Потому что есть еще левобережная часть – собственно Клокард. Привольно раскинувшийся вдоль реки массив – по большей части до сих пор деревянный – из основательных, помнящих еще варварские войны домов с черепичными крышами и не выше трех этажей, с узкими, мощенными брусчаткой улицами, над которыми протянулись переходы, соединяющие галереи вторых этажей домов. На левом берегу полно заведений под названием «Saloon», и перед ними в креслах-качалках, попыхивая сигарами, предаются полезному послеобеденному отдохновению заслуженные ветераны правильного образа «жизни с виски», и если вы при них заикнетесь про Сити, то в лучшем случае удостоитесь презрительного, длинного, как змея плевка, под ноги. У коновязей лениво машут хвостами бравые ковбойские жеребцы и не дай вам Бог приехать сюда на машине, позору не оберешься! Но вот вы наконец спрыгнули со своего горячего скакуна – шустрые местные мальчишки всего за один серебряный доллар в момент проводят вас в «лучшую-наилучшую» гостиницу в городе – с ванной в виде лохани, куда горячую воду таскают с первого этажа кувшинами смешливые девушки в платьях до самого пола. А вашего злобно косящего бешеным оком коня – Сполоха, Росинанта или там Гнедка – отведут в конюшню, обиходят, вычистят и зададут ему отборного овса.

Вот это и есть самый что ни на есть правильный Клокард – город, который наравне с Винздором и Тумпстауном активно противостоял варварским немытым ордам и где с тех пор, время, кажется, практически не сдвинулось вперед, поэтому если ночью вы вдруг проснетесь от выстрелов, не пугайтесь: это очередная парочка джентльменов при свидетелях выясняет, у кого из них длиннее.

(Сознаюсь: когда я, итожа, так сказать, прожитое, обдумываю туманное, но безусловно светлое будущее, то рядом с образом благоустроенной виллочки у океана, на крыльце которого, любуясь на закат, мы с Лизи когда-нибудь будем сидеть, нет-нет да и возникнет картинка с добротным двухэтажным клокардским домиком – и чтоб обязательно «Saloon» через дорогу. Сказать честно, я так и не решил, чему же отдать предпочтение. Может, все же учесть мнение Лиззи?)

И вот я шел по простой клокардской улице – простой же клокардский парень – и дивное лицо мое фиг бы кто из знакомых сейчас опознал: на мне выросли усы, короткие и черные, а еще я стал носить очки с оконными стеклами и контактные линзы, изменяющие цвет глаз, ну и все такое прочее – специальная пленка-маска была на рожу мою натянута, в результате чего подбородок несколько удлинился и приобрел несвойственную ему ямочку, скулы немного расширились, а цвет кожи сделался приятно бронзовым, как у настоящего индейца. Индейцев в Клокарде любят. Главным образом потому, что их там нет.

Это все от того, что я хорошо подготовился к смерти, и в сумку сложил много чего полезного. Сама сумка, путем перестегивания ремней превращенная в рюкзак, приятно отягощала мои плечи, и единственное, чего мне не хватало, – так это косящего яростным глазом боевого жеребца в поводу, но я надеялся как-нибудь выкрутиться или – в крайнем случае – прикупить лошадь в ближайшей конюшне, хотя я лошадей не люблю: они ржут, от них навоз, и вообще…

В Клокарде я бывал неоднократно и прилично знал центральную часть города – вот и сейчас я неторопливо и уверенно вышагивал, цокая подковками о брусчатку, по Хичхайкерс-стрит, одной из самых широких (и потому считавшейся центральной) улиц, на которой раньше помимо всего прочего помещался дивный пивной бар под названием «Пауланер».

