Читать книгу Взгляд - Иван Васильевич Князев - Страница 6

К весне всегда потихоньку исчезали Сиверко, да злой Горыч – холодные сыны Стрибога, дующие с севера, которые не давали разгуляться Догоднику, Закатнику и Всточнику. С приходом Весты уже веяло теплом, да не только с полей и с празднеств у костров. Младшая и прекрасная богиня любви знала своё дело, разукрашивая землю цветами, зелёными травами, помогая Яриле поднять первые ростки новых посевов, рисуя зеленые листочки деревьям, призывая всё больше голосистых птиц в нашу местность. За птицами начали просыпаться и зверята леса, на коех немногие из нашинских охотились. Волков вблизи селения никто больше не видел, поэтому я, как и вся наша детвора, уже спокойней бегал к деревьям просто понаблюдать за белками и другой живностью, срывая домой первые цветы для бабушкиных снадобий. Прошлые страхи в Сварожьей осени о волчонке уснули с зимою и потерялись еще в снегах, а иногда и вовсе казались чапухой, как говаривала бабуля. Настала новая весна…

Теперь кроме лесов я частенько с утра и до самого вечера пропадал на речке. То плот старших ищешь в камышах, чтоб понырять с друзьями или просто поплавать, забыв в лужах свой маленький, то рыбалка с отцом. И никогда не скажешь, что самое лучшее, тот же завтрак или ужин в поле на празднествах, или просто погреться у речки, у костра…

Как сегодня, с отцом. Прохладный предрассветный Догода морозил руки и ноги, не пробивая разве что кофтан, развеивая большой туман. Мокрые то ли от Морока, то ли от росы ноги и руки, так и просились к тлеющим углям небольшого костерка. Сильного Посвиста пока не чувствовалось. Да и вряд ли он будет там, где властвует и отдыхает вместе с нами сам Стрибог.

Отдыхает, как вода в заводи у камышей, не волнуясь, где мы с папой расположились. Этим утром я решил порыбачить с отцом, а дождавшись обеда, искупаться на нагретой отмели. Лед с реки только сошел, но мы с ребятами ни разу не боялись холодной воды и частенько сбегали купаться по весне…

Папа ловил рыбу не так как Рыбацкие, теня невод в заводи, али против течения. Он, как и на охоту к реке ходил редко и за небольшим уловом, ловя рыбу лишь на уду. Зато самую большую и вкусную, говаривала мам. А мы, домочадцы, яко довольны. Ведь ежели хотелось больше дичи там или же рыбы, отец всегда мог обменять своё мастерство на оное.

– Закидывай нить побоку, чтобы ветер не принёс обратно. Вот так, – плавно, ложа поплавок с удочки в воду, учил поутру на рыбалке отец.

– Ну, может сегодня, хоть одну щучку сам вытяну, – мечталось мне на мягкой земле в руке с удой. Папа также же решил в этот день, что я сам должен научится вытаскивать рыбу, без его помощи. Ещё со вчерашнего вечера наготовил снастей, прикормки на двоих, и мы, встав спозаранку, набили едой котомки и ушли к реке.

Однако с самого утра день начался не так как хотелось бы. Пока мы собирались на реку, я кликнул Лика, но тот не отозвался и не прибежал на мой зов. Ладно бы был бы вечер, ну или обедня, так ведь утро. Куда же он запропастился? Неужто случилось с ним что? В общем, с такими недобрыми мыслями ушел я из дома, чтобы научится, как отче ловить самую большую рыбу. Никогда ведь не терялся мой маленький друг…

Вообще, я всегда считал, что умею удить, закидывая нити с червями на крючках в воду, поэтому сейчас торопился и старался делать всё неразмеренно, быстро, противоположно отцу. В общем, не испугался испортить ловлю, запутав нить на палке в камышах, громко закидывал, напугав шумом рыбу. Ударить в грязь лицом, что называется, не испугался.

– Да тут нечему учиться. Помнишь же, я сам вытаскивал рыбу, – хвастал я.

– Когда я тебе давал удочку? – с иронией отвечал отец, видимо вспомнив, как долго я тащил, и добавил, – а теперь попробуй свою сам вытащить.

Поплавок подозрительно закачался. Желая показать отцу что смогу, рано потянул удочку к верху, никого не поймав.

– Так у тебя, верно, и не клевало вовсе, – весело улыбнулся папа.

– Но, поплавок, же качался? – обиделся я.

– Он может сильно раскачиваться, уплыть в сторону, нырнуть. Так рыба пробует червяка, как ты пробуешь старый пряник, боясь поломать зубы. Ты должен почувствовать рыбу, – нарочисто медленно поучал папа.

– Но как? Тут же и волны, – продолжал оправдываться я.

Рассвет разбудил утреннего Догодника, пригнав в нашу заводь небольшую рябь.

– Послушай, это ведь как в жизни. Тебе многие будут мешаться. Перебивать тебя, сбивать с пути. Нужно дождаться. Потерпеть и подумать, что не волны виноваты, не течение реки, и даже не ветер. Виноват ты сам, уйдя на рыбалку, не прислушиваясь к ветру, не смотря на небо в поисках туч. Теперь же пусть волны раскачивают поплавок – дождись пока тот полностью уйдёт под воду. И рыбы будут обманывать тебя, потихоньку съедая червя, расходуя твоё время. Мне, как и всем неприятно вытаскивать пустой крючок, но это лишь камни на дороге к дому, к цели. В итоге: либо ты вернёшься ни с чем домой, словно и не уходил, либо обманешь рыбу, пережив все неприятности…

Перетерпи неприятности. Потери и найдёшь, добудешь что искал… Ясно? – будто рассказывая вечернюю сказку, учил отче.

– Я, наверное, понял… – ответил я задумчиво.

– И так во всей жизни, – почувствовав моё сомнение, продолжил отче, – многие будут переманивать тебя сынок к своему мастерству: мастер по камню, увидев твои заточенные деревяшки, предложит большие доли за то, чтобы ты учился у него; стеклянных дел мастер подумает, что ты неплохо сможешь сделать формы для заливки фигурок из разноцветного стекла, коли увидит твой зоркий глаз и узоры. Главное помни: если тебе изначально понравилось дерево – не бросай. Дождись хорошего заказа, хорошей идеи и тебе захочется остаться. Пробуй, смотри другие ремёсла, но оставайся с тем, что понравилось, а лучше с тем, что получается… – окончив поучать, замолчав отец.

