Читать книгу Первое российское плавание вокруг света - Иван Федорович Крузенштерн - Страница 9

Мена вещей с островитянами. – Совершенный недостаток животных, в пищу употребляемых. – Посещение короля. – Приход «Невы». – Недоразумение островитян. – Вооружение их на нас. – Вторичное короля посещение. – Восстановление согласия. – Осмотр морая. – Открытие новой гавани, названной портом Чичаговым. – Описание долины Шегуа. – «Надежда» и «Нева» отходят из порта Анны-Марии к островам Сандвичевым.

Едва только бросили мы первый якорь, вдруг окружили корабль наш несколько сот островитян вплавь, предлагавших нам в мену кокосы, плоды хлебного дерева и бананы. Всего выгоднее могли мы променивать им куски старых, пятидюймовых обручей, которых взято мною в Кронштадте для таких случаев довольное количество. За кусок обруча давали они обыкновенно по пяти кокосов или по три и по четыре плода хлебного дерева. Они ценили такой железный кусок весьма дорого, но ножи и топоры были для них еще драгоценнее. Малым куском железного обруча любовались они, как дети, и изъявляли свою радость громким смехом. Выменявший такой кусок показывал его другим, около корабля плавающим, с торжествующим видом, гордясь приобретенною драгоценностью. Чрезмерная радость их служит ясным доказательством, что они мало еще имели случаев к получению сего, высоко ценимого ими металла. По объявлению Робертса, семь лет уже здесь живущего, приходили сюда во все сие время только два малые американские купеческие судна.

Узнав, что здесь мало свиней, велел я разгласить, что ножи и топоры промениваться будут только на них. Служителям корабля тотчас же по прибытии дано от меня приказание, чтобы они до тех пор, пока не запасемся съестными припасами, не выменивали ничего у островитян, хотя бы случились какие-либо редкости.

Для избежания всякого притом беспорядка, определил я надзирателями лейтенанта Ромберха и доктора Эспенберга и им только одним позволил покупать жизненные потребности; но когда открылось, что свиней получить было не можно, в кокосах же и плодах хлебного дерева недостатка быть не могло, то по нескольких днях отменил я сие приказание, позволив выменивать все, что кому понравится, или что попадется из редкостей сего острова.

В 4 часа пополудни прибыл на корабль к нам король с своею свитою. Он назывался Тапега Кеттонове, человек лет около 45, весьма сильный и благообразный, имевший толстую широкую шею; цвет тела его очень темный и близкий к черному, весь испещрен насеченными на коже узорами, даже и на обритой части головы. Он не отличался наружно ничем от своих подданных, и был также весь голый, не имея на себе ничего, кроме чиабу[27]. Я повел его в свою каюту, подарил ему нож и аршин двадцать красной материи, которою он тотчас опоясался. Свиту его составляли по большей части родственники, которые также были одарены мною. Робертс не советовал мне быть щедрым, говоря, что сии островитяне не признательны, и что я и от самого короля не получу ни малейшего отдарка. Не имев намерения ожидать чего-либо взаимно и одаряя их вещами малоценными, не последовал я его совету.

При сем первом случае не упустил я обратить внимание короля на величину корабля нашего и на множество пушек, уверяя его притом, что не желаю никак употреблять оных против его подданных, если только он даст им строжайшее приказание не делать против нас никаких худых поступков. Я думал прежде, что власть королей островов сих столько же велика, как на островах Сандвичевых и Дружественных, однако скоро уверился о противном тому. Он, вышед из каюты на шканцы и увидев там малых бразильских попугаев, удивился им крайне, изъявляя чрезмерную радость, сел пред ними, рассматривал и любовался долго.

В намерении приобрести его расположение, подарил я ему одного из оных. На другой день прислал он ко мне свинью. Почему я и заключил, что Робертс худо перевел ему мои мысли и заставил его думать, что ему попугая не дарю, но продаю. При захождении солнца поплыли все мужчины к берегу, но женщины, более ста, оставались у корабля, близ коего плавали они около пяти часов и употребляли все искусства, как настоящие в том мастерицы, к обнаружению намерения, с каковым они сделали нам посещение. Наконец, они уже не сомневались, как я думал, и сами в том, что мы желания их уразумели, потому что их телодвижения, взгляд и голос были весьма выразительны. Корабельная работа, коей прервать было не можно, препятствовала обращать на них внимание, и я отдал приказ, чтобы без особенного моего позволения не пускать на корабль никого ни из мужчин, ни из женщин, выключая одну королевскую фамилию.

