Читать книгу Крест и полумесяц - Кэтрин Полански - Страница 2

Злата отложила вышивку и с тоской посмотрела в окно: третий день моросил мерзкий дождик и, кажется, собирался моросить еще столько же, если вообще не до самой осени. Приходилось сидеть дома и вышивать – а чем еще заняться, если из библиотеки мачеха прогнала, из врожденной вредности, конечно же. Злата даже не успела утащить книжку, которая существенно скрасила бы ей день. А к отцу обращаться бесполезно, он занят, о чем ей было не раз сказано. Что-то папенька слишком много над бумагами сидит в последнее время… Злата вздохнула и с отвращением уставилась на незаконченную вышивку: розочки, пастушок с пастушкой, милые овечки… Так и с ума сойти можно.

А вот Анне, сводной сестре Златы, вышивание явно было по вкусу. Умудрившись уютно устроиться в старом вольтеровском кресле и закусив губу от усердия, сестренка трудилась над не менее мерзкой картинкой: две воркующие птицы на цветущей ветке боярышника, и сердечки вокруг летают.

– Аннушка, неужели тебе нравится? – не выдержала Злата.

– Конечно, – пропела сестра, демонстрируя результаты своих трудов. – Посмотри, правда, красиво?

– Аж жутко становится, – сказала Злата с тоской.

Большие голубые глаза Ани наполнились слезами: сестра умела плакать по любому, даже самому незначительному, поводу.

– Неужели я где-то ошиблась с нитками, и неладно выходит?

– Нет, с рисунком все в порядке, и нитки в тон, – утешила ее Злата. – Сюжет подвел.

Анна, недоумевая, воззрилась на влюбленных птичек.

– Тебе не нравится? Но почему?

Злата только отмахнулась. Объяснять сестре, что пользы и смысла в этой вышивки не сыскать, бесполезно. Аня была красивой, но глупенькой, и за годы совместного сосуществования Злата с этим смирилась. Сначала она пыталась вовлечь Аннушку в свои игры, и сестричка покорно улыбалась и старалась делать все, как Злата говорит, но воображение у нее отсутствовало напрочь. Пока Злата придумывала отчаянные приключения, встречи с разбойниками и пиратами, дуэли и интриги, Аня садилась под дерево и предавалась созерцанию мира. Из кокона улыбчивой доброжелательности ее не мог вытащить никто. Младшая сестренка ничем не увлекалась, знала наизусть целый ворох плохих виршей, но сама сочинять даже не пробовала – и слава Богу, вышло бы ужасно. Анечкина память не задерживала фактов, содержания прочитанных книг, впрочем, чтением сестренка тоже не увлекалась: пара сентиментальных романов – вот и весь репертуар. Злата иногда думала, что Аннушка станет идеальной женой для какого-нибудь светского ловеласа, вроде графа Изюмского: нагулявшись, он со спокойной душою сможет возвращаться домой, где его будет ждать всегда улыбающаяся жена и выводок разновозрастных детишек.

Именно так полагала, видимо, и мачеха Златы, Любовь Андреевна: дочку она холила и лелеяла, но в свете оберегала, как шкатулку с фамильными драгоценностями. Голубоглазая, чуть пухленькая, с правильными чертами лица и роскошными золотистыми волосами, Аннушка привлекала внимание многих мужчин, но мать была неумолима: выдавать дочь замуж рано, нужно сыскать подходящую партию. Анна была младше Златы на два года – ей только что исполнилось пятнадцать.

Ну вот, стоит вспомнить черта, и он появится: открылась дверь гостиной, и Любовь Андреевна вошла, вернее, вплыла в комнату. Мачеха выглядела отлично: высокая, прямая, как жердь, с холодным аристократическим лицом и голубыми, как у дочери, глазами. Но если взгляд Анны не выражал ничего, кроме доброты или безмятежности, то под прицельный взгляд ее матери лучше было не попадаться. К дочери она была строга, но снисходительна, а вот Злате пощады не было. Нет, ничего такого ужасного, в духе сказок про Золушку, Любовь Андреевна не делала, но и не упускала случая попенять падчерице, а то и мелкую гадость устроить.

– Матушка! – заулыбалась Анна. Злата ничего не сказала, сделав вид, что увлечена левой ногой пастушка. – Взгляните!

– Молодец, дочка, – одобрила Любовь Андреевна премерзких птичек. И добавила уже более прохладным тоном, обращаясь к Злате: – Отец хочет тебя видеть. Иди.

Девушка обрадовано сложила вышивание, сделала реверанс мачехе и сбежала с той поспешностью, за которую еще нельзя заработать выговор. Поднимаясь по широкой лестнице в отцовский кабинет, она еле удержалась, чтобы не начать весело напевать. Разговаривать с папенькой, в чем бы не состояла беседа – что может быть лучше!

