Читать книгу Горький аромат фиалок. Роман. Том третий - Кайркелды Руспаев - Страница 10

А в это время Бекхан беседовал с Аксакалом в его жилище. За тонкими стенками вагончика бушевал буран, но внутри было тепло. И уютно. Хозяин вагончика говорил:

– И я когда-то был материалистом. У нас у всех мозги были набекрень. И это не удивительно – материализмом нас начали кормить чуть не с пеленок. И все было понятно и объяснимо до какого-то возраста. Потом стали возникать вопросы, на которые не может дать ответа материализм. И его дитя – современная наука.

– Да, есть вопросы, на которые наука пока не дала ответа, – возражал Бекхан, – Но из-за этого нельзя отвергать материализм и, как вы говорите, его дитя – науку.

– Я говорю не о тех вопросах, на которые пока не может дать ответа наука. Я говорю о тех вопросах, на которые наука не сможет дать ответа в принципе. Никогда! Понимаете?

– Например? Приведите хоть один пример.

– Пожалуйста. Наука объясняет все поверхностно. К примеру – всемирное тяготение. Это одно из основополагающих явлений. Как объясняет наука это явление? А никак! Да, установлены закономерности; над этим потрудились и Галилей, и Ньютон, и Эйнштейн, и другие ученые. Но что такое тяготение? Почему материальные объекты притягиваются друг к другу? Откуда возникает эта сила? И каким образом она воздействует на материальные объекты? Откуда берется энергия? И почему эта энергия не истощается? Или истощается? Вы считаете, что наука когда-нибудь сможет дать ответ на эти вопросы?

Бекхан уклонился от прямого ответа. Он сказал:

– Почему нет? Я верю в науку.

Аксакал немного подождал, считая, что собеседник приведет какие-нибудь доводы в пользу своей веры. Затем продолжал:

– Или возьмем время. Что это такое? Материально ли оно? Или оно существует лишь в сознании людей?

Бекхан удивленно поднял бровь. Такого он еще не слышал! Аксакал продолжал:

– Эйнштейн признавал, что природа времени не ясна. Хотя он свободно оперировал временем в своей теории. И сегодняшние ученые со спокойной совестью говорят об экспериментальном подтверждении теории относительности, не утруждая себя выяснением того, о чем свидетельствуют эти самые эксперименты.

Бекхан улыбнулся и сказал:

– Что-то не совсем улавливаю вашу мысль, уважаемый. О чем вы говорите? Вы сомневаетесь в результатах экспериментов?

– Да. Я не понимаю людей, основывающих серьезную теорию на том, природу чего еще не выяснили. И тех, кто потом возводит эту теорию в абсолют, закрывая глаза на существенную оговорку автора.

Бекхан продолжал улыбался. Аксакал оставался серьезным.

– Можете не улыбаться. Вот возьмем пространство. Что это такое? Вроде бы с ним все ясно. Это то, в чем, как в трехмерной системе координат, расположен весь мир. Это представление господствовало в сознании людей до Эйнштейна. И до сих пор многие не могут представить, как может это пространство, эта абстрактная система координат, искривляться. А все потому, что понятие пустого пространства – это выдумка. Вернее всего, пространство так же материально, как и все объекты, расположенные в нем. Оно не пустое, оно – само материя. Поэтому и способно искривляться под действием тяготения. И неоднородно – в нем есть уплотнения и разрежения. Уплотнения – это видимые и фиксируемые нашими органами чувств и приборами объекты, разрежения – то, что мы считаем пустым местом. С пространством повторилась история с воздухом, с атмосферой. Ведь и воздух раньше считали пустым местом. Хотя и в древние времена кое-кто догадывался, что это не так.

Бекхан молчал. Он должен был признать, что его никогда не посещали подобные мысли. Возможно, Аксакал прав в том, что теория Эйнштейна когда-нибудь потребует коррекции или даже пересмотра. Но ведь это не означает, что человек, человеческий разум никогда не разберется с тайнами этого мира. Бекхан хотел возразить, но тут в дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Аксакал недовольно. Он досадовал тому, что его отрывают от такого захватывающего спора. Дверь отворилась, и вместе с клубами ворвавшегося холодного воздуха вперемешку со снегом в помещение вошел парень, который работал в одной бригаде с Аксакалом. Он поздоровался и остановился в нерешительности у порога.

– Извините, я думал – вы одни, – сказал он.

– Ничего, проходи, Габбас, – пригласил хозяин вагончика, уже более мягко, – Тут все свои.

Габбас остался стоять на прежнем месте.

– Да что с тобой? – Аксакал заметил, что парень не в себе, – Что-то случилось?

– Аксакал, я хотел, чтобы вы почитали Коран. Умер мой близкий друг. Вот…

Аксакал прошептал короткую молитву и провел ладонями по лицу.

– Да одарит Аллах его своей милостью, – сказал он и спросил, – Как звали твоего друга?

– Алик, – ответил Габбас, разуваясь и проходя в глубь помещения. Потом поправился:

– Алимжан. Его звали Алимжаном.

Аксакал усадил парня возле себя и начал произносить напевные и печальные аяты Корана. Бекхан слушал в задумчивости. Ему казалось, что эти непонятные слова свидетельствуют о бренности земного существования, о том, что все в этой жизни суетно, преходяще. Но, странное дело – они в то же время дарили надежду, дарили уверенность в том, что не все в этом мире грешно и подло, что есть и что-то святое, и что за страшной пропастью могилы нас может ждать лучшая доля.

