Читать книгу Нюрка - Ирина Александровна Павлова - Страница 2

Сумерки. Никогда не любила темноту. Всегда была трусихой, но что делать? Сегодня моя своенравная Милка снова отбилась от стада. Загуляла, зараза. Еле-еле нашла, почти к соседнему селу вышла, а это не меньше десяти километров ножками.

Всё бы ничего, но летом темнеет поздно, и найти корову оказалось не так-то легко. Надо замуж выходить, чтобы самой не бегать, но за кого?

Местные забулдыги и так на нервы действуют, а приезжим парням я, селяночка, только для забавы гожусь. Ещё ни один не предложил выйти замуж за него. А ничего, проживу.

Тишиной встречает нас с Милкой родное село. Спят все давно, а мне эту беглянку ещё доить надо.

И зачем я её завела? Семьи нет. Детей тоже. Морока одна. А с другой стороны, как не взять, если дают?

Каждому приезжему и устроившемуся в совхоз положено получить скотину. Так зачем отказываться? Взяла. Корова хоть и своенравная, а молока не меньше десяти литров за раз даёт. Умница моя. Молоко сдаю – денежка дополнительная.

Пришли. Загнала Милку в сарай. В соседнем загоне хрюкнула недавно опоросившаяся свинья. Видимо, недовольна мамаша, что сон нарушили. Ничего, потерпит, тоже спать хочу, а ещё эту заразу рогатую доить надо.

Ничего не поделаешь, взяла подойник и, сдерживая зевок, принялась за работу. Слава богу, руки своё дело знают, полчаса – и готово. Вот сейчас процежу и – спать.

Из-за соседнего забора послышался шорох. Подошла ближе, гляжу и понять не могу. Чего это сосед по загону в такую темень ходит? Да как-то странно: руки вытянуты вперёд и полусогнуты. Да нет. Не сосед это. Сосед ниже ростом. Может, вор какой?

Я поставила ведро с молоком на чурку у забора и подошла ещё ближе.

Волосы на голове встали дыбом. Внутри всё заледенело. Сердце ёкнуло и часто-часто застучало. Я резко отошла от соседского забора, трясущимися руками схватила ведро с молоком и быстрым шагом пошла в дом.

Никогда не думала, что увижу нечисть своими глазами, да так близко. Он и так был весь чёрный, а при лунном свете выглядел вообще неописуемо жутко. Никогда теперь не смогу смотреть на соседского козла, как на простую скотину. Этот гад так напугал меня, когда я увидела, как он идёт к сараю на задних ногах. И не просто так, а как будто всегда так ходил. А как повернул голову и взглянул на меня своими чёрными глазищами, так я чуть не померла от страха на этом самом месте и креститься начала. Чур, меня! Чур, меня! Кто его знает, что за нечисть развёл Колька сосед с перепоя.

А ещё говорит мне, когда тискать себя не позволяю:

– Нюрка. Ведьма ты эдакая!

Я, может, и не против была бы. Мужик видный, рукастый, когда не пьёт, но ведь трепло же. Не столько осчастливит, сколько ославит на всё село, а оно мне надо?

И это я ведьма?! А сам козлов жутких разводит. И зачем ему козёл, спрашивается? Коза ещё по тому году издохла. Забил бы на мясо, и дело с концом. Так нет же. Держит для чего-то. Значит, как есть, с нечистым якшается. А иначе, откуда у него взялись деньги на машину? Врёт, поди, что брат подарил. Кто будет такие вещи дарить?

Несмотря на трудный день и страх, уснула я, как только добралась до кровати, предварительно заперев дверь на засов. Так спокойнее.

Утром проснулась от бодрого крика петуха. Вот же зараза! Как только не надорвёт свою глотку? Ещё час можно спать, а он уже вовсю раскричался. Перья бы ему выщипать, да нельзя. Кто кур топтать будет? Вон как старается, уже две наседки на яйца сели.

Покрутилась с боку на бок, а сна уже ни в едином глазу. Ещё раз обругав петуха, решила встать. Пока завтрак приготовлю, а там и корову пора будет доить да на работу собираться. Как-никак, труд доярки начинается рано. Но я не печалюсь, ещё в интернате решила, что буду жить в селе.

Когда мне исполнилось восемнадцать и на руки получила сертификат на покупку жилья, сразу по объявлению нашла приличный дом в селе Малиново и, не раздумывая, пока не успели отговорить, купила его.

Хоть и дороговато он мне обошёлся, как говорят соседи, зато мне полностью засаженный огород достался с домом, кое-что из мебели и десяток кур. А корову и свинью получила от совхоза, когда немного поработала.

Соседи мне на новоселье петуха подарили, чтобы моим курочкам не было скучно. А что? Я счастлива. Свежий воздух. Дом. Работа. И я ни от кого не завишу. Мечты сбываются.

Проглотив омлет и съев пару булочек собственного приготовления, которые ещё вчера напекла, взяла ведро, плюхнула в него ковш воды, корове вымя подмыть и пошла в сарай.

Только отворила дверь, как вспомнился соседский козёл. Брр-р-р! Меня всю передёрнуло. На всякий случай перекрестилась и пошла. Чего делать -то?

Иду и поглядываю за соседский забор. Ничего и никого. Ладно. А не померещилось ли мне вчера? Всё-таки темно было и я уставшая, могло и померещиться.

Подъехал грузовик. Би-би-и-ик!

– Нюрка! Хватит дрыхнуть, поехали на ферму! – кричат бабы в кузове.

– Чего горланите? Я уже давно на ногах. Пока вы дрыхли, я себе уже и борщ на обед сварила, – сказала я, залезая по колесу в кузов с длинными деревянными лавками внутри.

– А нам чего рано вставать? У нас мужья есть, – сказала Лилька и подмигнула Людке.

– И чего? – обиделась я. – Я и так всё успеваю. И без замужества, – ляпнула я от обиды.

– Это с кем же? С Колькой, что ли? Хи-хи-хи! – заржала опять Лилька.

Вот, стерва! Всё время меня подкалывает. Мне так и захотелось её чем-то обломить, чтобы неповадно было. Вот я и сказала:

– А чего сразу Колька то? Думаешь, кроме этого алкаша, на меня никто и не смотрит?

Лилька – зараза опять противно захихикала, поглядывая на баб, типа смотрите, как заливает.

Ну, я и не выдержала, добавила:

– Не веришь – твоё дело. А хочешь, так Ваньку своего спроси. Жене – то, наверное, врать не будет, покается, как на прошлой неделе за зад меня ущипнул. Да ты и сама помнить должна, царапина на его роже долго не заживала.

Лилька моментально сменилась с лица. Бабы замерли в ожидании. Что же сейчас будет?

А что будет? Лилька с визгом кинулась на меня. В это время как раз машина подскочила на ухабе, и она чуть не вылетела, дурная, за борт грузовика, хорошо, бабы за подол успели поймать. Думаете, её это остановило? Ни разу! Наоборот, подзадорило и больше разозлило. Лилька кинулась на меня всем своим весом, опрокинув на пол грузовика. Сорвала платок с головы вместе с волосами и, брызгая слюной, давай меня месить да матом крыть.

