Читать книгу Наедине с миром - Игорь Калинаускас - Страница 8

Вот два отрывка из художественных произведений, передающих восприятие реальности как говорящей.

«На дубе у дороги закаркали вороны. Дерево красивое, ветвистое, на нем шесть черных больших птиц.

Когда я опять оглянулся на фыркающих в реке лошадей, по их шеям катились прозрачные капли воды, весь пейзаж притух, словно облака упрятали солнце. Лошади беспокойно подняли головы. Облако не прикрывало солнце, оно пекло, как и раньше, но яркие краски утра, чистая зелень пригасли, стройная трава чуть-чуть пригнулась, словно слабый ветерок пробежал по ней. Колокол на костеле коротко и негромко звякнул, казалось, пройдя мимо, кто-то равнодушно дернул веревку. Беспокойство сжало мне грудь, я застонал и закрыл глаза.

Когда я опять открыл глаза, солнце блестело как раньше, и краски опять были ярки и живы, лошади опустили головы и пили. Сразу подумал, что все мне только померещилось. Похоже на то, как, очнувшись на незнакомом месте, вдруг чувствуешь, словно уже когда-то здесь был, или, взявшись за новую работу, чувствуешь, что когда-то эту работу уже делал.

Посмотрел в сторону дуба: воронов там не было, но я успел увидеть шесть улетающих птиц, которые сразу же скрылись за холмами. Значит, это опять был знак» (Saulius Tomas Kondrotas. «Zalcio zvilgsnis»).

«Он спросил, все ли со мной в порядке. Я сказал ему, что я долгое время не замечал позади нас никаких машин, и внезапно я заметил фары машины, которая нагоняет нас. Он хмыкнул и спросил меня, действительно ли я думаю, что это машина. Я ответил, что это должна быть машина; и он сказал, что мое отношение к этому свету показывает ему, что я, должно быть, как-то почувствовал, что, что бы там ни было позади нас, но это больше, чем просто машина. Я настаивал, что мне кажется, что это просто другая машина на шоссе или, может, грузовик.

– Что же это еще может быть? – громко сказал я.

Намеки дон Хуана привели меня на грань срыва.

Он повернулся и посмотрел прямо на меня, затем он медленно кивнул, как если бы взвешивал то, что собирался сказать.

– Это огни на голове смерти, – сказал он мягко. – Смерть надевает их как шляпу, а затем бросается в галоп. Это огни смерти, несущейся галопом, настигающей нас и становящейся все ближе и ближе.

У меня по спине побежали мурашки. Через некоторое время я вновь взглянул в зеркало заднего обзора, но огней больше не было. Я сказал дону Хуану, что машина, должно быть, остановилась или свернула с дороги.

Он не стал смотреть назад, он просто вытянул руку и зевнул.

– Нет, – сказал он, – смерть никогда не останавливается. Иногда она выключает свои огни, только и всего». (Карлос Кастанеда. «Отделенная реальность»).

Мы, кажется, дошли до точки.

Вороны на дереве – знак?

Фары автомобиля – огни на голове смерти?

Вы можете видеть сколько угодно знаков в объективной реальности и сколько угодно интерпретировать звездное небо как текст о будущем, но кто докажет, что знаки – это знаки чего-то, а прочтение звездного неба имеет какой-то смысл?

Кто докажет, что между появлением шести птиц на дубе и резней в Бельведере, которая последовала за этим, есть какая-то причинная связь?

Кто докажет, что огни, гнавшиеся за машиной, это действительно огни на голове смерти, а не бред полоумного индейца?

Каждому из нас может что-то мерещиться, но истиной становится только то, что истина и для другого, то есть истина только то, что объективно, что не зависит от вывихов нашего сознания. Это хорошо, когда наша субъективная истина становится объективной, когда она и для других есть практическая истина. (Практика – единственный критерий объективности истины, хотя формальным инструментом, отличающим истину от лжи, является логика. Логика определяет, что формально есть истина, практика же – выявляет реальность, объективность истины. Она показывает, что формальная истина не является (или является) лишь своевольным конструктом нашего сознания.)

Ну а если наша субъективная истина не получает практического и формального подтверждения? Мы называем это всего лишь мнением или заблуждением. С человеком, упорно настаивающим на своем заблуждении, обходятся по-разному, в зависимости от разряда заблуждения. Когда он настойчиво твердит: «Все собаки в мире бешеные, и каждая пытается меня укусить» – его, очевидно, следует изолировать. Если этот человек поэт, делающий подобные заявления лишь в стихах, никто ведь не станет проверять объективность и истинность поэтических суждений и образов.

Ведь художественный взгляд на Мир мы не можем отождествлять с ИСТИННЫМ видением Мира. «Слишком субъективно», – обычно говорим мы.

Но поэт – часть Мира…