Видимо, тогда я что-то и вправду понял. Однако терпеливее сразу не стал. И не прост был мой отец с первого взгляда. Хоть и сказочник…

Только наш сказочник даже поучал с загадкой в искрящимся от улыбки взгляде. Вроде и научил, а не сказал, когда так поступать. Ведь и рыбу нужно подсекать в определённый момент, а не ждать, пока та сама на крючок залезет, соображал я.

– Во всех делах нужно знание. И они появится у тебя, если ты и дальше не будешь бросать начатое, хватаясь за всё сразу, как сейчас, – словно в ответ на мои сомнения снова подал голос отец.

Откуда он только догадался, о чём я думаю? Невероятный человек… Больше всего он всегда поучал об одном:

– Главное старших чаще вспоминай, да совета у них и у Велеса с Вестой спрашивай – говорил он, видя мои затруднения в чём-либо, сам выстругав узором в дом очередную дощечку. Тем самым он давал мне понять, ещё до той рыбалки, простую истину – когда у меня будут дети, и мне понадобиться обладать умением к мастерству, чтобы удивлять, учить и радовать отпрысков обычными предметами.

Но пока что, с этими всеми наставлениями во мне лишь сильнее разгоралось желание совершить что-то величайшее, как в сказках о Добром драконе, победившего злого волшебника из папиных сказаний. Разгоралось, захватывая разум все сильнее… Или уснувшие мечты просыпались. Не суть…

Ведь во все времена, эпохи, тысячелетия людьми совершались великие открытия, пусть и с помощью богов, как тогда считалось, осваивалось новое, дабы облегчить, украсить жизнь потомкам. Это сейчас таковые запечатлевают в разнообразные истории, а тогда ещё такого не было. Что и говорить, если и земля ещё не вся была изучена! Только-только появлялись, разрастались поселения людей, в них обговаривались незримые границы, и обозначались первые лидеры: волхвы, мастера, указывающие, что проще людям будет жить так, а не иначе.

Наш народ, привыкший жить обособленно своими семьями, ещё не принимал надвигающегося устройства жизни с больших поселений, в коех развивались совместные ремёсла, нежели отдельные семейные хозяйства как у нас. У нас жизнь протекала проще. Ненастье какое – сообща без разговоров разбираемся, продолжая заниматься после привычными делами. Дела семейные и без того разрастались, совершенствовалось возделование и посев полей, заготовка дров, охота. И хотя до Древлян ещё не доходили желания людей, властвующих над другими, кроме разве кудесников, обещающих милость богов за подношения и несмотря на мастеров, к коем прислушивались в определённых ситуациях и в больших свершениях, но и мы не стояли на месте, обрастая большими семейными делами…

Мой же папа был уже из тех людей, свершающих, как я считал, великие деяния для всего народа, негласным властителем, не пользующимся своей силою слова в той мере, что мог, как хотя бы кудесник.

Отче никогда не стоял на месте. Только от того, что вся деревня светилась его мастерством, с защитными, расписными деревянными узорами снаружи и в каждом доме, а не от наставлений, и мнимых угроз богам, каждый прислушивался к его совету. Светилась и будет светиться…

Он словно, как добрый колдун из былин – всю деревню обделал своими руками обычным деревом без волшебства. Великий человек. И чем старше я становился, тем лучше это понимал. Великий, не потому что учил меня и селян радости от жизни, своими трудами украшая дома, заборы и другие деревянные изделия. Не поэтому…

Хотя для многих и этого было достаточно, чтобы любить его. Самое важное: папа дал возможность потомкам узнать сказания древних старейшин, рассказывая, кому только успевал о небывалом. Это из-за него в будущем возникли летописцы, перерождаясь в писателей, возжелавших рассказать истории. Но об этом никто бы тогда не догадался. О важности одного обычного человека. Даже я… О важности каждого…

А в это время, пока я посля поучений раздумывал, за какое дело бы взяться после начертания карты наших земель, чтобы совершать то великое чтобы стать как папа, началась поклёвка. Поплавок повело в сторону, и я вытянул мелкую рыбёшку, не ждавши пока поплавок утонет. Тут же, с горделивой радостью в глазах, посмотрел на отца.

– Вот мол, смотри, получилось. Какой у тебя хороший сын. Тот в ответ лишь ласково улыбнулся мне, как маме, аж сердце замирает, от вселившей улыбкой уверенность…

Домой мы возвращались после полудня, как герои. Он, подтягивал сползающий с плеча на котомке, свой полный рыб сачок, и я, нёсший в своей три штуки с удилами. Вот бы мама похвалила: кормильцы вы мои…

И мама похвалила, встретив подле дома.

– Молодцы, рыбаки. Хорошо, что пораньше вернулись. А то Мороком сильным затянуло поля на восходе. К непогоде… Ты, Мик, не гуляй сегодня долго. В вечернее время, к полуночи, коли случится Ураган, унесет вихрем… Як ещё и пёс запропостился, как животину собирать со стада…

Я как обычно не послушал, и пока она готовила рыбу, по привычке побежал к друзьям, побахвалиться о рыбалке и своем улове – поделиться радостью что чего-то сделал сам, и договориться собраться вечером на разрушенных избах, чтобы поиграть.

Встретив ребят, и выслушал от них в ответ на мое бахвальство, что они тоже пойдут на речку, и поймают больше меня, вспомнил и задумался, наконец, вместе с утихающим ветром о собаке. Лик никогда так надолго не терялся, если мы ходили на рыбалку. Да и вообще так долго не пропадал. Он везде находил меня. Куда же он исчез с самого утра?

– А где Веселенка? Не видали? – надеясь, что та подскажет, где Лик, обеспокоенно спросил я ребят, уже не слушавших меня.

– Она у Степаныча, – не зло бросил Ин.

– Неужто, катается? – продолжил вопросы я.

– Да, не… Мы видели, что они только расчесывают лошадей. Степаныч не даёт им кататься, – объяснил Доброслав.

– Хвастун… – сказал мне Станис.