Я, конечно, отбивалась как могла. В итоге, когда мы приехали на ферму, не смеялся над нами только ленивый. Коровы, и то как будто веселее мычали.

Вылезли из кузова две злющие, всклокоченные бабы. Грязные. Одежда местами порвана, а у Лильки модный разрез на юбке появился. Она не растерялась, сдвинула юбку на бок. Обвязала платок вокруг бёдер и, размазав кровь по лицу из лопнувшей губы, гордо зашагала в коровник. Я, конечно, выглядела почти так же, но без модного разреза на юбке.

– Кого уже не поделили? – спросил Валерка – водитель.

– Не тебя! – рыкнула я и тоже под бабий хохот пошла в коровник.

На вечернюю дойку Лилька не поехала. Бабы говорят, что в город её повезли. Нога правая чего-то распухла. Наверное, ушибла, когда меня опрокинула в кузове.

Бабы поглядывают на меня – мол, из-за тебя всё. А я чего? Ничего лишнего не сказала, а доведут меня, и не то скажу. А муж Лилькин вконец обнаглел – теперь, может, обходить меня стороной станет.

Приехав домой, я нажарила котлет, сварила картошку, потолкла с маслом и молоком и вприкуску с хрустящими огурчиками плотно поужинала. Подоила Милку, свинью накормила, закрыла курей и села отдохнуть на лавку у крыльца.

Хорошо. Тихо на улице, лишь сверчки заливаются. Вдруг вижу, по моему забору чёрный кот идёт, на правую ногу прихрамывает. Глаза сверкают. Сел напротив меня и смотрит не мигая. Чей такой, не знаю.

– А ну, кыш отсюда! – крикнула я, топнув ногой.

Сидит, мерзавец, и ухом не ведёт. Будто гипнотизирует меня, а потом как фыркнет, спрыгнет и – ко мне.

Дышать воздухом резко перехотелось. Я подскочила, пнула от страха кота под живот и заскочила в дом, не забыв закрыть дверь на щеколду.

Отдышавшись, пошла в комнату и включила телевизор, чтобы не страшно было. Надо же чем-то отвлечься от неприятных мыслей о странном коте или кошке. Не разобрала, кто ко мне пожаловал.

По телевизору шёл фильм «Девчата». Каждый год показывают, а смотрю всё равно с удовольствием. В какой-то момент я задремала, слушая любимый фильм. Сквозь сон слышу – кто-то в окно скребётся потихоньку. И кого принесла, нелегкая, на ночь глядя?

Бурчу, а сама поднимаюсь, пихаю ноги в тапки, попутно убирая свои рыжие волосы за уши, чтобы в лицо не лезли. Подхожу к окну. Отодвигаю штору, а на меня смотрят два жёлтых сверкающих глаза.

– А-а-а-а! – заорала я с перепугу и задёрнула штору. Мне вдогонку донеслось противное мяуканье.

– Да чего ты ко мне привязался, зараза? Сгинь, нечистая! – закричала я от страха, делая телевизор громче и ныряя под одеяло.

Не помню, когда дрожь прошла и я уснула, но проснулась я под шипение телевизора и крика несносного петуха.

На улице посветлело. Я занялась своими делами. Солнышко встало, а значит, и бояться всякой нечисти нечего.

На работу снова ехали без Лильки. Я думала, что с ногой что-то серьёзное, но бабы говорят, что всего лишь ушиб был. Уже, вроде, и ходит, почти не хромая. А на дойку не поехала, потому что с животом мается. Говорят, съела что – то не то. А мне почему-то вчерашний кот вспомнился. Тоже хромал и от меня под живот получил. Да нет! Быть такого не может. Что-то фантазия у меня разгулялась.

Отработав день без происшествий и вернувшись домой, решила испечь себе сладкий пирог. Ещё в обед нас с бабами водитель Валерка завёз в продуктовый магазин. Я купила дрожжи, яблок килограмм, корицы, сладкого к чаю и вина бутылку для поднятия собственного настроения. Как-никак, именины завтра, двадцать три года исполняется.

Звать никого не стала. Работают все, некогда пировать, а вечером у всех свои дела. А если честно, то это я себя так успокаиваю – знаю ведь, что никто не придёт. Раньше звала, как дура, но почти за пять лет так ни с кем и не сдружилась близко. Не нравлюсь я почему-то сельчанам и всё тут, хоть ты тресни. А что я им сделала? Живу себе мирно, никому не мешаю, козни не строю, чужих мужиков не привечаю. Ну и ладно. Я сама себе и подарок, и гость, и подруга.

Пирог вышел пышный, ароматный. Убрала с глаз подальше, чтобы до завтра не съесть. Приготовила голубцы на ужин, поела. Управилась по хозяйству. Натопила баньку, вымылась как следует и легла спать.

Устала я сегодня чего-то. Сквозь сон слышу, как дождь барабанит по крыше, успокаивая меня. Незаметно провалилась в сон.

Сначала мне снилась корова Милка на совхозном лугу, а вокруг белоснежное поле ромашек. Ромашки почему-то так быстро раскрываются, что затягивают меня непонятно куда. Я зову людей, а меня никто не слышит, только чувствую, что за спиной кто-то стоит. Я медленно поворачиваю голову и вижу чёрную морду соседского козла. А козёл поднимается на задние ноги и, улыбаясь, мне говорит:

– С днём рождения, Аннушка!

А мне, вроде, и не страшно уже. Козлиная морда расплывается, превращаясь в чернобрового красавца мужчину с острой бородкой и блестящими чёрными глазами.

– Кто ты? – спрашиваю я его.

А он мне улыбается ласково и говорит:

– Не важно, Аннушка. Лучше скажи, что подарить тебе?

Я хоть и сплю, а понимаю, что неправильно всё это. С чего это вдруг мне кто-то что-то дарить будет просто так? Да ещё и незнакомец. Страх окутывает меня.

– Ничего мне не нужно, – отвечаю, а сама так и хочу попросить, чтобы муж у меня появился. Да не абы какой, а, чтобы любил меня, как в кино показывают, и чтобы Лилька от зависти лопнула.

Козёл – красавчик улыбается, будто читает мысли мои, и согласно кивает головой.

– Исполнится всё, Аннушка.

– Как это? Я же ничего не просила у тебя.

А он, растворяясь вдруг, заблеял, как обычный козёл, и исчез, только слова мне прилетели, будто издалека:

– Пока любить будешь, любима будешь, как разлюбишь – моей станешь.

Мне стало трудно дышать, грудь сдавило с нечеловеческой силой и так же резко отпустило. Было ощущение, что я вынырнула из воды и жадно хватаю воздух. Потом слышу знакомое:

– Кук-ка-реку-у!

Открываю глаза. Утро!

Дождь льёт, стуча в окно косой линией и не думая затихать. Сердце бьётся часто-часто. Смахнув остатки дурного сна, вспоминаю, что я сегодня именинница. Первое августа. Мой день! Долой кошмары, назло всем буду сегодня веселиться. Что я – зря, что ли, выпросила выходной сегодня!?

Разобравшись с хозяйством, вышла с ведром молока из сарая и с радостью отметила, что дождь прекратился. Тучи понемногу рассеялись. Солнышко ярко освещает двор. Петух гордо вышагивает около своих курочек.

Сосед возле своей машины крутится – на работу, видимо, собирается. Кивнула ему, вроде как поздоровалась, и в дом пошла. Устроила себе праздничную уборку, громко включив магнитофон. Наготовила еды полный стол. В центр стола поставила бутылку вина. Переоделась в новое зелёное платье с белыми цветами, причесала распущенные волосы, чтобы лежали по плечам красивой волной, и села за стол. Сижу и диву даюсь. Кому столько наготовила? Я ведь это и за неделю не съем. Вздохнула.

– С днем рождения меня! Ой! Вино- то не налила.

Потянулась за бутылкой, слышу – в дверь стучат. Улыбнулась. Кто вспомнил про меня и пришёл поздравить? Снова нетерпеливый стук.

– Нюрка! – крикнули требовательно.

По голосу уже поняла, кто пришёл, но открывать не спешила. Как же я сразу не догадалась, что это Колька? Только он шастать может ко мне, когда ему вздумается. И чего ему надо?

Дверь скрипнула и медленно стала отворяться. Я уже стояла напротив, сложив руки на груди, и ждала, когда он соизволит объяснить, чего, собственно, от меня ему надо.

– Ты дома! А чего не открывала?

Увидев, что я не намерена любезничать, сбавил обороты.

– Я… это… Бабы в магазине говорили, что у тебя именины сегодня. Будто и на работу ты сегодня не вышла.

Молчу. Уже с интересом жду, что будет дальше. Колька замялся, потом засунул руку за пазуху и вынул бутылку водки и шоколадку. Я сначала хотела обидеться и выгнать его, но потом, вспомнив сон про обещанного жениха, стала громко смеяться, приседая.

– Ты чего? Нюрка? Ты ненормальная, что ли?

А я всё смеюсь и не могу остановиться.

Вижу, Колька пятится к двери. Думаю, да пусть остаётся женишок, всё не одна. Да и еду жалко, пусть хоть сосед наестся, душу отведёт.

– Да стой ты, – говорю просмеявшись.

– Пойдём, раз пришёл. Выпьем за моё здоровье.

Сосед просветлел лицом, заулыбался, сверкая позолоченным зубом. Скинул ботинки, куртку бросил в угол и потопал за мной в комнату к накрытому столу.

– Ого!

Ошалел гость от вида накрытого стола. Я же старалась ради себя любимой.

– Ты чего, гостей ждала? Так, может, я пойду? А то я же не при параде, – промямлил он неуверенно.

Усмехнулась.

– Никого я не ждала. Садись за стол.

Подала ему бутылку вина и штопор.

– Держи. Будешь ухаживать за мной сегодня.

Колька взял бутылку, скривился.

– А может, беленькой?

– Ты пей свою беленькую, а мне вино наливай.

Колька произнёс красивый тост за моё здоровье, и мы выпили. Закусили. Мало! Разговор не клеится. Выпили ещё. Потом ещё.

Гляжу, глаза у соседа заблестели. Начал что-то рассказывать и сам своим шуткам смеяться. Я улыбаюсь, как дурочка, от выпитого вина. После четвёртой Колька налил пятую и протянул руку ко мне.

– Нюрка. А давай на брудершафт!

– Не-е. Не буду я пить с тобой на брудершафт!

– А чего? Не нравлюсь, что ли? Я могу и жениться на тебе.

Я заржала. Так некрасиво и громко, что тот обиделся.

– Дура ты, Нюрка. Я к тебе по-человечески, а ты!?

– Не обижайся, Николай, – просмеявшись, решила успокоить соседа.

– Но ты не мой тип мужчины. Нет, ты рукастый, не спорю, и в доме у тебя порядок, но не для меня ты.

Но Колька всё-таки обиделся.

– Чего, фильмов насмотрелась? Принца ждёшь? Думаешь, нужна ты принцу, такая мелкая и худая? Подержаться не за что. Да ни один расфуфыренный, избалованный городом мужик не поедет в наше село свои туфли в навозе топтать ради тебя.

Ох, и разошёлся. Зря!

– Всё! Поздравил? Пора на выход!

Колька заткнулся, растерялся: видимо, планы его в мою сторону совсем не сошлись.

– Встал и пошёл! – сказала я уже более грубо.

– Дура ты, Нюрка. Я же…

– Сам не уйдёшь – помогу! – пытаюсь сдержаться, а внутри всё кипит. Наверное, мой взгляд подействовал на горе – ухажёра: попятился к выходу, бурча себе под нос что-то.

Выгнала. Убрала всю еду со стола. Еле-еле впихала салаты в холодильник. Холодильник трещал по швам. Праздник закончился. Чтобы не реветь, вспомнила про хозяйство. Скинула новое платье, надела ситцевый халатик и – вперёд!

…Утро началось со страшной головной боли. Маленькие молоточки нещадно барабанили по вискам. Солнечный свет больно резал по глазам. И вино, выпитое накануне, тут было вовсе ни при чём.

Дело в том, что я всё же дала слабину, проревев полночи, жалея себя. Было бы кому пожалиться, я бы, наверное, так не страдала. А что прикажете делать, когда ни родных, ни подруг нет? Где взять отдушину, чтобы выговориться? Вот я и рыдала в подушку. А утром с трудом скинула себя с кровати, умылась холодной водой, не поленившись накачать ведро воды из помпы, что стояла за печкой. После таких бодрых процедур стало легче, отёк с лица сошёл, но настроение, к сожалению, не улучшилось. Открыла холодильник и безжалостно выгребла, повыкидывала все салаты в ведро. Пусть свинья порадуется, ей поросят кормить, а мне и мясных блюд на несколько дней хватит.

Завтрак готовить для себя не стала: есть не хотелось. Выпила залпом стакан простокваши без сахара и – в сарай. До работы надо успеть разобраться со скотиной, скоро коров погонят на пастбище, а я ещё свою Милку не доила.

За соседским забором увидела чёрную тень. Козёл, лёжа на земле, что-то жевал, глядя в мою сторону.

– У-у скотина! – погрозила ему кулаком.

– Ещё раз приснишься, сама забью тебя!

Козёл отвернулся, будто понял, что я ему говорю.

Вот до чего докатилась! Уже козлам угрожаю. До чего же доводит одиночество! Хорошо, что скоро на работу, за бабьими сплетнями время летит быстро. У меня хоть и нет подруг, а поболтать со мной никто между делом не отказывается. Иногда возникает иллюзия, что все вокруг друзья и всё у меня хорошо.

