Читать книгу Серебряная легенда - Илья Стогоff - Страница 2

Часть первая. В начале была дорога (Великие озера и меховая торговля)
Глава первая. С чего начинается история

Оглавление

1

В самом конце 1960-х в Перу приехал американский антрополог Майкл Мозли. Вообще-то, закончив Гарвард, специализироваться Мозли собирался не на Перу, а на культурах древней Колумбии. Однако, буквально накануне его первой экспедиции, из колумбийских джунглей вышли то ли партизаны, то ли наркоторговцы, которые сожгли тот самый вокзал, до которого собирался ехать исследователь, и расстреляли всех полицейских в округе.

Мозли решил, что Колумбия подождет, и отправился на перуанское побережье. Этот район понравился ему даже больше, чем Колумбия. Из перуанской столицы города Лима на север страны ходят комфортабельные автобусы. Кресла в них широкие и удобные, как в самолете, а в пути девушки-стюардессы предлагают ланч и кофе, но ехать все равно утомительно. Двигаться вы станете вдоль побережья, и на протяжении пути взгляду за окном зацепиться будет совсем не за что. Час за часом одно и то же: слева серый Тихий океан, справа, то, приближаясь к самой дороге, то, отползая к кромке горизонта, отроги Анд. А между горами и океаном бесконечная скучная пустыня: серый песок, красноватый песок, грязно-желтый песок и снова очень много серого песка. Несколько раз автобус делает остановку в тихих двухэтажных городках. Над городками парят мелкие местные кондоры.

Вдоль берега несет свои воды холодное океанское течение. Поэтому чересчур жарко в Перу не бывает даже в разгар лета. Воздух, несмотря на близость моря, совсем сухой. Приятным район не назовешь: худо-бедно растительность тут заметна лишь по берегам местных рек. С гор к берегу стекают небольшие речушки, и в долине чуть ли не каждой из них обнаружено древнее, а иногда – очень древнее поселение.

Всего рек здесь около полусотни. Истоки их лежат в горах, а уже через несколько десятков километров реки впадают в Тихий океан. Все они недлинные, мелководные и мутные. Может быть, правильнее было бы назвать их не «реками», а «крупными ручьями»: кажется, будто некоторые можно буквально перепрыгнуть.

Зато раскиданные по их берегам древние поселения относятся, наоборот, к наиболее крупным и развитым в Южной Америке. Такого изобилия древних руин, как тут, нет нигде в мире. Линия океанского прибоя тянется на сотни и тысячи километров, и на нее, как на ниточку, нанизаны жемчужины археологических сайтов: комплекс Сечин-Байо в долине реки Касма… гигантское поселение Караль в долине реки Супе… Эль-Параисо в долине Чильон… Купиниске в долине Чикама… Уака-ла-Флорида и Гарагай в долине Римак… масштабные руины Кардаля в долине реки Лурин.

Торчащие из песка платформы считаются остатками самых первых развитых культур Нового света. При этом, даже самый восторженный путешественник вряд ли назовет места, где они выстроены, цветущим уголком. Слишком сухой климат, слишком неплодородная почва, слишком много труда потребуется, чтобы получить здесь хоть какой-то урожай. И, обследуя громадные, раскинувшиеся на десятки, а иногда и сотни гектаров древние поселения Перу, в какой-то момент Майкл Мозли уперся в резонный вопрос: а чем в древности могли питаться местные жители, если даже в наши дни почти все продовольствие тут привозное?

Ответ, в общем-то, лежал на поверхности. Перуанское побережье – чуть ли не самый богатый морской живностью регион планеты. Холодное океанское течение безнадежно испортило здешний климат, но одновременно создало в прибрежных водах уникальную экосистему. Воды тут кишат планктоном, рыбой, крабами, моллюсками и прочими морепродуктами. Этого добра здесь столько, что местные крестьяне даже удобряют мукой из сушеной рыбы свои неплодородные поля.

Проведя расчеты, Мозли убедился: один единственный рыбак в утлой лодчонке и с самой примитивной сетью за считанные часы получит здесь больше питательного белка, чем целая команда земледельцев за месяцы адского труда. А раз так, то, возможно, фундаментом, на котором выросли древнейшие культуры перуанского побережья, вполне могло быть не земледелие, а рыболовство.

