Читать книгу Лешие не умирают - Игорь Осипов - Страница 8

Шелест жестких листьев чередовался с клацаньем лепестков и воплями страха. Сержант влетел на смотровую площадку и успел к самой кульминации спектакля. Родничок, распушив трепещущие толстые листья, щелкал всеми своими тремя цветками, медленно, но неотвратимо наступая на дикаря, улепетывающего на всех четырех костях. Два других представителя племени засранцев стояли в сторонке и гортанными звуками поторапливали своего товарища. Означенный товарищ, бросив и дротики, и увесистую торбу, и так торопился, как мог, перебирая конечностями. В конце концов, завывая от ужаса, он выкарабкался из тени наступающего на него сторожевого фикуса, встал на ноги и припустил к ближайшим кустам, где его ожидали спутники.

– Фу-у, Родничок. Ползи на место.

Сержант, кряхтя, слез по скрипучей лестнице и направился к воротам. Длинным медицинским корнцангом, выклянченным Данилой у Изотова-старшего, выудил из клетки верещавшую крысу и знаком показал охраннику – открыть…

Растение никак не успокаивалось. Оно перегородило собой проход, два цветка все еще гневно клацали, хотя третий с интересом заглядывал в узкую щель приоткрывшихся ворот, как бы ожидая одобрения своим действиям в виде угощения. Получив честно заработанных крыс, по штуке на каждый цветок, Родничок «быстренько», насколько ему позволяла скорость, убрался в свою будку, сделанную из вагончика. Сержант с опаской выглянул наружу. Гостей, на всякий пожарный, держал на мушке часовой, да и дикарей после битвы на очистительной станции будто подменили – они с уважением относились к жителям Измерителя, а отдельных его представителей просто боготворили. Но все равно получить дротик в грудь почему-то не хотелось.

– С какой целью явились, гордые воины темного вонючего подземелья? – представителям племени засранцев очень нравился патетичный витиеватый стиль обращения к ним. Услышав такое, они прямо млели и краснели от удовольствия, считая, что именно так и должны разговаривать их общие великие предки. Пострадавший от Родничка снова вышел вперед, опасливо покосившись на будку, и воткнул свой дротик в землю. Этот жест являлся знаком того, что они пришли с миром. Гордо стукнув себя кулаком в кирасу, выглядывающую из-под шкуры волколака, дикарь произнес гортанным голосом:

– Хорд! – судя по блеску в глазах и поднятой голове это, скорее всего, было его имя, а не просто ничего не значащий возглас. – Вождь двух знаний прислал нас за великим воином.

«Вождь двух знаний – что бы это значило?» Ясно, кто им нужен, но этикет требовал продолжения игры.

– У нас много великих воинов.

– Максим-Ч, – последний звук в имени звучал так, будто великий воин простудился и чихнул. Сержант еле удержался, чтобы не пожелать собеседнику здоровья, но вовремя сообразил, что шутку не поймут, а могут и обидеться. Оставалось только важно кивнуть и пробурчать что-то вроде многозначительного: «ожидайте».

Закрыв ворота, сержант позвал вестового:

– Дуй вниз. Найди Максимыча и скажи, что к нему поклонники пришли – он поймет.

* * *

– И давно она так?

– Со вчерашнего дня. – Мать Максима прислонилась к стене, сложив руки на груди. Прошли те времена, когда терапевт, если ему было что-то непонятно, звал узкого специалиста. Теперь приходилось разбираться во всем самой, максимум, посоветоваться с мужем. Но психиатрия никогда не была ее коньком, да и у Изотова-старшего, насколько она знала, тоже. А тут требовался психиатр или психолог, а лучше – и тот, и другой. Обзывалось это все красивым словом «депрессия». А вот как вывести девушку из этого состояния, Марина не знала, потому и позвала самых родных людей… скорее от отчаянья, чем ожидая какого-то результата.

