Читать книгу Экстремизм и его причины - Коллектив авторов - Страница 3

Обращает на себя внимание тот факт, что отечественный законодатель использует термины «экстремизм» и «экстремистская деятельность» как тождественные. Именно на это указывает символ (…) в тексте Федерального закона № 114. Любая деятельность предполагает некоторую совокупность или даже систему поведенческих актов, действий, характеризующихся единой целью или общими целями. Вопрос о целях принципиально важен для определения специфики деятельности, поскольку разные участники могут руководствоваться разными мотивами, и только общая цель объединяет действия нескольких лиц или ряд действий одного лица в общую деятельность.

Нет никаких оснований представлять участников групповых хулиганских действий, тем более экстремистских акций, какими-то умственно отсталыми, расторможенными субъектами с неупорядоченным поведением. Напротив, поведение таких людей на индивидуальном и, прежде всего, на групповом уровне организовано и упорядочено в рамках соответствующей делинквентской субкультуры. Именно в пределах субкультуры, носителем которой является индивид, осуществляется целеполагание.

В каждом обществе возникают системы ценностей, установок, способов поведения и жизненных стилей отдельных социальных групп, отличающиеся от господствующей в обществе культуры, хотя и связанные с ней. Они называются субкультурами и делят часть элементов с господствующей культурной традицией, создавая и собственные нормы поведения, и ценности, отличающиеся от ведущей (эталонной) культурной традиции. Любая субкультура предписывает человеку цель и путь следования, устанавливая тем самым индивидуальный и коллективный смыслы. Субкультура, как отмечает Я.И. Гилинский, выделяет известную группу людей, отгораживает их от других и позволяет теснее сплотиться на основе общих идеалов, целей, атрибутики и ритуалов. У контркультуры, например криминальной или революционной, всегда имеются социальные цели, как минимум – расчистить себе путь за счет других социальных групп или субкультур, занять в обществе доминирующие позиции, как максимум – свергнуть существующий строй, создать новый.

Понятие «контркультура» является собирательным и используется для обозначения разных по идейной и политической ориентации протестных групп молодежи («новые левые», хиппи, битники, яппи и т. д.), сознательно противопоставляющих свои цели, задачи и атрибутику символам, принципам и целям официальной культуры. Молодежный протест принимает различные формы – от пассивных до экстремистских, общедемократические цели нередко сочетаются в нем с анархизмом, «левацким» радикализмом, «неприобретательский» образ жизни проникнут культурным нигилизмом, технофобией, религиозными поисками.

Для контркультуры характерен отказ от сложившихся социальных ценностей, моральных норм и идеалов, стандартов и стереотипов массовой культуры. Отказаться от них взрослая молодежь еще может, но подростки нет. У субкультуры и контркультуры цели, задачи и функции могут быть разными. Криминологический интерес в связи с этим представляют субкультура преступного мира, без которой не может существовать преступность, а также молодежная субкультура, без которой невозможно рекрутирование новых членов в любые социальные группы.

Контркультурное объединение, кроме того, выступает средством борьбы с другими субкультурными объединениями за контроль над ограниченными ресурсами общества, среди которых важнейшее положение занимают власть, авторитет и информация. Генеральной целью контркультуры является изменение, в широком смысле, общественного строя, самого общества, поэтому для исследования самоорганизации делинквентных подростков и молодых людей важны три следствия.

1. Контркультура всегда формируется в среде социальных аутсайдеров, маргиналов, недовольных своим положением в обществе и стремящихся к его активному изменению (для субкультур в целом подобное нехарактерно). Не идеология, сколько бы экзотической она ни выглядела на субкультурном поле, формирует группу и определяет направление групповой (внутригрупповой) агрессии.

Группа в силу своего развития и мироощущения определенного числа участников, как минимум лидирующего ядра, и референтной для всех членов подгруппы, выбирает себе субкультурную форму, вернее ее базовые элементы. Для агрессивной группы такими базовыми элементами являются элементы субкультуры профессиональных преступников (организованной преступности). Название («вывеска»), атрибуты, сленг и т. п. в данном случае не имеют значения, но, как уже отмечалось, способны дезориентировать окружающих в вопросах социально-политической сущности девиантного поведения.

2. Контркультуры или делинквентские субкультуры составляют незначительную часть всех субкультурных объединений, соединяют лишь крайне незначительную часть представителей социальных групп, в среде которых они возникли или были ассимилированы.

