Читать книгу Кавалергардский вальс. Книга четвёртая - Ирина Костина - Страница 2

18 марта 1800 года

Зимний дворец

Сашка был вызван великим князем Александром в Зимний дворец на аудиенцию. Александр Павлович сидел в кресле, скрестив ноги, и нервно покусывал губу:

– Н-да, Чернышёв… Хоть вся эта история и прибавила нам седых волос, должен признать, ты держался достойно, и я убедился в твоей преданности. Поэтому искренне рассчитываю на твою дальнейшую службу.

– Спасибо за доверие, Ваше высочество.

– Не стану спрашивать у тебя о том, что на самом деле произошло между Еленой и Барятинским? И почему так некстати там оказалась замешана твоя фамилия? Лучший способ хранить чужие тайны – это не знать их.

– Очень благородно с Вашей стороны, – потупил глаза Сашка.

– Но есть одна вещь, о которой я должен тебе сообщить. Император готов забыть тебе эту неприятную историю в Секретном доме и оставить в моём придворном окружении при одном условии: ты непременно должен жениться на мадмуазель Гольтцер.

Сашка был потрясён:

– Откуда государь узнал об Анастасии Генриховне?

– Кичигин на допросе проболтался.

– Вот трепло!

– Что-то не слышно бодрости в твоём голосе Чернышёв; а я полагал, что это распоряжение тебя обрадует!

– Обрадует?! С чего бы?

– Ведь ты заявил, что ухаживаешь за этой барышней!

– Ухаживаю. Но… вовсе не рассчитываю жениться!

– Чернышёв, а ты, оказывается, сердцеед! – язвительно заметил Александр, – Задурил девице голову.

– Да ничего я не «дурил»!

– Ну, да! – подтрунил над ним цесаревич, – А она, между прочим, во всеуслышание призналась на допросе, что любит тебя.

Сашка вытаращил глаза:

– Призналась, что любит?! На допросе?! На каком допросе? Где?!

– В Секретном доме Петропавловской крепости, – охотно пояснил Александр.

– Анастасию Генриховну вызывали на допрос?! – Сашка сокрушённо обхватил голову руками, – … О, господи!

– Увы, – подтвердил Александр, – Боюсь, мой друг, у тебя нет выбора. Придётся жениться.

– Ваше высочество, я не могу!

– То есть? Погоди, не хочешь ли ты сказать, что, уже на ком-то женат?!

– Нет! Я… просто НЕ МОГУ.

– Почему же?

– Я…, – Сашка тяжело вздохнул и признался, – Я люблю другую женщину!

Его признание рассмешило цесаревича:

– Ах-ха-ха! И только-то?! Ну, и что с того?

– Как? – наивно изумился Чернышёв, – Если я женюсь на Анастасии, я сделаю её несчастной. Да и себя тоже.

Александр фыркнул и разразился новым приступом смеха:

– Чернышёв, я тебя умоляю! Не смеши меня. Что за сопли первокурсницы института благородных девиц?! Анастасия – прекрасная партия; она хороша собой, она любит тебя. К тому же Румянцев даст за ней неплохое приданое. А я по такому поводу пожалую тебя в капитаны гвардии и подарю вам каменный дом на Морской улице. И будешь жить, как сыр в масле!

Сашка в ответ взмолился:

– Александр Павлович, я Вас очень прошу: избавьте меня от этой свадьбы. Я всё, что угодно для Вас сделаю!

Александр перестал смеяться:

– Ты что, дурак, Чернышёв? – спросил он сурово, – Ты не понял, что это приказ императора? И ты либо женишься, либо едешь в Сибирь.

Сашка опустил голову и, помолчав, обречённо вздохнул:

– Хорошо. Так и быть, пусть будет Сибирь.

У великого князя глаза едва не прыгнули на лоб:

– Рехнулся?! И недели не прошло, как я тебя из Секретного дома вытащил, а ты уже в Сибирь собрался?! И, главное дело, из-за чего?! Из-за женщины! Уму не постижимо. Да разве это стоит того?!

– А из-за чего же тогда стоит идти в Сибирь? – поинтересовался Сашка.

– Слушай, Чернышёв, ты меня заинтриговал. Кто эта особа, ради которой ты готов идти на каторгу? Может, похлопотать перед государем о том, чтобы, вместо мадмуазель Гольтцер, женить тебя на твоей возлюбленной пассии? А?

Тот уныло покачал головой:

– Это невозможно, Ваше высочество. Она уже давно замужем.

Такое признание окончательно повергло Александра Павловича:

– То есть, ты так свято хранишь верность замужней женщине?! Чернышёв. Я от тебя с ума сойду!

Цесаревич вернулся к столу, наполнил бокал и большими глотками осушил его:

– Н-да… Ты меня удивил, – он задумался и грустно добавил, – Если честно, я где-то в душе понимаю тебя; мне доводилось влюбляться в замужнюю женщину. Поверь мне, дружище, всё проходит! И это так же точно, как то, что в Сибирь я тебя не отпущу! Поэтому сейчас мы с тобой едем к Румянцеву просить руки его воспитанницы. Вопрос решённый и обжалованию не подлежит.

Особняк Н. П. Румянцева

Неожиданный визит цесаревича произвёл переполох в доме Румянцева. Хозяин, имеющий привычку разгуливать по дому в турецком халате, начал скоропалительно облачаться в мундир. Анастасию в срочном порядке горничные затянули в шёлковое платье небесного цвета и украсили волосы свежими цветами, надёрганными из вазы.

Взволнованные и нарядные хозяева предстали перед дорогим гостем, который прибыл, на удивление, без всяких церемоний в обществе одного адъютанта. Обменявшись приветственными любезностями, Румянцев радушно пригласил гостей в столовую, предлагая отобедать. Александр Павлович деликатно возразил:

– Николай Петрович, я нахожусь в Вашем доме с намерением выполнить одну почётную миссию. И от исхода данного дела будет зависеть наше дальнейшее время провождение. Если обстоятельства позволят, то мы с Александром Ивановичем непременно отобедаем в Вашем обществе.

– Понимаю, – кивнул Румянцев, – Дело прежде всего. Если Вам будет угодно, мы могли бы пройти в кабинет.

– Нет, нет, – остановил его цесаревич, – Это излишне. Более того, я просил бы Анастасию Генриховну остаться, поскольку её мнение будет немаловажным.

Румянцев, ни о чём не догадываясь, благосклонно кивнул:

– Как Вам будет угодно, Ваше высочество.

Великий князь приосанился и мягким баритоном, от которого сходили с ума придворные дамы, выразительно и размеренно начал:

– Уважаемый Николай Петрович…

Сашка, терзаемый муками совести, опустил голову и пропустил мимо ушей всю пламенную речь цесаревича! Ухватил сознанием лишь последний кусочек фразы:

– … Вашу красавицу-воспитанницу Анастасию Генриховну за моего верного адъютанта Александра Ивановича Чернышева.

Открыл глаза. И будто заново взглянул на гостиную, на великого князя и на слегка озадаченного Румянцева. Взглянуть на Анастасию ему не хватило мужества.

Николай Петрович был приятно удивлён, что его воспитанницу (не объявленную официально дочерью) пришёл сватать сам сын императора.

– Я польщён, Ваше высочество, – честно признался он, – Капитана-поручика Чернышева я знаю, как внучатого племянника моего старого друга князя Репнина, а так же как достойного офицера и хорошего приятеля моей Анастасии. Буду счастлив видеть его своим зятем.

И он, распираемый радостью, обернулся к девушке:

– Настенька, и всё же последнее слово за тобой. Даёшь ли ты согласие на предложение великого князя?

Она мягко улыбнулась и вдруг ответила:

– Нет.

В гостиной повисла тишина. Мужчины замерли на месте, точно в театральной постановке, где, по словам автора, значится «немая сцена». Первым пришёл в себя Румянцев:

– Настенька…, не заболела ли ты, девочка моя?

– Нет, папенька, я здорова, – тихо ответила она и обратилась к гостям, – Прошу меня покорнейше простить, если не оправдала Ваших надежд, Александр Иванович. И Вы простите меня великодушно, Ваше высочество.

На этих словах почтительно присела в поклоне и быстро удалилась прочь из гостиной. Николай Петрович мгновенно спал с лица:

– В-ваше высочество, – прижимая руки к груди, залепетал он, – Простите, ради бога. Она, вероятно, растерялась. Или не выспалась. Я сейчас. Я верну её.

И он умчался следом за Анастасией.

Александр Павлович в недоумении взглянул на Сашку:

– Что-то я ни черта не понимаю.

Спустя час вернулся Румянцев:

– Такого ещё не бывало, – пробормотал он, – Она заперлась в своей комнате и не желает разговаривать. Ума не приложу, что на неё нашло?!

Сашка, наконец, проявил инициативу:

– Позвольте, я с ней поговорю?

Он поднялся на второй этаж и подошёл к комнате, в которой заперлась его несостоявшаяся невеста, деликатно постучал:

– Анастасия Генриховна, это я. Откройте, пожалуйста.

Ответом ему было пренебрежительное молчание. Он предпринял новую попытку:

– Мне необходимо с Вами поговорить.

Тишина.

– Ну, хорошо, – обратился Чернышёв к закрытой двери, – Так и быть, раз Вы не желаете разговаривать, я уйду. Мне лишь хотелось сказать Вам: «Спасибо».

Он потоптался на месте и направился прочь, как вдруг дверь резко распахнулась.

– Что?! – выдохнула в ярости Анастасия, – Что Вы сказали? «Спасибо»?!! … Да Вы! Знаете, кто Вы? Вы подлый человек! Как Вы могли? Как Вы посмели просить моей руки, когда Вы меня совершенно не любите?!

Он сокрушённо опустил голову.

– Да ещё и привели великого князя сватом! – кричала девушка, – А сами даже ни разу не взглянули на меня; боялись поднять головы. Вам нравится играть с моими чувствами?! Принесли мне шкатулку с письмами своей полюбовницы, затем пришли звать меня замуж, а теперь благодарите за то, что я Вам отказала?!

– Вы правы, – печально подтвердил он, – Я бесконечно виноват перед Вами, Анастасия Генриховна. Но, видит Бог, я не хотел Вас обидеть. Простите! Вам столько пришлось пережить из-за меня. Особенно унизительный допрос в Секретном доме; никогда себе этого не прощу.

– А-а! Так Вы из жалости решили позвать меня замуж?!

– Нет-нет, я вовсе не хотел звать Вас замуж!… – Сашка осёкся и мысленно хлопнул себя по лбу.

– Что-о-о?! – Анастасия поменялась в лице и выбросила руку, указательным пальцем в направлении лестницы, – Убирайтесь немедленно! И не смейте приходить в этот дом!

Сашка вернулся в гостиную и виновато покачал головой:

– Анастасия Генриховна не переменила решения. Александр Павлович, я полагаю, нам следует удалиться. Продолжать упорствовать бесполезно и не учтиво.

– Ваше высочество! – воскликнул испуганный Румянцев, – Ради бога простите!

– Николай Петрович, – сухо заметил ему великий князь, – Сватовство Вашей воспитанницы было продиктовано распоряжением Его императорского величества. Надеюсь, Вы сознаёте всю ответственность за создавшееся положение?

В глазах Румянцева промелькнула страшная картина сурового таёжного пейзажа:

– Д-да, Ваше высочество, – прошептал он, бледнея.

Чернышёв не выдержал:

– Александр Павлович, нам не к лицу держать зло на бедную сироту, которая отказала великому князю в намерении выдать её замуж за дворянина.

– Вот это сам скажешь завтра императору! – процедил сквозь зубы Александр, строго пригрозив пальцем.

Вечер того же дня

Санкт-Петербург, Фонарный переулок

Расставшись с великим князем, Сашка, раздавленный, рассеянно побрёл пешком, что называется, «куда глаза глядят». Он презирал себя. Что он наделал?! Мало того, что оскорбил светлые чувства Анастасии Генриховны, так ещё и подставил Румянцева. Завтра император узнает обо всём, что произошло и, Николай Петрович с Анастасией впадут в немилость. Что их ждёт? Высылка из столицы? Сибирь?… Надо вернуться! И всё рассказать Анастасии. Ради того, чтобы спасти её и Николая Петровича, он готов на ней жениться! Да-да, вернуться и всё объяснить!

Сашка метнулся было назад, и остановился. Кого он обманывает? У Анастасии Генриховны гордости не меньше, чем у него. Узнав всю правду, она тем более не пойдёт за него. Замкнутый круг. Что происходит? Почему всё вокруг рушится и погибает?

Чернышёв, погружённый в собственные мысли, налетел на фонарный столб, пребольно ударился головой! Заметил качающуюся вывеску на столбе «Пескари». Сообразил, что находится в Фонарном переулке возле известного в столице трактира.

Ощутив, что продрог под февральским пронизывающим ветром, Сашка решил, что это возможность не только согреться, но и утопить в бокале вина щемящую совесть.

Попытка утопить совесть потребовала нимало времени и денег. Чернышёв напился в хлам, пораскинул пьяными мозгами и неожиданно прояснил для себя всё: виноваты Романовы! Император и вся его семья! Как ни крути, а все беды от них!

Ну, во-первых, дёд Николай Репнин по прихоти императора Павла отправлен в отставку и выслан из столицы в Москву. Равно, как и Петькин отец, князь Барятинский.

Во-вторых, Иван Щербатов из-за ревности Константина Павловича был отправлен на войну, и там погиб.

В-третьих, Петька сгубил себя из-за любви к Елене Павловне.

В-четвёртых, Варьке пришлось сбежать из столицы в неизвестном направлении, чтобы скрыться от преследований Константина Павловича;

В-пятых, Надя была вынуждена уехать в Мекленбург из-за Александра Павловича, куда тот отправил сперва князя Хотеновского, а потом и её саму, в отместку за его неоправданные надежды.

И, наконец, в-шестых, Румянцев поедет на каторгу в Сибирь из-за прихоти императора Павла непременно женить Чернышёва на Анастасии Гольтцер.

Так что, ситуация ясна; Романовы – причина всех бед и несчастий! Романовы – жестокий рок и проклятье на весь русский народ! Надо избавиться от Романовых!

Распалённый этой идеей, Сашка не заметил, что выражает свои мысли громко вслух, привлекая внимание посетителей трактира.

– Долой императора! – кричал он, захмелевший, размахивал кружкой.

Перепуганные люди шарахались от него, как от чумы. Кончилось всё тем, что хозяин трактира приказал прислуге вытолкать взашей опасного посетителя. Два дюжих молодца сгребли в охапку пьяного Чернышёва и выбросили на улицу, предусмотрительно оттащив его подальше от трактира.

Сашка с трудом поднялся из мокрого снега и, шатаясь из стороны в сторону, тщетно пытался хоть за что-нибудь уцепиться, чтоб устоять на ногах. Перед глазами всё кружилось до тошноты; тёмные дома, голые деревья, толстая круглая луна…

Неожиданно возле его уха раздалось визгливое ржание коней и гневный крик:

– Эй, дурило! Жить надоело?! Чего под колеса кидаешься?!… Поди прочь!