На другой день поутру окружили корабль многие сотни плававших островитян, принесших в руках и на головах кокосы, бананы и плоды хлебного дерева для продажи. Королевская фамилия прибыла на корабль поутру в 7 часов, которую провел я в каюту для того, чтобы одарить каждого. Портрет жены моей, написанный масляными красками, обратил особенно на себя их внимание. Долгое время занимались они оным, изъявляя разными знаками свое удивление и удовольствие. Кудрявые волосы, которые, вероятно, почитали они великою красотою, нравились каждому столько, что всякий на них указывал. Зеркало также не меньше их удивляло. Хотя они и осматривали стену позади оного для изведания странного сего явления, однако нельзя думать, чтобы некоторые из них не имели случая видеть оного прежде. Но большое зеркало, в коем видеть могли все тело, долженствовало быть для них нечто новое. Королю понравилось смотреться в него столько, что он при каждом посещении приходил прямо в каюту, становился перед сим зеркалом и из самолюбия ли или любопытства смотрелся в него, к немалой моей скуке, по несколько часов сряду.

Вознамерясь ехать на берег как для отдания визита королю, так и для осмотрения пресной воды, которою налиться следовало, и не желая, чтобы в отсутствии моем находились на корабле гости, приказал я сделать пушечный выстрел, поднять красный флаг, объявить корабль табу[28] и вдруг прервать всякую мену. Следствием сего было то, что никто более не смел на корабль всходить; однако плававшие около оного не удалялись. В 10 часов поехал я на берег с господином посланником и большею частью корабельных офицеров. Оказанная нам королем и его родственниками приязнь и общее островитян расположение подавали мне великую надежду на мирный прием по нашем прибытии на берег; но, невзирая на то, почитал я за нужное взять предосторожность и ехать к ним, вооружась лучшим образом. Итак, кроме шлюпки своей, взял я с собою еще гребное судно и шесть человек с ружьями.

Каждый из гребцов имел два пистолета и саблю, все офицеры вооружались весьма достаточно. Англичанин и француз сопутствовали нам как толмачи для переговоров. Чрезвычайное множество народа собралось в том месте, где выходили мы на берег, что по причине сильных бурунов было довольно затруднительно. Между оным не находилось ни короля, ни его родственников; однако островитяне были учтивы и почтительны. По испытании пресной воды, которая оказалась весьма хорошею, пошли мы к стоявшему недалеко от берега дому, у которого ожидал нас сам король. В 500 шагах от дома встречены мы дядей его, который купно был ему и отчим и назывался всегда отцом королевским. При 75-летней старости казался он совершенно здоровым. Живость глаз и черты лица его показывали в нем решительного и неустрашимого мужа. Он был, как то мы узнали после, один из величайших воинов своего времени и теперь еще имел перевязанную рану около глаза. В руке держал длинный жезл, которым тщетно старался удержать народ, толпившийся за нами.

Взяв меня за руку, повел в длинное, но узкое строение, в котором сидела королевская мать рядом со всеми своими родственниками, казалось, нас ожидавшими. Едва коснулись мы пределов сего жилища, вдруг встретил нас сам король и приветствовал с великой искренностью и приязнью. Народ, остановился и мало-помалу рассеялся, ибо жилище короля есть табу. Я должен был сесть в средине женщин королевской фамилии, которые смотрели на нас с великим любопытством, держали за руку и обращали особенное внимание на шитье наших мундиров, шляп и прочее. На лицах их изображалось такое чистосердечие, что я не мог не почувствовать к ним приязни. Каждую одарил я пуговицами, ножами, ножницами и другими мелочами, но сии вещи не произвели в них той радости, которой ожидать следовало. Оне обращали свое внимание более на нас самих, нежели любовались подарками.

