Читать книгу Полночь в Часовом тупике - Клод Изнер - Страница 3

Понедельник, 30 октября

Единственный свидетель преступления был незамедлительно опрошен прямо на дому. Комиссар местного отделения, кругленький чиновник, который, казалось, только что пробудился ото сна, но при этом пытался важничать и явно гордился своим пенсне и небольшой бородкой, явился самолично. Показания свидетельницы он записывал в специальный блокнот, обильно мусоля при этом карандаш.

– Подытожим: Од Самбатель, 1852 года рождения, отец плотник, мать работница на спичечной фабрике…

– Мама померла от чахотки, когда мне еще пяти лет не было. «Много серы в организме», так сказал доктор. Отцу посчастливилось вторым браком жениться на вдове, у которой был магазин зонтиков на бульваре Рошшуар. Хотя она была, как говорится, бальзаковского возраста, 37 ей было, вроде как пора увядания, но она тем не менее была хороша собой и умела нарядиться, одежду подбирала ту, что к лицу. А уж притом, что с финансами у нее все было благополучно, так вообще невеста на выданье. Отцу тогда пятьдесят стукнуло, он взвесил все «за» и «против», ну, ей он тоже глянулся – статный, что называется, сильный мужчина – и так она стала моей мачехой. Ну, начались золотые времена. Предприятие жены приносило доход, отец превратился в рантье. Был тощим, стал толстым. Был живчик, стал вялым и ленивым. Коммерция-то вызывала у него отвращение, так что он тратил время и здоровье, коротая дни за выпивкой.

Комиссар вздохнул и перестал чирикать в своем блокноте.

– Мадам, я…

Но никто и ничто не могло остановить поток словесных излияний хромоножки. Комиссар обессиленно прикрыл веки, невероятная усталость обрушилась на него, Од Самбатель все тараторила, трещала без умолку, он кивал, не в силах уловить главную мысль: покинутые отцом и мужем, торговка зонтиками и маленькая Од сидели по своим комнатам и предавались бесплодным мечтам. Берта Самбатель зачитывалась рыцарскими романами о любви и воображала себя лихой героиней на белом коне.

Веки комиссара отяжелели, глаза сами собой начали закрываться. Ему почему-то привиделась леди Годива, обнаженная и прикрытая лишь своими прекрасными волосами, которая скачет галопом под улюлюканье каких-то темных личностей. Он тряхнул головой, пытаясь прогнать охватившую его дремоту. Предпринял мощное усилие, чтобы собраться и не наделать роковых ошибок. Но в глубине души ему вовсе не хотелось концентрироваться, а хотелось только спать, спать…

– Когда мне исполнилось восемнадцать лет, три события полностью перевернули мою жизнь: как-то вечером во время очередной выпивки папаша не устоял на ногах, споткнулся о помойку, попытался ухватиться за тележку зеленщика, но он был таким тяжелым, что тележка перевернулась и кочаны капусты выкатились на мостовую, а встречный фиакр вильнул и задавил его. Вскоре после похорон моя мачеха Берта, записывая в приходно-расходную книгу проданный зонтик, схватилась за грудь и бездыханная застыла в кресле. Возвращаясь с погребения, я сняла вуалетку перед зеркалом, висящим в будуаре, и вгляделась в свое лицо, которое до сих пор меня как-то мало интересовало, так, словно увидела его впервые. И тогда поняла, что я уродлива.

Где-то на этаже заплакал ребенок. Комиссар очнулся. Похоже, он попал в ловушку. Он кашлянул, пытаясь привлечь внимание к своей персоне и прервать неудержимый шквал красноречия Од Самбатель. Его собеседница при этом скорее напоминала бледную тень человека, чем живое существо.

– Ну и вот, поскольку я была разумной и передовой девушкой, я решила не выходить замуж, продать Бертин магазин, приобрести квартирку в новом доме в Часовом тупике и украсить ее всякими безделушками, приобретенными во время прогулок по городу. Еще я запоем читала мачехины книги. И вот пришел несчастный день, когда на меня напала непонятная хворь, четверо врачей называли разные ее причины, но ни один не мог предложить лекарство. И я оказалась закрытой в четырех стенах. Я и тут не утратила здравого смысла и сумела организовать свое затворничество достойным образом, благо, материальных средств мне хватало, и я сумела нанять помощников, которые ведут мое хозяйство и ходят за покупками. Сама я перемещаюсь только из кровати на кухню, из кухни в уборную, из уборной в комнату, к окну, и от окна назад в постель. Вот теперь вы все знаете, господин комиссар.

– К окну? – пробормотал комиссар.