Сашка в ответ схватился обеими руками за оглобли кареты, видя в этом единственный способ не упасть. Из окна показалась женская ручка в белой перчатке, и ангельский голос удивлённо осведомился:

– Аким! Что там произошло?

– Барыня Ольга Александровна! Пьяный офицер какой-то повис на оглоблях!

Плотная оконная занавеска отдёрнулась, и Сашкиному туманному взору явилось прелестное женское лицо, показавшееся ему в тот момент ликом ангела. Чернышёв бросился к ней:

– Мадам! – он повис на дверце кареты, – Отечество в опасности!

– Какая прелесть! – рассмеялся «ангел». Дама пригляделась к нему и в изумлении прошептала, – Бог мой; адъютант Его высочества? Вот так находка!

И она поманила его пальчиком:

– Поди сюда ближе, красавчик! Что ты там говоришь?

Сашка, окрылённый тем, что нашёл-таки соучастника, влез головой в окошко кареты и выпалил, дыша перегаром:

– Император – наш главный враг! Надо спасать Отечество!

– Да неужели?! – весело рассмеялась в ответ дамочка, – Я вижу, ты – герой! Будем вместе спасать империю?

– С Вами? – задохнулся от счастья Сашка, – Сколько угодно!

– Тогда поехали? – озорно предложила ему собеседница.

Сашка, польщённый её доверием, подтянулся на руках и пролез прямо в окно кареты, свалившись к ногам прелестной незнакомки. Она расхохоталась в ответ на его выходку и поддела пальчиком его за подбородок:

– А ты смелый, кавалергард. Я обожаю отчаянных мужчин!

Расхрабрившись от комплимента, Чернышёв попытался приосаниться, но не устоял на ногах и свалился прямо на дамочку, припечатав её своим телом к сиденью.

Она на удивление расхохоталась ещё громче. И вдруг притиснулась к Сашке и горячо поцеловала в губы.

Чернышёв обалдел. Сознание его продолжало лихорадочно кружиться хмельной каруселью. Он туманно посмотрел в лицо незнакомке и пробормотал недоумённо:

– … Надя?

– Чёрт с тобой, пусть будет Надя, – кокетливо усмехнулась она, привлекая его к себе.

Набережная рек Мойки и Фонтанки

Павел посетил стройку нового замка, что возводился по его личному проекту у истока двух рек – Мойки и Фонтанки. Место было выбрано императором не случайно; здесь прежде располагался деревянный Летний дворец императрицы Елизаветы Петровны, где, собственно, 20 сентября 1754 года Екатерина Алексеевна и родила великого князя Павла Петровича.

Павел считал, что замок, возведённый на месте, где он родился, непременно принесёт ему защиту и спокойствие. А, чтобы заручиться поддержкой ангела-хранителя семьи Романовых – святого Михаила, он повелел будущий замок именовать Михайловским.

Все эти условности и тяга к символам говорили о том, что император боится. Он, помня предсказание инока Авеля, чувствовал себя окружённым врагами, и неумолимо торопил строительство. Число рабочих на стройке доходило до шести тысяч одновременно, и обязаны они были работать и днём и ночью (при свете факелов и фонарей).

К началу 1800 года здание уже было возведено. Оно коренным образом отличалось от всех построек Санкт-Петербурга, так как напоминало европейский замок-крепость XV века. Сделанный в виде квадрата, внутрь которого вписан восьмиугольный внутренний двор, замок был полностью окружён рвом, наполненным водою, и попасть в него можно было через мосты, которые поднимались и опускались на цепях и охранялись часовыми.

С февраля начались отделочные работы. Придворные мастера: скульпторы, камнерезы и художники не успевали так быстро создавать все необходимые детали, как требовал государь. И Павел решил: чем создавать новое, быстрее будет использовать что-то готовое. По его приказу были разобраны несколько павильонов в Царском Селе и целый дворец в Пеле. Из Академии художеств были вывезены колонны, фризы и скульптуры. Со стройки Исаакиевского собора везли мрамор. В Таврическом дворце разобрал паркет из дорогого дерева.

В результате замок приобретал вид мозаики из не сочетающихся и противоречивых направлений в архитектуре и искусстве. Но Павла ничуть не смущало такое хаотичное смешение стилей. Позже искусствоведы скажут, что «Михайловский замок самый выразительный символ Павловской эпохи; в его облике явственно воплотились художественные вкусы и своеобразие личности императора Павла».

Расчищенную площадь перед замком, которую, Павел распорядился именовать площадью Коннетабля, ему захотелось украсить памятником Петру I, которого он считал великим русским царём. Но создание памятника – дело не быстрое, а Павел спешил! И тогда на складах отыскался памятник Петру скульптора Бартоломео Растрелли (отца знаменитого архитектора Зимнего и Екатерининского дворцов); он пылился там уже более пятидесяти лет.

Этот памятник заказал мастеру ещё при жизни сам Пётр в 1716 году в ознаменование победы над шведами. По замыслу Растрелли царь Пётр был изображён в одежде римского императора, верхом на коне. Но великий царь так и не дожил до окончания работы скульптора. Последующие правительницы, Екатерина-I, Анна Иоанновна и Анна Леопольдовна не озаботились тем, чтобы увековечить великого предка.

Елизавета Петровна намеревалась установить памятник отцу на площади перед Зимним дворцом, но была не в восторге от произведения Растрелли, и долго оттягивала с решением. И в итоге Елизавета скончалась, а памятник вновь остался не у дел.

Екатерина Алексеевна, после вступления на престол, решила отдать дань великому царю-реформатору и установить в его честь достойный памятник. Осмотрев статую работы Растрелли, императрица, обладающая природным хорошим вкусом, решительно отвергла её и пригласила для создания монумента французского скульптора Фальконе. Чьё творение (в современной трактовке «медный всадник») и было установлено на Сенатской площади со скромной надписью «Петру первому. Екатерина вторая».

И вот теперь всеми забытая и отвергнутая скульптура Растрелли была извлечена на свет божий и, наконец, пробил её звёздный час! Павлу вычурный облик Петра в римском образе пришёлся по душе. Архитектор Волков торопливо изготовил пьедестал, облицованный мрамором, и украсил его бронзовыми барельефами «Полтавская баталия» и «Бой при Гангуте». И памятник был установлен перед Михайловским замком.

Павел, копируя гений своей матери, велел высечь на постаменте: «Прадеду правнук».

Сейчас Павел стоял рядом с памятником и наблюдал, как рабочие водружают на фасад над главными воротами замка длинный мраморный фриз. Этот фриз Павел распорядился забрать со стройки Исаакиевского собора. Фриз был огромным, состоял из трёх плит с высеченной на них во всю длину библейской строкой: «ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ».

Неожиданно за спиной император услышал чей-то тяжёлый вздох:

– Кощунствуешь, государь…

Павел вздрогнул и обернулся; рядом стояла пожилая женщина в скромной одежде и грустными мудрыми глазами смотрела на него. Он опешил:

– Кто такая? Как смеешь говорить со мной?

– Кличут Ксенией. Иду по святым местам, – почтительно ответила та, тяжело опираясь на деревянную клюку.

Павел рассердился:

– Вот и иди себе с богом! – и заносчиво добавил, как бы в своё оправдание, – В доме этом будет жить императорская семья, значит, дом этот – святыня!

Странница грустно покачала головой:

– Нет, государь, жить ты здесь не будешь. Не прожить тебе и стольких лет, сколько букв в этой священной строке.

– Пошла прочь! – испуганно вскрикнул Павел, шарахаясь от женщины.

Она тоже, испугавшись крика государя, отшатнулась и отошла на несколько шагов. Затем, обернувшись, перекрестилась и пробормотала:

– Не дом ты себе строишь, а гроб.

Павел растерянно начал озираться и кричать во весь голос:

– Гвардейцы! Караул! Кто пустил?!… Гнать! Гнать отсюда всех посторонних!

Пока на шум сбежались охрана и придворные, странной женщины и след простыл. Павел был в гневе и отправил всех на поиски старухи.

А сам, оставшись один, испуганно оглянулся на замок:

– Что, если это знак? – и начал дрожащим пальцем пересчитывать буквы в строке, украшающей фриз, – … Сорок семь, – шёпотом посчитал он и ощутил, как пересохло от страха горло.

Сейчас ему шёл сорок шестой год. Что же, значит, у него совсем не осталось времени?! Страх обуял Павла. Он закутался в плащ и уселся в карету, велел ехать в Зимний.

По дороге вновь вспомнил о разговоре с иноком Авелем, и об убийцах, коих он сам «пригреет на своей груди». Павел в страхе начал примерять возможные кандидатуры врагов. «Пригретые на груди» могли быть только близкими людьми и, поэтому первыми приходили на ум члены его семьи – жена и старшие сыновья Александр и Константин, коих он удостоил звания цесаревичей.

Поразмыслив, Павел пришёл к выводу, что у всех троих есть веские основания его ненавидеть; каждого из них он достаточно оскорблял и плевал им в душу. Только вот кто из них способен решиться поднять на него руку?

Мария Фёдоровна для этого слишком глупа. Константин вспыльчив, простодушен и прямолинеен; для заговорщиков – одно наказание. А вот Александр?… Этот, с детства привыкший к лицемерию, мальчишка, не так прост. Хоть и трусоват. Но чем чёрт не шутит?

С такими тягостными мыслями Павел приехал во дворец.

Зимний дворец

Кабинет императора Павла

Войдя в кабинет, Павел приказал секретарю прислать к нему цесаревича Александра с докладом. И в ожидании сына стал мерить шагами комнату, заложив руки за спину.

Александр, услышав распоряжение отца, занервничал не меньше. Не зная, что именно хочет услышать от него император, он лихорадочно перебрал в голове все возможные и невозможные вопросы, сложил в папку бумаги по обстановке в городе и по вверенному ему Семёновскому полку. Неожиданно вспомнил о несостоявшемся вчера сватовстве в доме Румянцева и обратился к дежурному кавалергарду:

– Мой адъютант Чернышёв с утра был?

– Нет, Ваше высочество, не появлялся.

– Пошлите за ним. Пусть явится немедленно!

Спустя четверть часа ему доложили, что Чернышёва дома нет, и его сосед по квартире сообщил, что тот ночевать не приходил. У Александра дернулась щека: «Где его опять черти носят?» Но, делать нечего; надо идти на приём к отцу.

Пока Александр читал доклад по ночным происшествиям в Петербурге за истекшие сутки (который ежедневно представлял ему губернатор Пален) и доклад по полковым делам (согласно поступающим доносам от командира полка), Павел пристально вглядывался в непроницаемое лицо цесаревича и размышлял.

Как ни крути, Александр – главный конкурент; он наследник престола. Умён, хорошо образован, молод и красив, сдержан и благороден; чем, несомненно, выглядит симпатичнее своего отца. И этим привлекателен для заговорщиков. С ним бы надо держать ухо востро.

Тем временем Александр закончил чтение доклада и умолк, в ожидании вопросов. Павел испытующе смотрел на сына, прикидывая, что бы такого спросить, покаверзнее? Чтоб заставить дрогнуть эту фарфоровую маску!

– Помнится, у нас был разговор о том, чтобы женить твоего адъютанта Чернышёва. Как прошла свадьба? – язвительно поинтересовался он, и по тому, как вдруг сын переменился в лице, понял, что попал в цель.

– Свадьба не состоялась, – нехотя пробормотал Александр.

– Отчего же?

– Мадмуазель Гольтцер отказала Чернышёву.

– Это он тебе так сказал? – император прищурился.

– Нет, Ваше величество. Я лично сватал адъютанта…

– И отказала?! – вытаращил глаза Павел, – Тебе? Сыну императора?! Ай, да девка!

И он громко расхохотался. Хватаясь за живот от смеха, он тыкал в сына пальцем, силясь что-то сказать, но не мог вымолвить ничего членораздельного.

Александр покраснел, как варёный рак:

– Что с Вами, отец? Что Вас так насмешило?

Павел, вытирая слёзы, наконец, выдавил из себя:

– Я представил твоё лицо при этом! А-ха-ха!

И, в душе ликуя, подумал: «Какой он, к чертям собачим, конкурент?! Чушь всё это и блажь!» Он благосклонно махнул рукой:

– Довольно. Ступай. Пусть Чернышёв твой ходит холостяком. И поделом ему; не заслужил он такую девицу, как Гольтцер!

Александр вышел из кабинета точно оплёванный. Поймал в коридоре Кочубея и сердито осведомился:

– Что Чернышёв?

– Не появлялся.

– Чёрт бы его побрал! Куда он подевался?!

Он, разгневанный, решил отложить дела. И, чтоб успокоиться, направился на половину жены.

Тем временем

дом О. А. Жеребцовой

Сашка с трудом разлепил глаза. Чёрт! И зачем он так вчера надрался? Теперь весь день придётся проваляться в постели с ощущением «лучше бы я вчера умер…». А ведь у него на сегодня были какие-то важные дела. Он попытался напрячь мозги и почувствовал тяжёлую головную боль. Н-е-е-ет! Это ужасно, так напиваться!

Он сосредоточил зрение на потолочной фреске: толстый амурчик сидел на облаке и метился стрелою в молодую парочку, гуляющую по земле. Сашка мысленно усмехнулся над амурчиком: «Ну и боров! Как под такой тушей облако не провалилось?» Представил себе провалившегося сквозь облако ангелочка и фыркнул. Тут же испугался: «Стоп! Какой амурчик?! Откуда здесь фреска? Где я, вообще?!»

Резко присел на кровати и огляделся.

Комната была огромная, с тремя окнами, занавешенными розовыми портьерами с кистями. Дорогая обивка стен, белая мебель на гнутых ножках. Мягкий турецкий ковёр на полу. Огромный трельяж, уставленный коробочками, флакончиками, гребешками и всякой прочей дребеденью. Всё говорило о том, что спальня принадлежит женщине, и весьма богатой… Сашка оглядел кровать, на которой сидел; большущая, с пуховым матрацем и ослепительно-белым, пахнущим лавандой, постельным бельём. Чернышёв взглянул на соседнюю подушку, хранящую вмятину от чьей-то головы, и наклонился, потянув носом – подушка благоухала ароматами духов.

– Что за чёрт? – прошептал он сам себе, – Я с кем-то провёл ночь?!

Осторожно заглянул под одеяло и не обнаружил на себе ни одной детали из одежды:

– И, похоже, ночь была бурной… Надо же; ничего не помню!

Затем увидел разбросанные по полу свои вещи. Наспех оделся и стал озираться в поисках выхода.

Двери было две. За одной из них оказалась маленькая комната с мраморной ванной.

За другой – небольшой будуар. Пробежав по нему крадучись, Чернышёв прильнул ухом к следующей двери и услышал голоса. Разговаривали двое – мужчина и женщина. Судя по интонации, беседа была деловая и доверительная. Сашку обуяло любопытство; он осторожно приоткрыл дверь и, голоса сразу стали вполне различимыми.

– … свести авторитет старика к минимуму. А ещё лучше, удалить его из расположения царя вовсе, – услышал Сашка окончание фразы, произнесённой мужчиной.