Полученные выводы Мозли опубликовал в 1973-м в виде небольшой статьи. Особого значения публикации он не придавал и, возможно, через некоторое время даже забыл бы о ней, но со стороны коллег на статью последовала резкая и жесткая реакция.

2

Самому Мозли казалось, будто речь идет просто о любопытном нюансе. Надо же: по всему миру крупные города строили лишь земледельцы, а в Перу возможно, еще и рыболовы. Однако коллеги сразу разглядели в его выводах бомбу, заложенную под всю привычную картину человеческого прошлого.

Эта картина была сформулирована еще в 1930–1940-х. В наиболее отточенном виде изложена она была в работах британского исследователя Вира Гордона Чайлда.

Будущий классик археологии родился в Новой Зеландии, а карьеру начинал в Австралии, причем никакого отношения к археологии карьера сперва не имела. Студентом Чайлд прочел «Капитал» Карла Маркса и был очарован. Поговорить о борьбе классов и коммунизме он любил до старости. Первым местом его работы после университета стал пост в администрации одного из австралийских штатов.

Должность его вполне устраивала, но через пару лет премьер-министр, покровительствовавший юному чиновнику, внезапно умер, и Чайлду пришлось оставить службу. Решив, что в Австралии каши не сваришь, он перебрался в метрополию. И здесь неожиданно сменил род занятий. Вместо того, чтобы идти по политической стезе, вдруг занялся наукой. Сперва стал библиотекарем Королевского антропологического института, а потом возглавил кафедру в Эдинбургском университете.

Несмотря на высокий пост, Чайлд так и остался большим ребенком. По крайней мере, так казалось окружающим. Он владел невообразимым количеством языков и мог прямо посреди лекции перескочить на какой-нибудь португальский, который студенты, разумеется, не понимали. Или появлялся перед малознакомыми визитерами в чалме и среднеазиатском халате, надетом чуть ли не на голое тело. Но самым забавным чудачеством всем вокруг казалась его симпатия к коммунизму.

За достижениями СССР Чайлд следил с огромным интересом. Даже выучил ради этого русский. В 1935-м впервые съездил в страну своей мечты и вернулся оттуда очень воодушевленным. В СССР тогда по-прежнему изучали взгляды Энгельса (и даже его предшественников), сформулированные еще на заре наук о человеческом прошлом. То есть тут надолго оказались законсервированы как раз те концепции XIX века, от которых западные авторы давно отказались.

Суть концепций состояла в том, что все до единого доисторические культуры, постепенно развиваясь и совершенствуясь, проходят похожие стадии развития. Сперва это бродячие дикари, потом более или менее оседлые варвары, и только под конец – цивилизованные горожане. Правда, в чем именно состояла суть перемен, понять из статей теоретиков иногда бывает сложно. Переход от одной «стадии» к другой представлялся им чем-то вроде взросления отдельного человека. Пришло время, и младенец пополз. А потом и зашагал. Прошло еще несколько лет, и у него начала расти борода. Так же и в случае с древними коллективами: пришел момент, и бродячие охотники перестали бродить. Прошло еще некоторое время, и люди стали строить первые города.

Ничего не меняя в этой картинке, Чайлд дополнил ее объяснением того, что же конкретно двигало историю вперед. В двух своих самых известных работах («Человек создает себя сам», 1936, и «Что случилось на протяжении истории», 1942) он описал процесс, получивший название «неолитическая революция».

Из всех исторических концепций, сформулированных в XX веке, эта, наверное, наиболее известна. Прежде никто не мог толком объяснить, чем же «история» отличается от «доисторического прошлого», но Чайлд, наконец, расставил все по местам. Суть процесса в том, что по ходу «неолитической революции» человек научился сам создавать себе еду. А конкретнее: мотором перемен служил переход от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству.

Именно переход к земледелию превратил бродячих охотников в оседлых горожан, бескультурных варваров – в цивилизованных строителей пирамид. До «неолитической революции» люди питались, чем Бог пошлет: охотились, собирали корешки, ловили рыбу. Если рыба не поймалась, – голодали. А потом (в процессе «революции») они стали сами создавать себе пропитание. И прежде всего – сеять злаки.