– Беги дальше хвастать, а мы на рыбалку, а после, в овраги на качели, – подхватил Ин.

– Врёте вы всё, скоро вечер, а там нечего не видно, – в ответ мысленно вторил им со злостью я.

На том и разбрелись все по своим делам, оставляя меня, с непонятным ощущением злости, которое медленно исчезало, как только я продолжил искать свою собаку. А ощущение то от того, что я же лучше, чем просто хвастун…

Так хорошо было бы вместе всем сходить на речку, пожечь костёр, половить рыбу, как раньше… Или вместе поискать Лика, а после в овраг. Это же как игра – рассказать самое интересное… Сами же также хвастались всегда во всём…

Нечего. Подожду, как всегда ждал, разбросанных в вечерней темноте огней костров, факелов и звёзд. В темноте не видно чужой печали, и не нужно разговаривать, объясняя что-то. У костров, уставшие за день ребята, радовались каждому человечку…

Главное, что все то, что случались плохое за день, не рассказывалось на полянах у костра. И не до грусти было – каждый так думал. Считай, до ночи там играли, даже в одиночестве, искали, делились, сооружали что-то, или слушали Мишку…

С такими мыслями о вечере, сначала пришёл я к Степанычу в конюшню. Сельки там уже не было. Как и следов Лика, частенько бегающего за лошадьми. Пришлось топать обратно домой, помогать отцу с птицей и с барашками, а потом и в мастерской. И так незаметно приблизился вечер. Лик сам прибежит, думалось в делах…

И вот еле-еле задребезжали красноватые оттенки заката, вся животина загнана в хлева, можно и к полям. Верней к заброшкам. И я бросился туда с мыслью, ну где же этот пес!? Может кто подскажет…

А тут множество ребят собралось. В этот раз в сумеречном вечере костра далеко от селения на одинокой разрушенной избе, с торчащим камышом, но мягкой вокруг глиной. От тёмных да молчаливых, ни с кем не дружащих, обделённых богами здоровьем, ребят, до незнакомой мелкоты со всеми друзьями. И все, на раскиданной соломе и ветках, становились равными, под тихим Мишкиным голосом, ведовшим очередную страшилку. А пугающих историй, казавшихся по-настоящему страшными под наступающей темнотой, о ведьмах, колдунах, Леших у того было множество. Они завораживали будто сны. Недаром многие засыпали, а проснувшись, вскрикивали от страха. А ежели еще и Полевик ущипнёт, али померещится кому тот, так и вовсе вся ребятня повскакивает и унесётся общим скопом по домам…

И всё не так как у нас в семье, где рассказывал легенды о предках папа. Может от того, что наш Домовой был добрым и не хотел пугать своих обитателей в страшные моменты папиных сказов? Кто знает…

Как я уже говорил, под самую темень собрались все, и ни смотря на не закатившееся за горизонт солнце, выпрашивали у Мишки очередную историю. Обломки кирпичных, деревянных, камышовых домов рисовали разнообразные картины темных дверей, очертания возможных людей, выходящих неслышно и застывших в надвигающейся темноте. И истории обычно заканчивались ненужными и иногда смешными репликами:

– А мне не было страшно…

Или показывали на кого-то пальцем, высмеивали чужой страх, удивление или задумчивость, делая то иногда попусту желая скрыть свои чувства.

– А он испугался, – подначивал Тиха Ин, хоть и сам боялся. Того только зацепи, сейчас же начнёт оправдываться, даже если это не так, лишь бы не самому не боятся… И так со всеми…

Ну и, конечно же, кто-нибудь норовил толкнуть самого вслушивающегося или застывшего из друзей во время страшного момента в истории, не дожидаясь подловки Полевика…

Сегодня сюда же прибежал и потерянный поутру Лик, чтобы усевшись, как всегда на местной развалине – разрушке, слушать, как Мишка рассказывает. А может просто посмотреть на костёр. Кто знает, что в голове у пса творилось…

Я очень обрадовался, потеряшке, и сразу кинулся к нему, отбирая у ребят, к которым он почему-то присел. Но тогдашний вечер запомнился не только Ликом. В этот вечер произошёл странный случай, после которого, мы перестали так часто собираться на заброшках, и ненадолго отдалившись друг от друга.

Началось, разумеется, с Мишкиной истории. Стемнело незаметно. Ветряный сумрак сгущаясь, с темнотой принес прохладу речки. Вот только эта прохлада не была речной, как потом оказалось. Некоторые догадывались что темнота беззвёздного неба не предвещала нечего хорошего. Многим уже хотелось домой, но все ясно понимали – лучше остаться. Лучше переждать в разрушенном домике – вдруг соберётся дождь. Ветер занимался всё сильнее. Всё же, все, продолжали сидеть возле остатков дома, не шевелясь, когда Мишка начал рассказывать.

– Сегодня я расскажу вам о боге…

– Как Епифон? – вопросила говорливая Стиславка. Или она просто хотела понравиться Мишке, никто не знал тогда.

– Но откуда ты про них знаешь? Путники же только о духах рассказывают, – поддержала ту непонятно как тут оказавшаяся Жданка. Даже Броска удивился, да так, что не погнал сестренку сразу домой. Только и с того она не ушла… Видимо ей разрешали гулять с нами допоздна, не то что Сельке…

– Не только о них. Недавно мы с Епифонон поспорили о Вурдалаках. Вы слышали, по словам кудесника, что те не могут вылезти из подземного царства? – возразил Мих.

– Да, точно. Мы ещё подумали, а отчего и с кем тогда боги сражаются в небе за Правь, если злые заперты в Нави, добрые духи в Яви, а хорошие боги в Прави. За что и с кем раздор? – согласился вопросом Ил. В тон ему закивали Тих и Брослав.

– Так вот. Давным-давно я узнал от одного путника, а ещё от отца, что есть в Нави бог Вий, что охраняет ворота в подземное царство. Не Чернобог охраняет Навь вместе со Сварогом и другими солнечными, как говаривал Епифон, а Вий. И он же Вий, отец мудрого Велеса!

– Да не может того быть! – воскликнула Ланка.

– Ты всё придумал. Это вздорный бред! – продолжили и парни.

– Да вы послушайте меня. Я ведь говорю, что слышал. А не верите. Давайте тогда призовём Вия. Если явиться маленький медведь, тогда-то вы мне поверите!