– Дело не хитрое, – ответила женщина, – Наша обезьяна доверчива; будет достаточно хорошей сплетни, чтобы милость сменилось на гнев. Я сама позабочусь об этом.

– Ты – просто чудо! Что бы мы без тебя делали?

– Я всего лишь женщина. Авантюры и интриги – это моя стихия. Но политика, Чарльз, – это игры для мужчин. Нам нужны светлые умы. Надо вернуть брата из-за границы. Если наша семья соединится, мы будем большой силой.

– Но как это сделать? Он итак был в немилости у императора, а своими скандальными похождениями в Курляндии и вовсе испортил себе репутацию! Павел ни за что не захочет видеть его снова в Петербурге.

– Нет ничего не поправимого, – убедительно возразила она, и вдруг голос её сделался медовым, – Шерли, милый, закрой глаза.

– Что такое? – удивился он.

– Ну, закрой, – кокетливо попросила она, – И открой рот.

– Что ты затеяла?

– Хочу угостить тебя шоколадом; знаю, ты его обожаешь. У меня есть особый сорт. Ну, же!

Сашка не выдержал и прильнул глазом к дверной щели. Солидный, подтянутый, изысканно одетый по английской моде мужчина доверительно открыл рот, зажмурившись. Дамочка взяла что-то с накрытого стола и быстро закинула ему в рот.

Лицо джентльмена, в предвкушении удовольствия, расплылось в улыбке, но тутже исказилось брезгливой гримасой, и мужчина принялся яростно отплёвываться:

– Ольга! Что за шутки?! Это… Это варёный лук!! – воскликнул он с отвращением, – Я его терпеть не могу! Зачем ты это сделала?!

– Преподаю тебе урок; можно съесть то, что ты терпеть не можешь, если тебе это преподносит рука, коей ты слепо доверяешь.

Мужчина насторожился:

– То есть?

– Вот тебе подсказка, как убедить императора вернуть в Петербург Платона. Кто сейчас у Павла в неоспоримом доверии?

– Никого! – фыркнул Чарльз.

– Не торопись. Подумай, – наставительно заметила Ольга.

Сашка, тайно наблюдающий из будуара, наконец, прозрел. Джентльмен не кто иной, как Чарльз Витворт, английский посол в Петербурге. Личность весьма известная. А дама, его собеседница, Ольга Жеребцова, родная сестра братьев Зубовых. Значит, брат, которого она хочет вернуть из-за границы, Платон Зубов.

– Растопчин? – предложил Витворт и тут же покачал головой, – Нет. Он ярый сторонник французских веяний. Он не станет нас слушать.

– Вопрос не в его политических взглядах, – пояснила Ольга, – Другое дело, что Ростопчин умён и может раскусить наш подвох. Нужен человек не далёкий.

– Кутайсов! – вмиг сообразил Витворт, среагировав на слово «не далёкий».

– Молодец, Шерли! Это то, что надо! Такого обвести вокруг пальца ничего не стоит.

– Да, но, чтобы Кутайсов убедил Павла вернуть в Россию Платона, надо сначала убедить в этом самого Кутайсова. Как?

– Он турок, жлоб и обыватель; на Россию ему плевать, он радеет только за свои интересы, – рассуждала вслух Жеребцова, – Следовательно, надо, чтобы Платон оказался в круге его интересов.

– Каким образом?

Ольга, отправила в рот кусочек мандарина, и задумалась:

– Кутайсов тщетно пытается выдать замуж дочь. А Платон до сих пор не женат.

– Неужели ты думаешь, что красавец Платон захочет жениться на этой уродине, к тому же старой деве?! – рассмеялся Витворт.

На что Ольга хитро прищурила глаза:

– Главное, чтобы так подумал Кутайсов.

Англичанин перестал смеяться и поцеловал ей руку:

– Умница моя!

– В эту субботу я устрою музыкальный вечер, – предложила Ольга, – И приглашу Кутайсова. Твоя задача – обработать его!

– Разве ты не возьмёшь его на себя?

– Я итак придумала весь план! – возмутилась она, – Поработай теперь ты!

– Но ведь мужчины – это по твоей части.

– Ничего подобного! – фыркнула Жеребцова.

– Да?! – интонация Витворта приобрела оттенок ревности и сарказма, – Тогда ответь, что за мужчину ты прячешь сегодня у себя в спальне?!

Сашка за дверью перепугано присел.

Ольга откинулась на спинку кресла и жеманно повела плечами:

– Ты меня ревнуешь, Шерли?

– Да! Ревную! – признался англичанин, поджимая губы.

– Глупышка, – произнесла она ласково, – Я люблю только тебя.

– Тогда кто у тебя там?! – требовательно заявил он.

– Это адъютант великого князя, кавалергард Чернышёв, – пояснила Ольга, – Не поверишь, я подобрала его нынче ночью прямо на улице. И знаешь что? Он кричал: «Долой императора! Спасём Отечество!»

Сашка в ужасе зажмурился: «Неужели я посмел такое кричать?! Какой скандал! Надо завязывать с выпивкой!»

– И поэтому ты затащила его к себе в постель?! – возмутился Витворт.

Ольга неожиданно окрысилась:

– Ах, скажите, пожалуйста! Где же была твоя ревность, когда ты подкладывал меня в постель к де Рибасу?!

– Прости, – смутился он, – Но это было нужно для нашего общего дела. Де Рибас – влиятельный человек, адмирал; нам необходима его поддержка.

– А разве заручиться поддержкой великого князя Александра Павловича ты не считаешь важным для нашего дела?

– О?! Это было бы великолепно! Это обеспечило бы нам половину успеха!

– Считай, что первый шаг уже сделан, – она поправила причёску.

Витворт «прозрел»:

– Так ты хочешь через этого мальчишку подобраться к цесаревичу? Ольга! Ты – гениальна! Я тебя обожаю, – и он опустился перед Жеребцовой на колени, целуя ей руки.

– То есть ты больше меня не ревнуешь?

– Ревную! Этот капитан-поручик так молод, в отличие от меня.

Это развеселило Жеребцову:

– Шерли, ни один мужчина на свете не способен затмить тебя! Кстати. Надо пойти посмотреть; возможно, наш кавалергард уже проснулся.

Сашка за дверью метнулся в панике назад, быстро разделся и нырнул в постель, притворившись спящим. Едва он успел закрыть глаза, как в комнату проскользнула Ольга. Заметив, что у молодого человека дрожат ресницы, она сладко промурлыкала:

– Ты проснулся, милый?

И в следующую минуту оказалась рядом в кровати. Пришлось открыть глаза и широко зевнуть в оправдание того, что он только что пробудился ото сна

– Помнишь меня, герой? – прошептала Ольга, проводя пальчиком по его груди.

Он решил поддержать её игру, чтоб не выдать себя:

– Такую женщину, как ты, трудно забыть, – и в подтверждение слов смял её в объятьях и впечатал в подушку.

– Ты просто зверь, – произнесла она вожделенно.

Одеваясь, Сашка «поедал» Ольгу глазами:

– Я ещё увижу тебя?

Она кокетливо улыбнулась:

– Я сама дам тебе знак о нашей встрече.

И подвела Чернышёва к большому зеркалу на стене, в котором отражение умещалось во весь рост. Жеребцова взялась за раму и,… обнаружилось, что это вовсе не простое зеркало, а потайная дверь. Она подтолкнула к ней Сашку:

– Мне не хотелось бы, чтоб тебя видела прислуга; всё-таки, я замужняя дама.

– Конечно, – соглашаясь, кивнул он.

– Ступай. Спустишься по лестнице и очутишься на набережной. До встречи, мой пылкий лев! – и она поцеловала его на прощание.

Английская набережная

Выбравшись на Английскую набережную, Сашка перевёл дух и принялся подробно восстанавливать в памяти всё, что ему довелось услышать и увидеть.

Самое понятное то, что у Ольги с Витвортом любовная связь и, с помощью Чарльза Ольга хочет вернуть из-за границы брата – Платона Зубова. Вроде бы безобидное желание сестры. Но звучали известные фамилии и странные намёки. Адмирал де Рибас, князь Фёдор Растопчин. И ещё шла речь о каком-то старике, чьё влияние на императора необходимо устранить.

Сашка напряг ум; «стариком» при дворе чаще всего называли Суворова. Он сейчас в Польше, ожидает потепления, чтоб вернуться в столицу. Уж не его ли влияние на государя хотят устранить Жеребцова с Витвортом? Чем же так неугоден им прославленный в боях фельдмаршал?

Но главное, что настораживает, это их желание «подобраться» к цесаревичу Александру. Его поддержка, сказал Витворт, «обеспечит половину успеха». Успеха в чём?! Похоже на заговор.

Сашка почесал затылок. Что делать? Рассказать Александру Павловичу о том, что заговорщики хотят вовлечь его в какой-то тайный план? Внезапно Сашка вспомнил, что время уже перевалило за полдень, а он обязан был явиться с утра к Александру.

– Чёрт! – он огляделся; Зимний дворец был отсюда в нескольких шагах. И Чернышёв бросился туда бегом.

Ольга Александровна Зубова, а по мужу Жеребцова, слыла одной из красивейших женщин Петербургской аристократии.

И, если блистательную Марию Антоновну Нарышкину именовали в свете королевой, то, глядя на Оленьку Жеребцову, говорили: «очаровательная прелестница». Белокурая, голубоглазая, с аппетитными формами, с очаровательными ямочками на щеках, хохотушка и озорница. В свои тридцать четыре года она выглядела молодо и привлекательно. А по характеру и образу жизни и вовсе напоминала девчонку.

В желании вырваться из-под опёки родителей, она рано вышла замуж за ничем не примечательного камергера Алексея Жеребцова, которому вскоре родила двух детей. Но замужняя жизнь на Москве её тяготила; супруг наскучил, дети были целиком доверены нянькам, а молодая жена от скуки занялась уроками танцев, в чём заметно преуспела.

Когда её брат Платон Зубов возвысился в свете, благодаря любовной связи с императрицей Екатериной, он перетянул из Москвы в Петербург всех родственников и пристроил их на высокие должности. Супруг Ольги сделался статским советником и его избрали предводителем дворянства Ямбургского уезда. Но Ольга, вкусившая праздной столичной жизни, не горела желанием ехать с мужем в эту «глухомань» и бросилась в ноги брату.

Платон уведомил зятя, что отъезду Ольги противится сама императрица; желая, чтобы сестра фаворита украшала её двор. Жеребцов удручённый уехал один. А Ольга осталась блистать при дворе.

Перед её прелестями в своё время не устоял и сам Павел Петрович, будучи ещё великим князем. Он влюбился в Ольгу и отчаянно домогался её. Однако она, предпочитала высоких и красивых мужчин, и не желала отвечать взаимностью цесаревичу. И только, благодаря опять-таки стараниям Платона, ей удалось избежать этой неприятной связи; государыня Екатерина лично попросила сына оставить Ольгу в покое.

По-настоящему разжечь пламя страсти в её сердце удалось только статному красавцу с тонкими чертами лица и завораживающим взглядом, Чарльзу Витворту. Он был на двенадцать лет её старше и, пленил молодую чаровницу английской сдержанностью, манерностью и загадочностью.

От этой любви Ольга была сама не своя. Она ласково звала его «Шерли» (от французского cher). Ради него была готова на любые жертвы! И, чтобы быть с ним рядом, для неё не существовало никаких преград! Так самозабвенно может любить только русская женщина. И сердце английского дипломата дрогнуло.

При жизни императрицы Екатерины жизнь семейства Зубовых была просто сказочной. Они невероятно разбогатели, приобрели огромный вес в обществе и безграничную благосклонность государыни.

Но с приходом к власти Павла, их сказочная жизнь закончилась. Имения были конфискованы, богатства отобраны, положение унижено. Николая Зубова, старшего из братьев, Павел отправил в деревню. Платона выдворил из страны за границу.

Ольга осталась в Петербурге (возможно, в память о своей прошлой любви Павел проявил к ней снисхождение), но её влияние при дворе утратилось. Дом на Английской набережной – это всё, что у неё осталось от прежней жизни. Даже возлюбленный Чарльз, боясь связи с опальной графиней, покинул её. Всеми забытая и одинокая Ольга оплакивала несчастную судьбу, лёжа на холодной кровати в своей спальне.

Разумеется, Жеребцова начала питать страшную ненависть к Павлу, из-за которого потеряла всё. Она была так отчаянно прекрасна в своём горе, что постепенно вокруг неё стали собираться сочувствующие представители столичной аристократии, такие же обиженные на новый режим и потерявшие былые привилегии.

Чтобы развеять печаль, Ольга проводила у себя в доме музыкальные вечера, назло запретам императора. И каково же было её удивление, когда три года спустя к ней явился Витворт и пожелал возобновить их отношения. И Ольга, не помня себя от счастья, бросилась с головой в прежнюю любовь.

Ослеплённая чувствами, она не сразу поняла, что Чарльз настойчиво пытается втереться не столько в её постель, сколько в круг её общения. И, не задумываясь, поддерживала просьбы любовника свести его с тем или иным влиятельным человеком. И тоько, спустя какое-то время, поняла, что Витворт готовит заговор.

Но сердце любящей женщины делает её безумной и теряющей ощущение опасности. Ольга полностью растворилась в Чарльзе и в его тайной миссии. Тем более, что интересы Сент-Джеймского кабинета, по счастью, совпали с Ольгиными.

Зимний дворец

Покои великой княгини Елизаветы Алексеевны

Малышка Мария делала первые неуверенные шаги. Она наотрез отказывалась ползать, как это делают большинство детей. Крепко держалась за руки матери и неуклюже, но настойчиво шагала маленькими ножками.

Кстати тёмные волосы, из-за которых произошёл скандал, постепенно светлели, и к десяти месяцам головка Марии была увенчана воздушными кудрями русого цвета. А глаза из чёрных стали скорее коричнево-оливковыми. Но теперь это уже никого не интересовало; дурная слава прокатилась по дворцу, наделала шума, покалечила кому-то карьеру и репутацию. Но признавать свои ошибки по этому поводу никто не собирался.

Александр держал супругу за руку и невольно отмечал, что материнство чудесным образом украсило Елизавету; она немного поправилась, и эта полнота придала ей аппетитное очарование – лицо чуть округлилось, и щёки заиграли румянцем, появилась высокая соблазнительная грудь и круглые бёдра. Из стройной хрупкой тростинки с прозрачной кожей Елизавета превратилась в привлекательную молодую женщину, от которой веяло притягательной силой. И, поглаживая бархатистую кожу её руки, Александр чувствовал нарастающее желание.

Он прижался к супруге щекой и что-то заговорщически прошептал на ухо. Она смущённо порозовела:

– Сейчас?! Но Марию нужно покормить. А потом у неё дневной сон…

Александр нетерпеливо вздохнул:

– Лиз, у тебя целый штат нянек!

– Ты прав.

Она вызвала из соседней комнаты двух нянек и приказала:

– Марию следует накормить и уложить спать! – и, увлекаемая супругом, с виноватым выражением лица удалилась из покоев.