Подъехал грузовик. Валера высунулся в открытое окно кабины и, видя, что я иду, нарочно надавил на клаксон, да так протяжно, и хохочет, зараза мордастая. У меня от боли снова сдавило в висках. Я разозлилась, открыла дверцу с его стороны, вскочила на подножку и как тресну ему по затылку, – он козырёк свой потерял.

Не ожидавший такого поворота событий, он почесал свой затылок и, ничего не сказав, захлопнул дверь, недоумённо глядя на меня.

Я влезла в кузов и села на свободную лавку. Бабы, ставшие свидетелями моего бешенства, тихо хихикали, шушукаясь между собой. Если все шептались, чтобы я не слышала, то Лилька нарочно громко спросила:

– Что? Не удались именины? Ни одного женатого мужика не удалось захомутать?

И хихикает, тыкая в бок Тоню, молоденькую девушку, недавно устроившуюся на работу после окончания школы. Тоня покраснела и опустила голову.

– Дура ты бесстыжая, Лилька! Постыдилась бы перед девчонкой гниль свою показывать!

– А я не свою гниль показываю. Я предупреждаю, чтобы была поосторожнее с тобой. Она девка молодая. Найдёт себе мужика, а ты тут как тут.

– Если найдёт того, кто её полюбит, то и другие бабы не страшны.

– Хочешь сказать, что меня мой Ваня не любит? – запыхтела она, сверкая глазищами.

– Да я о вас вообще не думаю, и говорить с тобой мне не о чём. Делать будто больше нечего.

– Эй, бабы, успокойтесь, не на рынке! Смотрите, у фермы машина председателя нашего стоит.

– Ой! Чего это он в такую рань на ферму приехал?

– Случилось, наверное, что-то.

– А я слышала, что он дом себе купил в Кубани. Скоро всей семьёй уедут.

– Да ну тебя, Верка! Врёшь, поди?!

– Нет. Моя дочка с их дочкой водится, вот и услышала, как они про сборы говорили. Вещи уже упаковывают.

– А как же совхоз наш?

Машина остановилась. Бабы подозрительно оглядывались по сторонам, выползая из кузова. Дверь коровника отворилась. Вышел наш председатель. Внушительных размеров, пятидесятилетний Лаврентий Львович в голубой рубашке и серых широких брюках. Отошёл в сторонку, заглядывая в проход, явно ожидая выхода ещё кого-то, от нетерпения покручивая рыжий ус.

– А вот и наши девочки, Виктор Андреевич. В полном составе. Наши доярки.

Из темноты вышел на свет красивый подтянутый мужчина лет тридцати, может быть, даже с хвостиком. Светлая рубашка с закатанными рукавами. На руке часы с большим циферблатом, дорогущие, наверно. И брюки красивого шоколадного цвета, наши мужики таких брюк сроду не видели. Ботинки светло-коричневые, натёртые до блеска.

Вышел. Прошёлся равнодушным взглядом по бабам, лишь слегка задержал взгляд на мне. Тоже, небось, заметил, что не от мира сего. Поздоровался с нами и без лишних слов пошёл в сторону машины председателя. Лаврентий Львович шёл за ним, рассказывая про надои, про нормы и какие-то графики и планы.

Бабы заулыбались. Юбки одёргивают, платки поправляют. Каждая в душе мечтает о своём. Лилька кокетливо накручивает себе на палец кончик своей жидкой косы, забыв про горячо любимого мужа. Молоденькая Тоня покраснела и, опустив голову, вошла в коровник первой и молча принялась за работу.

Всем уже было ясно о смене власти в нашем совхозе. Бабы перемывали косточки новому или будущему председателю. Никому уже не было интересно вспоминать о моём неудавшемся дне рождения и утренней выходке с водителем.

Лилька была весь день необычно молчалива, лишь иногда загадочно улыбалась. А вечером, когда нас везли в село, спросила:

– Девочки, а кто у нас шить красиво умеет?

Все бабы разом повернулась к ней. Любка ехидно заметила:

– Неужели на нового председателя глаз положила?

– Размечталась! – загомонили бабы.

– У такого видного мужика уже всяко – разно жена есть и детей десяток в придачу.

На моё удивление, Лилька ни с кем не спорила. Лишь как-то недобро взглянула на меня и отвернулась. Вот тебе раз! Я ей и слова не сказала, а она опять на меня за что-то злится. Вот чего она ко мне приелась? Красивая, грудастая, высокая, не то, что я, мелкая и рыжая, и взяться не за что, как сказал сосед вчера. Так чего она ко мне всё время цепляется?

Приехав домой, сразу взяла чистые вещи, полотенце и пошла в душ, что стоял во дворе ближе к огороду. За день вода прогрелась и лилась тёплыми струями на меня сверху, как парное молоко. Я взяла ромашковый шампунь и вымыла голову, чтобы смыть запах коровника.

Хорошо! Выходить не хочется. Ужин можно не готовить, разогрею котлетки или солянку, мне хватит. Постояв ещё немного, вышла, замотавшись в полотенце, ноги засунула в тапки, оденусь дома.

Вышла во двор, смотрю – старый петух молодого петушка воспитывает, не даёт близко к курочкам подойти. Задиристый стал, да и старый уже, надо бы его изловить и на суп пустить.

– Нюрка, ты чего это голая около моего забора трёшься? Никак, меня соблазнить решила? – слышу ухмыляющийся хриплый голос.

Поворачиваю голову – сосед висит на заборе, пялится на мои голые ноги, бесстыдник. Да и я тоже хороша: не такое-то длинное полотенце, чтобы по двору в нём разгуливать.

– И не мечтай. Было бы кого соблазнять.

– А чего? Тоже, небось, о новом председателем мечтаешь? Завтра собрание, можешь попытать счастья, только нечем тебе его увлечь.

– Ну, если же нечем, так чего ты на забор лёг и слюну пустил?

Ушла. Чего слушать пьяницу? Дел и без него полно.

Оделась. Пошла в курятник, собрала яйца. Смотрю, из-под одной наседки уже цыплята вылупились, пищат. Надо бы им яйцо сварить да покрошить. Две другие ещё сидят, греют яйца.

Переделав все дела хозяйские, поела, взяла книгу Александра Дюма, решила почитать перед сном, пытаясь побороть зевок. Телевизор смотреть не хотелось.

Уснула. Снится мне наш новый председатель. Стоит. Весь такой красивый, нарядный, смотрит на меня влюблёнными глазами. Я подхожу и запускаю руки в его светлые кудри, по-хозяйски и заглядываю в голубые, как чистое небо, глаза, тянусь к его губам, поднимаясь на носочки, а за спиной слышу знакомый голос.

– Нравится ли тебе мой подарок, Аннушка?

Вмиг картинка меняется, и передо мной стоит мужчина с чёрными глазами-омутами и острой бородой, как у соседского козла.