Од Самбатель проверила рукой, на месте ли клюка, чтобы при необходимости встать с кресла.

– Да-да, именно окно, в нем-то я все и видела! Вот кошмар! Вы будете удивлены, но я люблю ночь, я совсем ее не боюсь, ее тишину нарушают лишь пьяницы, забредающие сюда выгулять хмель от вина, которым налились на Холме или на бульварах, но это случается не так часто. Я-то все по дому болтаюсь, стараюсь соседей не беспокоить, веду себя скромно, вот даже на палочку пришлепала наконечник из резины, я ведь…

– Так что в окне? – устало переспросил комиссар.

– Я в какой-то момент заметила этого фанфарона, который поджидал кого-то внизу. Он стоял в непривычном месте, обычно люди возле фонаря ждут, а не у кучи обломков. Ну, сперва я предположила, что у него назначено свидание с женщиной. По этому поводу я вспомнила рассказ, что прочитала на прошлой неделе, там один…

– Так что в окне?

– Ну если это вам так важно… Затем я подумала, что больно он беспокоен, как-то слишком дергается, и я решила, что он замышляет неладное. И тут сзади появляется вовсе не фифа в рюшечках – из темноты выдвигается мужской силуэт, он мне кого-то напомнил, но никакой возможности вспомнить, кого же… Короче, он достает короткую палку с лезвием на конце и два или три раза пронзает горло того фанфарона. Затем раскладывает какие-то вещи возле тела…

– Благодарю вас за проявленную гражданскую доблесть и предоставленную ценную информацию, – объявил комиссар, с облегчением вставая с неудобного, словно набитого булыжниками, диванчика. – Мы еще придем, чтобы задать вам несколько вопросов.

– Конечно-конечно, я отсюда никуда не денусь.

Од Самбатель проводила комиссара до двери: калека-калекой, она тем не менее оказалась на голову выше кучерявого стража порядка.

«Он похож на спаниеля… – подумала она, пожимая ему руку. – Грустный спаниель, который притворяется полицейской ищейкой».

Она уже готова была закрыться, как в дверь просунулся чей-то ботинок, а за ним голова молодого человек в кепке.

– Рено Клюзель, репортер «Паспарту». Мой дядя – владелец газеты. Вот моя визитная карточка. У нас есть связи в парижских комиссариатах, и как только где-то произойдет убийство, нас сразу предупреждают. Согласитесь ли вы рассказать что-нибудь интересненькое для нашего листка? Если желаете сохранить анонимность, не волнуйтесь, я обещаю! Я могу предложить вам даже небольшое вознаграждение.

– Даже не думайте! У меня все есть. Я так люблю вашу газету! И счастлива буду прочесть в ней свое имя. Проходите, располагайтесь! Чайку? Что-нибудь выпить?

– Я бы не отказался от чашечки кофе.

Хозяйка заковыляла на кухню, а журналист примостился на жестком, как камень, канапе и принялся разглядывать полку, на которой в рядок выстроились шкатулки из перегородчатой эмали.

– Красивая у вас коллекция, – заметил он, когда она появилась в комнате с подносом, на котором дымилась чашечка кофе в окружении сахарницы и трех черствоватых на вид печенюшек.

– Ох! Это воспоминания о том прекрасном времени, когда я выходила из дома и ходила по магазинам. Я не закрываю дверь на ключ, поскольку ко мне часто забегает соседка по этажу, так она, порой, возьмет да и стащит одну или две! Нравится ей водить меня за нос, что поделаешь. А меня это даже как-то забавляет. Так что вы хотите знать?

– Всё, дорогая мадам, абсолютно всё!

Проворство вчерашнего выпускника Торговой школы Рено Клюзеля, которого дядя взял на работу, только чтобы угодить старшему брату, помогло газете «Паспарту» раньше всех подготовить специальный выпуск про убийства. К откровениям Од Самбатель добавились сведения, по крохам собранные в полицейском участке.

И потому Жозеф Пиньо, воспользовавшись отсутствием клиентов в магазине, решил скрасить себе хмурое утро чтением увлекательнейшей криминальной хроники. Рядом валялось недоеденное яблоко, намерения поработать над романом «Кровавый сочельник» тоже были забыты. Он все не мог закончить рукопись о бессмертном герое, безжалостно уничтожавшем полчища призраков в парижских подвалах. К счастью, его предыдущий роман, «Адский селезень», только что вышел в издательстве «Артем Файар». Хотя аудитория тут была попроще, чем у «Шарпантье и Фаскель», он добился большого успеха у широкой публики, все более падкой на романы господина Пиньо.

