Читать книгу Собаки моей жизни (сборник) - Игорь Головко - Страница 14

Берта, как нам показалось, спокойно приняла новых хозяев, и мы с лёгким сердцем убыли кайфовать в пустыни Ливии. Там оказались в маленьком посёлке с замысловатым названием Карарим в семнадцати километрах от города Мисурата, на самой границе с настоящей песчаной пустыней. Рядом, километрах в двадцати, располагался колледж ПВО, где мне предстояло внушать молодым ливийским курсантам основы знаний по управлению ракетами «земля-воздух» для защиты их страны от агрессивного гегемона. Один раз он уже подверг Ливию усиленным бомбардировкам. На наши ракеты, казалось нам, теперь уже не сунется. Строители, создавая наш посёлок в пустыне, поставили «финские» домики – один на десяток семей, – расположив упорядочение по узким, засаженным ими же многочисленной растительностью улочкам. Посёлок отгородили от располагающегося за общей оградой небольшого советско-ливийского заводика по производству стройматериалов, рабочие которого, разных национальностей, жили тут же, с нами, военными.

Не успели прижиться на новом месте, как на заводе случилось ЧП[16]: упала плита и придавила только что родившую щенков суку. Погибли и щенки. Все, кроме одного. Этого, ещё молочного щеночка рабочие принесли в посёлок как раз в тот момент, когда мы, пэвэошники, вернувшись с работы, проходили мимо. Один из рабочих протянул мне как старшему переводческой группы щенка и сказал: «Наши отказываются его взять. Если вы не возьмёте, мы его утопим».

Мы со встречавшей меня с работы женой переглянулись: берём! Всё же три года контракта он поживёт в хороших условиях. Советские, работая за рубежами Союза, жили очень экономно, так как в те времена рубль не был конвертируемым. Он поддерживался всей мощью советского государства и имел лишь внутреннее хождение. А за границей платили валютой, но не напрямую, а через наше государство. Лишь часть от оговоренной с нашей страной, но не сообщённой самому работнику суммы. Поговаривали, что четвёртую. Зато перевод валюты в рубли или чеки имел выгодный курс, чтобы мы, работающие, не тратили и местную валюту, переводя в неё эти обусловленные для выплаты нам доллары, а экономили, оставляя их тоже, как можно больше, государству. Именно поэтому лишний собачий рот был действительно лишним. Но не для нас. Не хотелось из-за денег жертвовать этим милым животным. Понимали, что никто другой его не возьмёт.

Щенок оказался сукой. Чёрной с белым. Точно такой же окраски, как наш кот Хабир, с которым мы связали свою жизнь, и тоже случайно – но это уже, как говорится, другая история, – на четыре года в Алжире. Назвали его, точнее её, Нюся.

По узким улочкам Карарима часто проезжали машины. Когда появлялась машина, даже люди вынуждены были сходить с проезжей части «на газон». Выпускать щенка из дома – всё равно, что ранее его утопить. Поэтому Нюся жила в нашей квартире домика, длинным сараем вытянувшегося вдоль узкого тротуара, как для людей, так и для машин. Сначала мы её поили молоком из соски, но довольно скоро она смогла сама есть предлагаемую ей еду. Она не была прожорливой, отказывалась от с её точки зрения лишнего куска, любила дом, быстро сообразив, что в нём комфортнее. В нём постоянно работали кондиционеры, позволявшие защитить людей и, в данном случае, собаку от летней непереносимой жары. Летом температура около +50 градусов – для Ливии норма, и ниже опускалась днём она редко. Это в так называемой тени. А вечером жара спадала до +25. Перепад значительный, и организму казалось, что даже прохладно.

Нюся. Ливия, посёлок Карарим, 1991 год

Именно в это время мы с Нюсей вываливались из дома «на круги», вернее на «круг» – широкую километровую асфальтовую дорогу, огибающую посёлок. Вечером всё население разноязычного «городка» прогуливалось по этому «кругу», то есть по периметру. За «кругом» – высокая, метра в три, сетка, чтобы никто не смог перелезть снаружи, а у единственного въезда на территорию посёлка – охрана. В Ливии в те времена охрана не являлась обязательным атрибутом. В стране поддерживался идеальный порядок во всём. О жителях заботилось государство столь качественно, что бедность, как понятие, отсутствовала. По доходам на душу населения эта страна занимала первое место на Африканском континенте. Сетка защищала не только от двуногих существ и ограничивала понятие «пустыня» от другого – «оазис».

По «кругу» водили и Нюсю, как взрослую, на купленном специально для неё поводке. Она к этому атрибуту собачьей жизни мгновенно привыкла, вела себя спокойно и всячески показывала, как будто понимала, нам свою благодарность за спасение. К другим, чужим, сидя на поводке, как на цепи, у дома, проявляла здоровую агрессию, зря не тратя голосовых связок, но и бдительно следя, чтобы «противник» не пересёк невидимую линию метра в два от входа. Тогда «звоночек» срабатывал, и мы знали: кто-то проходит мимо или идёт к нам.

Однажды во время нашей совместной вечерней прогулки Нюся встала на дыбы и зарычала в темноту. В хилом освящении уличных фонарей мы сначала рассмотрели какую-то круглую тень на асфальте. Из тени торчало что-то наподобие палки. Собака залаяла. Тень качнулась, и стало абсолютно ясно, что это змея, эфа, закрутившаяся в клубок, выдвинув «перископ» своей головы, и рассматривающая появившийся объект, то есть нас. Если бы не было Нюси, велика вероятность, что мы бы змею не разглядели, со всеми вытекающими последствиями. У эфы укус смертелен.

Прожила Нюся с нами два года вместо предполагаемых трёх. Мы выполнили своё задание и должны были уезжать на Родину. Способа забрать собаку с собой не было, да и спросить, как это сделать, не у кого. Ливийцы, как и все арабы, на этот счёт никогда не заморачивались и дома собак не держали. Тогда я начал расспрашивать знакомых местных офицеров на предмет желания завести собаку для охраны собственных садов и огородов и довольно быстро нашёл такого человека. Мы передали ему наше чудо, плача и стеная, но всё же в душе спокойные, что она обрела новый дом в знакомой обстановке.