Все, что отличает современного человека от его полуживотного предка, есть результат внедрения земледелия. Сперва люди бродили, будто животные, не имели имущества и были равны между собой. Но чтобы выращивать злаки, нужно жить рядом с пашней. Так человек перестал скитаться и стал оседлым. Чтобы выращенные злаки не пропали, их нужно как-то хранить. Так появилась керамика, а потом и архитектура (первыми монументальными постройками Чайлд считал склады зерна). Сытые и довольные люди стали усиленно размножаться. Так по всей планете увеличилась плотность населения. Больше работников произвели больше еды, и, в конце концов, наступил момент, когда еды стало так много, что часть людей смогла не работать, а просто отбирать пищу у тех, кто послабее. Так возникли классы и государства. «Неолитическая революция» триумфально завершилась: доистория кончилась, наступила история.

3

В 1957-м Чайлд был вынужден оставить пост директора Лондонского института археологии, и вернуться в Австралию. Там он попробовал устроиться в Университет Сиднея, но безуспешно. В разгар холодной войны человеку, способному вставить в доклад цитату из «гениальной статьи товарища Сталина», рады тут не были.

Старый, больной, уже не способный работать с такой самоотдачей, как прежде, и вдобавок почти ничего не видящий в своих очках с толстенными линзами, Чайлд уехал отдохнуть в горы и сорвался с 70-метровой скалы. Ходили слухи, что это был суицид, но официальное заключение констатировало несчастный случай.

Обидно, что произошло это именно в тот момент, когда концепция «неолитической революции» понемногу становилась общепризнанной. После войны книги Чайлда были изданы университетами США, а потом по несколько раз переизданы. Лаконичные, емкие, опирающиеся на результаты новейших раскопок, они предлагали очень логичную схему происхождения цивилизации. Многие американские ученые писали, что работа Чайлда «Что случилось на протяжении истории» для археологов послевоенного поколения стала просто Библией.

Концепция «неолитической революции» была включена во все курсы американской археологии. И после этого воспринималась уже, как стопроцентно доказанный научный факт. Согласно этой теории переход от варварства к цивилизации мог начаться только после того, как древний человек решал вопрос с пропитанием. А единственное, что решает вопрос радикально, это земледелие – начало выращивание хотя бы одной зерновой культуры. Нет земледелия – не будет ни городов, ни государств, ни развитой культуры.

Именно после Чайлда археология стала довольно скучной наукой. Чтобы понять прошлое, археологи теперь искали только две вещи: следы земледелия, и еще керамику. Все остальное считалось второстепенным. И именно этой общепризнанной концепции противоречили теперь работы Майкла Мозли, касающиеся древних перуанских рыболовов. Оппоненты отказывались рассматривать его аргументы по существу, а с порога заявляли: тот, кто желает разобраться с происхождением самых первых культур Нового света, должен не отвлекаться на всякую ерунду, а искать следы развитого земледелия, ведь только оно и могло быть тем рычагом, с помощью которого древние перуанцы вытащили себя из трясины варварства и перешли к строительству первых пирамид.

Мозли такая реакция удивила. Отвечать он пытался в том смысле, что, по сути, картина, которую они видят на древних сайтах Перу, не сильно теории Чайлда и противоречит. Чтобы перейти к строительству цивилизации, человек и, правда, должен решить вопрос с продовольствием. Но так ли уж важно, каким именно путем продовольствие будет получено?

Где-то под боком у людей оказалась плодородная почва, и там строители первых городов питались хлебными лепешками, да кашами, сваренными из злаков. В других местах почвы не оказалось, зато был кишащий рыбой океан, и там строители первых городов жарили себе на обед вкусную макрель.

Древние китобои Чукотки и Камчатки убивали гигантских морских животных, каждое из которых на несколько месяцев обеспечивает мясом целую деревню. Подданные индейских княжеств Канады били идущего на нерест лосося: тонны вкусного белка сами каждый год набивались в реки, по берегам которых жили эти люди. В обоих случаях перед нами оседлые и вовсе не бедствующие коллективы. Их члены возводили величественные святилища и крепости, владели рабами, истребляли отправленные против них европейские армии и создавали яркие произведения искусства. И все это без каких бы то ни было следов земледелия.