– Отлично сработано! Хрясь ему прямо в сонную артерию! Но прежде чем смыться, преступник положил возле тела жертвы несколько странных штук!

– О чем это вы здесь сидите и рассуждаете возле кассы, обложившись со всех сторон бумагами – с одной, я вижу, ваше последнее творение, а с другой – одна из вечных скандальных газеток?

Жозеф внезапно обнаружил, что перед ним стоит Кэндзи, который спустился с первого этажа раньше, чем обычно. Жозеф скрестил ноги (чтобы справиться с беспокойством) и хлопнул себя по ляжке (чтобы поскорее прийти в себя).

– Да я просто оценил лихо закрученный сюжетец…

– Держу пари, что в этой истории действует некто, отправленный к праотцам каким-нибудь злоумышленником. Так что за газета?

Жозеф с несчастным видом протянул Кэндзи номер «Паспарту», тот водрузил на нос очки и насупил брови.

– Жозеф, скажу вам прямо: вам нужно немедленно избавиться от этой мании. Вы собираетесь опять впутать Виктора в одну из этих заварушек, чтобы он рисковал жизнью?

– Ох! Я сыт по горло вашими упреками! Это он всегда начинает! А я, что ли, не рисковал жизнью, не закрывал его собой? Ну спасибо на добром слове!

– Что тут за перепалка и при чем здесь я? – раздался спокойный голос, принадлежащий владельцу велосипеда «Алкион». Он только что затащил свое средство передвижения в магазин и теперь тщетно пытался найти ему место.

Присвистнув, новоприбывший вопросительно посмотрел на спорщиков.

Его появление остудило страсти. Жозеф тут же принялся аккуратно складывать стопку рукописей, чтобы лежала листик к листику. Кэндзи положил газету на кассу и сел за свой рабочий стол, где скопилось огромное количество нечитанных писем.

– Вы же должны быть на заседании Кружка книготорговцев, – проворчал он.

– Я ушел, закончив дела с нашим зимним каталогом. Простите мою смелость, но меня охватило неистовое желание вернуться в родной магазин, где я чувствую себя как дома. И когда я увидел, каким счастьем осветились ваши лица при моем неожиданном появлении, бальзам пролился на мое сердце, – невозмутимо ответил Виктор.

Потом он оттащил велосипед в кладовку, а вернувшись, заглянул через плечо Жозефа и пробежал глазами статью, которую тот, наконец получив такую возможность, дочитывал.

– Вот где собака зарыта! О чем речь-то?

– Расскажу вкратце. Сегодня ночью в Часовом тупике (это XVIII округ) было совершено кровавое преступление. Был найден труп молодого человека с перерезанным горлом. У него забрали все документы, кроме одного письма, по которому и удалось идентифицировать его личность. Этот юноша стал жертвой адской постановки. На его груди лежала иллюстрация из старинной рукописи – впрочем, поддельная. Рядом с телом – три камня, обтянутых белой тканью. Водяные часы. Плюшевый крокодил. Мешочек с пшеничными зернами и черной галькой. Можно, я вырежу эту статью и наклею в свой дневник?

– Дружище, вы забываете о том, что вам давно уже не нужно ни моего согласия, ни согласия Кэндзи на ваши действия! Вы же теперь наш коллега и к тому же известный писатель! Вырезайте, наклеивайте и, главное, не отвлекайте меня от основных обязанностей, а то тут есть один человек, который нам за это устроит взбучку!

Уязвленный иронией в свой адрес, Кэндзи резко обернулся:

– Да я знаю, что если уж вы влезли в расследования, то, что вам ни поручи, все без толку. Однако я все-таки хотел бы, чтобы ваша тяга к смертоубийству как-то сошла на нет, всего-то.

– Очень вам за это признателен. Будьте совершенно спокойны, все это осталось в прошлом. Ни плюшевый крокодил, ни черные камушки меня не собьют с истинного пути.

Он дал Жозефу щелбан и подмигнул.

– Мы тут сходимся во мнении, надеюсь, господин Шерлок Пиньо? Литература, только литература… Ну и еще семья.

– Само собой разумеется, – пробурчал Жозеф, не теряя при этом надежды сохранить статью.

– О, семья… Я соскучился и так жду уже, что Таша с малышкой вернутся домой!

Жозеф удержался от замечания о том, что при всей нежности к домашним он бы не отказался побыть пару дней в одиночестве в квартирке на улице Сены.