Дочь короля, женщина лет около 24-х, и его невестка, несколькими годами моложе первой, превосходили других своей красотою и были столь хороши, что и в Европе не не признали бы их красавицами. Все тело их покрыто было желтой тканью, на голове не имели никакого украшения; черные волосы были завязаны крепко в пучок, близ самой головы. Тело их, сколько позволяло видеть покрывало, не было испещрено, как у мужчин, но оставлено в природном состоянии. Одни только руки расписаны до локтей черными и желтыми узорами, придающими вид коротких перчаток, какие нашивали прежде обыкновенно наши дамы.

Спустя несколько времени повел нас король со всеми своими родственниками в другое, в 15 шагах от первого находившееся, строение, определенное единственно для обедов[29]. Здесь разостлали немедленно рогожки, на коих нас посадили. Хозяева, видя нас в кругу своем, казались быть веселыми, и всемерно старались изъявить нам свое удовольствие. Один приносил кокосовые орехи, другой бананы, третий воду; многие, сев подле нас, прохлаждали лица наши своими веерами. Пробыв тут около получаса, мы откланялись и пошли к своим шлюпкам. Не сам король, но его отчим проводил нас до того же места, где прежде встретил. Бесчисленное множество народа окружило нас вторично. Многие шумели очень громко, но не имели, кажется, никаких злых помыслов. Из последствия имел я причину заключить, что шесть человек с ружьями, из коих трое шли впереди, а другие назади, содержали их в страхе.

В полдень прибыли мы на корабль. Немедленно послал я баркас за водою, который через три часа воротился. Островитяне оказали людям нашим великую услужливость. Они наливали бочки водою и переправляли оные вплавь через буруны к баркасу. Без их помощи невозможно было бы съездить за водою в целый день более одного раза, да и то с великими трудностями и опасностью для здоровья служителей. Содействие островитян способствовало нам столько, что баркас мог сделать в день три оборота, и люди наши не работали притом ни мало, а имели один присмотр за наливавшими. В восемь дней удалось только одному из островитян похитить с бочки обруч. Сие удобное наливание водою стоило нам каждый раз 12 кусков старых железных обручей в 4 и 5 дюймов.

Невзирая на все старания, не могли мы достать свиней никаким образом. В три дня получили только две. Одну как отдарок за попугая, другую за большой топор. Из сего видно, какой терпели мы недостаток в свежей провизии. Единственным средством, по долговременном употреблении соленого мяса, к поправлению жизненных соков служили нам кокосовые орехи. Я велел покупать оные все, сколько доставляли островитяне и позволил употреблять каждому по его произволу.

Мая 10-го известили меня, что с гор виден в море трехмачтовый корабль. Полагая, что это должна быть «Нева», отправил я гребное судно с офицером для введения в залив оный. Наступивший вечер и отдаление «Невы» от берега принудили офицера возвратиться без исполнения порученного. В следующее утро послал я навстречу «Неве» лейтенанта Головачева; в полдень с великою радостью увидели мы ее в заливе. В 5 часов пополудни стала «Нева» на якорь. Лисянский донес мне, что он пробыл несколько дней у острова Пасхи, надеясь там найти нас. Крепкие западные ветры не позволили ему остановиться у оного на якорь. Он посылал только одно гребное судно в залив Кука для получения от островитян бананов и бататов.

В 5 часов пополудни на другой день, по приезде моем к господину Лисянскому, получил я неприятное известие, а именно, что нукагивские островитяне пришли в возмущение и вооружились и что оное произошло от разнесшегося на острове слуха, будто бы король их взят на корабле под стражу. В сие самое время пришел с берега баркас «Невы». Офицер, бывший на оном, подтверждая известие, рассказывал, что с великою трудностью удалось ему забрать всех людей своих на судно и что англичанин Робертс только избавил его от нападения островитян, подвергаясь и сам опасности сделаться жертвою их свирепства. Зная, что за полчаса прежде отъезда моего на «Неву» король отправился с корабля моего на шлюпке на берег, не постигал я причины сего возмущения.

