Читать книгу Безымянный замок. Историческое фэнтези - Кирилл Берендеев - Страница 9

Сейчас или никогда…

Горизонт скрылся в туманной дымке. Слабый зефир, лениво трепля паруса, подгонял когг в сторону ливонских земель. Прошло уже три дня с момента отплытия, а Анджей все никак не мог привыкнуть к своему новому имени, к башмакам и ко всему происходящему на судне. Душа рвалась назад в ту самую рощу, где он так часто виделся с Габриэлей. Нн не пришел на свидание. Девушка, наверное, ждет. А может уже и забыла, ведь столько поклонников было до него и после будут.

Сердце кольнуло, как у давно не вспоминаемого Комы. Анджей поморщился и обернулся на когг. Ведь стоял на носу, у самого бушприта, неторопливо покачивающегося в такт лениво перекатывающимся волнам. Над головой трепыхался рейковый парус фок-мачты. Палуба пустовала, только в «вороньем гнезде» находился матрос, невесть что выглядывавший в синем мареве, впрочем, он там едва не ночевал. У тяжелого румпеля7 на кормовой надстройке недвижно стоял рулевой.

И тишина. Будто на корабле-призраке. Единственный раз Анджей слышал голоса матросов, когда когг выходил из Купеческой гавани и на Балтике разыгралось волнение. Менестрель, не привыкший к морским прогулкам, повис на леерах, склоняясь над пучиной, чувствуя, как содержимое желудка неудержимо просится на волю. Матросы, не обращая на него внимания, взбегали по вантам на реи, стягивали паруса, оставили лишь латинский на бизани, против упрямого встречного ветра, норовящего загнать когг обратно – уж лучше бы так и случилось!

Румпель рвало из рук рулевого, он подозвал помощника; вдвоем навалившись на тяжелый деревянный руль, они равняли корабль по заданному курсу – Кудор оказался еще и лоцманом, – отдавал команды матросам на неведомом Анджею языке. Несколько коротких фраз – вот и все, что услышал менестрель. Когда волнение утихло, матросы разбрелись, приводя потрепавшийся такелаж в порядок, подняли паруса и снова исчезли в трюме. Потом появлялись то здесь, то там, словно тени, поправляя вооружение, стягивая и отпуская леера, безмолвно сменяя друг друга.

Герес тоже почти не удостаивал вниманием своего крестника. Только вечером после бури, когда Кальциген немного пришел в себя, он позвал менестреля в каюту. Анджею странно было слышать новое имя. Он не сразу сообразил к кому обращается хозяин, но Кудор пришел на помощь и, приоткрыв дверь покоя, поманил его рукой; менестрель встряхнулся и поспешил спуститься в опочивальню таинственного богача.

Впервые он видел подобное убранство. Нет, Анджей и прежде лицезрел изысканную отделку комнат, но те дома стояли на земле, а этот ходил по морю. Изнутри когг был обустроен настолько роскошно и вычурно, что его можно было смело назвать плавучим дворцом. Спустившись в каюту, Анджей замер на пороге, не решаясь войти во внезапно открывшиеся ему роскошные комнаты. Он много слышал о неземном богатстве Гереса, но то, что видел сейчас, стоило вдесятеро против того, что утверждали кабацкие байки

Комната, куда Анджей попал поначалу, виделась как бы гостиной, чьи стены украшали дорогие шпалеры8 с изображениями неведомых животных, коих повергали доблестные воины в сверкающих доспехах или могущественные чародеи в одеждах цвета звездной ночи.

Надписи арабскими завитками сопровождали рисунки, но что именно означали сии письмена менестрель мог только догадываться. На низких столиках стояли золотые и серебряные вазы изящной чеканки и блюда, в которых находились неведомо как завезенные в эту даль кисти спелого винограда, источавшего дивный аромат, наливные яблоки, груши, персики и еще много неизвестных музыканту фруктов самых причудливых форм.

Хозяин поманил его дальше. Менестрель послушно прошел вслед за Гересом в его покои и не мог скрыть восхищения, едва слышно ахнув: открывшаяся комната полнилась светом и жизнью – прямо напротив входа, а так же по стенам, потолку и полу, пролегал единый ковер столь изумительной отделки, что Кальциген, разглядывая его, невольно затаил дыхание.

Пустозвоны Купеческой гавани частенько говаривали о волшебном ковре, естественно, никогда в глаза не видя, баяли, будто это один из множества кусков знаменитого в былые столетия «Весеннего ковра» персидского царя Хосрова Первого, чьи ткачи создали громадное полотно в честь доблестной победы его войска над римскими легионами и завоевания Аравийского полуострова. После падения Персии новые арабские правители захватили в качестве военной добычи и это сокровище, а дабы не обидеть друг друга, разделили его на части. Ходили слухи, что не то сам старый хозяин когга, не то отец его отца – кто знает, сколько живут эти чернокнижники? – участвовал в дележе добычи и присовокупил центральную часть к своим богатствам. И она вместе с судном перешла к Гересу.

Вымысел это или правда, но ковер потрясал воображение. Земля на полотне вышита была нитями из золота, вода изображалась прозрачными драгоценными каменьями. Цветы и плоды на множестве деревьев и кустов в свете зажженных свечей играли всеми возможными оттенками самоцветов, создавая удивительную иллюзию реальности – комната как будто раздавалась в стороны, и уже по лицу бежал легкий ветерок, а в ушах слышался шелест изумрудных листьев, плеск бирюзовой воды и щебет серебряных птиц.