По обычаю, Таша удостоила своего высочайшего благословения здание «Мулен Руж», вырисовывающееся на горизонте, и вошла в арку дома 36-бис, в одной руке держа сумку, в другой сжимая липкую ручку Алисы. И зачем она купила ей карамельки на площади Клиши! Она упрекнула себя, что слишком потакает дочке. Та хоть и не была капризницей, но охотно принимала ласки и подарки от мамы, которую в детстве не особо баловали. Виктор был не в силах этому воспрепятствовать, но побаивался, что девочка вырастет требовательной кривлякой.

«Мне все сегодня представляется в черном свете – подумаешь, конфетка, пустяк… Виновата эта встреча, зачем я согласилась, почему не ответила ему “нет”? Может, это успех кружит мне голову?»

После того, как ретроспектива ее работ была выставлена в галерее «Ла Палетт», которой тогда руководил ее приятель Морис Ломье, заказы посыпались один за другим. Она вполне могла отказаться, но ей нравилось, что она вносит свой вклад в семейный бюджет, который раньше пополнял в основном один Виктор. Но выигрывая в одном – в известности, в материальных средствах, она теряла при этом в другом – в независимости и самоуважении.

– Мамуль, я хосю поиграть в кегли во дворе под акасией! Ну позалуста! – пискнула Алиса. Ее эта игра увлекала куда больше, чем куклы.

– Ладно, пятнадцать минут. Потом ты помоешь руки, перекусишь и сядешь рисовать.

– Отлицно, а Коску мне прислес?

Время это показалось девочке целой вечностью, и она захлопала в ладоши, когда из квартиры вылетела кошка. Таша зашла в мастерскую, но дверь оставила открытой, чтобы следить за дочерью – та иногда начинала хулиганить.

Она вспомнила, как тот мужчина выскочил из своего кабриолета, когда она расплачивалась за фиакр, который привез ее с вокзала. Таша утомилась гостить у Натансонов, поэтому уехала раньше, чем собиралась: ей надоело вести умные разговоры об искусстве и носить прическу, хотелось расслабиться, распустить волосы, почувствовать себя наконец дома. Она соскучилась по Виктору, перед всей этой артистической публикой она не могла в этом признаться, однако только в его присутствии она расцветала, даже если каждый из них был погружен в свои дела.

– Вы мадам Херсон, если я не ошибаюсь? Пардон, мадам Легри? – поинтересовался долговязый тип в мешковатом темном костюме. Незнакомец был, скорее, смазлив, хотя впечатление портили резкие носогубные складки. В углу рта торчала трубка. – Не узнаёте? Я Бони де Пон-Жубер, мы встречались у моего дяди, герцога де Фриуля.

Она сразу узнала этот нудный голос, в котором время от времени мелькали игривые, сальные нотки. И вспомнила, как в прошлом году, не обращая внимания на свою жену Валентину и близнецов, Гектора и Ахилла, этот нахал Пон-Жубер пытался за ней волочиться, буквально преследовал ее, как коршун, так удачно скрывая при этом свои развратные намерения, что ни несчастная супруга, ни Виктор ни о чем не подозревали. Нет, не может быть, чтобы эта востроносая Валентина не догадывалась о похождениях мужа, ей просто глубоко наплевать, решила тогда Таша.

«Ох! Хочется пощечин себе надавать! Почему, когда этот хлыщ стал уговаривать меня написать портрет его жены, я не послала его куда подальше?»

– Мы с Валентиной будем счастливы видеть вас в нашем новом особняке на улице Ремюза, рядом с домом престарелых Шардон-Лагаш. Приходите в любой удобный для вас день, мы подстроимся! И главное, ни слова об этом тетке моей жены, мадам де Салиньяк, у нее зуб на вас и вашего мужа!

– Это немудрено, она из ненавистников капитана Дрейфуса и при этом в курсе моего происхождения.

– Псст, ну ладно, это дело закрыто, кому теперь интересны глупые предрассудки! Талант не имеет национальности. Так что, договорились?

– Я навещу вашу жену, – сказала она, чтобы побыстрее отвязаться.

«У таланта нет национальности! То-то все знакомые этого Пон-Жубера и эта мерзкая газетенка, “Ла Либр Пароль”, которую издает Дрюмон, утверждают совершенно обратное!»

Как же она теперь исправит эту оплошность? И что скажет Виктор? Она поставила на раздвижной столик стакан молока и блюдце с несколькими розовыми печеньями, положила полотенце и собиралась идти во двор за Алисой, и тут вдруг услышала мужской голос. Вздрогнув, она помчалась к акации, где играла дочка. Беда никогда не приходит одна: этот главный комиссар, Огюстен Вальми, который вечно старается к ней прижаться, явился – не запылился. Что ему тут понадобилось?