Король пробыл у меня целое утро. Он казался во все сие время веселым. Я старался всегда приобрести его к себе приязнь, одаряя при каждом посещении, а в сей день сверх того приказал еще выбрить его и умыть благовонною водою, чем он был чрезвычайно доволен. Немедленно поехал я на корабль свой, чтобы разведать не обижен ли он кем-либо; сего не оказалось, и я начал помышлять, не сам ли король причиною распространения ложного слуха; но, представляя себе, что он не имеет никакого повода к неудовольствию, казалось мне и сие невероятным. Более всего подозревал я, наконец, в том француза, который, может быть, из злобной зависти к англичанину, нами ему предпочтенному, вздумал разрушить доброе между нами согласие, надеясь иметь через то какую-либо для себя выгоду. По обстоятельнейшем изведывании дела, оказалось сие подозрение мое более и более вероятным.

Во время обеда уведомил меня вахтенный офицер, что король, уехавший за час токмо на берег, прибыл опять на корабль, а с ним и один островитянин со свиньей, за которую требовал он маленького попугая. Через 10 минут потом вышел я на шканцы и увидел, что привезший свинью уезжает, рассердившись будто бы за то, что не дали ему вдруг требованного попугая. Я сему удивился и, не желая пропустить случая достать свинью, просил короля приказать нетерпеливому островитянину возвратиться, но сей не слушался королевского повеления, начал грести к берегу еще поспешнее. Немедленно бросился один из сопровождавших короля в море, чтобы, как уверял француз, догнать лодку и уговорить островитянина привезти на корабль свинью свою.

После открылось, что происходило совсем противное. Островитянин послан был от француза вместо того на берег с известием, что я намерен наложить на короля оковы. Если это, как я думаю, и не был вымысел француза, но при всем том поступил он против своей к нам обязанности, потому что не предупредил меня о точных короля повелениях, долженствовавших иметь вредные последствия. Я почитал дело сие, как то оно и действительно было, малостью и не подавал ни малейшего вида негодования, а тем менее гнева, который бы мог возродить в короле подозрение, что я намерен употребить с своей стороны меры насилия. После сего происшествия оставался король еще около часа у нас и поехал потом на берег, как то казалось, совершенно спокойным, на гребном корабельном судне.

Как скоро распространился слух на острове, что король заключен мною в оковы, вдруг все бросились к оружию, и баркас «Невы» с трудностью мог освободиться от нападения. Не прежде как по прибытии короля, уверявшего своих подданных, что ему не причинено никакого оскорбления, успокоились островитяне несколько. Полагая, что или король сам опасался насильственных от меня мер, или поселил в нем страх беспокойный француз, решился я отправиться следующим днем к королю, чтобы уверить его, что я не имею никаких против него неприязненных намерений. За несколько пред сим дней королевский брат говорил мне, что он удивляется, почему не приказываю я заключить никого еще в оковы, как поступил американец[30] с одним из королевских родственников? Я отвечал ему, пока будете обходиться с нами приязненно, до тех пор никто из вас не претерпит от меня ни малейшей обиды, и я надеюсь, что мы расстанемся как добрые приятели.

В 8 часов следующего утра поехали мы с Лисянским на берег, но за час пред тем отправлены были уже баркасы наши за водою. Мы взяли с собою двадцать человек вооруженных; наше же сообщество состояло также из двадцати хорошо вооруженных. На обоих баркасах, из коих на каждом было по два фальконета, было 18 матросов под командою двух лейтенантов. Итак, мы могли бы усмирить всех островитян, если бы они покусились встретить нас неприятельски. При выходе нашем на берег не видно было ни одного из оных. Всю ночь горел на острове огонь во многих местах; поутру не подходил никто к кораблям, как то было прежде, с кокосовыми орехами. Из сего заключили мы, что островитяне не имеют более к нам мирного расположения. По выходе на берег пошли мы прямо к королевскому дому, находившемуся в долине в расстоянии около одной английской мили.

На пути к оному видели мы много деревьев кокосовых, хлебных и майо. Тучная и высокая трава затрудняла нас в ходу немало. Наконец вышли мы на тропинку, имевшую на себе признаки отагеитского обычая, доказывавшего нечистоту нукагивцев. После продолжали путь по дороге, наполненной на фут водою, по которой шли вброд и вышли потом на довольно широкую весьма чистую дорогу.