Считалось что Велес бог являлся люду в Явь в обличие медведя. Значит и Вий будет медведем, подумал Мих, а все ему тут же поверили.

– Как призовём? Как волхвы призывают Ладу или солнце, Пяруна с дождём? – тихонько заперешёптывались Броска с Илом. Остальные молчали, испугавшись.

– Да, именно так. Тот покажется из тьмы, вот и увидите, – подхватил Мих.

– А если он нас утащит в Навь? – испугалась Жданка.

– А он точно как медведь выглядит? – спросила Стиславка, не желая показывать страх.

– Да. Как мы его узнаем, если тот появится? Ты мне о нём не говорил, – поддержал, входя с братом в азарт Тих.

– Он весь обросший, как мишка, черной шерстью и маленького роста. Люди часто путают его с Лешим26, встретив в лесу или с обычным камнем, что после затягивает тех в Навь. Если не увидите глаз у показавшегося существа, значит это Вий, – отвечал на то Мих, – а тебе не рассказывал Тих, от того что сам хотел узнать у Епифона, а там мы с ним поспорили, поэтому только вчера и разузнал уже у отца, – ответил Мих и Тиху.

– Понятно, – тихо поверил Тих. Остальные почему-то молчали.

– А ритуал призыва простой? – спросил Ил. Он с Мишкой был постарше, поэтому не боялся.

– Ритуал проще некуда. Нужно собрать вместе воды, немного соли, земли и кинуть всё в костёр со словами:

Бог земли-ка, не крутись

Чернобог-то отвернись

Вий-ка чорной появись

Рядом с Велесом пройдись…

Ребята зашептались. С богами шутки плохи, услышал я их. А тут еще ветер непонятный, как беду бы не накликать – запереживали девчонки. Мне же вдруг стало так интересно! Что же будет?

А произошло вот что. Пока все шептались Ил с Баженом, принесли с лужи воды, собрали черной земли и кинули туда соли, оказавшейся у Лексия в кармане. После, перемешали и вместе с криками испуганных девчат кинули в костёр, произнося заговор…

Все сразу замолчали. Приглушенный от земли с водой костёр, снова потихоньку разгорался. С новыми огнями и светом ребята, наконец, заговорили, спрашивая о правильности сказанных слов и сбора ингридиентов. Ведь сколько все не вглядывались, никто не появлялся. Но тут Станис, показывая пальцем в сторону поваленных за другими разрушками деревьями, приглушенно крикнул – Вий!

Все тут же посмотрели в ту сторону, и я будто со всеми увидел движение среди остовов домов. Девчонки закричали. Даже Лик испуганно прижал хвост…

– Сгинь, нечистая! – забормотали Бажен с Лёном.

Лишь Миха радостно закричал:

– Вот видите! – однако сразу же замолчал, как только тень движения чуть придвинулась к нам.

– Прогоните, пожалуйста, – запросили девчонки, испуганно прижимаясь к друг дружке, вот-вот готовые броситься бежать домой.

Мы с ребятами принялись рисовать защитные символы на земле и круги, за которыми нас не достанет нечистая сила. В делах, да присказках от тьмы незаметно исчезал страх, а после и вовсе все показалось смешным. Что нечего там не было. Особенно нас развеселил Тих, который пытался призвать ветер, песенкой моего отца. Мы все считали, что она нечего не значит…

Мишка вновь завел рассказ о Полевом, играющем с людьми как с перекати-поле, пряча то катомки с едой, то воду, принесенную в кувшине, зарывая ту в скошенную траву. Он говорил спокойно, чтобы скрыть собственный страх и помочь справится с тем другим. Непонятный силуэт Вия исчез. Но не из памяти. Да, сейчас он не двигался, но что случится, когда мы все пойдем домой? Только Мишка продолжал бабалакать, успокаивая…

Его голос лился медленно, словно облака среди ясного неба, как вдруг, после небольшой паузы, показавшей небывалую тишину замершей компании, больше не напевающий смешной призыв Стрибога, братишка Мишки, неторопливо вышагивающий вокруг костра, и собирающий ботинками землю, прилипшую к нему под защитными символы от Вия, был сражён молнией… Он исчез в ней…

Никто нечего не понял и очень долго все просто молчали. Не было ведь до этого на небе ослепительных вспышек, ни вихрей, ни капли дождя! Не гневались боги. Пяруна с его блестящими копьями трудно не заметить в темноте. Опять же, тот как известно, не появляется один. Если бы хоть один громкий звук грома прозвучал вдалеке…

И тут же начался настоящий Ураган, и будто издеваясь над нами, понёсся со шквальным ветром за речку, минуя селение. Будто разбушевавшегося Позвизда уводили от людей Ярило с Пяруном, зацепив нас, и забрав с собою дух Тиха…

А у нас исчез человечек. Яркими вспышками освещали боги свой гнев уже на другой стороне реки. Клубами пыли, сорванных веток и деревьев затмило весь горизонт… Стало совсем страшно и все прижались друг к другу…

И отчего Догода не предупредил? Он же всегда был за меня, подумалось на секунду. Но тут же эта мысль была отброшена. Наверняка, он, как рассказывали старики, сражается вместе со всеми богами, уводя Ураган подальше от людей… Он же любил людей…

Пока мы соображали, что произошло, Инок закричал. Всегда самый задумчивый и спокойный, своим криком от боли, он поверг всех в непонятное доселе чувство ужаса. Тих его лучший друг! А еще: мы же всегда думали и верили родичам о том, что боги хорошие и так прекрасно оказаться там… Вознестись… И тут до многих дошло, что все это совсем не так… Или может лишь до меня дошло…

Мишка, не задумываясь о злых богах, кинулся к тому месту, где был брат, ищя куда он исчез. Мы же, не зная, что предпринять, с опаской смотря за горизонт и улетающие вспышки на небе, подошли к нему, сидящему на земле подле светящегося рисунка на земле, остатка от духа Тиха. Кто-то сказал что-то. Послышалось – «Случайность».

– Да не случайность. Так было нужно! Он даже не почувствовал, как улетел к богам. Там нет бед и несчастья. Там здорово… – возразил Броска.