Он, как всегда, был одет с иголочки: белый пикейный жилет, серые брюки в бежевую клетку, черные кожаные сапоги из города Шантильи, сверкающие так, что в них можно было смотреться, как в зеркало. Приталенный сюртук, цилиндр, черные кожаные перчатки и небрежно накинутый на плечи непромокаемый плащ завершали его щегольской наряд.

– О, мадам Легри, вы столь же ослепительно сияете, как и в былые времена!

– Моя мама вам не лампа, – отрезала в ответ Алиса.

Он присел на корточки, попытался дружески щелкнуть ее по носу, но вышло у него неуклюже и неловко, Алиса отпрянула и зарылась в юбки Таша.

– Какая умница! Есть в кого, впрочем.

– Если вы ищете моего мужа, сходите на улицу Сен-Пер.

– Я разыскиваю книгу «Парии любви», произведение мсье Горона, бывшего начальника сыскной полиции, недавно вышедшую в издательстве «Фламмарион». Там речь идет о событиях из криминальной хроники, о садисте, отрезающем у девочек косички, о мошенниках, которые втирались в доверие к провинциалам, объявляя себя знаменитыми писателями… Я жду не дождусь, когда мне в руки попадут эти мемуары, они необходимы мне для самовоспитания, ну я и решил, что раз уж оказался в вашем районе…

– Вы уверены, что о таких вещах стоит говорить в присутствии ребенка? Я же уже сказала вам, что Виктора нет дома!

– Как жаль, у меня нет времени слоняться по городу!

– Тут вообще-то рукой подать!

В этот момент к великой радости Таша и Алисы во двор въехал Виктор на велосипеде, который явно выдавал восьмерку на переднем колесе. Он соскочил с седла прежде, чем потерял равновесие, и прислонил свой агрегат к стене мастерской.

– О! Какая приятная встреча! За нее следует выпить, – предложил Огюстен Вальми.

Тут вмешалась недовольная Таша.

– Нам с Виктором есть о чем поговорить, мы давно не виделись. Мы с дочкой гостили у друзей, и теперь нам с мужем нужно кое-что обсудить.

– Не волнуйтесь, мадам, я не такой наглец, чтобы служить яблоком раздора в вашей семейной жизни. Я у вас его позаимствую буквально на секунду, он запишет название нужной мне книги и немедленно отправится к вам, обещаю!

Виктор с непроницаемым лицом последовал за настырным главным комиссаром, радуясь одержанной победе, а Таша повела Алису домой. Кошка вперилась зелеными глазами хозяину в спину, недовольная его изменой, а затем приступила к тщательному туалету.

Сидя на открытой веранде вдали от других посетителей, они потягивали напитки и приглядывались друг к другу. Виктор смаковал вермут с черносмородинным ликером, Огюстен Вальми мочил губы в терпком и горьком «Амер Пиконе».

– Никогда не догадаетесь, зачем я пришел, – сказал он.

– Я так понял, что по поводу книги.

– Это всего лишь повод. Произошло убийство. А я не могу взяться за расследование, потому что эта история касается непосредственно меня. Потому-то я и решил прибегнуть к вашим услугам.

Виктор так резко поставил свой стакан, что половина выплеснулась. Брезгливо промокая салфеткой лужицу, он пробормотал:

– Вы что, запоздало пытаетесь мне отомстить? Срок давности для ваших обвинений по поводу предыдущего расследования уже вышел!

Огюстен Вальми подозвал официанта.

– Повторите заказ мсье. Дорогой мой Легри, как вы могли такое подумать! Я попал в переплет и умоляю вас помочь. Когда вы узнаете все подробности, ситуация прояснится, вы поймете, что я вас не пытаюсь ввести в заблуждение.

– Нечего изображать оракула, рассказывайте уже, а я потом решу, как поступить.

– В тупике, в темном уголке, убили мужчину. Комиссар полиции XVIII округа сразу предупредил меня. Если информация о его личности будет предана огласке, пресса не упустит возможность проехаться на мой счет. Мое имя смешают с грязью, семейные дела покойного батюшки (Господи, храни его душу) и моей матушки, которая уединилась в Гапе, будут обсуждать на каждом углу, ее станут чернить продажные писаки, бумагомаратели! А моя карьера… Я с одной стороны не имею права вмешаться лично, но и оставить это подлое деяние безнаказанным не могу: убитый человек был моим сводным братом. К счастью, мы носим разные фамилии.

– А как вы узнали, что это ваш сводный брат?

– В его бумажнике лежало письмо, адресованное Роберу Доманси, улица Ришелье, дом 3. Доманси – фамилия его матери. Вот, прочтите:

Робер, сахарный мой!