Здесь начиналось прекраснейшее место: обширный, необозримый лес ограничивался, по-видимому, лежащей только позади его цепью гор; высота дерев леса сего простиралась от 70 до 80 футов; оные были по большей части кокосовые и хлебные с плодами, обременявшими их ветви; на долине, по которой протекают многие извивающиеся и один другого пресекающие источники, катящиеся с крутых гор и орошающие жилища, находилось множество отторгнутых от гор больших камней – стремящаяся вода, чрез оные низвергаясь с великим шумом, представляет взору прекраснейшие водопады. Вблизи жилых домов разведены пространные огороды, насажденные корнем таро и кустарником шелковицы. Они обнесены весьма порядочно красивым забором из белого дерева[31] и представляли вид, будто бы принадлежали народу, имеющему в возделывании земли довольные уже успехи.

Король встретил нас за несколько сот шагов от своего жилища, приветствовал сердечно и повел в оный. Тут собрана была вся его фамилия, обрадовавшаяся чрезвычайно нашему посещению, к чему подали мы достаточную причину: ибо каждый из нашего сообщества давал ей подарки. Королева изъявила чрезмерную радость, получив маленькое зеркало, которое особенно ее восхищало. После первых приветствий спросил я короля: что побудило его к распространению ложного слуха, едва не прервавшего доброго между нами согласия и едва не доведшего до кровопролития, от которого верно не мог бы он иметь никакой выгоды? Король уверял меня, что сам собою не опасался он ни мало, чтобы поступил я с ним худо, но что француз был тому виною, сказав, что я наложу на него непременно оковы, если не привезет островитянин на корабль свиньи своей, чему он и должен был верить.

Итак, подозрение мое на француза оказалось основательным. Одарив короля и всю фамилию, просил я его не нарушать согласия, но обходиться с нами дружественно, представляя, что я без вынуждения конечно не употреблю ни против кого насилия, а тем менее еще против самого его, почитая своим приятелем. Отдохнув и освежась соком кокосовых орехов, вознамерились мы итти с путеводителем Робертсом к мораю или кладбищу. Но прежде выхода нашего из королевского дома показали нам его внучку, которая, как и все дети и внучата королевской фамилии, признается за Етау или существо божеское. Она содержится в особенном доме, в который имеют вход только мать, бабка и ближайшие родственники. Для всех прочих дом сей – табу.

Младший брат короля держал маленького сего божка (дитя от 8 до 10 месяцев) на руках своих. Я спросил при сем, как долго кормит здесь грудью мать детей своих? Мне ответствовали, что весьма редкие исполняют здесь сию естественную обязанность. Когда родится дитя, то ближайшие родственницы стараются наперерыв заступить место няньки; берут дитя от матери в дом свой и кормят его не грудью, но плодами и сырою рыбою. Хотя сие и казалось мне невероятным, однако Робертс уверял, что сей образ вскармливания детей вообще здесь обыкновенен. Невзирая на то, нукагивцы чрезмерно рослы и дородны.

После сего пошли мы к мораю дорогою, ведущей мимо минерального источника, каковых здесь должно быть немало. Морай находится на горе довольно высокой, на которую взошли мы не без трудности во время полуденного жара. Он состоит из густого небольшого леса, переплетшегося своими ветвями и кажущегося быть непроходимым. Мы видели здесь гроб, стоявший на подмостке. Трупа, лежащего в оном, виден был один только череп. Вне ограды, состоящей из деревьев, стояла сделанная из дерева статуя, долженствовавшая представлять образ человека и служила доказательством грубой работы неискусного художника. Подле сей статуи находился столп, обитый кокосовыми листьями и белою бумажною материей.

Сколько мы не любопытствовали узнать, что означает столп сей, но любопытство наше осталось неудовлетворенным. Нам сказал только Робертс, что столп сей – табу. Подле морая стоит дом священнослужителя, которого не застали мы дома. У нукагивцев каждое семейство имеет собственный свой морай. Осмотренный нами принадлежал духовному состоянию. Без Робертса, причисляющегося к сему семейству и принадлежащего к королевской фамилии, не удалось бы нам, может быть, видеть ни одного кладбища, потому что нукагивцы неохотно позволяют осматривать оные. Морай бывает обыкновенно на горах во внутренности острова. Виденный нами был только один, находившийся недалеко от берега.

По срисовании Тилезиусом вида морая[32], пошли мы назад к гребным судам своим, но на обратном пути сем не могли не согласиться на просьбу услужливого Робертса и не посетить его дома, в чем, невзирая на излившее расстояние, ни мало не раскаивались. Новый дом его, построенный недавно по здешнему образу, стоит в середине кокосового леса. На одной стороне оного протекает небольшой ручей, а на другой между большими каменьями – минеральный источник. Все наше общество, сев на каменистом берегу оного, отдыхало в тени высоких кокосовых деревьев, закрывавших нас от палящих лучей солнечных, причинявших нам великую усталость. Более двадцати островитян рвали и бросали с деревьев кокосовые орехи, другие же разбивали и очищали, в чем показывали великое проворство и опытность. Жена Робертсова, молодая, красивая женщина лет 18-ти, казалась отходившею от обычаев своих соостровитянок, что для нас, европейцев, весьма нравилось. Тело свое не намазывает она маслом кокосовых орехов, которое хотя и придает великий лоск, однако причиняет сильный противный запах.

Во втором часу пополудни возвратились мы к своим шлюпкам. Слух о посещении нашем короля, вероятно, уже распространился. Мы нашли на берегу по-прежнему великое множество островитян. По прибытии нашем на корабль восприяла торговля опять обыкновенный ход свой. За день прежде послал я лейтенанта Левенштерна осмотреть южный нукагивский берег, лежащий на западе от залива Тайо-Гое. В трех милях от упомянутого залива открыл он гавань, найденную им столь хорошею, что я решился сам осмотреть ее. Через два дня поехал я туда сам с лейтенантом Левенштерном, Горнером, Тилезиусом и Лангсдорфом, сопровождаем был капитаном Лисянским с некоторыми его офицерами. Надеясь получить в новом заливе запас жизненных потребностей, взяли мы с собою довольно вещей для мены и подарков. Пробыв на пути полтора часа, прибыли мы туда в 10 часов утра.

При входе в залив найдена глубина 20 саженей, грунт – мелкий песок с илом. Западную сторону входа составляет весьма высокий, утесистый каменный берег, представляющий дикий, но величественный вид. Во внутренности входа на восточной стороне находится еще залив, казавшийся, так сказать, усеянным большими каменьями и к западу вовсе открытый, так что буруны здесь весьма сильны. Миновав западную оконечность сего каменистого залива, открывается к востоку небольшая, со всех сторон закрытая бухта. Приложенный план, снятый с величайшей точностью, подаст достаточное понятие о сей отменной гавани, глубина коей, у самого южного берега от 5 до 6 саженей, у северного же, в расстоянии 50 саженей, от 10 до 12 футов.

Бухта сия, простирающаяся от NO к SW, имеет в длину 200, а в ширину 100 саженей. Глубочайшая сторона его прилежит красивому песчаному берегу, за которым находится прекрасный луг. В некоторых местах есть и пресная вода, текущая с гор, окружающих берег и луг. Сверх того, по населенной долине, лежащей на севере от входа и называемой островитянами Шегуа, протекает немалый источник; он впадает в северный залив, ни мало не защищаемый от ветров, а потому буруны затрудняют выход на берег; однако я думаю, что во время прилива можно войти в источник на небольшом гребном судне. Наливаться водою вообще здесь не трудно. Надобно только остановиться перед буруном на верпе. Островитяне за несколько кусков железа, как уже мною упомянуто, не только наливают бочки водою, но и переправляют оные вплавь чрез буруны до гребного судна.