Ступать по такому ковру Анджей осмелился, лишь обнажив ноги, на что Герес, заметив восхищённый взгляд ваганта, самодовольно качнул головой и провел его в центр комнаты. Возлегши на ложе подле малахитовых кустарников, повелел играть; менестрель облизнул пересохшие от волнения губы и вынул дудку. Волшебные звуки заполнили комнату. Герес щелкнул пальцами, музыканту стали вторить вышитые на ковре серебряные птицы, подобно колокольцам подхватывающие наигрыши его инструмента. Заплескалась вода, зашелестела трава. Комната ожила, повинуясь магии музыки или самого чародея, что полузакрыв глаза вслушивался в каждую ноту. Затем, сколько времени минуло с начала игры Анджей не помнил, хозяин подал знак остановиться и знаком повелел ему удалиться. Дверь сама захлопнулась за спиной менестреля.

Одурманенный магией произошедшего, Анджей вернулся на палубу, где и остался с переполненной мыслями головой и непослушными ногами. Никак не мог прийти в себя.

Однако хозяин больше его не звал. Напрасно Анджей играл на дудке, проводя долгие часы рядом с покоями Гереса. Матросы тоже не обращали внимания на тщетные старания музыканта. Анджею казалось это каким-то мороком: он старался изо всех сил, но не получал взамен и сотой доли того обожания, что вызывали его выступления на рыночной площади Купеческой гавани. Это больно задевало менестреля: привыкший к всеобщему вниманию он поверить не мог, что простецы не польстятся на чарующие звуки музыки. Постепенно озлобление перешло и на Гереса, прогнавшего его, словно неудачливого школяра.

Один только Кудор приходил к нему, частенько являясь именно тогда, когда нареченный Кальцигеном особенно нуждался в добром слове. Возникал из ниоткуда в те самые мгновения, когда печаль окутывала Анджея, подобно густому туману. Выслушивал жалобы, кивал седеющей головой и большей частью молчал. Пока однажды не разоткровенничался вслед самому краснопевцу – сызнова застав его у носа, вглядывающимся в непроницаемую мглу.

– Я хорошо знаю Гереса, – изрек Кудор. – Я при нем и нянька, и мальчик на побегушках, и верный служка, и распорядитель, и виночерпий, и рассказчик, и слушатель.

Закончив эту фразу, Кудор смолк, боязливо оглянувшись на кормовую надстройку, однако, вопреки ожиданиям обоих, никто не нарушил их одиночества под парусом фок-мачты. Только один из матросов безмолвно проскользнул мимо, споро поднялся по вантам к «вороньему гнезду» и, сменив товарища, затих.

– Хозяин речистых не жалует, – заметил старый служка и прибавил: – Гляжу, ты никак не привыкнешь, вчера вольным ветром был, а сегодня маешься и сохнешь по своей незабвенной.

Анджей передёрнуло не то от слов Кудора, не то от неотвязных воспоминаний, что неотступно преследовали, не давая покоя. Он уже собрался рассказать о тайне его сердца, да тут Кудора призвал внезапно явившийся Герес. Сжавшись от звука его голоса, старик побежал исполнять поручения.

Неприятный холодок закрался в душу Анджея, он заметил, как сильно Кудор боится владыку. Музыкант отвернулся, пряча красноречивый взгляд, и продолжил вглядываться в туманные дали, стараясь изгнать темные думы и сосредоточиться на чем-то ином, да хоть на Габриэле, покинутой в приступе странного вожделения дудки.

Девушка послушно предстала перед внутренним взором – совсем как живая, в березовой рощице, где, задумчиво склоняя голову, обнимала деревце, стройностью соперничавшее с неуступчивой прелестницей. Как там она сейчас? Помнит ли? Или забыла и теперь другой пытается… или все же смог, уговорил, нашел ключики от сердца?

Наутро Анджей услышал приглушенный деревянными стенами грубый разговор Гереса со своим слугой. Хозяин разносил Кудора на чём свет стоит, затем послышался громкий хлопок, слуга кубарем выкатился на палубу, едва не сбив с ног зазевавшегося ваганта. С трудом поднялся на ноги, прикрывая рассеченную скулу.

– Господин не в духе нынче, – пояснил Кудор, будто извиняясь.

– Он вроде и вчера таковым же был, – заметил Анджей, на что старик неохотно кивнул. – По себе знаю, как это терпеть бесконечные придирки. Так при княжеском дворе обучал меня музыке тамошний шут, чтоб ему еще раз в могиле перевернуться.

Кудор с интересом вгляделся в молодого человека.

– Значит, объяснять мне не придется, – твердо проговрил старик. – Да, хозяин бывает крут. Но отходчив.

– Мой тоже. Да только я не настолько…

– Он иной раз взбесится из-за пустяка, да потом одарит.

– По тебе не скажешь. Мой-то хоть пил горькую. А Герес…

– Ему незачем. Но слова поперек не терпит, уж поверь мне. Вот хоть матросов возьми, – и тут же замолчал, оглянувшись на хозяйские покои. Невесело усмехнувшись, добавил: – Команда подобралась такая. Кто не немой, тот либо хорошо молчать умеет, либо здоровьем поплатился за длинный язык. – И поджал губы, недовольно хмурясь, не рад что сболтнул лишнее. Анджей дрогнул.

– Ох, как бы спрыгнуть да прочь отсюда уплыть, – вздохнул он.

Кудор понимающе кивнул.