Пытаюсь отойти от него, но ноги не слушаются. Кроличья душа мечется, ищет спасения. А я кричу, пока и этой возможности не лишилась:

– Нет! Это не твой подарок! Я ничего у тебя не просила, а и брать не стану.

Мужчина запрокидывает голову и хохочет.

– А сможешь ли ты отказаться от него?

– Смогу, – говорю неуверенно.

– Посмотрим, Аннушка, – говорит спокойно, но с иронией.

– Зачем ты это делаешь? Зачем преследуешь меня?

– Ты обещана мне, Аннушка. Твоя мать поклялась, что будешь моей, коли в любви разочаруешься.

– Это неправда. У меня нет мамы, я росла интернате.

– У тебя была мама, Аннушка. Ты похожа на неё. Она хотела обмануть меня, оберег тебе дала, пришлось забрать её из этого мира, чтобы не мешала.

– Оберег? Какой оберег?

…Я резко проснулась. Оказывается, уже утро. Петух орёт во все горло. Пора вставать, но сон оставил неприятные ощущения. А не состоявшийся во сне поцелуй оставил чувство разочарования и томление в низу живота.

Нет. Так не бывает. Ну не могу же я всерьёз мечтать о мужике, которого едва видела! Да ещё козлобородый этот. Что-то там про маму говорил, вроде. Брр-р-р. Что-то зачастил он ко мне во сне в гости заходить.

Всё! За работу. Хватит в глупых, пустых снах копошиться. Сегодня собрание. Наконец-то всё узнаем, познакомимся с новым руководством, если пустят, конечно, а то опять отберут пару десятков молчунов, а ты потом пытай, что да как было.

Виктор сидел на узкой деревянной кровати, опираясь спиной о голую стену, на которой остался выцветший след от ковра. Жить его на первое время поселили в маленькой комнате, в доме председателя, где раньше спал их младший сын.

После завтрашнего собрания, где его официально представят работникам, семейство Лаврентия Львовича покинет село Малиновое всем составом, а дом останется в полном его, Виктора, распоряжении. Дом большой и добротный. Отопление от местной котельной и горячая вода. Туалет опять же тёплый, но Виктору в нём неудобно. Он чувствовал себя неуютно в нём, как будто сам дом не желал, чтобы он становился его хозяином.

Время было позднее. В открытую форточку слышалась одинокая музыка сверчка. Прохладный ветерок, иногда залетавший в комнату, теребил тонкую занавеску и пропадал за окном. Все жители этого дома мирно спали в своих комнатах. Виктор держал в руках маленький портрет белокурого ребёнка с мягкими кольцами волос вокруг нежного детского личика. Его сыну было уже четыре года. Виктор сильно скучал по мальчику, но привезти с собой его не мог. Пока.

– Потерпи, Алёша. Скоро ты будешь жить с папой. Я нашёл её. Мы избавим тебя от проклятия твоей больной матери.

Всё это Виктор тихо шептал, чтобы никого не разбудить, нежно гладя пальцем маленькую головку сына на портрете. Затем, поцеловав и спрятав в чемодан портрет, он вытащил из того же чемодана жёлтую потёртую папку с вырезками газет, записками, старыми записями, украденными из архивов, и фото молодой женщины. На нём была изображена Екатерина Савельева. Рыжеволосая красавица с очень грустной или, скорее, печальной судьбой.

Муж пропал без вести, через год после свадьбы. Сама умерла во сне без признаков насильственной смерти. Каких-либо хронических заболеваний, приведших к смерти женщины, при вскрытии не было обнаружено. Осталась маленькая дочь Анна шести лет отроду. Девочка была отдана в детский дом, затем передана в интернат в соседнюю область.

Из личных вещей с собой у девочки было только серебряное кольцо, которое висело на её шее, продетое в обычную шерстяную нить, когда её обнаружили спящей рядом с умершей матерью. Виктор узнал о девушке всё, что мог, и, наконец, нашёл её в этом селе, в котором при помощи старых связей сумел получить должность для достижения тайной своей цели.

Виктор захлопнул папку. Всё сходится. Девушка – доярка, которую он видел сегодня, практически точная копия своей матери. Отличались только волосы. У дочери они казались не рыжими, как у матери, а скорее золотыми. И взгляд. Почему-то именно её взгляд ему запомнился очень сильно. Будто девушка не знает себе цену. Взгляд с украдкой и какой-то виноватый, что ли…

Виктор не собирался обижать девушку. Ему нужно её кольцо, которое можно было получить только в дар. Но как подступиться к ней и не напугать? Она показалась ему такой маленькой, такой хрупкой и пугливой, что он решил не спешить и немного приглядеться к ней, чтобы понять, как действовать. А пока он всерьёз займётся совхозом, который в умелых руках предшественника оказался весьма перспективным. Если его развивать и расширять, то можно и дом здесь свой отстроить, и сына перевезти, чтобы рос среди природы на чистом воздухе.

Собрание решили провести в старом, но вместительном сельском клубе, сразу после обеда, чтобы у большинства работников была возможность присутствовать.

На невысокую сцену поставили трибуну и стол, за которым сидел новый председатель и слушал, как прощается Лаврентий Львович с народом. Между тем, Виктор внимательно всматривался в толпу, пытаясь найти ту, ради которой он сюда приехал.

Народу был полный зал, но люди вяло слушали горячую речь бывшего председателя, разглядывали нового.

Девушки – доярки вошли в зал последними, когда собрание уже началось, но среди них Виктор не находил Анну. Неужели она не захотела прийти на собрание?

Лаврентий Львович закончил свою речь под громкие аплодисменты и добрые пожелания. Что ни говори, а сельчане любили его – видимо, было за что. Но совесть Виктора не мучила, так как человек, действительно, собирался переехать с семьёй на Кубань к родне, Виктор лишь только ускорил немного процесс.

Слово перешло к нему. Виктор подошёл к трибуне. Окинул всех взглядом хозяина и сухо поприветствовал. Толпа замерла. Новый председатель сразу рассказал свои планы на совхоз. Намекнул на перспективу расширения села со строительством новых домов для молодых семей и расширения производства и скотоводства, а также распашку целины и многое другое.

Анну он увидел уже в самом конце собрания, когда работники осмелели и начали задавать вопросы. Рядом с девушкой всё время стояла какая-то дородная девица, пытаясь задвинуть её в угол своим пышным телом и привлечь внимание.

Теперь понятно, почему он её не мог найти в этой толпе, такую маленькую, тоненькую девушку, которую каждый норовил отодвинуть за себя, чтобы не мешалась.

– Интересно, – думал он, – она вообще способна за себя постоять?

Ему почему-то казалось, что её все обижают, а она молча сносит обиды. От этих мыслей ему стало отчего-то горько. Виктору не хотелось тоже делать ей больно, но ему нужна была её вещь. Может быть, удастся договориться с девушкой, не причиняя ей вреда?

Собрание закончилось. Люди стали расходиться. Виктор собрал свои бумаги и вышел из клуба последним. Лаврентий Львович сегодня уезжал с семьёй, нужно было попрощаться: всё-таки последние дни жили под одной крышей.