Дом у Алимовых был роскошный: отец всегда утверждал, что при разумном распределении денег незачем скупиться на личный комфорт. Алимовым многие завидовали, Злата слышала однажды, как недоброжелатели говорили, что Петр Алимов нажил состояние нечестным путем. Но она-то знала, что деньги не берутся из ниоткуда. Отец часто беседовал с ней о делах, о торговле, которую вел. Из-за этого тоже было много пересудов: достойно ли дворянина торговать? Однако Петр Евгеньевич от таких разговоров только добродушно отмахивался. Будь отец жестким, неприятным человеком, возможно, общественное мнение и предало бы его анафеме, но в свете его любили, несмотря на эксцентричное поведение и ядовитое чувство юмора.

Злата прошла по длинному коридору, увешанному портретами предков в тяжелых позолоченных рамах. Алимовы смотрели на нее недоброжелательно: девушка им явно не нравилась. Вздохнув, Злата потянула на себя тяжелую дверь отцовского кабинета и вошла.

Папенька, в великолепном бархатном шлафроке с кистями, сидел за конторкой, заваленной счетами, какими-то расписками, листками со столбиками цифр. Петру Алимову было почти пятьдесят, он уже начал лысеть, но это его не портило: в свете на него до сих пор заглядывались дамы, а о его холостяцких подвигах ходили легенды, хоть и минуло с тех пор уже почти двадцать лет. Отец был красив, хотя и слегка обрюзг к старости. Злата папеньку нежно любила, и он в ней души не чаял. Подняв взгляд от бумаг, Петр Евгеньевич тепло улыбнулся дочери.

– Заскучала небось, птичка?

– Ох, папенька, заскучала, – весело призналась Злата, устраиваясь в кресле. – Любовь Андреевна меня из библиотеки выгнала, пришлось вышивать.

– Что ж это она! – покачал головой Алимов. – Я ей скажу, чтоб больше не гоняла.

Ага, он скажет, а мачеха потом все это на Злате и выместит. Девушка решительно покачала головой:

– Не стоит, папенька, вышивание тоже полезно.

– Ладно, – согласился отец, порылся в бумагах и извлек на свет Божий несколько листков. – Вот, возьми. Кокошкин заезжал, его племянница для тебя передала.

Злата жадно схватила листочки. Ах, как мило со стороны Верочки переписать ей стихотворения Давыдова! Это вам не сладкие вирши, в которых только о любви да розах. Злата даже, не выдержав, ехидно пробормотала строфу:

– Спрячь подальше, – засмеялся отец. – Ох, и в кого ты такая выросла? Гусар, как есть гусар!

– В вас, папа, – сказала Злата, с обожанием глядя на отца.

Петр Евгеньевич в дочери души не чаял – возможно, потому, что онабыла как две капли воды похожа на мать, которую Алимов очень любил и часто вспоминал, чем вызывал плохо скрытое недовольство нынешней госпожи Алимовой. Мать Златы умерла родами, и Петр Евгеньевич, погоревав год, женился снова – на княжне Воропановой. Выросшая дочь никогда его не осуждала, хотя мачеха ее и недолюбливала.

В доме Злату любили гораздо больше, чем безответную Анечку, считали за молодую хозяйку, и это очень злило Любовь Андреевну. Внимание мачехи после рождения Аннушки полностью сосредоточилось на том, как бы заставить Петра полюбить вторую дочь больше, чем первую. Но Злата по-прежнему оставалась любимицей отца, как в старой сказке. Любовь Андреевна, надо отдать ей должное, вела себя сдержанно, но сделать гадость падчерице почитала за святое дело. Злата же старалась сводить конфликты к минимуму, не желая расстраивать отца.

– Вы меня потому звали, что стихи передать надо было? – лукаво улыбнулась Злата.

– Я же знаю, что ты неравнодушна к поэзии. Еще есть дело… – Отец потер подбородок и положил перо. – Ко мне с визитом вчера заезжал Юрий Новаковский, ты его помнишь?

Злата наморщила лоб. Новаковский… Ах да. На последнем балу у Мавриных этот молодой человек приятной наружности оказывал ей знаки внимания. У него были чудесные волосы – как золотистое осеннее поле, но Злата никогда не любила блондинов.

– Да, припоминаю.

– Он просил твоей руки.

– О-ох! – заволновалась Злата. – Надеюсь, ты ему отказал?

– Дочь, можно подумать, что тебя в жены попросил старый уродливый отставной генерал! – покачал головой Петр Евгеньевич.