3. Далеко не в каждом обществе существует единая экстремистская субкультура.

Различия между этими следствиями обусловлены содержанием той культуры, к которой данная субкультура принадлежит. Эти различия обнаруживаются в целях, методах, формах поведения. Можно проследить связь, например, между этнической принадлежностью несовершеннолетних, демонстрирующих девиантное поведение, и их делинквентностью. Такие черты как подростковое хулиганство и вандализм не представляют самостоятельного культурного или социального явления. Они возникают как слепое подражание криминальной субкультуре взрослых либо под прямым руководством ее носителей. Однако увлечение наркотиками, которое появляется именно в подростковом возрасте, – это уже самобытное явление.

С учетом субкультурных смыслов и формируемого на их основе образа жизни для идентификации конкретной субкультуры часто приходится применять несколько критериев. Допустим, субкультура хиппи или яппи является комплексной: у них своеобразное отношение к господствующим в обществе ценностям, включая правосознание, различное классовое положение, стиль жизни, формы проведения досуга, музыкальные предпочтения, «форма» одежды, язык общения.

Соответственно, и молодежные группы, как носители определенной субкультуры или элементов нескольких субкультур, могут быть про– и антисоциальными: первые не противоречат и не борются с господствующей культурой или обществом в целом физическими средствами, вторые прибегают к оружию и насилию в защите собственных интересов. Отрицание смысловой ценности «других» составляет идейную основу нигилизма, проявляющегося, в том числе, в актах хулиганства, вандализма и экстремизма, а отрицание смысловой ценности права, правовой нигилизм, по верному замечанию С.Л. Франка, «невольно санкционирует преступность и дает им (преступникам. – Прим авт.) рядиться в мантию идейности и прогрессивности».[39]

Общество, которое терпимо относится к девиантному поведению, «чудачествам» молодых, не обязательно должно столкнуться с дезинтеграцией, однако избежать ее можно только тогда, когда индивидуальные свободы сочетаются с социальной справедливостью и с таким социальным порядком, при котором неравенства не очень велики и у населения есть шанс жить насыщенной и полноценной жизнью. Если свобода не сбалансирована равенством и многие лишены возможности самореализации, девиантное поведение, экстремальность в действии, принимает социально деструктивные формы.

Перед законодателем встает непростая задача: гарантировать правовыми предписаниями признанные большинством граждан запреты и ограничения, имеющие преимущественно нравственную, субкультурную окраску, и в то же время гарантировать права на свободное развитие представителей других субкультур, запретить лишь строго определенные формы субкультурной конкуренции. Не случайно периоды социально-экономических, политических и административных преобразований характеризуются быстрым ростом анормии, то есть поведения, противоречащего требованиям социальных предписаний, прежде всего тех, которые сформировались в качественно иных исторических и культурных условиях.

Развитые государства Запада столкнулись с проблемой субкультурных конфликтов еще в 60-е годы ХХ века. Эта проблема стала объектом исследований таких известных криминологов как А. Коэн, Р. Клоуард, Л. Олин, У. Миллер и их последователей, развивавших теорию субкультурных конфликтов в рамках классической теории девиации Р. Мертона. В частности, было замечено, что делинквентные подростки не стремятся освоить ценности и принципы доминирующей культуры (группы субкультур), присущей представителям среднего класса, и формируют собственные «делинквентские» субкультуры. Несколько ранее предметом социологических исследований стало сопоставление молодежной субкультуры (группы субкультур) и доминирующей субкультуры (среднего класса).

К специфическим чертам современной российской молодежной субкультуры, имеющим конфликтогенное и криминогенное значение, специалисты относят следующие.

1. Преимущественно развлекательно-досуговая направленность. Наряду с коммуникативной функцией (общение с друзьями) досуг выполняет в основном рекреативную (около 1/3 подростков 14—17 лет отмечают, что их любимое занятие на досуге – «ничегонеделание»), в то время как познавательная, креативная и эвристическая функции не реализуются вовсе или реализуются недостаточно.