Няньки с понимающей улыбкой поглядели им вслед. Одна из них, постарше, Серафима, распорядилась:

– Я схожу на кухню за кашей, а ты усади принцессу за стол. И прибери игрушки.

Вторая нянька, молодая девица Дуня, усадила малышку на стул, пододвинув к столу. Аккуратно повязала кружевную салфетку девочке на шею и, отвернувшись, стала подбирать разбросанные игрушки в корзину.

Мария, оставшись без присмотра, ухватилась за скатерть, приподнялась и встала ножками на стул. И, шагнув со стула, полетела на пол вниз головой!

Нерадивая нянька бросилась к ребёнку, испуганно прижала к себе и начала успокаивать. Но Мария кричала так, что захлебывалась собственным криком.

Вернувшаяся с кашей Серафима удивилась:

– Что стряслось? Почему ребёнок плачет?

Дуня, чтоб избежать сурового наказания, ни в чём не призналась:

– Не знаю, – пробормотала она растерянно, – Может, голодная?

Вдвоём няньки еле-еле успокоили надрывно плачущую принцессу, с горем пополам накормили малышку и укачали её в колыбельке.

Спустя полчаса в покои вернулась Елизавета; счастливая и румяная она склонилась над спящей дочуркой. Ничего не заподозрив, заботливо поправила ей одеяльце и погладила по русым кудряшкам.

Тот же день

покои великого князя Александра Павловича

– Ваше высочество, – доложил дежуривший у двери кавалергард, заглядывая в покои к великому князю Александру Павловичу, – Пришёл капитан-поручик Чернышёв.

– Наконец-то! – воскликнул цесаревич, – Пусть войдёт.

Удовлетворённый только что приятно проведённым временем с супругой Александр уже сменил гнев на милость и придирчиво оглядел адъютанта:

– Где тебя носит, Чернышев?!

– Простите, Ваше высочество, – искренне выдохнул Сашка, склоняя голову.

Великий князь тут же брезгливо закрыл ладошкой нос, задохнувшись ударившим ему в лицо запахом перегара:

– Какого чёрта ты являешься во дворец в таком непристойном виде?! Или ты рассчитывал прямиком отправиться отсюда в Сибирь? Так должен тебя разочаровать; Сибирь отменяется.

– Что? – опешил Сашка. И от радости даже позабыл о своих недавних приключениях в доме на Английской набережной, – Не может быть. Как же это?!

– Чернышёв! Я тебя умоляю, не открывай рот! – Александр прижал к носу батистовый платок, – Отойди от меня на два шага и слушай. Скажи спасибо своей матушке, что родила тебя «в рубашке». Император тебя простил. Можешь не жениться на Анастасии. И остаёшься служить в моём штате, – и, увидев Сашкин порыв разразиться благодарностью, тут же предупредил, – Нет! Ничего не говори! Ступай домой и хорошенечко проспись! И чтоб завтра с утра был здесь, как огурец!

Сашка, не веря счастью, прижал руки к груди, поклонился. Но, прежде, чем выйти, прикрыв рот рукой тихо поинтересовался:

– Простите, Ваше высочество, а как же Румянцевы?

– Пусть живут и здравствуют.

– Спа-си-бо! – одними губами беззвучно и выразительно прошептал он и намерился выйти прочь. Но, вспомнив о таинственном разговоре в доме Жеребцовой, вернулся:

– Александр Павлович, я должен Вам кое-что сказать.

– Завтра, Чернышёв! – отмахнулся цесаревич, не давая ему досказать, – Иди спать.

Сашка послушно кивнул и закрыл за собой дверь. Ну, что ж, завтра, так завтра.

Тот же день

Галёрная улица, особняк Н. П. Румянцева

Спать, разумеется, он не мог. Подслушанный им разговор Витворта с Жеребцовой не давал покоя. В квартире на Вознесенской, Сашка никого не застал; Алексей находился на службе в полку. Тогда, наспех приведя себя в порядок, Чернышёв помчался на Галерную улицу сообщить Николаю Петровичу, что опасность миновала.

Дворецкий проводил гостя в кабинет хозяина.

Сашка сразу заметил, что Румянцев имел такой же, как у него самого, тяжёлый и помятый вид: очевидно, Николай Петрович провёл ночь за бутылкой и тягостными мыслями о Сибири.

– Добрый день, Николай Петрович.

– Боюсь, что не такой уж он добрый, – пробормотал тот удручённо.

– Уверяю, что Вы ошибаетесь, – улыбнулся Сашка, – Не стану утруждать Вас беседой. Сразу сообщу главное: император проявил снисхождение. Он не сердится за несостоявшуюся помолвку. Всё хорошо!

Румянцев встрепенулся и просветлел взглядом. Руки его затряслись:

– Александр Иванович. Дорогой Вы мой… Спасибо! Спасибо!

– Это не мне. Это всё Александр Павлович.

– Спасибо, – повторял растрогавшийся князь, – Такая радость! Надо непременно сказать Настеньке. Она тоже не спала всю ночь. Постойте, я сейчас.

И он, стиснув за плечи Чернышёва, поцеловал его в щёку и выбежал из кабинета.

Вернулся он уже другим человеком; приосанившийся и ободрившийся:

– К сожалению, Настенька не захотела спуститься сюда. Между Вами что-то произошло? Она мне ничего не говорит. Хотя, лично я не прочь видеть Вас своим зятем. Я нахожу Вас человеком благородным и достойным. Но…, – он поднял руки верх, – Не стану вмешиваться, сами разберётесь. Главное, что сейчас всё закончилось хорошо, – и он с хитрецой взглянул на Чернышёва, – Позволю себе заметить, что Вы, молодой человек, тоже провели бессонную ночь и нуждаетесь в поправке здоровья?

– Вы правы, – признался Сашка, – Был грех.

– Я уже распорядился. Сейчас нам принесут стерляжьей ухи, капустного рассолу и немного водочки!

– Н-не-ет…, – категорично замотал головой Сашка, услышав про водку.

– Не спорьте со старым пьяницей; я знаю, что надо! – весело погрозил ему пальцем хозяин.

Прислуга сервировала им стол прямо в кабинете. Николай Петрович, манерно оттопырив мизинец, разлил в рюмочки по чуть-чуть водки из холодного запотевшего графина. Сашка, переборов себя, сделал один глоток. И, желая заглушить чувство отвращения, активно взялся за ложку.

Стерляжья уха и капустный рассол, и в правду, произвели волшебное действие на больной организм. Вскоре Сашка почувствовал себя бодрее, да и головная боль постепенно капитулировала.

Сотрапезники, вытянув ноги, полулежали в мягких креслах. Никуда идти не хотелось, и не было сил. Впрочем, Николай Петрович, кажется, и не думал так скоро прощаться с гостем.

– А, знаете что, Александр Иванович, – произнёс он лукаво, – Я приглашаю Вас в баню. Не отказывайтесь! Такой бани Вы ещё ни у кого не видели. Настаиваю на том, чтоб Вы лично в этом убедились. К тому же в нашем с Вами нынешнем положении очищение – благое дело.

Сашка, не в силах сопротивляться, утвердительно кивнул.

Спустя час, разомлевшие от пара, они сидели на деревянной лавке, замотавшись в простыни. Румянцев зачерпнул ковшом из бочки ядрёного квасу с брусничным листом и подал Сашке:

– Знаете, финны после бани пьют пиво, но я, как истинный русский человек, предпочитаю хороший квас.

– Это верно, – кивнул Сашка, – Квас отменный.

Он вытер рот рукой и, наконец, не выдержал:

– Николай Петрович, нас здесь никто не слышит?

– Определённо, – утвердительно кивнул тот.

– Хочу поговорить с Вами об одном секретном деле. Мне нужен мудрый совет.

– Внимательно слушаю Вас, мой друг.

Сашка постарался передать подслушанный им разговор в доме Жеребцовой в полных подробностях.

После его рассказа Румянцев долго молчал, хмуря лоб, и, наконец, произнёс:

– Всё, что Вы сейчас рассказали, мой дорогой друг, очень интересно.

– Мне кажется, тут пахнет заговором, верно? – взволнованно спросил Сашка.

– Безусловно, – подтвердил тот.

– Николай Петрович, я в растерянности; что мне делать? Я должен кому-то сообщить об этом? Великому князю Александру Павловичу? Или кому-то из его доверенных лиц? Может, военному губернатору графу Палену?

Румянцев задумчиво потёр подбородок:

– Не зная всей сути, я бы советовал Вам никому об этом не говорить.

– Почему? – не понял Сашка.

– По двум причинам. Всё может оказаться слишком простым и банальным, и тогда Вы окажитесь в дураках. Или, напротив, всё может оказаться слишком серьёзным и тогда Вы, не зная всех обстоятельств, рискуете сказать об этом не тому человеку и лишиться головы! Вы рисковали уже сейчас, когда рассказали всё мне.

Сашка побледнел:

– Вы… тоже в заговорщиках?

– На Ваше счастье, нет. Но ведь мог бы! Понимаете?

Чернышёв судорожно сглотнул. Румянцев продолжал рассуждать:

– Во всей этой истории меня больше всего смущает присутствие английского посла. Нет, не в роли любовника мадам Жеребцовой, а в другой, пока не известной нам роли. Видите ли, какая неожиданная мысль пришла мне в голову; император нынче зол на союзников и стращает их намерением вступить в союз с Францией; после того, как Наполеон объявил себя первым консулом, там запахло монархией. Англии это явно не по душе. Боюсь, как бы Сент-Джеймский кабинет в лице Витворта не замышлял в ответ каких-то козней в адрес Павла.

– Самого императора?! – ахнул Сашка, – Ну и дела!

– Не торопитесь с выводами, молодой человек, – остудил его пыл князь, – Это всего лишь моё предположение. Учитывая Вашу молодость и чин, я бы дал Вам совет – не лезьте в это дело, если желаете сохранить жизнь. Это политика; она беспощадна к дилетантам.

Улица Вознесенская,

доходный дом купца К. Гейдемана

Алексей Охотников стал вторым в этой цепочке, кого Чернышёв посвятил в историю своего пребывания в доме Жеребцовой и во всю череду мыслей, посетивших его после разговора с Румянцевым.

История всколыхнула Алексея до глубины души, и друзья возбуждённо прошептались всю ночь, горячо обсуждая, стоит ли совать свой нос в это страшное дело?

Сашка, распираемый любопытством, рвался в бой и выдвигал самые невероятные планы по внедрению в клан заговорщиков с целью выведать у них все тайны. Лёшка, напротив, всячески пытался отговорить его от этой затеи, не желая пережить потерю ещё одного друга.

В ходе продолжительного горячего спора, Охотников всё-таки был вынужден сдаться и, скрепя сердце, поддержать Чернышёва «о-о-чень аккуратно» разведать масштаб заговора и истинные намерения заговорщиков. И в размышлениях теперь уже о том, как и под каким предлогом, Сашке вновь попасть в дом Жеребцовой, они задремали под утро.

Друзья и не подозревали, что Ольга Александровна сама отчаянно ищет встречи с Чернышёвым. Она отлично понимала, что заговор против императора без поддержки нового претендента на престол – не заговор, а балаган. Конечно, присутствие в их рядах влиятельных лиц, обеспечивает их проекту определённую долю успеха, но, если великий князь Александр Павлович откажется встать на их сторону, то, в случае разоблачения, их всех перевешают, как бешеных собак. А подобрать ключик к цесаревичу лучше всего было бы через его доверенных лиц. А самое доверенное лицо у Александра последнее время – это очевидно – адъютант Чернышёв.

Таким образом, этой ночью звёздный пасьянс сошёлся, удовлетворив желания обеих сторон. Рано утром в комнату на Вознесенской явился посыльный и вручил капитану-поручику Чернышёву розовый конверт, пахнущий парфюмом.

Сашка, протерев глаза после бессонной ночи, напрягая зрение в утренней полутьме, беспрестанно зевая, прочитал:

– «Любезнейший Александр Иванович. Скучая по Вашим милым моему сердцу глазам, горю желанием видеть Вас нынче у себя в доме на музыкальном вечере. Жду Вас в семь. Ольга.»

Спешно зажёг свечу и перечитал на два раза письмо. Растолкал Охотникова:

– Лёшка! Вот удача! Она сама меня зовёт! Сегодня!

20 марта 1800 года

Дом О. А. Жеребцовой

Гостиная была полна народу. Среди толпы светских барышень и офицеров, завсегдатаев столичных увеселительных собраний, Сашка распознал две значительные государственные фигуры: адмирала Осипа де Рибаса и вице-канцлера Никиту Петровича Панина. Разумеется, здесь был и Витворт. А вскоре пожаловал и граф Кутайсов, и сразу вокруг него начали виться английский посол и Панин, поочерёдно наливая тому вина и вовлекая в беседу.

Кутайсов, которого, в силу его незнатного происхождения, столичная аристократия не жаловала (чаще насмешничала), был весьма польщён проявленным вниманием. Поэтому охотно пил вместе с Паниным и изо всех сил поддерживал разговор.

Сашка подошёл ближе и, прислонившись к колонне, стал усиленно делать вид, что увлечён пением мадам Шевалье, а сам, растопырив уши, прислушивался к их разговору.

– Ах, как я Вас понимаю, Иван Павлович, – доверительно говорил Панин Кутайсову, – Любому отцу хочется, чтобы дети были счастливы и благополучны. Сына к хорошему чину пристроить, дочь – замуж отдать за богатого и влиятельного человека.

– Да хоть и не за богатого, – вздохнул Кутайсов, – Богатства нам своего хватает. Но, чтоб человек был уважаемым. Машенька-то у меня засиделась в девках, выбираючи.

Панин с Витвортом многозначительно переглянулись:

– Да, нынче всё так сложно, – сокрушённо подметил Панин, – Князья, что род вековыми ветвями исчисляют, уж больно кичатся; и та им невеста не по нраву, и эта не хороша. То ли дело те, кто своей преданностью титул заслужили, и собственным усердием свой фамильный герб заработали.

– Да-да! – всколыхнулся Кутайсов, бывший пленный турок, вышедший, благодаря Павлу, из цирюльников в графы, – Это Вы верно пометили, Никита Петрович!

– Таким людям надо вместе держаться. Они всегда друг друга поймут и в беде не оставят. Они – настоящая сила и опора государства.

– Вот, к примеру, Платон Зубов, – как бы невзначай, вмешался в разговор Витворт.

– А что Зубов? – не понял Кутайсов.

– Он ведь тоже титул заслужил перед государыней преданностью и усердием. А влиятельность и уважение этого человека до сих пор не утратили силы, хоть он и выслан из страны. Я так хорошо знаю Платона Александровича потому, что был близок с ним.

– Хоть и понятны взгляды императора на бывшего фаворита матушки, но, между нами, Зубовы – преданнейшие поданные! – поддержал Панин, – Обласканные государем, никогда не предадут руки, их кормящей. Верно, Иван Павлович? – обратился он к Кутайсову.

– Д-да, – заикнувшись, поддакнул тот.