– Ага. Это не больно, – ляпнула мелкая, юркая Ланка. Никто её обычно не замечал.

– Может он сам тоже стал богом? Смотрите, как светится земля… – добавила Чернава.

– Там никто не умирает, а у него дедушка улетел в Урагане. Вот и он за ним. Или дед позвал… – пытаясь успокоить Ина, сказал вечно бесшабашный Ил. Даже он как-то испугался после случившегося.

– Да, там хорошо, – добавила незнакомая, светловолосая девчонка.

– Откуда вы знаете? Там вона какая битва! – показывая на ушедшие от нас яркие вспышки молний и имея в виду все еще громкие раскаты грома, всхлипнул Ин.

– Почему дедушка меня тогда не позвал??? Он же нечего не успел… – плачуще бормотал Мишка.

– А как же я? Как без него… – заповторял за ним Ин, не договаривая о их общей мечте построить плот с парусом. Старшие ребята частенько перепрятывали свой, не давая им плавать. Но все-то знали об их мечте…

– Там он нужнее, – продолжал Ил.

Так давайте все туда уйдем, хотелось крикнуть мне. Спрыгнем с горы и Вознесемся. Почему вы такие глупые? Или я глуп? А, ну да, самим спрыгнуть – только в Навь попасть, скажете вы, а как бросаться очертя голову в незнакомые воды или под дождь в поле, так нечего – Вознесемся…

– Да, Ин и Миш, не плачьте, – продолжали успокаивать ребята, будто от того легче, – на небе готов для него плот из облаков, а тебя Мишка оставили здесь, чтобы ты помогал отцу и маме…

Последнее проговорили чуть слышно, с тяжестью на душе. И кто сказал, было непонятно. А дальше мы, скрытые в потоке дождя с небес, каждый в своей беде, потащились за Ликом в поселение на непонятном доселе чувстве утраты… Пес будто уводил нас от горя…

После того сильный ветер на долгие дни стих в селение…

Это был второй случай, где я нечего не мог сделать. Разум упрямо цеплялся за глупые мысли, что казалось можно было бы это предвидеть, разглядеть небо, прежде чем оно заберет Тиха молниевым лучом и оттолкнуть. Можно было самому в последний момент прыгнуть вперёд, став героем, взявшим удар небес на себя. И пусть Вознесусь – зато как герой улечу к своему дедушке в облака. Но нет…

Неужели и вправду наступало ненастье… Пришли те страшные предостережения взрослых, в которых все дела теперь с оглядкой на непогоду, и понадобиться вспомнить, всё чему нас учили бояться с самого детства. Мама же предупредила о странной погоде с утра, а я не поверил…

Зародившееся в тот вечер, в вспышках молний, чувство опасности, теперь разрасталось, как когда-то с волчонком, заставляя оставаться постоянно настороже – вдруг опять случиться что-то непредвиденное? Накатит волной неизбежности от сильного ветра иль другой игрой злых богов. Такой же, как в те случаи – волной оцепенения, волной безысходности, волною страха…

Ведь, казалось, совсем недавно стал осторожнее, оглядываясь в поисках волчонка, приобретая способность быть готовым ко всему, чтобы хоть как-то управлять собственной жизнью, без помощи богов, как вдруг другая напасть… Ни одно так другое, пришла на ум бабушкина присказка…

Как с друзьями: не имея возможности ответить за всё сразу – почему играл с одним и не позвал другого, почему одному рассказал, другому нет, не поделился и так далее – обрадовать всех, в общем не успевал, попусту терял честность, и сам я будто превращался в злого одинокого духа. Так и теперь беспечность заменял страх от бессилия перед стихией, снова переписывая в сознании старые мечты…

Теперь близкие мне по духу ребята продолжали играть, рассуждать, придумывать что-то, не оглядываясь на Вознесение, уходы плохих ближних в царство Чернобога, зарытые под холмом, но меня лишь мечтания уводили в сторону хорошего, где несчастья не бывает, где его можно победить…

Мечты, пожалуй, лучшее, что случается с человеком… Особенно с маленьким человеком. Казалось совсем недавно так много неприятностей от пустых дум (как говаривали селяне) у меня случалось, а мне до сих пор не хотелось терять себя в ненужных и обычных делах. Чаще всего в дружбе были неприятности. Не от того что что-то не успевал сделать, не помог иль еще что. Просто с одним не поделился – забыл, другому не вовремя рассказал о чем-то. Или позовут меня играть, а мне не хочется, некогда, боязно. Или неприятно. Но не суть…

Наш люд ещё звал таких как я детей (мечтателей) «Не от мира сего», пустодумами, так похоже на пустоделов. А пустым делом заниматься, как известно – богов гневить…

Да и пустодумы, считались вроде проклятых богами, вроде обделённых здоровьем. А может и хуже. Якобы гневали больше всех богов не просто своим бездельем, а еще и тем, что не могли поделиться прекрасным придуманным миром, как сказкой на ночь, али в деле что показать…

Однако я верил, что однажды расскажу кому-нибудь о своих помыслах. Я продолжал верить, что это лучшее, что есть в людях. Ведь, это же они, небывалицы, и указали способ борьбы со страхом новой идеей, превратившуюся в мечту, в которую просто нужно было поверить…

Что я и сделал. Сначала восстанавливая разрушенную веру в доброту богов в моих путешествиях от одного дела до другого, в поиске, мыслью о карте, пока однажды новая идея насовсем не закрыла меня в отцовской мастерской, создавать невозможное. Но и то случилось лишь спустя множество дней от обряда Вознесения Тиха. Все те дни я упорно пытался понять, как победить страх…

Всегда практично соображая, дополняя в уме сказки отца, я научился осознано составлять мечты. Всё просто. Со всеми своими знаниями и стремлением, я нечего стоящего кроме переделок и похожих уже кем-то чудес, несущих помощь от небесных бед сделать сейчас не смогу. Поэтому чтобы освободится от страха, победить его, пришедшего с исчезновением Тиха, нужно было не просто серьёзно – надолго нужно было задуматься. Как сотворить что-то настолько стоящее, чего боги не затронут и испугаются?