2. Вестернизация (американизация) культурных потребностей и интересов. Ценности национальной культуры вытесняются образцами западной масскультуры. По данным опросов, для девушек любимыми героями становятся героини сериалов и бульварных романов о любви, а для юношей – непобедимые супергерои триллеров. Соответственно, меняется ценностная шкала юношеского сознания, где главные роли играют прагматизм, жестокость, неумеренное стремление к материальному успеху, а иные ценности – вежливость, кротость, уважение к окружающим и т. п. – выдавливаются из сознания. Так, по данным опросов, авторы граффити больше всего ценят деньги и иные материальные блага (1-й ранг), дружбу (2-й ранг), секс (3-й ранг), свободу (4-й ранг), любовь (5-й ранг).[40]

3. Консюмеризм – приоритет потребительских ориентаций над креативными. По данным опросов студентов, потребление в рамках художественной культуры заметно превышает креативные установки в социокультурной деятельности. Еще более заметна подобная тенденция в группах школьной молодежи. Рост преступности происходит на фоне нарастания явлений девиантного и делинквентного поведения российских подростков. Так, если в начале 60-х годов ХХ века мужчины начинали систематически употреблять алкоголь с 24 лет, в 80-е – с 19 лет, то в начале 90-х годов – уже с 17 лет. Сегодня мы постоянно встречаем на улицах столицы с пивными бутылками не только юношей, но и девушек в возрасте 14—15 лет[41]. Досуговые ориентации подкрепляются основным содержанием теле-и радиовещания, распространяющим скрыто и явно рекламу потребления и ценности массовой культуры.

4. Ослабление избирательности в принципах отбора культурных образцов. В этом российская молодежь часто следует требованиям групповой среды (тусовки) и веяниям моды, а не собственному выбору или советам родителей. Несогласные с группой рискуют пополнить ряды «лохов», «неинтересных», «непрестижных», отвергаемых субкультурной группой людей и даже стать жертвами внутригруппового насилия (мобинг).

Именно опасения оказаться жертвой третирования или насилия, потребность в защите способствуют пополнению рядов территориальных делинквентских групп, материальной поддержки их деятельности со стороны рядовых членов, в том числе доходами от противоправной деятельности. Так, по данным исследования Р.А. Ханипова, в различные территориальные делинквентские группировки среднего промышленного города может входить до 29% учащихся 7–9-х классов. При этом 19% мальчиков и 11% девочек вступили в такие группировки (обычно, создаваемые более старшими людьми, целенаправленно для сбора денег), чтобы обезопасить себя, 29% мальчиков и 11% девочек указали, что им приходилось требовать деньги у сверстников или младших (14% и 7%, соответственно, в этот момент лично нуждались в деньгах)[42]. Закономерной представляется такого рода интеграция и у поклонников различных экстремальных форм проведения досуга. С одной стороны, имеет место потребность в деньгах, а с другой – в защите от членов конкурирующих группировок.

5. Внеинституциональный путь развития молодежной субкультуры – создание неформальных, неофициальных, альтернативных, андеграундных и прочих форм культуры, осуществляющихся вне учреждений образования и культуры.

При этом выделяются как неорганизованные, так и высокоорганизованные, жестко управляемые объединения неформалов. Вторая тенденция проявляется в деятельности люберов, гопников, скинхедов и, отчасти, футбольных фанатов. Их группировки отличаются жесткой дисциплиной и организованностью, агрессивностью, следованию культу физической силы, ярко выраженной криминальной направленностью. Основу их деятельности составляют устрашение оппонентов и борьба с конкурирующими субкультурными группами. В условиях политической нестабильности подобные объединения представляют повышенную опасность, поскольку являются достаточно пластичным материалом и в любой момент могут стать инструментом в деятельности политических организаций радикальной и экстремистской ориентации.

Так, исследователи сравнивают многоярусную сеть преступного сообщества с грибницей, она иерархически структурирована и имеет множество относительно автономных подгрупп[43]. В упомянутом исследовании Р.А. Ханипова приводятся данные об объединениях пяти возрастных уровней и, соответственно, групп: 13—15 лет, 15—17 лет, 17—20 лет, 20—23 года, 23—25 лет, лидеру или организатору всего сообщества может быть 30 лет или даже 40. «Организация делинквентной группировки может происходить следующим образом. Основной лидер набирает (выбирает, организует) несколько человек 23—25 лет, может быть и старше, каждый из которых также набирает “себе” группу молодежи, возраст которой 20—23 года, дальше – “моложе”, в каждой группе должен быть свой локальный лидер…

Неотъемлемой частью “сети” является ежемесячный сбор денег лидеру группы, деньги перемещаются по цепочке от “старшего” к “старшему”, и так до главного организатора, который, в свою очередь, возможно, также передает деньги другим агентам криминального мира».[44]

6. Отсутствие этнокультурной самоидентификации. Народная культура (традиции, обычаи, фольклор и т. п.) большинством молодых людей воспринимается как анахронизм. Например, по данным исследования музыкальных пристрастий жителей городов, от 44,3 до 48,6% предпочитают современную отечественную эстрадную музыку (группы «Руки вверх», «Дискотека Авария», «Иванушки Интернешнл»; исполнители Алсу, Андрей Губин, Децл, Игорек)[45], а зарубежной эстраде отдают предпочтение 28%[46]. Музыкальные пристрастия обычно становятся своеобразным субкультурным элементом. Таковы, например, феномены популярности российского шансона или творчества немецкой группы «Рамштайн».