Руки Златы до Новаковского просили дважды. Первого кандидата папенька сам завернул, и лишь потом рассказал дочери, что некий купец из середнячков хотел на ней жениться. Во второй раз жениха отвергла сама Злата, хотя отец и хмурил брови. Конечно, третий сын Лупандиных слыл эксцентриком, и был дворянином, но очень уж Злате не нравилась его прыщеватая рожа.

– Это не Лупандин, – улыбаясь, сказал папенька, – и уж тем более не какой-нибудь купчина. Новаковские – род хороший. Да и парень – загляденье.

– Папенька, но ведь вы обещали, что я пойду замуж по любви, – вздохнула Злата. Было дело, выбила она из отца такое обещание. Теперь отец иногда злился по данному поводу, но поделать ничего не мог: свое слово он всегда держал крепко, за что его уважали.

– Так чем тебе Юрий не нравится? – поинтересовался отец.

– Не нравится, – печально улыбнулась Злата. – Папа, он как вареный карась, честное слово! Смотрит рыбьими глазами печально, не моргнет, ни слова не скажет… Не могу я так!

– Доченька, но ты же его совсем не знаешь! – попенял Петр Евгеньевич.

– Ну и что? – фыркнула Злата.

Действительно, ну и что? По всем правилам, писанным и неписанным, Злате следовало соглашаться без промедления. Папенька дает за ней богатое приданое, и Новаковский не так чтоб уж очень плох, а некоторые скажут, что исключительно хорош. Вот пусть эти самые «некоторые», которые скажут, за него замуж и выходят! Злата полагала, что торопиться некуда: семнадцать лет всего, успеется еще!

– Может, приглядишься все-таки, а?

– Пригляжусь, – кивнула Злата, чтобы завершить неприятный разговор.

Отец снова взялся за перо. Злата притихла в кресле, читая стихи Давыдова. Они с папенькой часто так сидели: он работал, а она читала, или мечтала потихоньку. Мечты были сумбурные: Злата и сама не знала, чего ей хочется от жизни. Ну, встретить самого прекрасного мужчину на свете и выйти за него замуж – это само собой разумеется. Но потом? Все сказки заканчиваются на том, что принцесса выходит замуж. А дальше – дети, пеленки и скучная жизнь? Злате так не хотелось, она жаждала экзотики. Но единственной доступной экзотикой были разбойники с большой дороги, которых в последнее время осталось не так и много. Тем более, не факт, что повезет, и разбойник окажется благороден и смел, как Дубровский, и возжаждет на Злате жениться. Имея доступ к отцовской библиотеке, Злата много читала, и вполне ясно представляла себе, что с девушкой в разбойничьем стане может случиться много нехорошего. Дубровских на всех не хватит.

– Дочь, я хотел тебе сказать, – неожиданно пробасил Петр Алимов, отрывая Злату от чтения стихов, – скоро я уезжаю.

– Куда, папенька? – улыбнулась Злата.

Отец иногда уезжал по делам в Петербург, бывало, что и в Европу. Может быть, удастся уговорить его взять ее с собой в столицу? Перспектива остаться с мачехой и сестрицей Злату не радовала. Нет, Аннушку она любила, но Любовь Андреевна приложит все усилия, чтобы падчерица чувствовала себя здесь лишней.

– Далеко, – вздохнул Алимов. – В Сирию.

– В Сирию? – ошеломленно переспросила Злата. – Но… но зачем?

– Мне посоветовали одну сирийскую компанию, которая торгует прекрасными тканями, специями и благовониями. Если мы сможем наладить торговлю с Дамаском, то это пойдет нам только на пользу. – Отец явно был увлечен этой идеей. – Я уеду на следующей неделе, сейчас же мне надо завершить дела. Путешествие будет долгим.

– Но, папа! Там же можно погибнуть. Пустыня, змеи, дикие животные, и бедуины всякие – достаточно грубый и опасный народ.

– Полагаю, что с этими угрозами я не столкнусь, доченька. Дамаск – отнюдь не бивуак в пустыне. Опасностей и в России хватает, а чему быть, того не миновать, – вспомнил Петр Евгеньевич одну из своих любимых поговорок.

«А как же я?» – хотела спросить Злата, но не спросила. Отцу и так забот хватает, а Любовь Андреевна относится к ней вовсе не плохо, считает он. Естественно, мачеха делала все возможное, чтобы скрыть от мужа свое отношение к падчерице. А он старался прощать и жене, и дочери, чтобы всем было хорошо жить под одной крышей. Но если папенька уедет на несколько месяцев, Любовь Андреевна Злату со свету сживет, и некому будет заступиться.

– А… а вы берете с собой кого-нибудь из слуг? – спросила Злата, чтобы хоть что-нибудь сказать. Отцу и так понятно, что она не в восторге от того, что он скоро уедет.