Важно, чтобы источник пищи был надежным, никогда не иссякающим. А что конкретно это будет за пища – здесь (считал Мозли) возможны варианты. Урожай ведь может замерзнуть или засохнуть… его может побить град или сожрать саранча… а тот же лосось никуда не денется: каждый год в одно и то же время рыба обязательно придет на нерест в одну и ту же реку. Тащи ее на берег, и добро пожаловать к столу.

4

И до, и после Мозли специалисты пытались опровергнуть точку зрения Чайлда, или хоть как-то ее подправить. Однако, серьезных успехов не добились. Концепция «Неолитической революции» какое десятилетие подряд преподается в университетах и считается почти общепризнанным объяснением того, как именно возникли первые цивилизации планеты.

При этом, факты, добытые археологами, порой с трудом вписываются в слишком уж стройную схему Чайлда. Исследователи, занимающиеся первыми культурами планеты, отмечали, что, вообще-то говоря, переход от охоты к земледелию не облегчал жизнь людей, а здорово ее осложнял.

Чтобы добыть то же количество пищи, первым земледельцам приходилось тратить больше усилий, чем охотникам, получая при этом продукт, куда худшего качества. Этнографические данные свидетельствуют: охотник тратит на убийство животного от силы десять процентов своего активного времени, и в результате сразу получает годный к употреблению животный белок. А земледелец добывает то же количество белка, затратив восемьдесят процентов времени, причем полученный им продукт нужно еще как-то приготовить.

Чайлд разрабатывал свою теорию на материалах Европы и Ближнего Востока, где основными сельскохозяйственными культурами были пшеница и рожь. Он считал, что первые земледельцы просто бросили семена в землю, быстро получили урожай, и сразу убедились, что так жить проще, нежели с помощью охоты. Возможно, на Ближнем Востоке все так и обстояло. Однако в других регионах мира люди выращивали иные культуры: в Новом свете кукурузу, а в Юго-Восточной Азии просо и рис. И то, что видят исследователи здесь, в схему Чайлда вписывается опять-таки с трудом.

Например, рис дает приличные урожаи только при соблюдении множества сложных условий (так называемая «технология заливного рисоводства»). Сперва рассаду надо высадить на особых грядках. Потом пересадить на специально подготовленную почву террас. Потом террасы заливают водой, причем ее уровень должен быть не ниже и не выше определенной отметки, а в самом конце воду нужно еще и спустить. Нормальный урожай высаженный рис даст только при соблюдении всех перечисленных условий, – а если условия не соблюдать, то можете считать, что просто выкинули семена. Спрашивается: зачем вообще древние земледельцы занимались рисоводством, если до того, как эта система была разработана и отточена, нормального урожая получить они все равно не могли?

За последние десятилетия несколько исследователей, независимо друг от друга высказывали парадоксальную мысль: возможно, все было не так, как описывал Чайлд, а ровно наоборот. Не земледелие породило государственную власть, а как раз сильная и безжалостная власть заставила подданных практиковать земледелие, которое на первых порах не давало никаких ощутимых выгод. Чайлд предполагал, будто земледелие облегчало жизнь тех, кто начинал им заниматься, открывало перед ними радужные перспективы. А эти ученые считали, что жизнь первых земледельцев напоминала сущий ад, и вряд ли кто-нибудь стал бы по собственной воле заниматься столь каторжным трудом, да только выбора у людей не было: им приходилось сеять и жать, потому что на них оказывалось жесткое давление.

Кто тут прав, и можно ли вообще рассматривать эти взгляды всерьез, сказать сложно. Другое дело, что концепцию «неолитической революции» даже и сам Чайлд никогда не считал догмой. Возражения он предвидел, и заранее предупреждал:

– Описанная модель, – чистая абстракция. Предлагаемая схема [неолитической революции] скомбинирована из нескольких черт, которые этнографы видели у современных «дикарей», плюс из материалов некоторых ископаемых поселений. Ответить на вопрос, была ли эта схема хоть где-то реализована в том виде, как она мною описана, смогут лишь полевые исследования, посвященные конкретным культурам.

Именно поэтому здесь, в этом месте, я предлагаю прерваться и перейти непосредственно к текстам. Мы начнем с произведений, созданных индейскими историками региона Великих озер.

Серебряная легенда

Подняться наверх