Жаль, ничего не скажешь! Мы могли бы составить отличную пару и вместе покорить подмостки «Комеди-Франсез». Что поделать, тогда останемся друзьями, да? Я на тебя не обижаюсь, жизнь предлагает всевозможные варианты таким выдающимся личностям, как мы с тобой.

Твоя Шарлина

– Выдающиеся личности, я вас умоляю, – усмехнулся Вальми. – Я ходил в морг опознавать труп, – продолжал он свой рассказ. – Хотя мы уже несколько лет не виделись, сомнений нет – это он, мой сводный брат. Сказать, что я испытывал к нему сердечную привязанность, было бы преувеличением, однако я с горечью думаю, как несправедлива к нему судьба: лежал с перерезанным горлом, а вокруг тела валялся весь этот мусор, какой-то плюшевый крокодил, пакетик с зернами…

– Знаю, с пшеничными. Мне Жозеф зачитывал статью.

– У мсье Пиньо поразительный нюх, он упускает свое призвание, в полиции его ждут с распростертыми объятиями.

– Этот Робер Доманси – актер?

Огюстен Вальми тяжко вздохнул.

– Отец мой был развратником. Мне было девять лет, когда он соблазнил Манон, молодую служанку в таверне возле нашего дома. Когда она обрюхатела, отец избавился от нее, дав ей денег и отправив куда-нибудь подальше. Она вернулась в свою семью, жили они где-то в глубинке, в Гаре. Там и родился Робер. Проказник-папаша, наградивший меня братиком – по счастью, пока неизвестным, постепенно привязался к мальчику, которого редко видел, но продолжал переписываться с тех самых пор, пока малыш научился складывать на бумаге два слова. На смертном одре он наказал мне присматривать за ним. Это моральное обязательство не вызвало у меня энтузиазма, но я послушно исполнял отцовскую просьбу, сведя ее, впрочем, к регулярным денежным переводам и полезным советам, на которые этот шалопай не обращал никакого внимания. В один прекрасный день он предупредил меня, что собирается приехать в Париж с твердым намерением покорить сцену. Поступил в Консерваторию. Во время каникул подвизался в бульварных театрах. Он, в общем, был близок к тому, чтобы добиться успеха, его взяли в «Комеди-Франсез». И вот он убит…

Виктор допил свой коктейль.

– Очень жаль, я сочувствую вашей беде, но…

– Вы нужны мне. Полицейский, которому поручено это дело, не обладает и малой толикой вашей проницательности. Судя по всему, какой-то изощренный ум решил обставить символами свое преступление. Кто знает, не последует ли за этим еще одно убийство?

Вновь такое знакомое искушение зашевелилось в душе Виктора. И вот ирония судьбы – его закадычный враг, главный комиссар, который вечно старался ему помешать в расследованиях и изводил своими нападками, теперь пытается заставить таскать для него каштаны из огня!

– Исключено. Я не могу подвергать опасности Таша и Алису. А Кэндзи и Айрис меня со свету сживут своими упреками.

– Но Жозеф Пиньо уже гарцует от нетерпения! Вы будете действовать незаметно, под моим тайным прикрытием. Никто не заподозрит, что вы занимаетесь этим делом. Я буду снабжать вас всей информацией, которую смогут накопать мои сотрудники, а вы мне в ответ будете оказывать бесценное содействие. Хватайте удачу за хвост, даю вам свое разрешение!

Виктор задумчиво водил пальцем по краешку стакана. Привычка к размеренному существованию пригасила его охотничий инстинкт, с годами поубавилось авантюризма. Он так гордился, что удалось обуздать его, неужели он признает, что потерпел фиаско?

– Ваше молчание – знак согласия, Легри? – поинтересовался Огюстен Вальми.

Виктор едва заметно кивнул головой. Да, полное фиаско. А сердце уже радостно затрепетало.

– В первую очередь необходимо срочно отправиться в «Комеди-Франсез», чтобы допросить с помощью ваших деликатных методов эту таинственную Шарлину. Смотрите, я уже написал для вас рекомендательное письмо, которое позволит вам проникнуть в любой уголок театра.

– Свобода, о как ты прекрасна, свобода… – вполголоса пропел Виктор.

– Ох! Вот что я вам скажу… Это всего лишь версия. След может привести куда угодно. Знаете, например, что мой сводный брат играл на бегах? Вот что нашли у него в кармане.

Он протянул Виктору бумажку, на которой было написано:

Оплатить услуги «советчика» за октябрьский выигрыш в Лоншане. РДВ Бистро на Холме.