– Платон Александрович в письме сообщил мне, что прискучило ему житьё за границей, – поведал Витворт, – С таким невероятным желанием бы вернулся на родину, женился на какой-нибудь девице с достойными родителями и жил бы, радея за Отечество.

– Да уж наслышаны все, как ему там за границей-то «прискучило»! – фыркнул в ответ на это Кутайсов, – Сначала Платон всюду возил за собою какую-то девицу, переодетую камердинером; потом в Теплице назойливо ухаживал за красавицей эмигранткой Ларош-Эймон; наконец приволокнулся за молоденькими принцессами Курляндскими, сразу за обеими! Потом якобы влюбился в старшую из них, Вильгельмину, а когда отец не согласился на брак, решил похитить её. То-то был скандал!

– Иван Павлович, – укоризненно заметил ему Панин, – Русский человек – широкая душа. Скучно на чужбине, вот и дурачится. А женился бы на хорошей девушке, пусть не молодой, и остепенился бы.

Кутайсов осёкся и призадумался. Кажется, зерно, зароненное собеседниками, упало—таки на благодатную почву. Спустя несколько минут глубокого размышления, бывший цирюльник растерянно проронил:

– Вы полагаете, господа, что моя Машенька могла бы составить партию такому человеку, как Платон Зубов?!

– А Вы спросите об этом Машеньку, – улыбнулся хитро Панин.

– Да, нешто Платон Александрович захочет? – забормотал Кутайсов в недоумении, – Ведь он же такой, с претензиями.

– Люди меняются, Иван Павлович, – намекнул Витворт.

А Панин, поняв, что Кутайсов на столько туповат, что намеками не обойдёшься, выдал напрямую:

– Да, Платон Александрович был бы счастлив! Вы с ним – одного поля ягоды. Вам и надлежит вместе держаться. А, уж если бы Вы, Иван Павлович, похлопотали о возвращении Платона в Петербург, так он бы не то, что жениться, ноги бы Вам целовал!

Сашка за колонной усмехнулся: обработали простака, как крестьянин брюкву!

Панин отвёл Кутайсова к столу, чтобы выпить за успех их предприятия и будущее семейное счастье девицы Марии Ивановны Кутайсовой.

К Витворту же подошёл де Рибас и поинтересовался:

– Рыбка проглотила наживку?

– Так точно.

– А во дворце сегодня был скандал, – сообщил де Рибас, потягивая вино из бокала.

– Что такое? – заинтересовался Витворт.

– Кто-то донёс императору, будто бы фельдмаршал Суворов во время командования войсками за границею, имел при себе генерала, коего называл дежурным, вопреки императорским установлениям и Высочайшему уставу. Вообразите, как был разгневан Павел!

– Да что Вы?! – лицо Витворта озарилось довольной улыбкой, – Полагаю, незаслуженная отставка героического Суворова вызовет волну возмущения в армии.

Осип де Рибас сморщил нос:

– Сомневаюсь. Командиры уже привыкли к безумным выходкам государя.

– Безумным?… – повторил англичанин, и лицо его застыло, озарившись какой-то не осознанной пока мыслью.

– Александр Иванович, Вы не скучаете? – это припорхала Ольга, игриво сверкая глазами, – Простите, что оставила Вас без внимания. Но теперь – я вся Ваша!

И она кокетливо прильнула к нему. Сашка опасливо огляделся по сторонам:

– На нас смотрят, Ольга Александровна…

– Давай ненадолго сбежим от них, а? – подмигнула она, – Или лучше оставайся у меня на ночь?

– Мадам, – это появился Витворт, – Разрешите ангажировать Вас на танец?

– Я сегодня танцую с капитаном-поручиком Чернышёвым! – капризно заявила она.

– Тогда позвольте Вас на два слова!

Жеребцова сдержанно улыбнулась Сашке и послушно пошла за Чарльзом.

Они встали у окна, и Виворт что-то долго и наставительно шептал ей на ухо. После Ольга вернулась к Чернышёву и сообщила:

– Увы, мой пылкий лев, сегодня наше свидание не состоится.

– Почему? – Сашка попытался изобразить разочарование.

– Потому, – она приложила пальчик к его губам, – Молчи. Значит, так надо. Я сама назначу встречу.

И, бросив ему загадочный полный томной страсти взгляд, поплыла по залу, расточая внимание другим гостям.

Улицы Петербурга

Когда за полночь гости стали расходиться, Сашка внутренним чутьём определил, что музыкальным вечером всё не окончится; раз Ольга дала ему сегодня отворот-поворот, значит, у неё встреча с кем-то поважнее. Интересно, с кем?

Чернышёв, выйдя на улицу, спрятался за фонарный столб и, провожая глазами гостей, попытался отследить, кто останется у Ольги?

Но, к его удивлению, ушли все; и Кутайсов, и де Рибас, и Панин, и даже Витворт. Сашка, недоумённо почесал в затылке: ради кого же тогда она его выставила? И вдруг хлопнул себя по лбу, вспомнив о существовании тайного хода. Чернышёв скачками переместился на набережную и затаился там. Раз ушли все, рассудил он, значит, кто-то должен вернуться!

Окна постепенно гасли. Но никто не стремился проникнуть в дом Жеребцовой. Сашка поёжился; становилось холодно.

И вдруг от дома отделилась чья-то тень и заспешила прочь. Оказывается, он всё-таки был в доме, и теперь тайным ходом спешит убраться восвояси! Разглядеть бы его поближе… Чернышёв вытянул шею.

Человек был среднего роста, в тулупе и меховой шапке, и напоминал деревенского крестьянина. При свете луны Сашка заметил у него густую клокастую бороду. Вот так личности посещают спальню мадам Жеребцовой! Неужели такая изысканная дама, как она, позволяет себе таких «кавалеров»?! Впрочем, должно быть, это посыльный!

Мужичок тем временем осторожно огляделся по сторонам и спешно драпанул за угол. Сашка бросился следом. Выбежав на угол Сенатской площади, Чернышёв, чтоб не выдать себя, начал прятаться в тени домов и деревьев. Преследуемый вёл себя так же – усердно приседал, прижимался к стенам домов, казалось, боялся собственной тени.

Короткими перебежками они плутали по улицам Петербурга до тех пор, пока мужичок не взбежал на высокое крыльцо какого-то каменного дома. Оглянувшись предусмотрительно, он постучал в дверь. Ему быстро открыли и впустили безоговорочно; видимо ждали или знали в лицо.

Сашка внимательно оглядел дом и, запомнив место расположения, понял, что дальнейшая слежка бесполезна. Поправив шляпу, он поспешил домой.

доходный дом купца Гейдемана

Лёшка Охотников, выслушав друга обо всех подробностях проведённого вечера, поморщил лоб:

– Страшная подбирается компания: вице-канцлер, английский посол и адмирал. Опиши-ка подробнее дом, в котором исчез посыльный.

– Большой, каменный. На углу Невского и Большой Морской.

– Кажется, я понял, что за место. Это доходный дом Перетца, – кивнул Лёшка, – А знаешь, кто там живёт?… Военный губернатор фон дер Пален.

Чернышёв присвистнул.

– Да, – подтвердил Охотников, – Это тебе не де Рибас и даже не Витворт. Тут в руках все сведения по обстановке в городе! Помнишь, ты рассказывал, как по пьяни орал на улице: «Долой императора! Спасём Отечество»? Думаешь, почему тебя до сих пор не арестовали? А почему до сих пор не прикрыли подозрительные музыкальные вечера в доме Жеребцовой? Потому что Павел об этих фактах просто ничего не знает! Понимаешь? Военный губернатор, по всей видимости, фильтрует доклады государю так, как ему самому нужно. Пален – это самое надёжное прикрытие для заговорщиков. Это их главный козырь!

Друзья помолчали, «переваривая» эту догадку. И Алексей прошептал:

– Чернышёв, тебе ещё не страшно?

Большая Морская улица,

доходный дом А. Перетца

Военный губернатор Петербурга граф Пётр Алексеевич фон дер Пален, сидя у камина, сосредоточенно читал исписанный витиеватым почерком лист. Прочтя последнюю строчку, он хладнокровно отправил бумагу в камин и внимательно проследил, чтоб та сгорела дотла.

Потянул шнурок тяжёлого кожаного кошелька, лежащего перед ним на столе; вытянул двумя пальцами золотую английскую монету, покрутил в руках и бросил обратно. Неторопливо поднялся. С помощью тайного рычага открыл в секретере потайной ящичек, куда надёжно спрятал кошелёк. Затем вернулся в кресло, вытащил из камина тлеющий кусок дерева, раскурил трубку и погрузился в размышления.

Несмотря на привилегированность своего нынешнего положения, фон дер Пален не чувствовал уверенности в завтрашнем дне; всё решает взбалмошный нрав императора! Сегодня ты с золотыми погонами, а завтра – чьё-то одно неосторожное слово – и ты уже шагаешь босой по болотистой дороге с деревянной колодой на шее. Да и Курляндское губернаторство он не забыл. Все четыре года Пален вынашивал идею мести. И искал, чьими бы руками осуществить эту месть?

А тут такое везение: Павел наступил на хвост «английской гидре»! И интересы Палена внезапно совпали с интересами Сент-Джеймского кабинета! Под самым носом у Павла военный губернатор Санкт-Петербурга незримо руководит заговором, подбирает нужных людей и сводит их друг с другом. Английские золотые монеты сыплются на него дождём. Как паук, плетёт он свою паутину, медленно, не торопливо, вплетая в неё человеческие жизни, растягивая сеть всё шире и подбираясь к жертве всё ближе…

Англичане любят говорить про себя, что Англия во все времена проигрывала все сражения, кроме последнего. Как раз сейчас и наступает момент «последнего сражения». Англия будет готова пойти на всё, чтобы постараться сохранить мир с Россией. И, если основная помеха ей в этом – российский император, то она не видит причины, чтобы не устранить её, как любую другую из помех.

В письме, что догорало в камине, Витворт предлагал план, согласно которому надлежит арестовать Павла и заставить его отречься от престола в пользу его старшего сына Александра. Условием ареста должно послужить тяжёлое состояние здоровья императора, а именно, безумие.

Граф Пален усмехнулся; никакой фантазии у этих англичан! Идея о безумном монархе, вместо которого правит регент, была оправдана их собственным опытом; нынешний король Великобритании Георг III был душевнобольным и содержался в Вифлеемской психиатрической больнице, известной как Бедлам. А страной фактически управлял его сын. И это был не единичный случай регентства в Европе на тот момент; в Дании с 1784 года в царствование короля Христиана VII (признанного безумным) тоже правил регент.

Пален выпустил в потолок кольца дыма. Объявить Павла сумасшедшим не составит большого труда; уж слишком он накуролесил за короткое время правления и начудил. И, если Сент-Джеймский кабинет готов субсидировать эту линию, то, пожалуйста, Пален готов её поддержать! Хотя знает, что Россия – совершенно отличное от других государство, и европейские штампы, предлагаемые тупыми английскими лордами, здесь не пройдут. Павел ни за что добровольно не отдаст власть сыну, в каком бы безумии его не обвинили!

Губернатор принимал английские талеры, и предпочитал иметь свой взгляд на решение данной проблемы, но пока держал его в секрете от всех.

1800 год март-апрель

Санкт-Петербург

В конце марта в Петербург вернулся великий князь Константин Павлович, а точнее, был доставлен в карете адъютантами в бессознательном состоянии от алкогольного опьянения.

Возвратившись из Дубровиц со злополучной свадьбы Варвары Николаевны в Тверскую гостиницу, цесаревич неделю беспробудно пил у себя в номере, круша посуду и мебель. Ситуация адъютантам уже была знакома, и они действовали по налаженной схеме; дождались когда Константин свалится с ног, спеленали его в простыни, как ребёнка, и погрузили в карету. По дороге в столицу цесаревич ругался, плакал, приказывал останавливаться в каждом придорожном кабаке, где вновь напивался и падал без сил.

У себя дома в Стрельне, оклемавшись, Константин Павлович во всех своих бедах обвинил жену Анну Фёдоровну и избил её так, что та со слезами бросилась в ноги к свекрови с отчаянной просьбой о разводе с опостылевшим ей супругом!

Императрица в разводе отказала категорично. Но сжалилась над снохой и, дабы не выносить сор из избы, отправила Анну в Царское село, чтоб бедняжка смогла пожить там отдельно от мужа, и в стороне от любопытных глаз залечить синяки и кровоподтёки.

Константин же имел неприятный разговор с отцом. В результате устроенной сыну хорошенькой взбучки, Павел официально приставил к нему двух конвоиров-соглядатаев, которые обязаны были удерживать великого князя от принятия алкоголя.

А, чтоб цесаревич не маялся дурью, император загрузил его работой, заставив ежедневно инспектировать полки и докладывать об исполнении ему лично.

Зимний дворец

Павла не покидало чувство тревоги. Всё идёт наперекосяк! Кругом одни разгильдяи и предатели! Сыновья – оболтусы; от них никакой поддержки в делах. Один себе на уме; не знаешь, что от него ждать? Другой – пьяница и дебошир!

Союзники кинули его в войне, ободрав, как липку! А англичане, самым наглым образом заняли остров Мальту, который он считал участком Российской империи. И этого оскорбительного выпада он им ни за что не простит!

В армии бардак! Фельдмаршал Суворов, которому он безгранично доверял, оказывается за его спиной вершил противоуставные делишки. В гневе подписав приказ об отставке Суворова, Павел теперь ежедневно на Совете замечал на себе косые взгляды генералов. Все, все его ненавидят…

С угрюмым лицом Павел метался по покоям, как загнанный в клетку дикий зверь. К нему осторожно вошёл Растопчин. Он протянул распечатанный конверт и взволнованно прошептал:

– Перехваченная депеша Витворта английскому правительству.

Павел нервно выхватил листок и пробежал его глазами. Среди строк, в которых посол описывал события при Российском императорском дворе, в глаза ему бросилась фраза «… император буквально не в своём уме». Павел сразу раскусил далеко идущий замысел этого намёка и побагровел от возмущения. Вот, значит, как?!

– Ах, это я не в своём уме?! – воскликнул он, в ярости брызжа слюной, и комкая в руке бумагу, – Ну, я им устрою! Я им покажу, кто не в своём уме! Они у меня ещё попляшут. А этого лондонского щелкача немедленно вон страны! Выслать к чёртовой матери! Сегодня же! Сейчас же!

Конечно, «сегодня же» Витворт не уехал из России; он подчинялся, прежде всего, своему королю и обязан был дождаться письменного отзыва на родину от Сент-Джеймского кабинета, куда Павел незамедлительно направил гневное письмо с требованием отозвать нынешнего посла домой, в Великобританию и не присылать взамен НИКОГО! От такого резкого заявления в Лондоне все напряглись.

Чарльз Витворт в Петербурге мгновенно впал в немилость; по распоряжению Павла ему было отказано в посещении Зимнего дворца, а так же в нанесении частных визитов в дома столичной русской аристократии. От Витворта в Петербурге все шарахнулись, как от чумы, боясь быть замеченными в связи с врагом императора.

Единственное место в Петербурге, где опальный английский посол мог найти себе приют, теперь был дом на Английской набережной беззаветно преданной ему Оленьки Жеребцовой.