Ира лежала, уставившись в потолок единственным открытым глазом. Максим, проследив за взглядом, посмотрел вверх. Ничем не примечательная поверхность, покрашенная белой краской. Белый квадратный пластиковый плафон скрывал лампы дневного света. Лично ему этот вид надоел бы уже через десять секунд просмотра.

– С ней можно поговорить?

– Попробуй. Со мной она не разговаривает.

Максим продвинулся поближе, постаравшись влезть в поле зрения Ирины. Взгляд девушки не был пустым. В нем застыла безмерная тоска.

– Ира, ты меня слышишь?

Девушка перевела взгляд на Максима. Это был хороший признак, но грусть не исчезла даже после того, как Максим ей улыбнулся.

«Что они на меня смотрят? Рвут мне душу на лоскутки. Алина стоит, как образец того, что я потеряла – какой мне уже никогда не быть… И этот – зачем мне его жалость, если рано или поздно он все равно уйдет к какой-нибудь красавице? И даже не к какой-какой-нибудьа все к той же Алинке. Так лучше уж сразу».

Взгляд Ирины стал жестче, даже каким-то злым. Она перевела взор с Максима на сестру и произнесла тихим, но твердым голосом:

– Уходите!

Марина «оторвалась» от стены и, подталкивая сына и Алину, выпроводила их за дверь, сказав только:

– Потом…

Максимыч еще с минуту смотрел на закрывшуюся перед носом дверь, после чего с недоумением взглянул на Алину:

– Что это было? Потом… что будет потом?

– А, по-моему, я догадываюсь, – вид у Алины был задумчивый, отчего она очень напоминала Ирину. Ту Ирину… без повязки на глазу.

– Да ну не!.. Это просто шок… посттравматический. Если бы я так навернулся с небес на грешную землю, да еще верхом на драконе, вообще никого не узнал бы. Вот поправится, и к нам вернется привычная Ира: умная, рассудительная.

Максим постоял с минутку, как бы соглашаясь с самим собой, и вышел из медпункта.

Алина смотрела ему вслед. Мужчины склонны все упрощать: ну ударилась, ну шишка, пройдет. После того, как она вспомнила страшные раны на лице Иры, девушка поняла, каково сестре. Красота для женщины – самое важное. Она даже не сомневалась, что наложила бы на себя руки, если бы у нее было такое. Ирка держится – она сильнее. Но даже для ее нечеловеческой внутренней силы это страшный удар. А мужики толстокожие, они этого просто не понимают. Для них шрамы только красят и добавляют мужественности – как дети хвастаются ими, словно наградами…

Максимыч, определив для себя причину, успокоился. «Надо только подождать, пока все станет на свои места. Главное, что свершилось чудо – все живы. А когда Ира придет в себя, вот тогда он с ней поговорит – расскажет, как он страдал, когда думал, что она погибла, признается ей в своих чувствах. Надо лишь подождать! Дольше ждал». С такими мыслями он шел в сторону «Тарантаса». Хотелось поделиться своей радостью с друзьями: Санычем и Данилой. Они поймут его. Поржут, конечно, над недолжным для брутального сталкера зашкаливающим романтизмом, но поймут… поймут и разделят радость.

– Максим?

Рядом с ним стояла невысокая девушка. По канонам славянской красоты даже очень симпатичная, правда, на вкус Максима, с несколько кукольным лицом. Большие зеленые выразительные глаза смотрели на него с надеждой и какой-то детской непосредственностью. Светло-русые волосы свободно падали на плечи, а рабочий комбинезон с эмблемой завода Измеритель, коих было еще полно на складе, выгодно подчеркивал неплохую фигуру.

– Я тебя не знаю. – Максим еще раз внимательно посмотрел на девушку, что-то неуловимо знакомое… но хоть тресни, он ее не знал, хотя новыми людьми в убежищах его удивить было сложно.

– Ты же Максим Изотов?

– Да, я он… этот самый… если, конечно, тебе нужен тот самый Максим Изотов.

– А что есть еще?

Теперь Максим точно уверился, что девушка не местная, потому что не знать Сенатора Изотова в РОУ мог разве что новорожденный.