При этом, как отмечает С.А. Захаров, индивиды «не “прилепляются” накрепко к определенным культурным образам и традициям, а свободно меняют их, подобно маскам (курсив наш. – Прим. авт.), в зависимости от конкретной коммуникативной ситуации. Современная массовая культура предлагает широкий выбор готовых образцов и стилей поведения. Люди выбирают на “символическом рынке” подходящие, по их мнению, образцы и пытаются имплантировать их в ткань своей повседневной жизни…»[47]

Конечно, выбор субкультурной формы осуществляется не произвольно, но с учетом особенностей коллективной деятельности. При этом, будучи сделанным, он начинает определенным образом формировать мотивацию, а тем самым характер и направленность деятельности. Детерминируя деятельность группы, можно существенно влиять если не на ценностные установки ее членов, то на мотивы их правомерного или противоправного поведения. В частности, для делинквентных сообществ подростков такими базовыми элементами становятся атрибуты криминальной субкультуры. Для этого есть несколько причин: во-первых, на всех этапах истории она предлагала образцы поведения свободного человека в далеко не свободном российском обществе, во-вторых, экстремальному сознанию близко нигилистическое отрицание существующих форм и институтов, включая правовые, в-третьих, эта субкультура проституирует естественное стремление молодого человека к независимости, риску, чести, дружбе, уверенности в себе. Только распространяет криминальная субкультура данные отношения лишь на «своих», то есть на членов шайки (gang), отчасти – всего криминального сообщества, гангстеров.

Криминальная субкультура – классический пример контркультуры в любом обществе. Ее носителями являются профессиональные преступники. Надо отметить, что человек становится профессионалом в любой сфере именно в процессе совместной деятельности профессионального общения с другими лицами, осуществляющими ту же профессиональную деятельность. Лишь первичные, достаточно примитивные навыки специализации можно приобрести в одиночку, без такого общения и обмена опытом, взаимного наблюдения, оценки результатов.

Реальное определение криминальной субкультуры включает в себя совокупность ценностей, обычаев, традиций, норм и правил поведения, направленных на наиболее рациональную организацию жизнедеятельности, целью которой является совершение преступлений, их сокрытие и уклонение от ответственности. Сходное определение криминальной субкультуры дали в 60-е годы ХХ века Р. Клоуард и Л. Оулин. Возникновение этой субкультуры они объясняли действием трех групп факторов:

1 – необходимость противодействия воздействию внешней среды, основной части общества, государства, полицейской и судебной системы;

2 – организация взаимодействия членов криминального сообщества при осуществлении специфической деятельности и в связи с ее осуществлением;

3 – удовлетворение личностных потребностей членов сообщества, обеспечивающее рекрутирование новых членов и самовозобновление сообщества как социального института.[48]

Криминальная субкультура является сложным и многоплановым явлением, включающим три основных подвида: субкультуру профессиональных преступников («воровскую»), субкультуру представителей организованной преступности (криминального бизнеса), субкультуру наркоманов. Все они во взаимодействии с некриминальными субкультурами формируют тюремную субкультуру. Эти субкультуры нередко определяют как контркультуры, поскольку цели их носителей противоречат целям, разделяемым основной частью граждан и закрепленным правовой системой. Известный исследователь российских «неформалов» А.Н. Тарасов полагает, что для контркультуры всегда характерны некое подобие идеологии, представления о «дальних» целях совместной деятельности, авторитет основателей течения.[49]

Именно криминальная субкультура (группа субкультур) становится основным фактором взаимной криминализации в неформальных группах, прежде всего в группах несовершеннолетних, «поскольку в них субкультурные нормы гарантированы системой весьма жестких правил с достаточно суровыми санкциями, подчас выражающимися в физическом насилии и следовании иным традициям преступного мира»[50]. По мнению А.Л. Сагалаева, «преступный мир, в определенный период времени “освоил” подростковые компании, и преобразовал их в хорошо организованные группировки».[51]

В связи с этим важной детерминантой распространения экстремистских акций в деятельности данных группировок является рост числа организованных преступных групп (ОПГ). Он повсеместно сопровождается обострением конкурентной борьбы между «новыми» (включая этнические) и «традиционными» преступными кланами за передел сфер влияния, а также заявлением (и реализацией) политических притязаний лидеров данных кланов.