Бухта окружена берегом так, что самые крепкие ветры едва ли могут производить какое-либо волнение. Для корабля, требующего починки, нельзя желать лучшего пристанища. Глубина, в расстоянии около 50 саженей от восточного берега, не более 5 саженей; в 10-ти же саженях от оного от 10 до 12 футов. Выгрузка корабля может производима быть с величайшей удобностью. Если и не будет настоять нужды в исправлении корабля починкою, то и в таком случае предпочитаю я сию пристань заливу, в котором мы стояли. Кокосовые орехи, бананы и плоды хлебного дерева находятся и здесь в изобилии. В мясной провизии, может быть, в сем месте такой же недостаток, как и в порте Анны-Марии. Но главное преимущество сей новооткрытой гавани перед оным состоит в том, что можно стоять на якоре в 100 саженях от берега.

Имея под пушками все селение и жилище короля, нападение от диких совсем невозможно. Следовательно, и не нужно так, как в Тайо-Гое, где стоит корабль в полумиле от берега, давать прикрытие идущим к берегу гребным судам. Сверх сего, в последнем месте берег болотистый и каменистый принуждает далеко от оного искать благорастворенного воздуха, необходимого для поправления или укрепления здоровья. Место для госпиталя найти вблизи очень трудно; перевоз инструментов для учреждения обсерватории, по причине сильных бурунов, весьма затруднителен. У нового залива, напротив того, на зеленой равнине, лежащей у самого берега, произвести можно весьма удобно то и другое; для прохаживания же и свежего воздуха нельзя желать лучше, как долина Шегуа, простирающаяся по берегам источника.

Дорога из селения к зеленой равнине идет через каменистые горы; итак, покушение островитян к нападению может быть примечено издали. Единственный недостаток сей пристани состоит в том, что вход с моря узок; впрочем, хотя он, будучи не шире 120 саженей, затруднителен, однако безопасен, ибо глубина оного от 15 до 20 саженей, почему верпование, если ветер не будет слишком свеж, весьма удобно. Но и с сей стороны порт Анна-Мария ничем не преимуществует, ибо, входя и выходя из оного, всегда почти верповаться должно, как то испытали мы сами. Островитяне не имеют названия для сей бухты, а потому и назвал я ее портом Чичаговым, в честь министра морских сил. Оная лежит под 8°57'00''южной широты и 139°42'15''западной долготы.

Места близ жилища короля в Тайо-Гое и англичанина Робертса весьма нам понравились, но долина Шегуа гораздо прекраснее. Извивающийся у подошвы высоких гор источник, ниспадая с крутизны и протекая быстро по низкой долине, украшает страну сию чрезвычайно. Стоящие на левом берегу оного жилища островитян показывают большее благосостояние, нежели виденные нами в Тайо-Гое, да и самые люди лучшего вида. Здесь видели мы также обширные насаждения корня таро и кустарников шелковицы и гораздо более свиней, составляющих главное их богатство, которым дорожат они чрезмерно; ибо и тут не могли мы купить ни одной свиньи.

Король, называвшийся Бау-Тинг, один только привел свинью для продажи; но он не мог расстаться с сим своим сокровищем. Четыре раза заключал с нами торг, сделавшийся наконец для него весьма выгодным; однако, невзирая на то, вдруг опять раскаялся и возвратил нам наши вещи, сколько оные ему ни нравились. Таковое упорство или нерешительность произвело на нас большую досаду, но я все же не оставил его без того, чтобы не одарить некоторыми малостями.

Прибытие наше сюда произвело всеобщую радость. Всякий, смотря на нас, улыбался с изъявлением удовольствия; но мы, хотя и были первые из европейцев, их посетивших, однако не приметили ни необычайного крика, ни нескромной навязчивости. Каждый приносил нам для продажи бананы и плоды хлебного дерева, которые выменивали мы на куски старых железных обручей. Женщины отличаются также много от обитающих в Тайо-Гое. Они вообще благообразнее последних; две из них были очень красивы. Мы не видали ни одной совершенно нагой. Все покрывались желтыми шалями. Особенное отличие их состояло в куске белой материи, из которой имели они на голове род тюрбана, сделанного с великим вкусом, что служило им не малым украшением.