– Встречается… – он ухмыльнулся. – Так чем могу помочь?

– Ты уже помог – ты меня спас.

«Точно! Это же та девушка, которую я вытащил на очистных… Где же ее узнаешь – там она была вся измазана грязью и “слегка” не одета».

– Не надо благодарности.

– Ты меня спас, – повторила она.

Было ощущение, что девушка ждала какого-то продолжения. Как это там у классика: «Мы в ответе за тех, кого приручили», в данном случае – спасли.

– Так получилось… – надо было как-то выруливать из ситуации, а то она становилась все глупее и глупее. – Я бы спас в этой ситуации любого.

Девушка стушевалась.

– Меня Таня зовут. Я просто подумала, раз ты меня спас…

– Думала, что я твой принц, спасший тебя от чудовища? – продолжил за нее Максим. – И дальше все должно было быть, согласно жанру?

Татьяна, совсем засмущавшись, только кивнула.

«Дурацкая ситуация, не хуже той – с раздеванием. Чувствую, опять надо мной будет ржать весь “Тарантас”.

– Таня, ты очень милая девушка, – он улыбнулся, пытаясь включить все свое обаяние, – но вы, девушки, склонны находить романтику там, где ее нет. Я тебя спас, потому что ты тогда нуждалась в помощи, и не более… И потом… у меня уже есть девушка.

– Даже две! – Алинка подкралась совершенно незаметно и, как выяснилось, слышала весь разговор от начала до конца. Не вклиниться в разговор – это было выше ее сил. – А ты, незнакомка, на наших мужиков не заглядывайся. Свободных вон сколько ходит. – Она широким жестом показала вокруг, словно возле стенок стояли одни бесхозные мужчины, только и жаждущие завести себе спутницу жизни. – Вот, хотя бы…

Из коридора в жилую секцию вошел Молодой, но, увидев указующий на него перст, встал, как вкопанный.

– Не знаю о чем вы, но я к Максимычу.

Обойдя, с опаской, Алину, он подошел к Изотову:

– Там вестовой с верхнего поста прибежал – тебя ищет. Говорит, что к тебе целая делегация поклонников прибыла.

– Поклонники? – с легкой руки Данилы так называли только дикарей. – Ладно, мальчики и девочки, не ссорьтесь. Позже разберемся, кто с кем и зачем… а сейчас извините – труба зовет.

С этими словам Максимыч скрылся в коридоре. Алина еще раз окинула пренебрежительным взглядом новоявленную соперницу, фыркнула рассерженной кошкой и гордо удалилась в сторону медпункта. В общем зале, как два тополя, остались Молодой и Татьяна. Парень мялся и только что ножкой не шаркал, думая: «С волколаком проще, чем с ними. Черт их знает, что у них в голове».

– Костя, – он протянул ей руку.

– Таня, – она взяла ее за два пальца, но, словно обжегшись, отдернула свою ладошку обратно.

– Ну, я тоже пойду. Увидимся еще… как-нибудь.

Он глупо улыбнулся и, постоянно оглядываясь, чуть не врезавшись в угол, побежал в ту же сторону, где скрылся Максимыч. Из головы выветрилось все, что он хотел до встречи с Татьяной, и требовалось некоторое время, чтобы привести мысли в порядок. А девушка смотрела вслед сталкеру, чему-то улыбаясь.

* * *

Лето Максимыч любил больше, чем холодный и влажный туманный сезон. Тепло, сухо и мухи не… Хотя нет, с мухами, как раз, были некоторые проблемы. Обнаружив новый объект, особи размером с желудь, радостно жужжа, атаковали вышедшего из бункера сталкера. Пришлось натянуть респиратор и надеть солнечные очки. И дело даже не в яркости света – ровного загара даже летом особо не получишь. Облачный покров продолжал укутывать планету большее время, и солнце, белым кругляком, нарисованным на них, скорее только обозначало свое присутствие. Насекомые, будь они неладны, отожравшись на просторах заброшенного города, норовили залезть в глаза, рот и нос, и их совершенно не волновали такие мелочи, что людям эта близость не нравится.