Взять хотя бы каменные дома далекого от нас поселения за Озерными, что в отличие от деревянных, конечно, стойкие, но под ними легче уйти в царство Чернобога, в землю, когда они разваливаются от прилетевших с леса деревьев. Приятней всего показалась мечта о колдунах, легко отгоняющих волшебством ураганы…

Но сколько бы я раньше не бродил, забредая в запрещенные места ближнего леса, в поисках отшельников, мечтая увидеть в них хоть толику колдовства, так никогда и не услышал о них. Случилось, только заблудился однажды, но Велес, прикинувшись медведем и вспугнувший недалече от меня лесных птиц, вернул на правильный путь…

Тогда и вовсе подумал – вот бы приручить Дикушу, птицу лесных ведунов, чтобы та слетала подальше в лес и нашла хоть дымок чудес древних стариков, дружащих с Лешими. Или приманить тех птиц летающим змеем, к которым так часто подлетали и орлы, на опушке леса, а затем сбежать за ними в чащу…

И тут же новая мысль. А зачем Дикуша? Можно же попробовать самому сделать крылья как у летающего змея! Да, но как взлететь? Кто сможет махать такими большими крыльями? Что крылья должны быть большими, я понял тут же, вспомнив плот с большим парусом, так и не поплывший у Тиха и Инка…

А может и не понадобиться махать крыльями, тут же поймал я новую мечту, вспомнив, как на холме от сильного ветра улетел змей, не привязанный ни к чему… А с высоты и ведунов, и распри богов увижу раньше, чем последние подойдут к селению… И боги увидят наконец нас, и больше не будут забирать к себе, почувствовал, что мы такие же!

Сначала нужно нарисовать крылья, все сильнее вдохновляясь невероятной мыслью, подумал я. А в рисунках и путь к взлёту с полётами обозначаться…

В тот неприметный день, с пришедшею о крыльях мечте, прибежал я радостный из лесу домой, так и не нашедши колдунов. Но больше не стоит оглядываться на прошлые безжизненные дни. Не стоит думать и о том, что раньше я хотел, как отец найти лучшее мастерство, которому бы хотелось отдать свою жизнь, посвятив тому всего себя до самой старости. Крылья сметали все…

Где же краски? Сгодятся и угольки. Если бы увлёкся прошлыми мыслями о постройки каменных стен вокруг жилища, дабы сильные ветра не проникали в поселение, или картами, нечего бы сказочного со мной не случилось бы, подумалось мне…

Вернувшийся вместе со мной в селение в тот вечер Догода, тихонько зашевелил занавески перед сном. Я на правильном пути. Коли даже тёплому ветерку стало любопытно… В детстве всему придаешь небывалое значение…

– Что рисуешь? – Спросил отец, на следующее утро, видя меня спозаранку в мастерской, чертящего на досточке узоры.

– Небо. Облака, – впервые недосказал я, сразу почувствовал себя обманщиком.

– Дак, это не интересно. Нужно чтобы узоры перекликались между собой. А у тебя нескладно… – объяснял отче, показывая схожие узоры на правой и левой стороне своей дощечки.

– Но облака… Они не похожи друг на друга. Как же тогда делать то, что нравиться? Ведь если ветер их по-разному разгоняет…? И вообще может еще досточка к этой будет прилажена…

– Ну, смотри… А непохожие узоры – некрасивы. Никто их не возьмёт к себе в дом, ты только и вторую доску испортишь. Неужто, Ефимыч не учил вас составлению узоров? – недоумевал отче.

Деревянных дел мастер всему учил, но моя задумка требовала другого. Поэтому, не зная, что сказать, я снова соврал:

– Но я так хочу. Для себя ведь учусь.

– Тады, делай одну на поверку. А остальные не порть. А еще лучше подальше дорисуй такой же узор, получиться, будто синица. Оберег получится. Вишь ты, облака… – продолжал поучать, не о чём не догадывающийся папа…

Я так и сделал. До вечера вырисовывал, а после сделал вид, что выстругиваю синицу. Вышло как он и говорил – некрасиво. Не было видно строение крыльев. Непонятны те были. Безжизненные словно. И вновь меня озарило мудростью свыше: настоящие крылья нужны – хотя бы умершего ворона, а не рисунки. Велес в лесу о том хотел мне сказать, показывая вспуганных им птиц, а не пугая меня. И почему я не понял то раньше, подумал я засыпая…

А в следующие дни все продолжилось, в течение становления месяца в луну на ночном небе. Подъем, завтрак, и в мастерскую теперь уже за чертежи по образцу вороновых крыльев, да за поиски материала. И так пока однажды утром не поддался сомнениям – а получиться ли? Тяжесть неподъемного каркаса каждого крыла из чего бы я их не сделал представилась невообразимой. Как управлять склеенными перьями или тканью на длинных палках? Да что там управлять – если те и поднимет ветер, как направлять, наклонять, поворачивая полет? Коли даже у ворона такие большие крылья, то каковы должны быть на человеке?

После того понимания я было решил и крылья, как когда-то карту, отложить на лучшие дни. Еще слишком многого я не понимаю и не знаю. Да… Вот драконы, духи, колдуны и боги с птицами же как-то летали и летают. Узнать бы побольше о них… А пока побуду еще немного ребенком… Что и говорить, я и в мечтах боялся высоты, боялся разбиться…

Только жизнь-то не отложишь. То, что хотелось забыть врывалось в голову, как ветер, волнами, разукрашивая обыденность свежими, как дождь, идеями, о том, как и из чего лучше сделать ветряные паруса, что поднимут меня в небо и не дадут разбиться. Лишь просыпаться по утрам хотелось все позже. Вчера умаялся, как говорила бабушка каждое утро, когда я не хотел подниматься. Мало сказать умаялся. То с одними к реке сбегай, то другим помоги, то с отцом что-то сделай, то чертёж перечерти. До самой ночи возишься, бегаешь, суетишься, и все это вместе с теми же самыми мыслями о небывалом.

Но это, нестерпимо жаркое солнце поутру. Спросонья оно приносило столько плохих ощущений, что лучше бы поглубже зарыться в одеяло, в тень на кровати. С другой стороны, и поворачиваться лень: сны такие хорошие ощущения оставили, ты вроде проснулся, а продолжал смотреть их и с открытыми глазами. Не как с Ягой. Была надежда на тучку в небе, хоть наяву, хоть и во сне, надеясь в последнем убежать в дождь. Но и той, показалось ждать невозможным.