Тело свое намазывают очень крепко кокосовым маслом, что, по-видимому, почитается у них отменным украшением. Мы, при встрече нас на берегу порта Чичагова, того не приметили, нетерпеливое любопытство увидеть нас воспрепятствовало, может быть, им тогда показаться в лучшем убранстве. Когда прибыли мы после через несколько часов к Шегуа, тогда встретили они нас, намазанные маслом. Руки и уши у них расписаны, даже на губах имели по нескольку полос поперечных. В рассуждении нравственности казались они, однако, не отличнее от соостровитянок своих тайо-гоеских. Они употребляли всевозможное старание познакомиться короче со своими новыми посетителями. Телодвижения их были весьма убедительны и так выразительны, что всякий удобно мог понимать настоящее их значение. Окружавший народ изъявлял к пантомимной их игре величайшее одобрение, возбуждал их к тому более.

Прохаживаясь по долине, приметили мы в нескольких стах шагах от королевского жилища пространное, весьма ровное место, перед которым находился каменный помост, в высоту около фута, а в длину около ста саженей, сделанный с таким искусством, которому не видали мы ничего подобного у островитян, обитающих на берегу порта Анны-Марии. Камни положены весьма порядочно и ровно и соединены так плотно между собою, что и европейские каменщики не могли бы сделать искуснее. Робертс сказал нам, что помост сей служит седалищем для зрителей при праздничных их плясках.

В 4 часа пополудни сели мы на шлюпки и поехали обратно к кораблям своим, куда по причине противного ветра прибыли не прежде 8 часов вечера. Естествоиспытатель Тилезиус и Лангсдорф пошли назад берегом и прибыли следующим уже утром, быв пешеходством своим весьма довольными. Дорога, ведущая через высокие и крутые горы, утомила их столько, что они на половине дороги должны были ночевать в доме одного из знакомых Робертса, бывшего их путеводителем.

Мая 16-го запаслись мы достаточно водою и дровами. На рассвете следующего дня приказал я поднять один якорь, а в 8 часов и другой. Поелику залив окружен высокими горами, причиняющими почти беспрестанную перемену ветров, то выход из оного и бывает очень затруднителен. Верпование, по отдаленности от открытого моря и великому жару, сопряжено с чрезвычайными трудностями, но есть необходимо. Сначала дул ветер с берега довольно постоянно, и мы достигли уже середины залива под парусами, но вдруг потом так часто переменялся, что мы принуждены были поворачивать почти каждую минуту. Сверх того, течением увлекало корабль более и более к западу так, что необходимость принудила нас стать на якорь в 120 саженях от западной стороны залива.

Глубина у самого берега была 20 саженей. Итак, близость оного не угрожала никакою опасностью. После сего начали мы немедленно верповаться на середину залива; но внезапные порывы ветра принудили нас опять положить якорь. «Нева» тоже по тщетном усилии принуждена была стать на якорь, да только в дальнейшем от берега расстоянии. Посредством двух верпов удалились мы от берега и в 4 часа пополудни находились на середине залива. Ветер становился попутнее; я приказал немедленно отдать паруса и надеялся выйти в море еще до наступления ночи, но продолжающееся непостоянство ветра, переменившегося опять в то же мгновение, принудило в третий раз бросить якорь. Беспрерывная работа, продолжавшаяся с 4 часов утра, и великий жар 23° побудили меня дать людям отдохновение и провести следующую ночь еще в заливе. В 8 часов вечера сделался ветер свежий, продолжавшийся до самого утра.

На рассвете пошли мы из залива, но погода все еще не благоприятствовала. Ветер сделался крепкий; дождь пошел сильный. Стараясь при таковой погоде как возможно скорее удалиться от берега, принужден я был оставить на корабле француза Кабрита, прибывшего к нам на корабль вечером поздно. Он казался притом более веселым, нежели печальным, и думать можно, что и приплыл на корабль с намерением, чтобы мы увезли его. Робертс избавился сим образом совсем неожиданно от смертельного врага своего.

Теперь, оставляя продолжение повествования нашего путешествия, почитаю я не излишним сообщить о положении островов Вашингтоновых, о нравах и обычаях населяющих оные жителей, сколько в десятидневное наше пребывание у острова Нукагивы, величайшего из сей купы островов, при помощи двух найденных нами там европейцев, узнать можно было.