– Попробуйте проследить эту ниточку. Мой братишка, может, отказался вознаградить этого торговца секретами, и тот разозлился. У вас полная свобода действий.

– Договорились. Когда хищник выслеживает жертву, он идет на север, а смотрит на юг.

– Шекспир?

– Нет, Кэндзи Мори.

– Хотите сделать из меня козла отпущения? Если мы будем следовать его указаниям, упремся рогами в стену!

– Думаю, не стоит отказываться от этой идеи. Сейчас у нас особенная ситуация. Мы сейчас единомышленники, поэтому не вставляем друг другу палки в колеса.

– А отказ будет для него оскорбителен.

Такой разговор между Виктором и Жозефом состоялся в «Потерянном времени» (им удалось незаметно скрыться с рабочего места). Каждый пытался утаить от другого свое возбуждение. Жозеф тайно наслаждался возможностью заняться этой историей, взорвавшей все газетные хроники. И мысль, что комиссар Вальми будет у него в должниках, тоже окрыляла. Да и Виктор вдруг почувствовал себя помолодевшим на десять лет.

Игра состояла в том, чтобы не выдать другому свою радость, поэтому Жозеф заставил долго себя упрашивать и не сразу согласился помочь зятю.

– А как мы это технически осуществим? – спросил он, прихлебывая свой напиток.

– Я сейчас отправлюсь в «Комеди-Франсез», а вы меня прикроете перед Кэндзи. А вам, если меня не подводит память, нужно было съездить в библиотеку на бульвар Рошшуар. Кто знает, может удастся накопать что-нибудь ценное.

– Вы считаете нашего шефа идиотом? Он сразу заподозрит неладное, узнав про бульвар Рошшуар, он ведь тоже читал ту газету.

– Умение скрывать – королевское искусство, как-нибудь вывернетесь. Если вы поведете себя осмотрительно, ни наши жены, ни Кэндзи не заметят наших маневров. На этот раз нам придется превзойти самих себя: сдержанность и рот на замке.

– Да. Мечтать не вредно.

Дождь поливал мостовую, когда Виктор пришел в «Комеди-Франсез». Он снял свой дождевик, оставил велосипед заботам доброго разносчика вина, который при этом налил ему кружечку грога, и спрятался под греческой коллонадой, окружавшей театр. Он смотрел, как дождь стучит по лужам, смотрел на мокрую листву деревьев в саду Пале-Рояль, на зонтики прохожих и думал: «Что же я тут делаю?

Вечно мне на месте не сидится. Может, у меня не в порядке нервы? Почему я не могу полностью раскрыться в обычной жизни? У меня прекрасная семья, интересная работа, я влюблен в свою жену, как в первые дни знакомства, обожаю свою дочь – я счастливый человек, и все же мне вечно надо свернуть с протоптанной тропки. У меня создается впечатление, что мой путь – санный спуск, по которому я скольжу с каждым годом все быстрее. И есть только один способ остановить этот стремительный спуск – нарушить монотонную повседневность».

Ему нужно было помочь Кэндзи в магазине, но невозможно было противиться зову дороги. Расследование – пауза в повседневных делах, возвращение в детство, наполненное пиратами, сокровищами, бандитами, законниками.

«Мне не хватает зрелости, поэтому мне не светит стремительная карьера. Все, что мне остается – в ожидании старости, которая совсем лишит меня энтузиазма, я развлекаюсь. Думаю, что Жозеф настроен примерно так же».

Он подошел к билетной кассе, полюбовался на цены, выбрал ложу бенуара (цена показалась ему заоблачной).

– Если вам на «Фру-Фру», на любое представление остались только сидячие места на галерке по два франка, – кислым голосом предупредила его кассирша.

– В таком случае я не попадаю на спектакль. Ну, раз так, можно мне хотя бы осмотреть зал?

Он достал письмо, под которым стояла подпись главного комиссара Огюстена Вальми.

– Полиция? Здесь, у нас? Да вы шутите, мсье.

– Простая формальность: нужно провести небольшую инспекцию, раз уж произошло убийство.

Кассирша заколебалась: открытый номер «Фигаро», лежащий перед ней, доказывал, что до нее дошли слухи о смерти Робера Доманси.

– Подождите немного, я справлюсь у начальства.

Виктор воспользовался этим, чтобы полюбоваться прекрасным убранством вестибюля, где стояли разнообразные скульптуры, воплощающие драму и комедию. Кассирша медленно подошла и метнула на него недоверчивый взгляд.

– Сейчас нет репетиции, но у вас только час, ни минутой больше.