Поэтому, в конце концов, в каждом дне, как сегодня, я открывал глаза со злостью. Больше-то не засыпалось. Оставить плохое настроение как всегда помогли мечты по дороге до друзей, которые наверняка ещё все проснулись. Мечты…

Как много в них прекрасного. Никогда бы не подумал, что можно без них. В компании мечтать трудно, но иногда кажется, что нереальность всегда присутствует в голове. Не чёткими очертаниями, неясно, но она всегда с тобой. Из-за нее совершенно не запоминалась дорога, словно и не шёл вовсе, а уже летел на собственных крыльях…

Ребята как всегда, медленно собираются играть, будто в путешествие, мягко выводя из сказочных дум. Теперь я чаще, несмотря на расстояния, ходил к Инку, стараясь поддержать того, после потери Тиха. Ожидая того, топчешься то в сенях, то подле его постели пока не проснётся. По настроению, бывает, и позавтракаешь с ним. Чужое, всегда вкуснее. Только не сегодня. Инок, как и я, не до конца оправившись от Вознесения Тиха, оставался уже который день дома, мастерить что-то.

– Я не могу с вами играть, пока не сделаю, что мы задумывали с ним, – ответил он на мой зов к заброшкам, зная, что мы собираемся играть там в духов до самой ночи…

Пока разговор, да дело, проснулись и подошли к нам другие ребята: Броска, Бажка, Станис, Ил. Даждьбог к тому времени увел солнце в самый зенит, разогревая землю и придавая веселый настрой всем начинаниям. Мы, тому радуясь, отправились бегом по нашим местам. Конечно же, сначала искупнутся, а после на остатки домов в Залуговку к заброшкам, что ближе к лесу, где и костер разжечь, и сражения против колючих драконов можно устроить…

Дома-разрушки, вообще годились для любых игр. Лазили мы там не только вечерами у костра. В то время у Древлян образовались множество окольных разрушений: старые дома, сваленные Ураганами и временем располагались и в лесу, и пред горами. Ну как горами, холмами больше. Не считая одну высокую гору, за рекой, местность у нас была равнинная.

Одна разрушка в тех местах всем нравилась больше всего. Полуразвалившаяся, но с сохранившимися деревянной крышей без навеса, но странное – с каменными стенами! Огромный когда-то дом, для нас походил на замок из рассказов Мишки услышанным им от проезжающих путешественников. Дом был с выходами на крышу через мастерскую печь и чердачную лестницу (видимо здесь когда-то жили кузнецы). Всего два лаза, по-моему, но не часто кто на ту высокую крышу отваживался взбираться. Однако считалось, что почти все там были. Вечером, тем, кто проходил рядом с разрушенным домом, слышались предсмертные завывания и шорохи старых ведьм, колдунов, разбуженных нашими страшилками. В самом же доме, прогнившие почти до основания балки, обвисшие доски, там и сям брёвна по бокам большого коридора легко выносили нашу беготню. Для нас, то было, как пробежаться на болоте по бревну или по тонкому льду осенью.

Придёшь сюда, поначалу осторожно вместе со всеми ходишь, взбираешься, чуть ли, не ползая по выструганным стволам деревьев – прочного внутреннего каркаса. Позже, смотря на других, уже осмелевших, совершенно забывается и свой собственный страх, начинаешь разбегаться и скакать с одной палки над пропастью на другую. А в разбеге всё быстрее и быстрее, перепрыгиваешь через брёвна, гоняясь друг за другом…

Но ни одни догонялки или ляпа не могли сравниться с игрой в колдовство. А началось с того, что наслушавшись историй о богах от Епифона, и насмотревшись его показательных движений их призыва, кто-то из нас придумал однажды игру в богов и духов. Она стала, пожалуй, самой удивительной и в тоже время опасной игрой.

Вот в чём она заключалась: заколдовав кого-то, путём лёгкого нажатия любым прутиком, как волшебной палочкой, с закрытыми глазами и не ожидающего того от тебя, или ждущего, если хотели расколдовать, так вот заколдовав, говоришь определенные слова, превращающие человека в злого колдуна или смешного духа. Больше всего превращались в злых. А всё от того, что превратившийся понарошку в колдуна или бога Нави мог творить всё что захочет. Кидать, что попадётся под руку – доски там или камни, обзываться, подначивая остальных на плохое и так далее. Не по правде, чтобы только напугать – якобы они, камни, сами летают, по их велению. Колдуны могли догонять чтобы мучить – трясти, ставить щёлканы, брать в услужение, привязывая к дереву, конечно же, всё не по-настоящему, но страшно становилось, когда кто-то слишком хорошо притворялся. Оно и понятно – столько веры в тебя вселялось после превращений! Только и там, если кто-то слишком заигрывался, останавливали криком «Нечестно». На что у кого мыслей хватало, так и заколдовывались. Обычно по сказкам и рассказанным родителями былям выбирались герои или духи с богами. Каждый превращался по-разному, хоть и правила были одинаковые.

В тех правилах, никем не писаных, но всеми соблюдающимися указывалась каждому персонажу свои действия, в которого мы превращались, однако и там придумывали что-то новое. Бывало, возникала большая путаница. Позаколдуются в разных местах ребята, не успев рассказать в кого, и не знают куда бежать, за кем или от кого. Особенно если зажмут тебя с двух сторон на балке надломанной крыше колдун с незримым драконом и Болотник, и прямо не пройдешь – не знаешь, что это за колдун машет палочкой, и спрыгнуть вниз нельзя, доски там – трясина повелителя болота, помимо большой высоты.