дом О. А. Жеребцовой

Ольга лежала на груди у Витворта с опустошённым взглядом:

– Что же теперь будет, Шерли?

– Мне придётся уехать из России.

– А как же я?! – глаза её стали прозрачными от слёз, – Что я буду делать здесь без тебя? Как я буду жить? Возьми меня с собой!

Витворт напрягся; вот ещё новости!

– Я не могу, – начал он и тут же поправился, – Я не могу так рисковать тобой, любимая. Павел подозревает во мне заговорщика, поэтому мы не можем поехать вместе, ты сразу попадёшь под подозрение. И тебе будет отказано в выезде.

Ольга доверчиво внимала ему, глотая слёзы:

– Хорошо, я выеду позже; допустим, через неделю, чтобы не вызывать подозрений.

Витворт сдержано поджал губы; легко влюбить в себя женщину, но трудно потом от неё избавиться:

– Милая, я тронут твоей преданностью, тем, что ты не хочешь оставить меня в трудную минуту.

– Но ведь я люблю тебя! – искренне призналась она.

– Значит, ты готова пойти со мной до конца?

– Конечно! – отчаянно кивнула Ольга, – Я с тобой до конца.

– Но для нашего дела очень важно, чтобы ты пока оставалась в Петербурге.

– Нет! Я не останусь тут одна, без тебя!

– Оленька, счастье моё! Пойми, сейчас очень важно заручиться поддержкой великого князя Александра. И вся надежда только на тебя и этого адъютанта, которого ты начала приручать. Надо довести дело до конца.

– Но Шерли! – Ольга закрыла ладонями лицо, – Мне сейчас совсем не до игры в любовь с этим мальчиком. Неужели ты не понимаешь? Я не хочу. Избавь меня от этого.

– Чем быстрее ты это сделаешь, тем скорее сможешь уехать из России, – безжалостно заявил Чарльз, – И мы будем вместе.

– Это правда? – прошептала она с тайной надеждой.

– Ну, конечно, – улыбнулся он натренированной дипломатичной улыбкой.

Этим же вечером Сашка был приглашён в дом к Жеребцовой. Он явился к назначенному времени и обнаружил, к своему удивлению, что оказался единственным гостем Ольги Александровны.

Хозяйка вышла к нему в лиловом пеньюаре с чёрными кружевами. Белокуро-пепельные волосы лежали волной по плечам. Ольга была хороша и соблазнительна, только глаза её абсолютно не соответствовали образу и выражали тоску и безучастие.

Она тут же потянула Чернышёва в спальню. Там, упав на шёлковые простыни, оба тщательно и бездарно пытались разыграть сцену страсти. Но нынче кавалер был трезв, а дама – удручена мыслями о другом. Неумолимо чувствуя взаимную фальшь, каждый преследовал корыстную цель и не желал отступать. Сашка остановился первым:

– Довольно! – он оттолкнул от себя Ольгу и вытер губы, – Может, к чёрту эту игру; поговорим начистоту?

– Что? – не поняла она, – Я, что тебе разонравилась?

– Начнём с того, что ты мне никогда и не нравилась.

Она чуть не задохнулась от оскорбления. Но Сашка добавил:

– Ладно, не кочепыжься; я ведь тоже тебе не нравлюсь. Просто тебе что-то нужно от меня. Выкладывай.

Ольга в ужасе поняла, что провалила задание! О, господи! Витворт её не простит! Теперь она потеряет его навсегда. Она, от страха, лишилась дара речи. Губы её задрожали.

– Эй, ты чего? – Сашка примирительно обнял её за плечи, – Расстроилась?

Ольга разревелась.

– Ну, не плачь. Я никому не скажу, – он жалостливо погладил её по спине, – Слушай, если для тебя это так важно, давай будем считать, что ты меня соблазнила. И переходи теперь к этой… своей второй части спектакля, а?

Жеребцова обиженным жестом отстранилась. Уселась на край кровати, запахнувшись в халат. И с отрешённым видом уставилась в одну точку.

Чернышёв настойчиво сел к ней поближе:

– Кажется, я понимаю, что с тобой. Император высылает Витворта из Петербурга.

– Что ты понимаешь? – горько бросила она ему через плечо.

Весь её вид сделался понурым и как-то неожиданно постаревшим. Наконец, Ольга тяжело выдохнула, грубо вытерла ладонями слёзы и произнесла:

– Господи, как же я его ненавижу!

– Кого?

Но она будто не услышала его и продолжала говорить сама с собой:

– Я хотела всего лишь обычного женского счастья! Чтоб у меня был дом, семья, любимый человек рядом. Но ему непременно нужно было разрушить всё! Дом отобрать. Семью разбросать по разным городам. Унизить меня. Но и этого мало! Теперь он хочет отнять у меня единственного любимого человека. И я бьюсь, бьюсь из последних сил, как муха о стекло. Что со мной происходит? Я живу какой-то чужой жизнью. В моём доме собираются чужие мне люди. В моей постели – чужие мужчины. Во что я превратилась?! Господи, до чего же я устала.

– Я могу чем-то тебе помочь? – осведомился Сашка, проникшись сочувствием.

Она рассеяно оглядела его с ног до головы, и устало поинтересовалась:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать два.

Она грустно улыбнулась:

– Как же наивна и счастлива я была в двадцать два года. Мир казался цветущим садом, – Ольга осеклась и вдруг заявила, – Вот что. Одевайся и уходи!

– Почему? – растерялся он.

– Тебе не зачем здесь находиться, – она бросила в него камзол и рубашку, – Уходи. И не приходи сюда больше. Я не хочу тебя впутывать в эти дела. Ты ещё слишком молод. У тебя вся жизнь впереди. Ну, иди же!

Она всучила Сашке его одежду и силой вытолкнула в потайной ход за зеркалом.

1800 год апрель

Зимний дворец

Маленькая принцесса Мария последнее время сделалась невероятно раздражительной и капризной. Она часто, без видимой причины, вдруг начинала громко плакать. Просыпалась среди ночи, поднимая с постели всех своим криком.

С трудом успокоившись, малышка становилась вялой и отказывалась играть. Елизавета, однажды обнимая дочурку, неожиданно обнаружила на затылке ребёнка шишку, и не на шутку испугалась.

Все няньки были выстроены в ряд и подверглись жёсткому допросу – каким образом у маленькой принцессы на голове образовалась шишка? Кто не доглядел?! Никто не признался. Елизавета была в отчаянии. Она сама недоумевала, как могло такое произойти; ведь она практически ни на минуту не оставляла дочь без внимания!

В комнату Марии были собраны лучшие врачи. Они принялись «колдовать» над крохотной пациенткой. Каждый предпринимал какие-то способы ликвидировать нарост. Это были и примочки, и компрессы, и мази с настоями на травах. Но шишка не уменьшалась, а девочка продолжала надрываться от плача.

Елизавета сходила с ума от расстройства. Она почти не спала и от переутомления однажды упала в обморок во время семейного завтрака в присутствии императора.

Павел, узнав от сына, в чём дело, заволновался и распорядился вызвать из Павловска лучших врачей из штата императрицы Марии Фёдоровны, у которой, как матери десятерых детей, этого «добра» было предостаточное количество.

После проведённого коллегиального осмотра принцессы Марии, главный светила докторского состава сообщил императору, с глазу на глаз, печальный факт, что, скорее всего, у малышки воспаление мозга. И сделать что-либо в этой ситуации уже невозможно. Сколько ей отведено прожить, зависит только от Господа-Бога.

Павел был огорчён и озадачен. Он видел, с каким трепетом невестка относилась к своему ненаглядному чаду, что у него язык не поворачивался сказать ей страшную правду.

Терзаясь в сомнениях, он вызвал к себе Александра, посвятив его в этот тяжёлый и печальный секрет. И обоюдно они решили, что Елизавете лучше ничего об этом не знать.

1800 год апрель-май

Санкт-Петербург

Ещё только два месяца назад Суворову в столице готовился настоящий триумф. Распоряжением императора для него были отведены комнаты в Зимнем дворце. У Нарвы его должны били ожидать придворные кареты. Войска предполагалось выстроить шпалерами по обеим сторонам Петербурга и далеко за заставу; им надлежало встречать генералиссимуса барабанным боем и криками «ура!» при пушечной пальбе и колокольном звоне. А вечером в честь победителя должна была сверкать огнями иллюминация.

Но к апрелю, когда Суворов приближался к Петербургу, уже все приготовления к торжественной встрече были отменены.

Находясь в Польше, Суворов, в силу преклонных лет и пережитых походов, заболел и слёг. Лёжа в постели, он бормотал: «Стар я стал; поеду в Петербург, увижу государя, – и потом умирать, в деревню».

К весне он стал понемногу поправляться. Но письмо императора Павла с гневными обвинениями в его адрес, полученное 20 марта, нанесло полководцу смертельный удар. Болезнь Суворова возобновилась сильнее прежнего. В литовской деревушке, близ Вильно, в бедной крестьянской хате знаменитый полководец лежал на простой лавке, покрытый полотном. Убитый духом, он молился и стонал: «Боже, за что страдаю?! Зачем не умер я в Италии!»

В Петербург его везли лёжа в карете. Он часто впадал в забытьё и бредил.

Оклеветанный злоумышленниками великий фельдмаршал, герой Итальянского и Швейцарского походов 21 апреля 1800 года никем не замеченный, проник в столицу Отечества; в закрытой карете, больной, медленно проехал он по пустынным улицам Петербурга до Коломны и остановился в доме Хвостова, на Крюковом канале. Присланный туда вскоре от государя генерал оставил записку, в которой было сказано, что генералиссимусу «НЕ приказано являться во дворец»…

Прибыв на родину, Суворов прожил всего две недели. 6 мая 1800 года, в день Иова Многострадального, во втором часу дня, он испустил дух.

Скорбь была всеобщая и глубокая, однако официально в столице она никак не выражалась; газета «Петербургские Ведомости» не обмолвились ни единым словом, в ней не было даже простого извещения о кончине Александра Васильевича, ни о его похоронах, которые были назначены на 11 мая.

Похоронили великого полководца скромно в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры; с левой стороны, у окна там лежит плита с надписью всего из трёх слов золотыми буквами: «Здесь лежит Суворов».

1800 год май

Санкт-Петербург

Сашка, дисквалифицированный Ольгой из числа заговорщиков, не унимался. Её запрет и желание спасти его молодую жизнь, лишь возбудили в нём ещё больший интерес к этому загадочному делу.

Он, пытаясь заслужить вновь внимание и доверие Ольги, старался, как можно чаще попадаться ей на глаза. Начал посещать балы и музыкальные вечера, где появлялась Ольга Александровна. Атаковал даму настойчивыми желаниями уделить ему время и поговорить ещё раз. Но тщетно.

Тем временем в столицу вернулся Платон Зубов. Любезно принятый императором, он выражал образец покорности и благоговения перед Павлом. Как от него и ждали, в скором времени посватался к дочери Ивана Кутайсова.

Павел был удовлетворён поведением помилованного фаворита. Кутайсовы потирали ладони. Невеста была вне себя от счастья! Первый красавец, вновь приближенный к императорскому трону, Платон был для неё несбыточной мечтой. Подружки Машеньки завистливо вздыхали в сторону; и как могло так сказочно повезти этой угловатой и некрасивой девице, на которую прежде никто и смотреть-то не хотел? А теперь ей ещё, как крестнице императора, отвалят богатые подарки на свадьбу!

Впрочем, со свадьбой Платон пока не спешил. Он оттягивал «приятное» событие, ссылаясь на то, что ему надобно осмотреться и обжиться вновь в столице. И, якобы, совестно гулять свадьбу на деньги государя и будущего тестя; нужно хоть сколько-нибудь обзавестись своим капиталом. Такие «благородные стремления» вызывали у Кутайсова и императора уважение и доверие Платону. А, вместе с ним, постепенно вновь расцветало доверие и ко всем остальным членам семейства Зубовых.

Платон отлично понимал, что семья – это сила, и, обретя симпатию императора, как и в прежние времена, стал стягивать к трону братьев и сестру. Очень скоро его стараниями было разрешено вернуться из деревни старшему Зубову – Николаю. Младший, Валериан, хоть и был увечен (он потерял ногу на войне), начал вновь появляться в свете. Ольге стало позволено блистать на дворцовых балах.

Вице-канцлер Никита Петрович Панин удовлетворённо потирал руки – Ольгина идея о возвращении Платона удалась гениально. Могущественный Зубов ещё не был забыт в Петербурге; он живо возобновил старые связи, собрал вокруг себя преданных ему людей. И, таким образом, количество соучастников неуклонно росло.

Вот только сама Ольга совершенно сникла и была одержима только одной идеей – уехать к Чарльзу за границу. Она ежедневно писала ему письма, в которых вначале подробно докладывала о событиях в столице и о проделанных делах в приближении к намеченной цели, а затем – о своей безграничной любви и очередной просьбе позволить ей приехать к нему в Англию.

Но Витворт всячески этому препятствовал, и бедное сердце Ольги разрывалось на части.

20 мая 1800 года

доходный дом купца Гейдемана

После бала в Зимнем дворце в честь двенадцатилетия юной великой княжны Екатерины Павловны, Чернышёв делился с Охотниковым очередной неудачной попыткой сблизиться с Ольгой.

– Оставь ты в покое мадам Жеребцову, – заметил ему Алексей, – Её скоро будет тошнить от одного твоего присутствия!

– А что мне делать?

– Брось эту затею!

– Не могу! Я хочу знать, почему они вначале были заинтересованы во мне, а потом вдруг у них отпала такая надобность? А если Александру Павловичу угрожает опасность? Я всё-таки его адъютант, и обязан его защищать.

Лёшка вздохнул:

– Раз уж тебе так неймётся, господин адъютант, то найди другой способ; хватит долбиться в закрытые двери! В конце концов, есть другие известные тебе люди из числа заговорщиков. Например, попробуй втереться в доверие к вице-канцлеру Панину или выпей в доверительной обстановке с де Рибасом. Или последи за домом военного губернатора Палена, куда бегал посыльный.

– Посыльный! Точно! – озарился Сашка, – Лёшка, ты молодчина! Это мысль.

– Что именно? – не понял тот.

– Самый уязвимый в этой цепочке – это посыльный. Какой-то простой мужик, который таскает донесения за определённую монету. Если его поймать и предложить ему больше денег, то он всё расскажет.

– А, если у тебя не хватит денег, чтоб дать ему больше? – усомнился Лёшка.

– Тогда дать ему в морду! Расскажет, как миленький!

Тот же вечер

Английская набережная

Сашка в тот же вечер занял позицию на набережной, возле дома мадам Жеребцовой. Конечно, надежды на то, что именно сегодня Ольга отправит посыльного куда-нибудь с донесением, было мало. Но Сашка запасся терпением; не сегодня, так завтра, а не завтра, так в другой день, но он всё равно осуществит задуманное.