На улице стояли люди маленькими группками. Обсуждали услышанные на собрании новости, кто-то с недоверием, кто-то с предвкушением.

Вдруг сзади послышался женский заигрывающий голос, обращенный к нему.

– Виктор Андреевич! А что же вы без жены? Не женаты или позже привезёте к нам?

Виктор обернулся. Хотел грубо ответить нахалке, но понял, что это та самая, что работает с Анной. Это она закрывала от него её своими формами.

Виктор поискал глазами и в самом деле увидел златовласую девушку за её спиной, которая уже собиралась уходить. Виктор хотел остановить девушку, но не знал, что ей сказать. А наглая девица так и стояла возле него, хихикая и кокетничая.

Виктор отшутился и направился к машине, где его ждал Лаврентий Львович.

– Что, молодой человек, не дают наши девки тебе прохода? Погоди. Это они ещё не знают, что ты не женат, тогда совсем житья не будет.

Лаврентий Львович громко захохотал, представляя, как новый председатель спасается бегством от толпы напирающих на него невест, распихивающих друг дружку локтями.

Виктору не приходило подобное на ум, он улыбнулся из вежливости, мол, оценил шутку, а сам думал, как подступиться к девушке. С чего начать разговор?

Я отнесла вымытый аппарат для дойки коров на место, сняла рабочий халат и вышла из коровника, снимая платок и вытирая пот со лба: всё-таки жарковато сегодня.

Бабы уже собирались чаёвничать, расположившись под длинным навесом за деревянным столом. Каждая выкладывала на стол то, что приготовила дома. Люба нарезала сало с чесноком под аджикой, Тоня – домашний хлеб, который сама пекла ежедневно, Лилька достала из сумки пирожки с капустой – в общем, кто что, ну и я с утра пораньше блинчиков напекла да творогом нафаршировала.

Вот так сидим, чаёвничаем, о своём, о бабьем, сплетничаем да хохочем. Контролировать нас сегодня некому было, засиделись до самого обеда. Опомнились, когда подъехала за нами машина. Валера выскочил из кабины, глаза вытаращил, затылок чешет, а другой рукой за салом тянется.

– А чего это вы тут празднуете? А выпить есть? На собрание не везти вас, что ли?

Тут-то бабы и опомнились. Начались суетливые сборы. Каждая пыталась приукрасить себя, губы намазать, щёки нащипать. Лилька даже цветок в волосы себе воткнула, спрятав свой серый платок в сумку – авоську. Я даже не сразу заметила, что она сегодня в нарядном платье на работу приехала, а не в темно-коричневой юбке и жёлтой блузке, как всегда.

Ну, даёт! Свой мужик на поле, а она хвостом вертеть собралась перед чужим. Я завелась, но вовремя себя одёрнула. Сама-то чем лучше? Нужна я ему, городскому чистюле!

Вытащила пожелтевший капустный лист из лифчика, который засунула утром, чтобы грудь не болела, и полезла в кузов машины. Так мы и ввалились в переполненный зал клуба, в котором из-за множества спин ничего не было видно.

Только я найду удобное место, где хорошо видно обоих председателей, как Лилька обязательно мне на ногу наступит, якобы нечаянно. Я перестала толкаться и, притихнув за её спиной, стала прислушиваться к сильному, красивому голосу нового председателя.

Как же ладно он всё говорит да обещает! Вот интересно, надолго ли его хватит? Или сбежит при первом удобном случае? Наверняка, ведь не привык к сельской жизни, где, не глядя под ноги, можно в коровий сюрприз наступить.

Собрание подходило к концу. Кто-то уже расходился. Особо любопытные задавали свои вопросы. Наконец, стало свободнее в зале. Мне нашлось место.

Только я вылезла из-за Лилькиной спины, как наткнулась на внимательный взгляд нового председателя. Вроде, и с людьми говорит, а глаз с меня не сводит. Меня обдало волной приятных мурашек. Но потом я спустилась с небес на землю, потому что он теперь смотрел не на меня, а на Лильку, странно как-то, то ли строго, то ли ещё что на уме у него. Ну да, у Лильки- то есть за что зацепиться взгляду, не то, что у меня.

Вопросы у людей закончились. Все стали выходить на улицу. Я тоже вышла, но уходить не спешила. Нарочно подошла к нашим бабам и встала так, чтобы увидеть его, когда будет выходить на улицу. Я надеялась поймать его взгляд хоть ненадолго, чтобы ещё раз ощутить то тепло, которое я почувствовала при его взгляде недавно. Но этому не суждено было случиться. Виктор Андреевич никого, казалось, не замечал. Он шёл, глядя вперёд, к машине председателя. Но вдруг Лилька как с цепи сорвалась, окликнула его игриво и давай вертеться около него, вся из себя вылезать. Ну, теперь мне точно ловить тут нечего. Я опустила голову и поплелась к нашему грузовику. Дура я. Ничему меня жизнь не учит. Как ни крути, а каждая лягушка о своём принце мечтает.

Вечерние хлопоты по хозяйству не помогли избавиться от мысли, что новый председатель мог клюнуть на Лильку. Почему мне так больно от этой мысли? Раньше я так на мужиков не реагировала. Может, оттого, что таких, как он, не видела?

На ужин решила сделать себе лёгкий овощной салат. Пробежалась по огороду с небольшим эмалированным тазиком, нарвала бурых помидоров, сладкую перчинку, пучок салата, перья лука, укроп и напоследок дёрнула несколько штук редисок. Намыла овощи, нарезала, выложила в большую глубокую тарелку. Так, теперь заправить и…

Моё внимание привлёк странный неровный свет за окном. Я выбежала на улицу и увидела, что мой сарай вовсю полыхает. Как так-то? Я ведь только что была на улице, всё было хорошо? Я бы, наверное, так и стояла, растерявшись, не зная, что делать, если бы не услышала, как ревёт моя корова.

Я побежала к сараю. За спиной слышались взволнованные голоса соседей. Кто-то уже бежал с вёдрами воды. Слава богу, горело не со стороны двери в сарай, а со стороны соседа. Я рванула дверь на себя и едва успела отойти в сторону, как на меня выскочила обезумевшая от страха Милка. Клубы дыма и приближающийся огонь не позволили мне войти внутрь и спасти свинью с поросятами и кур с цыплятами.

Соседи носились туда-сюда, заливая сарай, а я в сторонке ревела и гладила свою единственную уцелевшую скотину, мою корову.

Милка спряталась между душем и забором в огород. Я ей принесла охапку сена. Не знаю, зачем. Скотина была уже накормлена – наверное, мне так было легче, ведь я не знала, куда себя деть от волнения. Вскоре сарай общими усилиями соседей удалось затушить, и тут обнаружилась новая беда. Я только услышала дикий бабий визг и уже поняла: дело плохо. За забором моего сарая лежал обгорелый труп человека. По сохранившимся остаткам одежды и по тому, что тело было на территории соседа, решили, что это был Колька. Ужасная судьба у моего несостоявшегося жениха. Как же такое могло случиться?

Весь двор был заполнен людьми, казалось, уже со всего села. Люди выдвигали свои версии случившегося, иногда споря друг с другом. На меня никто не обращал внимания. Подъехала машина нового председателя. Он выглядел чрезвычайно взволнованным и не таким лощёным, как на собрании.

– Где Савельева? Жива? Где она? Кто устроил поджог? – кричал он собравшимся людям.

Я не слышала, что именно ему отвечали, говорили все, перебивая друг друга.

Вскоре подъехала пожарная машина. Кто-то открыл ворота, и она въехала во двор тушить то, что и без того уже практически потушили. Я по-прежнему сидела около своей коровы на низкой чурке. В голове была такая каша, что я не понимала, что мне сейчас делать и нужно ли что-то делать.

За плечо меня кто-то тряс, это я поняла не сразу, а когда услышала знакомый голос:

– Анна! Анна! С вами всё в порядке? Вы не пострадали?

– Хм, если только умом, – сказал чей-то ехидный женский голос.

Я подняла глаза и, наконец, увидела обеспокоенное лицо председателя.

– Я… я в порядке, а вот курочки мои, поросята и свинья сгорели… и сосед тоже.

– Пожарные сейчас установят причину пожара и соседом тоже займутся, не переживайте. Вам нужно пойти в дом, вы дрожите.

Я с удивлением посмотрела на свои руки – они, действительно, тряслись. Откуда-то вынырнула тоненькая фигурка Тони.

– Я помогу ей.

Тоня помогла мне подняться и повела в дом.

– Завтра на работу не приходи, оставайся дома, – сказал председатель и пошёл к пожарным.

– Ой, какая же ты, Нюра, закопчённая! Где у тебя вода? Нужно умыть тебя и переодеть, – хлопотала около меня Тоня.

Непривычно, что кто-то обо мне заботится, – дико даже, но оказывается, приятно.

Тоня помогла мне умыться и переодеться. Поставила чайник. Увидела на столе нарезанные овощи.

– Ой! Это что же? Ты и поесть не успела? Я сейчас тебе омлет приготовлю быстренько.

Я молча наблюдала за действиями девушки, не понимая, зачем она со мной возится. Есть мне не хотелось, но, чтобы не обижать девушку, я поела.

Не зря говорят, что аппетит приходит во время еды. Я проглотила весь омлет и салат и казалось, ещё бы съела что- нибудь.

Тоня налила нам по кружке чаю и вынула из шкафа, что висел над столом, блюдце с овсяным печеньем. И как догадалась, что у меня там что-то есть? А впрочем, чего тут гадать? Шкаф на кухне был один, если и было у меня что-то, больше убирать всё равно некуда.

Через какое-то время Тоня выглянула в окно и сказала:

– Всё. Все разошлись, теперь и мне пора идти домой.

Я запаниковала. Мне страшно было оставаться одной дома, зная, что под моим сараем погиб человек. Я схватила девушку за руку.

– Пожалуйста. Не уходи!

В дверь кто-то осторожно постучал. Я не решалась к ней подойти, поэтому её открыла Тоня.

– Ну, как она? – услышала я тихий голос председателя. Я-то думала, что он уехал уже, а он вот, интересуется, как я.

– Не знаю, – отвечает Тоня. – Попросила остаться с ней, боится, наверное, ночевать одна.

– Останься. А завтра утром я заеду, сам проверю её.

Дверь закрылась. Завтра он заедет ко мне. А зачем? А на работу? Тоня осталась у меня ночевать на диване. Я, успокоившись, что не одна в доме, уснула…

Мне снились тревожные сны. Я снова переживала случившееся. Перед глазами стояло лицо Кольки, и как будто он винил меня в своей смерти. Я кричала, что не виновата, но он продолжал сверлить меня своим обвиняющим взглядом. Затем картинка сменилась. Я стояла в своём дворе и смотрела на пепелище сгоревшего сарая, а из пепла поднималась большая чёрная куча, превращаясь в знакомого козла.

– Опять ты?! – крикнула я со злостью.

Мне хотелось подобрать полено и запустить его в наглую морду козла, который порядком мне надоел. Козёл будто прочитал мои мысли и качнул своей рогатой головой:

– Это всё ради тебя, Анна.

И исчез, скотина такая. Что тут может быть ради меня? Разве такие вещи могут происходить ради кого-то? И к чему мне всё это? У меня же, кроме Милки, теперь ничего не осталось.

Проснулась я, на удивление, поздно. И тут я вспомнила, что не слышала крика петуха и не услышу больше.

Солнце давно поднялось. Блин! Я же Милку не подоила и не выгнала пастись!

Соскочила с кровати. Накинула халат и, не умывшись, кинулась за ведром. К моему удивлению, оно было полным. Рядом лежала записка.

Мне стало стыдно. Я совсем забыла про Тоню. А она и корову мою подоила, и на выпас выгнала, и завтрак мне приготовила, и на работу уехала, прямо от меня, даже не переодевшись.

В записке она напомнила дождаться визита председателя. Точно! Батюшки-сватушки! Я забегала по дому, стараясь привести себя в божеский вид, причесаться и надеть что-то более приличное, чем распахивающийся на груди халат…

Вечер тяготил Виктора больше всего. Когда рутина отпускает тебя, ты беспомощно смотришь по сторонам, не зная, куда себя деть, чем занять. Он очень скучал по сыну. Бродя по пустым комнатам его нового жилища, он прикидывал, что и где нужно отремонтировать или перестроить. Виктор решил утеплить к зиме мансарду, поставить решётку на окно и привезти сюда сына. Завтра же он поедет в город и закупит все необходимые материалы для небольшого ремонта.

Вернувшись в комнату с узкой кроватью (менять на более удобную он пока не считал нужным), Виктор сел за стол, стоящий перед окном, и начал писать. Он решил предупредить Раису, няню сына, чтобы потихоньку начала собираться. Виктор велел ей не сообщать о переезде сына бывшей жене Жанне, а то вдруг проснётся материнский инстинкт. Виктор не мог простить Жанну за то, что она в сердцах прокляла своего новорождённого ребёнка.

Разве виноват младенец в том, что мать вышла замуж не за того, кого любила?

Виктор не принуждал её к браку, но, узнав о её беременности, предложил обвенчаться, думая, что ребёнок его. Жанна и её родители были в восторге от такого решения. И всё, вроде, можно было бы считать, шло хорошо: свадьба состоялась, скоро появится новая жизнь, но Жанна с каждым месяцем становилась всё нервознее и мрачнее.

Виктор списывал всё на её беременность и старался не ссориться с ней, а иногда, когда терпеть её выходки и капризы становилось невозможно, уходил ночевать в холостяцкую квартиру. Позже, когда Жанна благополучно родила сына, Виктор, вернувшись пораньше домой, застал жену в детской кричащую и обвиняющую в чем-то ребёнка.