Кто-то в таких случаях соображал и натаскивал превратившихся злых героев друг на друга – пускай сорятся! Я же, по-моему, всегда глупил, сдаваясь. Сам же я заколдовывался в богов и колдунов, но чуть поумнев, стал превращаться в Догодника, чтобы всегда иметь возможность улететь и баловничать с добрыми богами, вместо зла со всеми. Ссадины и синяки получали мы только в тех разрушках. Не как наши старшие ребята с Чащинскими в драках за девчат али в мастерстве. Зато столько страху, переходящего в радость от простого бегства. Удивительно быть не пойманным и казаться самым быстрым, ловким и везучим, скачущим по брёвнам крыши и внизу по залам. Непередаваемые ощущения. До сих пор хочется вернутся туда и носится также по балкам…

Что бы я не задумывал, о чем не мечтал, а в заброшках я оставался обычным ребёнком. Да… Немногое вспомниться с такой же охотой. Обычно всё в нашей жизни приедается, надоедает, становиться скучным, и в общем, не нужным. Со временем кажется, что чаще повторяется только плохое. Но стоит вспомнить о той беготни и всё плохое забывается. А если ещё к тому прибавить увлекающие в сказку о полетах собственные мечты, плохое и вовсе не вспоминается. Любые препятствия – это просто преграды, которые нужно обходить одну за другой. Вот бы также поверить в крылья, как раньнешне я верил победам над стихией в игре, превращаясь в повелителя неба зимнего бога Хорса… Но не тому я придавал значение…

Набегавшись до вечера с тёплым ветерком в обнимку, редко кто из нас подумает о голоде. А вспомнив о еде, услышав чей-то возглас об обеде, наконец, шли кушать. Обычно друг к другу, к кому ближе, перекусить. Потому что, во-первых, далеко домой, ну а во-вторых – у друзей, как я уже говорил, вкуснее казалась еда. Чаще, конечно, вообще забывали поесть, замирая в пустотах дома и придумывая с оставшимися ребятами небывалых колдунов в которых можно заколдоваться. Забывали и из-за боязни прослыть попрошайками. Никому не хотелось запомниться плохими человечками, как темные в конце улицы: нечего не заслуживши, не занятых мастерством, бравши всё без спросу, и никогда не помогающие в общих делах – посевных, возведении плотины, подготовке к празднествам, обманывающие взрослых и нас в играх. Мне, допустим, точно не хотелось быть хоть каплю похожим на них из-за такого легкомысленного поведения, быв сыном самого лучшего мастера в селении…

Но сколько бы между нами и темными и было бы недомолвок или не поделённых игрушек, как бы плохо мы друг перед другом себя однажды не показали, мы, в конце концов, всегда жили дружно. Иначе не жизнь. Ходишь, насупившись, будто девчонка, а они также…

Как покушаем, снова собираемся играть в разрушках, коли с утра все там начали. На палящее, так мешавшее просыпаться с утра, солнце, никто не обращал внимания. Только к полуночи возвратимся со многими домой, догадывались родные.

– Да и то, ежели сын кузнеца не станет рассказывать пришлые страшилки, – укоризненно говорила в таких случаях моя мама.

– Он редко теперь рассказывает. После Тиха… И мы всегда успеем спрятаться в лесу… – отвечал тепереча я дома, понимая её опасения.

– Так и сгинете в тех заброшках, – вторила маме бабуля, мысленно сходясь во мнение с каждой бабушкой и мамой из селения. Но менять игры, непонятно как сложившиеся, никому не хотелось. Да и дорога домой, освещённая луной, аль полумесяцем, прельщала многих привычным потоком мечтаний сильнее голода. Ведь не только я мечтал…

– Однажды я стану как папа. Вот только выучусь у мастера, да у отца всему, подрасту… Буду сильным, чтобы помогать всем, и вместе мы построим лучшее селение и заживем без боязней, – заваливаясь в освещённую свечой прохладную избу после всех приключений, верилось мне в придуманных мыслях, никому недоступных, но таких схожих с другими… Точно также думал каждый из моих друзей…

Медленно меркло, за поздним ужином в окне наше небольшое, раскиданное пред полями и под лесом, поселение. В доме было прохладно, а улица еще дышала нагретой днем солнцем землей. Вообще, тепло ночи навсегда запоминается вместе со стрекотанием кузнечиков, тихим говором птиц, кваканьем лягушек и других звуков в траве. Запоминается чем-то блеклым, как сквозь мутное стекло в окне, но таким родным, будто объятья мамы. А если ночное небо, то постоянно чистое, с далекими звездами. Светляки так и хотели улететь к ним, разлетаясь костровыми искрами от земли…

Пока бабушка возилась с ужином, что завораживал запахами, сестренка с мамой кормили птиц, да овец, не пуская нас с папой к животине. Я тому был только рад. Наброшу с бабулей самобранку на стол и жду пока та расставит явства. А ужинали мы все вместе. Селька по привычному тараторила за столом, рассказывая о своих похождениях с Ликом, мы с папой посмеивались, понимая, как ей важно поведать нам о небывалых феях-бабочках, незнакомых птицах или же о чудных зверятах, так непохожих на зайцев и бобров в лесу. Мама на то строго хмурилась на нас, а бабуля объясняла о каждой зверушки…

Как поедим, отче посмотрит на нас, совсем вымотанных, и грустно скажет – идите спать, – заместо истории о колдунах и драконов. И вот уже и весь день темнел в кровати, уходя в небытие…

А на утро в очередные странствия, игры, чертежи. Бывало и по-другому. Заранее договоришься с друзьями о завтрашней встречи, а придёшь – все заняты домашними делами. Кто в огороде, кто ещё чем, по хозяйству, в общем.

– Завтра собираемся на речку, коли жарко будет, – скажет, будто пожалев зря пришедших, напоследок Ин. Но оно иначе сложиться. Никогда заранее не предугадаешь, какой идеей загорится новое утро и у кого она будет лучше…

Когда же все заняты, обратно домой потопаешь. И все равно, ведь, – думаешь совершенно не о том, не об упущенном. Чуть-чуть грусть от того, что никто и не вышел, да и та забывалась, когда вслушиваешься в ветер по пути… Вдруг он как отцу подскажет что… Пока что чертежи крыльев никуда не годились, как мне казалось…

Дома в такие дни, тоже недолго задерживался. Почертишь чего и двинешься далече, как раньше, перебирать и мастерить обережки, стрелы с луком или устраивать войнушку из пятнистых жуков. Пятнистыми я называл прислушников Полевого27 – красных жучков с чёрными пятнышками. Построить для них крепость, засунуть к ним муравьев и смотреть, как они друг с другом уживутся. А с луком и стрелами, что легко было сделать из клёна, росшего вокруг дома, занятий еще больше. В общем интересно было даже одному…