Решительная настойчивость его была вознаграждена; спустя час ожидания, со стороны дома послышался шорох – мужичок с клокастой бородой выбрался через потайную дверь и заспешил прочь. Сегодня ночь была тёплой, и на посыльном, вместо тулупа, был кафтан, а на голове – суконная шапка.

Сашка крадучись пошёл следом. Мужик привычно завернул за угол и помчался по краю Сенатской площади. Чернышёв припустил за ним, старательно прячась за деревьями.

Впереди замаячили насыпи стройки Исаакиевского собора. Удачнее места, пожалуй, не будет, подумал Чернышёв и прибавил ходу. Огибая кучи песка и камня, мужичок сбавил ход и замешкался. Тут-то на него и набросился, точно коршун, его преследователь!

Сбив мужика с ног, Сашка ловко опрокинул его на землю и уселся верхом, грубо припечатав незнакомца к земле. Тот отчаянно забарахтался, пыхтя и размахивая руками. Чернышёв навалился на него всем телом и угрожающе прорычал:

– Брось рыпаться, а то придушу, как гниду! Понял?!

– Ай-ай!.. Больно же! Дурак! – вдруг взвизгнул тот женским голосом.

Сашка обалдел и разжал пальцы. Из-под слетевшей суконной шапки рассыпались белокурые длинные волосы, борода сбилась за ухо. Чернышёв опешл:

– Ольга…

– Спятил, Чернышёв?! Пусти! Ты же мне сейчас руку сломаешь!

– Прости, – растерялся Сашка, слезая с Ольги и помогая ей подняться.

– Ты что за мной следил?!

– Да…

– Вот ты неугомонный! – и вдруг испуганно отшатнулась, – Постой, а может ты – агент Тайной экспедиции?!

– Да нет же, – успокоил её Сашка и заботливо отряхнул комья земли с её кафтана.

– Тогда зачем ты меня преследуешь?

Чернышёв задумался; не промахнуться бы и сказать что-то правильное:

– Помнишь, ты говорила о том, что жутко ненавидишь одного человека, из-за которого разрушено всё в твоей жизни?

– Мало ли что я говорила?

– Так вот, у меня тоже есть ни мало причин его ненавидеть! – сообщил Сашка, – И я думаю, что огромное желание отомстить, могло бы нас сблизить. Я хочу его наказать.

Жеребцова долго раздумывала. Наконец, тихо произнесла:

– Ты это точно для себя решил?

– Да. Окончательно.

– Хорошо. Приходи ко мне завтра к обеду. А сейчас ступай домой. И никому ни слова о том, что видел.

– Давай, я провожу тебя, – вызвался Сашка, – Всё-таки на улице ночь и не безопасно.

Она улыбнулась:

– Самой опасной, пожалуй, была встреча с тобой! Нет уж! Дальше я пойду одна.

доходный дом купца Гейдемана

– Лёшка! Лёшка, у меня получилось! – кричал Сашка, вернувшись домой за полночь и, весело хлопая по плечу сонного Охотникова, – Ольга позвала меня завтра к себе!

– Сумасшедший, – буркнул сквозь сон Лёшка, – Не понимаю, чему ты радуешься?

– Скоро я всё узнаю!

– Поверь мне, не всякое знание – благо; на свете есть вещи, о которых было бы лучше никогда не знать, – нравоучительно проворчал Алексей, отворачиваясь к стене.

дом О. А. Жеребцовой

Ольга встретила Чернышёва сдержанно. Без лишних слов она официальным жестом пригласила его пройти в гостиную. Там в кресле сидел вице-канцлер Панин и за чашечкой кофе просматривал «Петербургские Ведомости».

Ольга пропустила вперёд Сашку и рекомендовала:

– Капитан-поручик Александр Иванович Чернышёв, – и на этом удалилась, прикрыв за собою плотно двери и оставив мужчин наедине.

– Здравствуйте, Александр Иванович, – доброжелательно поприветствовал его Панин и снова уткнулся в газету.

– Здравствуйте, Никита Петрович, – ответил Сашка и опустился в кресло напротив, принялся ждать дальнейшего разворота событий.

Вице-канцлер, однако, никуда не спешил. Тщательно пролистав газету, он не торопливо отхлебнул кофе и вдруг осведомился:

– Может, кофейку?

– Благодарю, – кивнул Чернышёв, – Не утруждайтесь, я сам.

И он налил себе из кофейника в чашку ароматный горячий кофе. Панин тем временем свернул газету и поинтересовался:

– Читали?

– Нет ещё.

– На первой полосе главная новость: «Рокировка послов. Взамен высланного из России английского посла Витворта до сих пор государи обеих стран не пришли к согласованию новой кандидатуры. Более того, Семён Воронцов, находящийся послом при Сент-Джеймском кабинете, был отозван государем назад в Россию. Все переговоры Англии с Россией теперь осуществляются через поверенных в делах», – Панин с любопытством взглянул на Чернышёва, – Что Вы думаете по этому поводу?

Сашка, озадачившись, напряг лоб. Прежде, чем ответить, он сперва отпил кофе и затем настороженно предположил:

– По-моему, это намёк на нежелание России более видеть Англию в союзниках.

– По-моему, тоже, – согласился Никита Петрович со скептической улыбкой и выжидающе уставился на Сашку, наблюдая его мучительный мыслительный процесс.

Чернышёву стало немного не по себе; Панин, вероятно, ждёт от него каких-то рассуждений. Но в делах внешней политики он совершенно не силён, чтобы обсуждать их, да ещё с самим вице-канцлером. Чтобы уйти от неясного разговора, Сашка вновь уткнулся носом в чашку с кофе.

Видя, что собеседник не собирается продолжать обсуждение затронутой темы, Панин развернул газету и продолжил просвещение:

– А вот ещё новость: «Второго мая за резкие слова в адрес ордена Святой Анны штабс-капитан Кирпичников по приказу императора получил одну тысячу палок», – прочитал он и заинтересованно прищурил глаз, – А что Вы на это скажете?

Сашка поднял на него тяжёлый взгляд и выдал что думал:

– Скажу, что это самодурство и произвол, переходящий всякие границы.

Панин деловито скрестил руки на груди и хитро полюбопытствовал:

– Не боитесь говорить при мне подобные вещи?

– Нет, – спокойно ответил Чернышёв.

– Напрасно, – лицо его тронула надменная усмешка, – Что, если нынче же вечером на докладе у государя я сообщу о Вашем мнении по поводу Его высочайших приказов?

Сашка, не зная как себя вести в ответ на такое заявление, поставил чашку на стол. И вдруг разозлился:

– Ваше право, – поднялся он из кресла, – Да, я считаю, что тысяча палок в ответ на пренебрежительное отношение к металлической бляшке только потому, что это бляшка ассоциируется с именем фаворитки, это выходка не достойная человека, управляющего великой державой! Впрочем, если Вы думаете иначе, я Вас не осуждаю. Просто, когда я шёл сюда, я рассчитывал, что иду на встречу с единомышленником. Но теперь вижу, что ошибся! Прощайте!

Чернышёв щёлкнул каблуками и двинулся в направлении двери.

– Стойте, – прозвучал уверенный голос Никиты Петровича ему в спину.

доходный дом купца Гейдемана

Вернувшись со службы, Алексей застал Сашку удручённо сидящим за столом.

– Ты чего? – удивился Охотников, – Встреча опять не состоялась?

– Состоялась.

– А чего ж тогда кислый?

Сашка тяжело вздохнул, побарабанил пальцами по крышке стола и сообщил:

– Ты был прав. На свете есть вещи, о которых лучше было бы не знать.

Лешка скинул плащ и заинтересованно уселся рядом:

– Рассказывай!

– Они хотят свергнуть императора, – выпалил Чернышёв.

Охотников побледнел, вскочил со стула и первым делом бросился к двери – проверить, не слышал ли Копылов? Но денщик, слава богу, был занят чисткой сапог. Алексей схватил Сашку за рукав и утащил в соседнюю комнату, плотно притворив за собою двери. Там он усадил друга на кровать и гневным шёпотом принялся его отчитывать:

– Чёрт! А ведь я тебя предупреждал! Я так и знал, что ты со своим любопытным носом вляпаешься в какую-нибудь отвратительную историю!

– Ты называешь это «отвратительной историей»? – саркастично заметил Сашка.

– Ты прав, это называется гораздо хуже!

– Это называется «дворцовый переворот», – подсказал Чернышёв.

– Тише ты!!!

Друзья умолкли. Немного успокоившись, Алексей осторожно поинтересовался:

– С кем ты говорил?

– С вице-канцлером Паниным.

– И что, он так вот взял и раскрыл перед тобой все их секретные замыслы?!

– Конечно, нет. Он говорил недомолвками и достаточно витиевато, – признался Сашка, – Но я уловил, что чёткого плана у них пока нет. Есть задумка – заставить Павла отречься от престола в пользу старшего сына Александра. Вот для этого им и нужен в соратники Александр Павлович. А подобраться к нему они намерены через меня!

– И в чём будет заключаться твоя миссия?

– Я должен обсуждать с цесаревичем жестокие и нелепые поступки и приказы императора и подводить его к мысли, что царь – безумен и не способен управлять страной. И что России нужен новый император, молодой и разумный. А, когда Александр будет до верха нафарширован этими мыслями, какой-нибудь высоко поставленный человек из числа заговорщиков обратится к нему с предложением принять на себя правление и корону Российской империи.

– А император? – прошептал Алексей, – Что будет с ним?

– Не знаю, – пожал плечами Сашка, – Я понял, что они рассчитывают посадить его под арест.

– Ага! – язвительно кивнул Охотников, – Были у нас в истории уже примеры ареста императоров, которые затем плавно переходили в убийства. Живой бывший император – это слишком тяжёлая обуза для правящего государя.

– Ты о ком сейчас говоришь? – испуганно спросил Сашка, – Какие примеры?

– А ты не догадываешься? – поддел его друг, – Об императоре Петре Фёдоровиче, например. Или об Иоанне Антоновиче. Причём заметь; оба в своё время, свергнутые с престола, сидели под арестом тихо и ни на что не претендовали. А конец всё равно один! Разница лишь в сроках. Одного убили через неделю, другого – много лет спустя. Но заметь, один из них был слабовольный пьяница, а другой – младенец. А Павел Петрович крепок здоровьем и возрастом ни мал. Слушай, неужели ты наивно полагаешь, что он даст себя покорно арестовать и сам отречётся от престола?

– Лёшка. Ты, что хочешь сказать? Что затевается убийство?!

– Да ничего я не хочу сказать!!! – взорвался Охотников, – Я понятия не имею о том, что там на самом деле затевается! И не знаю, чем всё это кончится! Возможно, завтра о заговоре станет известно императору, и всю вашу шайку арестуют и вышлют в Сибирь! Вот за каким лешим ты влез-таки в это дело?! Что ты теперь собираешься делать?!

– Я, – Сашка попытался унять дрожь в голосе, – Я, пожалуй, расскажу обо всём Александру Павловичу.

– Вот ты молодец! – поддел его Алексей, – Правильно; свали всё с больной головы на здоровую!

– Лёшка, а что бы сделал ты на моём месте?

– Скажу честно, ни за что на свете я бы не хотел сейчас быть на твоём месте.

Особняк Н. П. Румянцева

Терзаемый мыслями о заговоре, Сашка решил вновь обратиться за советом к Николаю Петровичу Румянцеву; более в своём окружении он не видел авторитетных мужей. К тому же, помня наставление Румянцева о том, что крайне опасно бездумно посвящать в тайные дела кого попало, Чернышёв утвердился в собственном решении и поехал на Галёрную улицу.

Слуга впустил его во двор.

– Я к Николаю Петровичу, – уточнил Сашка.

– Хозяина нет. Анастасия Генриховна дома, – сообщил дворецкий.

Сашка удручённо закусил губу:

– Досадно. А как скоро он вернётся?

– Не могу знать. Видите ли, Николай Петрович изволили уехать…, – но не успел договорить.

– Фрол, у нас гости? – радостно прозвучал рядом голос Анастасии.

Она появилась со стороны манежа; лёгкая и стройная, затянутая в чёрный бархатный костюм для верховой езды. И, увидев Сашку, растерялась:

– Это Вы?!

– Здравствуйте, – он отвесил ей почтительный поклон, – Извините, Анастасия Генриховна. Я хотел увидеть Николая Петровича, но, раз его не застал, то я уже ухожу.

– Фрол, ступай в дом, – жёстко распорядилась она, заметив, как слуга, развесив уши, с интересом наблюдает эту сцену.

Дворецкого как ветром сдуло.

– Отец уехал в Москву по делам, – пояснила Анастасия, когда они остались наедине.

– Надолго? – разочарованно спросил Сашка.

– Не знаю. Вероятно, надолго.

– Жаль…

– Я ничем не могу Вам помочь? – любезно осведомилась она, продолжая старательно избегать прямого взгляда на Сашку.

– Мне не хотелось бы утруждать Вас.

– Раньше Вас это не смущало, – язвительно поддела его Анастасия, – Впрочем, мои возможности весьма скромны; Ваша нынешняя пассия куда более влиятельна.

– Вы о ком? – опешил Сашка, не ожидая такого поворота в разговоре.

– О ком?! – наигранно удивилась она, – Разве Вы скрываете Ваши отношения?

– С кем?!

– Ах, какое талантливое лицемерие! Как быстро Вы освоили эту науку на службе во дворце. Я говорю об Ольге Александровне Жеребцовой!

– А-а причём тут мадам Жеребцова? – встал в позу Сашка.

– Да перестаньте! У Вас с ней связь; об этом судачит весь Петербург!

– Никогда бы не подумал, что Вы собираете столичные сплетни!

– А я и не собираю! – она гордо вскинула подбородок, – Я сама видела.

– Где это Вы видели?

– Неделю назад, на балу по случаю дня рождения великой княжны Екатерины Павловны, Вы весь вечер на виду у всех атаковали Жеребцову своими настойчивыми ухаживаниями; «Ах, Ольга Александровна! Ольга Александровна!» – передразнила она его.

– Вы были там?! – Сашка покраснел.

– Да, – ответила она и добавила обижено, – Вы меня даже не заметили…

Чернышёв вдруг улыбнулся:

– Да, Вы правы; должно быть, это выглядело именно так.

– Что значит «выглядело»? – фыркнула девушка.

– Однажды я тоже оказался в подобной ситуации. В силу обстоятельств, свидетелем которых я невольно стал, у меня сложилось определённое мнение насчёт одного человека. И я был абсолютно уверен в своей правоте. Но после разговора с моей сестрой Варей, неожиданно для себя понял, как ошибся. Она тогда сказала мне: «Не всегда события являются тем, что мы видим». Я с тех пор запомнил это на всю жизнь.

– Что Вы хотите этим сказать?

– Я, действительно, добивался внимания Ольги Александровны, – кивнул Сашка, – Но по иным причинам, очень далёким от сердечных томлений.

– … Это правда? – вдруг тихо с надеждой спросила она.

– Чистая правда.

– И между Вами и Жеребцовой ничего нет?

– Ничего похожего на сердечный интерес.

В ответ её губы тронула улыбка. Глядя на неё, Сашка тоже открыто улыбнулся. Застенчиво кусая губы, Анастасия произнесла:

– Весна нынче такая чудесная, правда?