– Сколько было лет твоему другу? – спросил Габбаса Аксакал, когда закончил чтение Корана.

– Двадцать четыре.

– Отчего он умер?

– Повесился, – Габбас опустил голову в безысходной тоске.

– Субханаллах! – воскликнул Аксакал. Его лицо потемнело, оно выразило большую скорбь, чем при первом сообщении Габбаса о смерти друга.

– О, Аллах! – сказал он потом, – Прости его грешную душу.

– От него ушла жена, – пояснил Габбас, словно пытался оправдать самоубийство друга, – Он ее очень любил.

Аксакал кивал головой, словно принимал эти оправдания. Но сказал он другое:

– Всякое может случиться, но налагать на себя руки – это не выход. Ему теперь остается одно – надеяться на бесконечную милость нашего Создателя. Ибо Алимжан совершил страшный грех. Да, конечно, все происходит по воле Аллаха. Но заклинаю вас, – никогда не лишайте самих себя жизни. Аллах милостив и милосерден, он может простить любое преступление, любой грех. Но самоубийство…

И он повторил:

– Это страшный грех. Потому что это свидетельствует о том, что в человеке нет веры. С верой ему ничто не страшно, никакое несчастье, никакая беда. Потому что он знает – он не будет одинок, пусть даже его покинут все, кто ему близок. Он не одинок, нет! С ним Аллах. Который никогда его не покинет. Лишь бы верить в него, в его бесконечную милость. Вера вселяет оптимизм, она дает человеку уверенность в конечной справедливости, в том, что за все воздастся, в конце концов. И за зло, и за добро, и за долготерпение, и за всякое преступление. В то, что суд Божий неотвратим. И что от него не скрыть ничего. В отличие от суда людского. Вот что дает нам вера! И как же мы обкрадываем себя, лишая себя такого богатства.

Слова Аксакала взволновали Бекхана, но на другой день он приказал своим парням доставить к нему Карину. Они привезли ее и впихнули в комнату, где обычно беседовал их шеф с теми, кого требовалось устрашить. Или предупредить, или вытрясти из них какие-нибудь сведения. Бекхан встретил девушку сына с торжествующей улыбкой.

– Оставьте нас, – сказал он своим подручным, и когда те подчинились, включил музыку и приступил к экзекуции. Он начал хладнокровно срывать одежду с Карины. Она пыталась сопротивляться, но силы были неравны.

– Я предупреждал тебя! – рычал Бекхан, срывая с нее все. Нежная ткань нижнего белья не выдержала. И трусики разорвались от сильного рывка мужских рук. Карина попыталась дать пощечину, но получила такую затрещину, что отлетела в дальний угол.

– Я тебя предупреждал, Карина! – повторил Бекхан, стоя над лежащей на полу девушкой. Она теперь была полностью обнажена. Это для большего устрашения. Ведь человек без одежды чувствует себя совершенно беззащитным. Но Карина не была испугана. Ее глаза излучали ненависть. Бекхан наклонился и придавил ее коленом. Девушка ухватилась за его ногу обеими руками и попыталась скинуть с себя. Ее лицо перекосилось в бессильной ярости.

– Убери ногу! – крикнула она.

– Я раздавлю тебя! – Бекхану так хотелось привести угрозу в действие, но он помнил о словах Аликеева. Ведь босс предупредил, чтобы Бекхан не переусердствовал. Что трупы ему ни к чему. Он помнил и о словах Аксакала, но те слова оставались все же только словами. Может быть, пока…

Он наклонился еще ниже, увеличивая давление. Он не отрывал взгляда от лица Карины. Оно напряглось, покраснело. Бекхан видел, как ей трудно дышать. Карина предприняла еще одну, отчаянную, попытку освободиться, но с таким же успехом она могла бы откинуть упавшее на нее дерево.

– С-скотина… – прошептала она. Глаза ее продолжали полыхать в бессильной ярости.

– Я тебя предупреждал, – Бекхан продолжал давить на ее грудь, – А ты смеялась надо мной. Ты думала – я пешка? Как бы не так! Вот я сейчас задавлю тебя насмерть, и мне ничего не будет. Ты понимаешь – абсолютно ничего!

Лицо Карины побагровело. Она закрыла глаза. Бекхан ослабил давление, потом, подумав, убрал ногу. Карина судорожно вздохнула. Она открыла глаза, но в них ничего, кроме ненависти, не было.

– Карина, это последнее предупреждение, – сказал Бекхан, протягивая к ней руку. Он намеревался помочь ей подняться.

Но она произнесла посиневшими губами:

– Мы с Алиханом любим друг друга.

И Бекхан рассвирепел. Он ударил ее по лицу, хотя с самого начала решил не украшать ее синяками. Затем вытащил пистолет, и, передернув затвор, упер ствол ниже лона девушки.

– Я прострелю твою ненасытную утробу, шлюха! – рычал он, все глубже вдавливая ствол в ее влагалище.

Карина побледнела. Она замерла, но потом произнесла изменившимся голосом:

– Стреляй. Но знай – вместе со мной застрелишь и своего внука.

– Что? – прохрипел Бекхан, – Что ты сказала?

Он убрал оружие от ее гениталий.

К Карине вернулась уверенность. Она сказала, продолжая глядеть прямо в глаза своего истязателя:

– Что слышал. Я беременна. От Алихана.

Бекхан изменился в лице. Он встал и, отступив назад, упал на стоявшее сзади кресло. Карина поднялась, и, решив, что все кончилось, начала подбирать свою одежду. Она одевалась, а Бекхан сидел молча, раздумывая. Наконец, он сказал: