Читать книгу Грибы-целители. Чага, трутовик, кап, ведьмина метла, груздь, волнушка, веселка, дождевик, молочный гриб, рисовый гриб… - Ирина Филиппова - Страница 19

Мне в поисках истины пришлось изучить массу всякой информации – и везде она была совершенно разной. Никто точно не мог назвать ни вид злокачественной опухоли, ни способ ее лечения. В разных источниках – разные сведения, порой совершенно исключающие друг друга.

Солженицын не любил журналистов, старался не давать интервью и практически никогда не упоминал о своей болезни, это было полнейшее табу. Да как можно это осуждать? Человек, носящий в себе, как мину, поставленную на счетчик, опухоль, отсчитывающий не только месяцы, а минуты жизни, вряд ли станет откровенничать о своем излечении. Гораздо более вероятно то, что он постарается забыть о произошедшем, таким образом надеясь перехитрить коварный недуг. И все, касающееся его болезни, будет воспринимать крайне ранимо. Вот выдержка из книги воспоминаний первой жены Солженицына Натальи Решетовской «В споре со временем»:

«…Всё было бы хорошо, если бы меня оставило ощущение, что муж в чём-то неуловимо изменился. Что-то между нами было недоговорено.

Наконец, не выдержала и спросила его об этом…

– В нашем доме совершено предательство, – сказал он.

– Кем? – не веря ушам, воскликнула я.

– Мамой…???

Пока мы здесь в Рязани, он не скажет, в чём оно состоит. Потом, пожалуй, когда мы поедем в Ташкент…

Мама и… предательство?

Открытая душа мамы, её искренность и самоотверженность и… предательство?!

Я сжалась. Покой был потерян. Пыталась готовиться к концерту, но ничего, ничего не выходило. Я была рассредоточена, рассеяна…

Как-то всё же дожили до 17 марта – до нашего отъезда. <…>

В три часа дня мы в столице Узбекистана. Гостиница «Ташкент».

Не зря ли он сюда приехал – думает мой муж. Эти сомнения, высказанные мне в первый вечер, не рассеялись у него и на следующий день, когда он уже побывал в онкодиспансере, ходил в белом халате, участвовал в обходе, но всё же чувствовал себя «именитым гостем».

Он лишний раз убедился, что невозможно и нелепо «собирать материал». «Собирать материал» можно только своим горбом и не будучи (хотя бы для окружающих) никаким писателем. Иначе ты безнадежно сторонний наблюдатель, перед которым все притворяются или становятся на цыпочки.

Можно писать только о том, что пережил! – таково крепнущее убеждение Солженицына. <…>

Началось это в горький для меня день 23 марта. За окном лил дождь, то и дело переходящий в ливень.

– Ну, давай поговорим! – наконец, сказал мне муж. Он посадил меня на одну из двух кроватей, стоявших через узкий проход одна от другой, пристально глядя на меня, стал объяснять, в чем состояло «предательство» моей мамы…

Она слишком откровенно говорила с одной посетительницей о здоровье, вернее, о болезни своего зятя.

Я не поверила.

– Как ты можешь быть в этом уверен? – спросила я. – Кому она сказала?..

Муж назвал мне фамилию.

Я растерялась. Этой женщине – профессору из Ленинграда я склонна была доверять, хотя не знала её лично…»

Из этого отрывка очевидно, что Солженицын крайне болезненно относился к утечке информации о своей болезни, поэтому все последующие «писания» журналистов о ней явно не соответствуют реальности.