Сашка поглядел вокруг и удивился; а ведь верно – весна!

– Я собиралась прокатиться верхом, – сообщила она, – Хотите составить мне компанию? Я дам Вам Горислава.

Сашка вспомнил орловского скакуна-красавца и, у него захватило дух:

– Вороного? С серебристой гривой? Которого Николай Петрович купил у самого Потёмкина?! – выдохнул он, не веря своим ушам, – Я об этом не смею даже мечтать!

Анастасия гордо вручая ему седло и уздечку:

– Держите. Он Вас ждёт.

1800 год май

Мекленбург, Шверин

Надя стояла у окна и наблюдала наступление весны в Мекленбурге.

Растущая под окнами ива выбросила пушистые серёжки. Вдоль садовых дорожек пестреют ярко-желтые глазки мать-и-мачехи. Над головой щебечут ласточки; видимо собираются соорудить под крышей гнездо.

Уже год Надя живёт в Шверине, у неё удобные комнаты в замке герцога, рядом всегда милая Елена Павловна и сын Ванечка. И всё хорошо, но душу терзает тоска. Дмитрий Платонович переехать к ней в замок не может, чтоб его поступок не был расценен императором Павлом, как переход князя под власть герцога Мекленбургского. И поэтому они живут раздельно. Видятся всё реже. А, когда встречаются, она досадно ловит себя на мысли, что им нечего друг другу сказать. Ну, кроме, как обсудить: что Ванечка ел и, как у него режутся зубки.

Недавно она получила письмо от Вари о том, что та вышла замуж за Степана и, теперь они живут в Дубровицах. Как же им, должно быть хорошо!

А в Дубровицах сейчас тоже весна. Пахнет первоцветом и медуницей. Мужики запрягают лошадей и едут пахать в поле. А бабы и девки встают в ряд и с песнями идут сеять зерно. Толстые важные грачи ходят за ними по пятам и стараются украсть зёрна из межи. И всё там иначе; и цветы душистей, и небо ярче, и воздух чище, и даже грачи-ворюги там свои, родные.

А в Петербурге, наверное, как всегда дождь. И где-нибудь по мокрой улице сейчас идёт Сашка, закутавшись в плащ. Поднимает голову и морщит нос от падающих ему на лицо дождевых капель. И глаза у него серо-зелёные, родные, точь-в-точь, как у Ванюшки! Ах, если бы его увидеть, хоть ненадолго, хоть на несколько мгновений…

– Надя. Эй, ты чего застыла? – весело полюбопытствовала Елена.

Она незаметно смахнула с ресниц набежавшую слезу, обернулась:

– Ничего. Так, задумалась… Весна.

Елена Павловна, на шестом месяце беременности забавно преобразившаяся, тяжело поднялась из кресла и подошла к окну:

– Да, весна; я это почувствовала раньше всех – смотри, сколько веснушек у меня высыпало на носу! – она рассмеялась, – А у Людвига их ещё больше!

– Вы у нас, как два солнышка, – улыбнулась Надя, – А скоро появится и третье. Интересно, кто у нас там, девочка или мальчик?

– Мальчик, – уверенно ответила Елена.

– Как ты можешь знать это наверняка?

– Я чувствую, – Елена задумчиво посмотрела в окно, – Надя, ты веришь в переселение душ? Я всё думаю, почему я узнала о том, что беременна сразу после того, как Петра Фёдоровича расстреляли? А вдруг его душа после смерти переселилась в этого ребёнка, которого я ношу? И теперь он всю жизнь будет рядом со мной. Ведь такое может быть? Как ты думаешь?

Надя спешно перекрестилась в ответ на такие безбожные мысли. Вздохнула, обняла Елену обеими руками и крепко прижала к себе:

– Глупенькая ты моя девочка…

1800 год июнь

Санкт-Петербург

покои великого князя Александра Павловича

Отсутствие в городе Румянцева, на которого Сашка возлагал надежды, как на разумного советчика, огорчило Чернышёва. Но пассивно ожидать его возвращения из Москвы он посчитал пустой и небезопасной тратой времени, и принял самостоятельное решение – рассказать о заговоре Александру Павловичу.

Великий князь только что вернулся с плац-парада Семёновского полка, на котором присутствовал император. Находясь не в духе, Павел сегодня был особо не доволен парадом; он обозвал командиров, наказал палками несколько офицеров, самого Александра отчитал, как мальчишку, в присутствии подчинённых и выгнал с плаца прочь!

Негодуя от осточертевшего ему отцовского произвола, цесаревич вернулся в Зимний дворец. Сорвал с себя мундир и бессильно упал на кушетку, раздражённо сопя.

В этом положении и застал его Сашка:

– Ваше высочество, я должен сообщить Вам одну важную новость.

– Судя по твоему лицу, новость не очень-то радостная? – уточнил Александр.

– Вы правы, – кивнул Чернышёв.

– А мне-то казалось, что на сегодня я достаточно наслушался плохих новостей, – вздохнул цесаревич, – Чёрт с тобой! Добей меня окончательно.

Сашка старательно прикрыл двери покоев и приблизился к великому князю:

– Ваше высочество, в городе заговор.

– … Что? – не понял он, – Какой ещё заговор?

– Заговорщики хотят арестовать императора. А Вас возвести на трон.

Александр Павлович тупо уставился на адъютанта:

– Чернышёв. Ты что, пьян?!

– Нет, Ваше высочество; абсолютно трезв.

– Откуда у тебя такие сведения?!

– От заговорщиков. Я внедрился в их ряды, чтоб подробно узнать о планах.

Александр Павлович в страхе прильнул к кушетке, точно бабочка, пригвождённая булавками к картону.

– Чернышёв, ты …не разыгрываешь меня?

– Я даже могу сообщить Вам их имена, – с готовностью заявил Сашка, – Это вице-канцлер Панин, адмирал де Рибас и граф Пален! Но это далеко не весь список; только те, о ком мне удалось узнать.

Он умышленно опустил имя Ольги Жеребцовой, посчитав, что не порядочно, сдавать женщину, которая оказалась в этом деле из-за слепой любви к Витворту и, к тому же, искренне пыталась уберечь Сашку от участия в небезопасном предприятии.

Перечень лиц произвёл на Александра Павловича парализующее действие; великий князь был близок к обмороку:

– Это же всё влиятельные люди! Чернышёв! Как это возможно? Как же они могли? – и вдруг озадачился, – И как они могли довериться такой незначительной фигуре, как ты?

– Вы правы, Александр Павлович, – скромно согласился тот, – Я, сам по себе, фигура незначительная. Я им нужен лишь для того, чтоб выйти на Вас!

– На МЕНЯ?!… Что? Что они хотят от меня?!

– Чтобы Вы поддержали их.

– Поддержал?! Нет-нет-нет! Ни за что!

– Ваше высочество, что прикажете теперь делать?

– Что делать? – Александр мучительно наморщил лоб, повторяя, как заведённый, – Что делать? Действительно, что делать? Что же теперь делать?!

– Может быть, раскрыть заговор императору?

– Рассказать отцу?! Сдать заговорщиков? – он в размышлении взъерошил себе волосы, – А, если они признаются ему, что затевали это с тем, чтобы возвести на престол меня?! А, если не признаются, он сам это поймёт… О, господи! Он меня убьёт!! Нет-нет, отцу – нет! Ни в коем случае!

– Тогда что? – растерянно спросил Чернышёв.

– Что тогда? – великий князь разгневался, – Не знаю, что тогда! Какого чёрта они, вообще это затеяли?! Кто их просил? Я не знаю, что делать. Я не хочу! Не хочу, чтобы меня в это вмешивали! Не хочу. И не желаю даже этого знать! – и вдруг заявил, – Вот что, Чернышёв! Ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал. Ясно?

Сашка послушно вытянулся перед цесаревичем:

– Ясно, Ваше высочество.

– Ступай, – отправил его Александр, – Я должен побыть один, чтобы всё, как следует обдумать. И смотри, никому не вздумай об этом болтать!

Оставшись наедине с собой, Александр вновь мучительно схватился за голову:

– Вот чёрт!… Чёрт! Чернышёв – балбес! Вечно он во что-нибудь ввяжется!

Спустя пару минут, он вдруг усомнился:

– Или молодец? Нет, пожалуй, всё-таки, молодец. Ведь благодаря Чернышёву, я узнал о заговоре раньше всех. А это значит, не всё потеряно. Надо только придумать, что теперь делать? Что же делать?!… Лиз! – вдруг осенило его, – Моя милая жёнушка Лиз. Она всегда помогала мне и поддерживала во всех неприятностях. Ей я смогу довериться, и она обязательно мне что-нибудь подскажет.

И он бросился в покои к жене.

Покои великой княгини Елизаветы Алексеевны

Александр застал Елизавету в слезах.

«Видимо, я не вовремя», – досадно подумал он про себя, но, не подав виду, заботливо раскинул руки навстречу жене:

– Что случилось, милая?

Лиз рухнула в его объятия и, всхлипывая, начала выплёскивать на мужа свои тревоги – что Мария опять сегодня не спала и очень громко кричала и плакала до хрипоты; что девочка чахнет на глазах, а доктора и их лекарства ничем не помогают бедной малышке. И что сама она в полном отчаянии. И что обстановка в Зимнем дворце ей уже опостылела; эти вечные придирки, ухмылки, подозрительные взгляды. И что воздух тут пропитан ненавистью, и дочка просто задыхается в этой жуткой среде.

Выпалив всё это, Елизавета подняла заплаканные глаза и взмолилась:

– Александр! Позволь, мы уедем с Марией в Царское село на всё лето? Пожалуйста!!

Он посмотрел на неё с сочувствием, помня о страшном диагнозе, поставленном их ребёнку, о котором Елизавета ничего не знает. И нежно погладил жену по плечам:

– Конечно, поезжай, – произнёс он с трогательной заботой, – Я знаю, как ты любишь Царское село. Там чудесный парк, столько простора. Возможно, Марии там станет лучше.

– Спасибо! Спасибо! – обрадовалась она и расцеловала супруга, – Я уверена, что Марии там понравится. Вот увидишь, ей сразу станет лучше! Можно, я начну собираться прямо сейчас?

– Да, дорогая, – кивнул Александр. И, наблюдая за тем, как Елизавета тут же подхватилась складывать вещи, растерялся, – Лиз, я хотел поговорить с тобой.

– Я тебя слушаю, – откликнулась она, даже не поворачивая головы, и продолжала кидать в плетёный короб детские вещицы.

Александр остановил её за руку:

– Давай присядем. В конце концов, у тебя в штате полно фрейлин; они сами соберут ваши вещи, – и он почти силой усадил Елизавету на кушетку.

Она старательно попыталась придать лицу заинтересованность.

– Мне нужен твой совет, Лиз, – начал Александр, поглаживая руку жены, – Послушай меня внимательно. Я стал обладателем сведений об одном деле, которое способно изменить всю мою дальнейшую судьбу. И не только мою; судьбу всей страны, всей Российской империи! Дело весьма деликатное, секретное и даже, я бы сказал, опасное…

– Александр! – перебила она его, вдруг озарившись улыбкой, – Я подумала, а ведь можно взять с собой подвесные качели и повесить их там в саду. Это будет так здорово! Марии, наверняка, понравится.

– Какие ещё качели?! – поморщился он.

– Деревянные. Помнишь, с красными шариками на перильцах!

– Лиз! Ты меня не слушаешь! – возмутился супруг.

Она бросила на него ветреный взгляд:

– Нет-нет, я тебя слушаю. Ты говорил что-то… о делах.

– Не просто о делах! – он стиснул зубы от раздражения, – А об очень важных делах!

– Конечно, дорогой, – кивнула она, соглашаясь.

Но в следующую минуту за дверью раздалось детское хныкание, и Елизавета подскочила с места:

– Мария проснулась! Извини, милый.

И она мгновенно скрылась в соседней комнате. Александр бессильно опустил руки:

– Чёрт! Кажется, в тот момент, когда я обрёл ребёнка, я потерял жену…

Выйдя из покоев Елизаветы ни с чем, великий князь задумался ещё крепче. На его красивом высоком лбу глубоко пролегла складка. Что делать? Он обложен флажками, как дикий зверь, на которого идёт охота. Заговорщикам для воплощения свой затеи непременно нужен цесаревич!

«А ведь цесаревичей-то нынче двое…» – как будто кто-то тихо прошептал ему на ухо. Александр выпрямил спину и почувствовал, как у него тут же потеплели кончики пальцев. А и верно! Почему именно он должен отдуваться за чьи-то бредовые идеи о свержении императора?! Константина отец объявил претендентом на престол, и он теперь имеет такие же права, как и Александр. Вот и пусть почувствует на своих плечах бремя власти! Не всё же ему напиваться, да таскаться по Тверским окраинам за девицами. Назвался цесаревичем – будь любезен ответить по всем статьям! Тем более, когда Отечество в тебе нуждается!

И Александр, потирая руки, спешно направился в Стрельну.

Стрельна. Константиновский дворец

Караульный офицер смерил Александра проницательным взглядом и осведомился:

– Извините, Ваше высочество. Согласно приказу Его Императорского Величества, вынужден спросить, нет ли у Вас с собой хмельных напитков?

Александр доверительно расставил в стороны руки, демонстрируя узкий мундир, в котором невозможно спрятать даже носовой платок так, чтобы тот не выпирал из кармана.

Офицер всё же придирчиво оглядел с ног до головы цесаревича и лишь затем, отворив двери покоев Константина, доложил:

– Их высочество великий князь Александр Павлович!

Оставшись наедине с братом, Константин первым делом спросил:

– Принёс чего-нибудь? Полцарства за бутылку вина!

– Нет.

– Тоже мне, брат называется, – угрюмо буркнул тот, с досады наподдав ногою валявшуюся на полу диванную подушечку, и равнодушно бросил, – Ладно, присаживайся.

Александр сел в кресло напротив и, желая непринуждённо начать разговор, заметил:

– Тихо у тебя во дворце. Ты что, один? А где Анна?

– Сидит в Царском селе; отходит от пылкой встречи с любимым супругом, – грубо пояснил Константин.

– Елизавета сегодня тоже отъезжает в Царское село. Я разрешил ей пожить там с дочерью всё лето.

– Скатертью дорога! – заметил Константин и хлопнул ладонями по подлокотникам, – Чертовски хочется выпить! Слушай, у меня есть одна вещица. Уваров достал. Индийское средство.

Он на цыпочках проследовал к секретеру, отпер ключом верхний ящик и извлек оттуда круглую яшмовую шкатулку величиной с небольшое яблоко. Открыл её и продемонстрировал брату содержимое.

Александр с недоумением посмотрел на белый порошок. Константин усмехнулся:

– О, брат, это такая штука! Почище водки. Берёшь щепотки две, вдыхаешь носом, как табак. И такое с тобой происходит!

– Какое «такое»?

– То будто ты кажешься себе огромным, что можешь топтать дома на Невском проспекте. То будто ты в восточном гареме, и девок вокруг тебя – толпа.