Пройдя мимо трехэтажного здания «Бэнк оф Клокард», я аккуратно обошел жилистого белокурого джентльмена в короткой кожаной жилетке на голое тело и в неизменной шляпе: джентльмен развлекался метанием ножей в прислоненный к стенке дома на противоположной стороне улицы гроб; заметив мой интерес, он быстро, почти незаметно мне подмигнул и вернулся к своему увлекательному занятию. Наблюдавшие за мельканием ножей и по мере необходимости приносившие их обратно мальчишки при виде меня дернулись было, но тут же разочарованно вернулись на место – или от меня не исходил одуряющий аромат лишнего серебряного доллара, или они, что более вероятно, приняли меня за местного; и то, и другое было мне на руку, ибо привлекать к себе лишнее внимание я пока не собирался.

Славно – «Пауланер» оказался там, где и должен был стоять: Хичхайкерс, сорок семь. Я замедлил шаги, скинул сумку, перехватил ее в руку и неторопливо поднялся по пяти широким, унавоженным временем и бесчисленными подметками ступенькам.

На галерее у входа сидели пятеро пожилых господ самого умудренного жизненным опытом вида: их сигары дымились, а пивные кружки в руках исходили каплями приятной прохлады. При моем появлении господа прервали неспешную беседу и доброжелательно на меня уставились.

– Добрый день, джентльмены. – Я учтиво коснулся полей шляпы, слегка кивнул, принял ответные кивки и прошел мимо – в сумрачные, наполненные гвалтом и табачным дымом недра старинной пивной.

Здесь все было по-прежнему: широкие исцарапанные столы и вековые скамьи рядом с ними, а у противоположной от входа стены – обширная стойка с пятью кранами, из которых производился налив живительных жидкостей, с пирамидой чистых литровых кружек и целым выводком высоких табуреток.

Когда-то «Пауланер» в Клокарде держал Зигфрид Штайнер по прозвищу «Хальт», розовощекий, плотный, но на редкость проворный баварец, обыкновенно, правда, спокойный до флегмы. Еще он удивительным образом удерживал непременный «стэтсон» – далеко на лысом затылке. Зигфрид повышал голос только в тех случаях, когда чинился урон стойке с кружками, и именно тогда изрыгал «хальт!» – подобное случалось редко, можно сказать, вообще не случалось, но если Штайнер все же рявкал, успокаивались даже самые отъявленные буяны: всем было ведомо, что последует за этим «хальтом» для тех, кто не внял, ибо бравый Зигфрид держал под стойкой пистолет-пулемет «калико» с магазином на сто патронов и безо всяких раздумий пускал его в ход со скоростью семьсот пятьдесят выстрелов в минуту. Магическое слово «хальт» было намертво усвоено клокардцами после пары эпизодов, в ходе которых огневая струя из «калико» практически разрезала пополам троих особо ретивых, чуждых иностранным языкам посетителей.

Я был немного знаком с Зигфридом и сейчас испытал некоторое облегчение, не увидев его за стойкой: там трудился молодой человек, неуловимо на «Хальта» Штайнера похожий, – но выше, шире в плечах и в шляпе, надетой как обычно.

Протолкнувшись сквозь шумную, пеструю толпу, – день клонился к закату и пивная была полна, – я углядел освободившийся табурет и, ввинтившись между двумя пузатыми господами, ловко оседлал его.

– Сэр, – не прерывая наливания, коснулся шляпы бармен и глянул на меня одним глазом. – Что для вас, сэр? – Бухнул на стойку целых шесть литровых кружек, ловко принял деньги и звякнул кассой. – Я весь внимание.

Я раздумчиво оглядел краны. Ближе всего оказался источник «Пауланера непроцеженного» и это было прекрасно. Прекрасно!

– Вот его.

Бармен кивнул и принялся по всем правилам высокого искусства наполнять литровую кружку. Вскоре сосуд, на глазах запотевая, занял место на круглой картоночке, на которой бармен быстренько поставил галочку невесть откуда взявшейся ручкой, после чего послал всю конструкцию вдоль по стойке – ко мне.

Я отрицательно покачал головой.

– Айн маль ист кайн маль, – сообщил я бармену. – Поэтому будьте так любезны сразу цвай маль и бросьте в каждый маль по дольке лимона.

Сказать, что я тут же подружился с барменом, – значит, ничего не сказать.

Клокард

Подняться наверх