Сержант Торгачев стоял возле ворот, приоткрыв створку, и что-то показывал находящимся снаружи. На привратных вышках дозорные продолжали держать на мушке цель, а еще один вооруженный боец стоял за спиной начальника, на всякий случай страхуя его. Максим подошел к ограде и тронул сержанта за плечо:

– Привет. Что там?

Сержант обернулся. Маска на лице не позволяла увидеть мимики, но глаза его заулыбались.

– А, пришел? Вон гости к тебе. Вождем двух знаний «ругаются». Родничок их шуганул, так теперь ближе подойти боятся. Я их даже чистой водой приманивал – лопочут что-то, на будку фикуса показывают и не идут. – Сержант показал литровую пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью. – На, отдай, а то у них аж слюнки потекли, когда увидели.

– Двух знаний, говоришь. Это у них вождь двухголовый. Хороший парень, и соображалка у него неплохо варит. По крайней мере, одна из двух. Он верховодит после этого… как его… Древнева. И что им надо?

– Не говорят. Тебя зовут. Великий воин, говорят, нужен.

– Ладно, давай свою воду. И открой пошире, а то я в эту щель не протиснусь.

Выйдя за ограду, Максимыч прямиком направился к ожидавшим его возле кустов дикарям. Низкорослые homo canalisatis с почтением поклонились сталкеру, а воду принимали от него, как величайший дар богов. Бутылку, трижды обернув грязной тряпкой, спрятали в торбу, сшитую из мохнатой шкуры. Мухи, наконец-то, оставили в покое Максимыча и перебрались на дикарей – те совершенно на них не реагировали, явив образец единения природы с человеком и позволяя насекомым совершенно недопустимые, в понятии цивилизованных людей, вещи. Изотов еще некоторое время слушал гостей, кивал, что-то отвечал, после чего вернулся к воротам, а дикари растворились среди зелени, словно их и не было вовсе.

– Ну что там? Чего надо? – Сержант запер ворота.

– На охоту зовут. Мало их осталось, сами не справляются. Тварь какая-то житья не дает.

– И когда?

– Завтра к утру обещались прийти – сопроводить.

В сборах на охоту самое трудное – получить разрешение. Эта напасть преследует охотников с тех самых времен, как только охота перестала быть способом добычи пропитания. Если в стародревние довоенные времена спрашивали у жен, а затем у лесников, то теперь, с одной стороны, стало проще, но с другой трофеи вообще никак не могли пригодиться, и надо умудриться получить это самое разрешение у начальства. Как объяснить, что ты потратишь дефицитные боеприпасы и будешь рисковать своей жизнью всего лишь ради сомнительного удовольствия?

Васильев упирался целый час, не давая разрешения, и только Еремин, долго слушавший препирания, все «за» и «против», выдал: «Пускай сходят. В конце концов, это мы их ряды проредили, значит, нам и помогать». Латышев расплылся в улыбке, словно это его личная заслуга в прореживании, и так было задумано изначально.

Решили сходить вчетвером: Латышев, Данила, Максимыч, и четвертым, по настоятельной просьбе последнего, взяли Молодого. Васильев, насупившись, как мышь на крупу, «оторвал от сердца» рацию и наказал, чтобы «отзвонились» сразу, как выберутся на поверхность. Ну, и конечно, если что-то случится – «домой можете не возвращаться – придушу лично». Не понятно, то ли рацию жалко, то ли за охотников переживал.

Время, назначенное дикарями, приближалось. Смешно – а как они определяют его, если все это самое время живут под землей, в темных лабиринтах канализации? «Вот мы их ждем, а ребята и не в курсе». Максимыч чувствовал себя идиотом, но старших товарищей отсутствие дикарей почему-то не смущало, а Молодой был просто рад, что его взяли с собой, и целиком и полностью доверял именитым сталкерам. Такое ощущение, что он даже пытался угадывать желания старших, лишь бы хоть так отблагодарить их за оказанное доверие.

Данила ворковал возле будки с Родничком. Воспитанник вылез из своего домашнего уюта, выказывая хозяину весь спектр чувств в меру своих цветочных мозгов: громко шелестел листьями, терся цветками об руки и шлем. Латышев, наблюдая эту картину, только посмеивался и выдавал свои обычные подколки и хохмы. Больше ради убийства времени и скуки, чем для смеха.

– Вот раньше была зоофилия, а теперь я своими глазами вижу ботанофилию, или даже правильней флорофилию. Ты, Данила, родоначальник нового извращения!

Хохот часовых на вышках отвлек сталкера. Данила обернулся и погрозил другу кулаком, но его глаза над маской респиратора тоже смеялись. Тем временем Родничок отвлекся на мух – громко щелкая лепестками и хрустя хитином, он ловко ловил их над самой головой сталкера, чем вызвал новый приступ веселья Сан Саныча.

– Он скоро блох с тебя собирать начнет, я такое видел уже до войны по телеку.

– Я его сейчас на тебя натравлю, если не заткнешься!

– Чего сразу… это, между прочим, признак ухаживания. Я радуюсь за вас.

– Ну все, ты меня достал. Родничок, цапни его за какой-нибудь жизненно важный орган.

– Нет, Родничок, не слушай его. Дядька глупости говорит. Своих кусать нельзя, – с этими словами Латышев, на всякий случай, передвинулся за Максимыча, усевшись на свой жизненно важный орган, от греха подальше. Хотя растение, увлеченное охотой на мух, совершенно не обращало внимания на дружескую перепалку.

Ожидание затягивалось. Не зря он не доверял дикарям – они два плюс два сложить не могут, о какой точности можно тут говорить? Максимыч посмотрел на часы – если доверять отцовским «Orient», они уже минут пять, как должны были быть на месте. Он многозначительно показал Санычу на циферблат. Тот пожал плечами и достал из разгрузки обшарпанную «Моторолу». Щелкнул тумблером, от чего на передней панели зажглась зеленая лампочка, а в динамик зашипел фоном эфира.

– Юстас Алексу, прием?

Шипение прекратилось, и сердитый голос Васильева из черной коробочки ответил:

– Какой, на фиг, Юстас? Латышев, наш позывной – «База». Что хотел? Прием…

– Проверка связи. Шифровка в центр будет по выполнении задания.

Не дожидаясь ответа, Саныч отключил рацию, широко улыбаясь, представив себе вытянувшееся лицо Виктора.

– Молодой, на тебе рацию – будешь у нас радисткой Кэт.

– А сам чего? – Максимыч передал прибор бывшему стажеру, а тот аккуратно упаковал его в рюкзак.

– Не люблю я. Примета плохая – вечно что-то случается, когда она у меня, – и Латышев задумчиво посмотрел на шрам от пулевого ранения на левой кисти.

Гости появились, как из воздуха. Вот только что их не было – не шелохнулась ни одна веточка, не было слышно ни звука, а они уже стоят рядам с кустами, опасливо косясь на нахохлившегося на чужих Родничка.

– Подъем, гвардия – конвой прибыл, – Латышев встал с бревна первым и, закинув автомат за спину, направился к нерешительно топтавшимся в сторонке дикарям. Максимыч и Молодой потянулись следом. Последним подошел Данила, потратив некоторое время, загоняя упирающегося Родничка в свою будку. – Ну что, бойцы невидимого подземного фронта, куда идем?

Главный среди дикарей безошибочно, несмотря на натянутые на лица сталкеров маски респираторов, узнал Максимыча и в дальнейшем обращался только к нему.

– Большая честь для нашего народа, что Великий воин согласился участвовать в большой охоте, – он посмотрел снизу вверх на остальных и, одобрительно хмыкнув, на подошедшего Данилу-мастера. Его внушительная фигура впечатляла даже на фоне рослых сталкеров, а уж по сравнению с мелкими дикарями казалась просто титанической. – Приветствуем твоих спутников – не сомневаемся, тоже достойных воинов.