– Да, Тимофея возьму. – Тимофей был камердинером Петра Евгеньевича. – И еще кого-нибудь, вдруг разбойники со скорпионами нападут, отбиваться придется. – Отец пытался свести все к шутке. – Ну, не хмурься, Злата. Все будет хорошо.

– Насколько я помню, эту фразу говорят мужчины перед тем, как с ними что-нибудь случается, – буркнула девушка. Она и рада за отца была – все-таки такая перспектива для развития дела открывается, – и обидно было, что он уедет.

– Ну, что ты, Златочка? Я пошутил, нет там никаких разбойников. – Попытался утешить дочь Алимов.

– Папенька, я разбойников не боюсь! – засмеялась Злата.

– Да, ты образованная девица, Пушкина читала, – усмехнулся отец. – Все будет хорошо.

– Только грустно, – подвела итог Злата. – Вы поедете в дальние страны, а я тут останусь, вышивать…

Попытаться никто не мешает, впрочем. Отец ее не убьет, если она попросит…

– Папенька, возьмите меня с собой! – горячо взмолилась Злата.

Петр Евгеньевич долго молчал, глядя на дочь.

– Такое путешествие может оказаться тяжелым для молодой девушки, – заметил он, наконец.

– Я не боюсь трудностей! – Злата уловила в голосе отца надежду для себя и старалась ее не упустить. – Я буду вести себя хорошо и беспрекословно слушаться вас, папенька! Ни на шаг не отойду, слова поперек не скажу! Пожалуйста, возьмите меня с собой! В Москве сейчас скучно, а без вас и вовсе невыносимо станет. И потом, – лукаво улыбнулась Злата, – вы рано или поздно выдадите меня замуж, и мне уже некогда будет смотреть мир.

– Это все, разумеется, верно, – сказал Петр Евгеньевич, – но, надеюсь, ты понимаешь, на что идешь, прося меня об этом? Ведь придется быть очень, очень послушной!

– Конечно! – Злата уже сияла, как новенькая монетка. Главное, поехать с отцом, а уж на счет послушания… Там видно будет.

– Ну, хорошо, – на удивление быстро сдался Алимов. – Признаться, я и сам об этом подумывал. Едем мы к респектабельным людям, и сил моих нет с тобой расстаться так надолго, голубка моя.

Следующая неделя превратила особняк Алимовых в приблизительный аналог желтого дома: перед отъездом хозяина все будто с ума посходили. В дом валом повалил народ с просьбами, бумагами, нерешенными вопросами. Петру Евгеньевичу нужно было передать управляющему – благообразному и надежному Дмитрию Федоровичу Степашенко – все дела по управлению торговой компанией и прочими делами на время своего отсутствия. Об отъезде Алимова пронюхали друзья – и тоже наносили визиты, дабы выпить пару бокалов вина в обществе друга, неизвестно зачем отбывающего в дальние дали.

– Вот отчего тебе, Петр, на месте не сидится? – заметил как-то один из них, Норов. – Что за тяга к дальним странствиям, будто у мальчишки какого или восторженного молодого лейтенантика? Нешто тебе России-матушки мало для торговли своей? А хочешь путешествовать – так поезжай путешествуй, но чтоб какие-то связи там налаживать…

– Ничего ты, Илья Алексеич, не понимаешь, – блаженно жмурясь, как сытый кот, отвечал Петр Евгеньевич. – Это же не просто ветер дальних странствий, это ниточки протягиваются между Россией и другими странами – нашему государству от этого прямая и явная выгода!

– Лучше б ты дома о выгоде государственной думал! – пробурчал Норов, но спорить дальше не стал.

Слуги суетились, собирая вещи Алимова и Златы в дорогу; отец только морщился, предпочитая путешествовать налегке, а дочь следовала примеру родителя во всем. Но даже Злата притихала, когда Петр Евгеньевич яростно спорил со своим камердинером Тимофеем, безуспешно пытавшимся убедить хозяина, что «без трех сюртуков парадных никуда вы, барин, не поедете, иначе стыдно будет!».

Любовь Андреевна вела себя тише воды, ниже травы; видимо, отец поговорил с ней наедине, да так, что при всех мачеха возражать не решалась. Но Злата не раз ловила на себе ее злой взгляд, обещавший много неприятностей в будущем, по возвращении. Впрочем, Злата была не из тех, кто способен долго переживать из-за неприятностей, которые еще не произошли, а ветер дальних странствий кружил ей голову, как и отцу.

А потом было путешествие, долгое и очень-очень интересное: поездом до Одессы, потом одним пароходом до Стамбула, а оттуда другим – до портового ливанского города Тира, затем снова поезд до Бейрута, а уж оттуда в Дамаск… И чем дальше не юг, тем более настоящим становилось лето: яркое, звонкое, солнечное и жаркое, не чета дождливому московскому.