Он приподнял шляпу и направился в сторону лестницы.

Зал на тысячу четыреста мест стоял пустым, и потому создавалось странное впечатление, словно он населен призраками. Может быть, Тальма, Рашель, мадемуазель Клерон, мадемуазель Марс[21], невидимые, танцевали на сцене фарандолу[22], а бригадир тем временем стучал три раза, и занавес взлетал к потолку?

– Могу я спросить у вас одну вещь? – раздался нежный голосок.

Он обернулся: перед ним оказались фиалковые глаза, вздернутый носик и отважно декольтированная грудь.

– Правда, волнующее ощущение возникает здесь, среди этих притихших кресел, словно предчувствующих шепот и гримасы будущих зрителей? У меня сердце сейчас выскочит из груди, послушайте, как бьется.

Незнакомка взяла его руку и приложила к своей левой груди. Виктор вежливо высвободился.

– Я буду в декабре играть в пьесе «Сознание ребенка» Гастона Девора. Ах! Если бы я могла талантом и славой сравниться с Жанной Дельвер![23] Она получила первый приз за трагическую роль в пьесе «Эринии» Леконта де Лилля. Говорят, что она будет играть Гермиону, но, по-моему, она так и осталась вульгарной продавщицей из магазина Old England на улице Скриб. Я вот начала выступать с двенадцати лет, правда, сперва была просто наездницей в цирке, но мои родители из кожи вон лезли, заставляли александрийские стихи учить, лишь бы для меня лучшей жизни добиться! Прощай, конюшня и навоз! Вам нравятся мои духи? Это туалетная вода на основе опопанакса, он нравится мне больше, чем гелиотроп[24].

– Я привык к запаху бензоина, такими духами пользуется моя жена.

Девушка скривилась в недовольной гримаске, даже чуть покраснела. Поправила пальцем непослушную прядь на лбу.

– А, так вы из женатиков? А что тогда кольцо не носите?

– Оно мне жмет, я его снял.

– А что вы ищете здесь в такое неподобающее время?

Виктор решил, что лучше всего будет сказать правду.

– Один из моих друзей, полицейский, попросил меня помочь в расследовании смерти Робера Доманси. Вы его знали?

– А что случилось? Я вчера вернулась из Гере, с похорон бабушки.

– Он погиб. Его зарезали.

Его собеседница бессильно опустилась в кресло.

– Это невозможно! Робера убили! Я высоко его ценила, несмотря на его мерзкую скупость и высокомерие. Я была ему небезразлична, но мы не особенно сближались, поскольку привыкли отделять мух от котлет. Он хотел заловить какую-нибудь богачку, либо поклонницу с наследством, либо звезду сцены. Какая-нибудь Шарлина Понти была достойна только простыни согревать, а основные силы он берег для более шикарной любовницы. Парню хотелось усидеть одним задом на двух стульях!

– Пардон?

– Чтобы на каждой руке по девице висело! Вы, кстати, не из тех гнилых аристократишек, которые не держат за людей бедных актрис?

Виктор не знал, лестно ему от этих слов или обидно. Он решил не принимать их всерьез.

– Мадемуазель Понти, вы заблуждаетесь. Я книгопродавец, вот моя визитная карточка, кстати, возьмите несколько, раздайте коллегам – актерам, костюмерам, гримерам, чтобы они могли со мой связаться, если им есть что сказать по поводу мсье Доманси.

– Шарлина сгодится для интимных поручений. Это адрес вашего магазина. Вы там и живете?

Он встала, подошла к нему чуть ближе, чем положено для спокойной беседы, чуть касаясь его: в ее движениях чувствовалось мастерство опытной соблазнительницы.

– Мы с женой живем неподалеку оттуда.

– Неподалеку? Ну, я разыщу. Я тоже умею проводить расследование. Вам не надоело в этом зале, здесь такие сквозняки? Давайте поднимемся наверх, к внутренней стене, я покажу вам потайную дверцу, которая позволяет попасть в библиотеку. Восемь тысяч томов, сокровище из бумаги, в котором понатыканы портреты авторов и переводчиков, буковки и виньетки. Вы обомлеете, там такой поразительный покой, вы, я и тонны книг. Ух ты! Вас что, скорпион укусил?

Виктор быстро поклонился и поспешил ретироваться. На выходе из зала он еще раз приподнял шляпу. Правило номер один: избегать нескромных вопросов при первой встрече.

– До свидания, господин полицейский книготорговец, вы упрыгали, как заяц, но вы меня еще не знаете: я загоню вас, как только обнаружу вашу норку, – прокричала ему вслед Шарлина Понти.