Изотов кивнул. Он показал на Латышева и Данилу:

– Это мои учителя. Я стал Великим воином только благодаря им.

Глаза дикаря расширились от удивления.

– Учителя Великого воина – сами великие воины!

Латышев как-то странно хрюкнул в маску и важно закивал, одновременно пихая Данилу локтем. Тот стоял молча, возвышаясь над дикарями, как скала, и поддерживать друга в этом фарсе не собирался. Еще не так давно зажила нога, пробитая дротиком такого же вонючего человечка. Большого энтузиазма от этой встречи он не испытывал и уж брататься с ними точно не собирался. Хотят – пускай почитают, но только на расстоянии.

Когда официальная часть закончилась, дикари развернулись и, не говоря ни слова, скрылись в зарослях. Расценив это как своеобразное приглашение следовать за ними, сталкеры раздвинули ветки густых кустов, закрывающих тропу. Маленькие дикари передвигались по лесу совершенно бесшумно, их полосатые шкуры, попадая в поле зрения, тут же, словно по волшебству, исчезали, будто дразня и издеваясь. Несмотря на недюжинную подготовку, сталкеры равняться с ними не могли. Идеальные разведчики – они не отходили далеко, ведя людей по самой безопасной дороге, обходя бесчисленные ловушки джунглей, периодически показываясь на глаза, указывая направление.

Город-лес жил своей жизнью, не обращая внимания на странную компанию двуногих. Под кронами деревьев парило. На ветках раскрылись огромные ярко-алые цветы, в соцветиях которых копошились большие насекомые. Мягкий мох под ногами тоже был усеян маленькими голубыми цветочками. Их мелкие лепестки ярко контрастировали с темно-зеленым покровом, и скопления напоминали голубые кошачьи глаза, внимательно рассматривающие случайных путников. Словно сам лес разглядывает своих обитателей, следя за порядком.

Дикари вели сталкеров по какой-то своей тропе. Максимыч изредка узнавал знакомые ориентиры, но, хоть убей, не мог понять, как они очутились в этом месте так быстро, как им удалось обойти временную аномалию, и за все время похода не встретиться ни с одним из опасных обитателей лесополосы. Было полное ощущение, что дикие люди, идущие впереди, прощупывали дорогу, разгоняя зверье перед дорогими гостями. Сталкеры, как бы они хорошо тут не ориентировались, были на поверхности в гостях, а они – у себя дома.

– Не пойму, где мы? – Максимыч споткнулся об очередной рельс, выступающий из-подо мха. Вокруг стояло множество оплетенных вьюнами и лианами остовов трамваев. Деревья, разросшиеся на свободном ранее пространстве, вывернули с корнем шпалы и рельсы, закручивая сталь в причудливые сюрреалистичные фигуры.

– Трамвайный парк. – Латышев удивленно озирался. – Никогда тут не был.

Они обошли очередной трамвай, опутанный растениями, словно Гулливер, связанный лилипутами, и уткнулись в запертую дверь бомбоубежища.

– О-па, бомбарь! – Максимыч подергал дверь, которая даже не шелохнулась. – Не вскрытый. – Он посмотрел на Латышева.

– Даже и не знал, что он тут есть. – Латышев достал карту, свернутую в несколько раз, некоторое время крутил ее и, найдя нужное место, сделал пометку. – Потом вернемся с инструментами и посмотрим, что там.

Дикари взобрались на насыпной холм убежища. Пришлось карабкаться к ним.

– Пришли, – их старший указал на длинное пятиэтажное здание, которое возвышалось впереди. Широкая улица, запруженная машинами, перегораживала проход к высокому крыльцу. Максимыч посмотрел на густые облака. Дикари, не выказывая боязни, вышли на улицу и уже через минуту стояли на серых гранитных ступеньках, призывно размахивая руками.