Младенец, весь красный, заходился плачем, а Жанна, как безумная, с всклокоченными волосами ходила из угла в угол и орала.

– Это всё из-за тебя! Если бы ты не появился в моём животе, он меня бы не бросил и не женился на своей пигалице. Ты мне всю жизнь поломал. Будь ты проклят, отродье…

Договорить она не успела. Виктор вошёл в комнату, взял на руки кричащий свёрток и, сверкая глазами, тихо, чтобы не пугать больше ребёнка, произнёс:

– Ты свободна. Иди в мой кабинет, пиши отказ от сына. На развод подам сам. Собирай свои вещи, и чтобы ноги твоей больше не было рядом с моим сыном.

Виктор слышал всё, что говорила Жанна, и понимал, что сын не его, но сердце отказывалась в это верить. Он прижал крепче к себе затихающего малыша. Ненависть к жене, появившаяся так внезапно, кипела в душе, обещая наделать глупости, но Виктор сдержался. Он дождался, когда присмиревшая и довольная Жанна напишет отказ от ребёнка и, собрав вещи, уйдёт из их квартиры, из их жизни навсегда, позвонил знакомой.

С тех пор в его жизни был только сын и добрая женщина по имени Раиса, которая ухаживал за его сыном. А когда с возрастом они стали замечать странности в ребенке, всплески резко наплывающего безумия или агрессии, начали возить его по врачам.

Физических отклонений у ребёнка не было. На приёмах у врачей вёл себя, как обычный ребёнок. Ему всё было интересно, всё хотелось потрогать или попробовать на вкус. Оставить его на обследование в клинике Виктор отказывался, поэтому до сих пор диагноз ребёнку так и не удалось установить. Психических отклонений врачи тоже не находили.

Время шло, Алексей стал чаще раздражаться. Он чаще кидался на отца и няню, царапаясь и кусаясь без всякой причины, бил посуду и всё, что попадало под руку. Казалось, вот они сидят вместе на пушистым ковре, играют новыми игрушками, и вдруг ни с того ни с сего у сына меняется настроение, осмысленный взгляд становится безумным, и ребёнок начинает рычать и кидаться на близких. Такие приступы, как правило, быстро проходили, и Алексей, словно ничего не помня, продолжал играть и звать отца посмотреть, что он придумал.

Ребёнок рос… Приступы становились более длительными. Приходилось прятать ребёнка от посторонних. Раиса, спасибо Господу за эту женщину, всегда была рядом и помогала скрывать неизвестную болезнь ребёнка от людей и ухаживала за ним. Тогда Виктор впервые задумался о возможном снятии проклятия.

Однажды, перелопатив очередные пыльные стопы бумаг из архивов, наткнулся на похожий случай, когда удалось снять с ребёнка порчу с помощью необычного серебряного кольца-оберега. Кольцо не только снимало любое проклятие, но и защищало своего носителя от всего нечистого. Самое интересное, что кольцо было передано носителю. Его невозможно было украсть или потерять, оно всегда возвращались к хозяину. Единственным способом заполучить это кольцо было искреннее желание защитить дорогого для тебя человека. Тогда кольцо воспринимало передачу подарка другому носителю как должное и становилось преданным именно ему. Долгое время такое кольцо находилось в руках Савельевых.

Виктор понимал, что мать передала это кольцо дочери перед смертью не просто так. И заполучить это кольцо было тоже непросто. Для этого нужно было сблизиться с девушкой настолько, чтобы она сама приняла решение подарить его ребёнку. Частично поэтому он и написал письмо Раисе.

Пусть Анна познакомиться с его ребёнком. Может быть, её добрая душа сама пожелает им помочь? Ради этого Виктор даже готов был жениться на девушке, которая была весьма хороша собой.

Его размышления прервал громкий лай оставленной бывшими хозяевами собаки и шум за окном. Кто-то кричал и свистел. Звал его.

Виктор вышел во двор. На калитке висел его водитель Сергей Тиховский.

– Виктор Андреевич! На нашей улице пожар! Горит Нюрка Савельева!

– Кто? Савельева? Анна?

– Ну, да! Люди побежали с вёдрами тушить пожар.

Лицо будто обдало кипятком.

– Поехали скорее! Чего повис на калитке?!

Виктор запрыгнул в машину, надеясь, что произошла ошибка и с Анной всё хорошо. Боже! Не дай ей погибнуть. Только не она! Его маленькая златовласая красавица.

Подъезжая к дому Анны Савельевой, Виктор слегка выдохнул. Дом стоял на месте, горел только сарай, который уже почти потушили. Во дворе было много людей с вёдрами и без них, но не видно было Анны.

Виктор крикнул в толпу, ни к кому конкретно не обращаясь, пытаясь найти девушку. Сразу несколько человек начали рассказывать о случившемся, громко споря друг с другом.

Виктор начинал злиться, ему необходимо было убедиться, что с девушкой всё в порядке, увидеть её, но люди словно не слышали его. И когда он почти закипел от злости, плеча его кто-то коснулся. Это была молодая девушка, он видел её среди доярок. Она рукой показала в сторону забора, где стояла корова.

Сначала Виктор не понял, зачем она ему указывает на корову, но, приглядевшись, заметил сидящую у забора маленькую фигурку Анны. Она сидела, глядя себе под ноги, и молча плакала. По закопчённому лицу ровными дорожками сбегали крупные слезы…

Сердце Виктора сжалось от боли. Ему захотелось поднять девушку на руки и увезти к себе, утешить, как маленькую девочку.

Виктор поинтересовался, как девушка себя чувствует, осмотрел внимательным взглядом, не пострадала ли она. Девушка дрожала. Виктор предложил ей пойти домой. На вопрос, всё ли с ней в порядке, она стала говорить про сгоревшую в сарае скотину и своего соседа. В этом нужно было разобраться, а её увести поскорее в дом.

Девушка, что показала ему, где искать Анну, увела ту в дом, а Виктор пошёл переговорить с пожарниками.

По их словам, возгорание произошло как раз с того места, где нашли труп соседа Анны. Рядом с ним нашли пустую бутылку из-под водки и обугленную пачку сигарет. Так что официальной версией был не поджог, а несчастный случай. Якобы сосед, напившись, уснул с сигаретой под забором. Сигарета выпала и упала в лужицу спиртного, вытекшую из бутылки.

Огонь охватил забор, а затем сарай, так как тот стоял практически впритык к его забору. Вот такую версию случившегося получили люди, стоявшие и слушавшие разговор Виктора с пожарными.

Когда все разошлись и обгорелый труп соседа увезли на экспертизу, Виктор решил войти в дом, узнать, пришла ли в себя Анна. Утром он намеревался приехать и поговорить с ней о помощи с восстановлением сарая и восполнением ущерба. На работу он ей велел не ехать. Беспокойство за Анну не давало ему покоя, но успокаивало, что её подруга останется с ней в эту ночь и присмотрит за ней.