Процессы самоорганизации и организации в деятельности делинквентных сообществ протекают параллельно, однако по мере роста числа членов объединения возрастает значение организующей деятельности лидеров, организационных ресурсов, среди которых важное значение имеет убеждение, а значит, идеологические факторы. По признакам идейных основ и уровня образуемых неформальных структур данные сообщества можно классифицировать следующим образом.

1. Поклонение обожествляемым предметам и существам (фетишизм, дворовая тусовка). Таких объединений большинство: от поклонников тяжелого рока до потребителей тайских таблеток, факт обладания которыми способствует повышению самооценки. Доминирующими проявлениями экстремальности являются избирательный фанатизм и нигилизм по отношению ко всему, прямо не относящемуся к предмету поклонения.

Не случайно поклонники специфических музыкальных стилей носят одежду, однотипную с вещами любимых исполнителей, а распространители «чудо-таблеток» надевают специальные значки с символикой «чуда». Дворовые тусовки «метят свою территорию», нанося на видные места граффити. Так, по данным И.П. Башкатова, 83% подростков, совершивших правонарушения, в ходе интервью используют местоимение «мы». В составе группы проще нарушать закон, «…мотивом вандального граффити в группе чаще всего выступает стремление “быть как все”. Установлено, что 32% выборки составляют граффити молодежных субкультур (из них музыкальные надписи и рисунки – 50%, граффити футбольных фанатов – 32% и контркультурные граффити – 18%)»[52]. Цели и мотивы протеста против чего-либо установлены в 5–7% случаев.

Так, мониторинговая служба Московского государственного лингвистического университета (МГЛУ) провела социологический опрос на тему «Причины и следствия подросткового и молодежного экстремизма». Анонимный опрос проводился среди учащихся 11-х классов 20 московских школ. В опросе приняли участие 157 человек. На вопрос «Участвовали ли вы в каких-либо антиобщественных действиях?» почти половина молодых людей (45%) дали положительный ответ, 35% – отрицательный, 20% опрошенных затруднились с ответом. Ответы респондентов в зависимости от пола распределились следующим образом: в антиобщественных действиях, в той или иной степени, принимали участие 55% юношей и 35% девушек. Особое внимание стоит обратить на то, что опрошенные затруднились дать правовую оценку тем или иным своим деяниям. Не исключено, что массу акций, в которых они участвовали, молодые люди вообще не считают антиобщественными противоправными деяниями, принимая их за шалость, баловство, шутку, проявление своеобразного куража и бравады.

О какой-либо идеологии как системе взглядов, принципов и определенных целей здесь говорить не приходится. Формальное лидерство также отсутствует, оно заменено функциональным: один громче кричит, другой лучше убеждает. Но, при некоторой организационной работе, группы могут объединяться в структуры второго уровня. Основой организации в данном случае выступает потребность участия в коллективных практиках – от поездок в другие места на массовые развлекательные мероприятия до приобретения предметов поклонения. Такие объединения составляют до 70% от общего числа делинквентских образований. Ввиду небольшой интенсивности и общественной опасности действий этих групп правоохранительные органы, общественность и СМИ не уделяют внимания их деятельности, кроме случаев расследования отдельных преступлений, получивших большой общественный резонанс.

2. Поклонение обожествляемым харизматическим лицам (матрица: вождизм, бандитизм). Объединение происходит вокруг личности лидера, имеют место формальное лидерство, сегрегация участников группы – «приближенные», «рядовые», «отвергаемые» и т. д. – и распределение между ними обязанностей в совместных практиках. Интенсивность и продуктивность последних резко возрастают в результате эффекта разделения труда. Соответственно, растет и общественная опасность совершаемых действий, особенно, когда под них подводится идейное обоснование.

Так, в середине 90-х годов в Санкт-Петербурге возникла неонацистская группировка «Шульц-88». На ее счету было десять доказанных в суде эпизодов с избиениями иностранцев. От «Шульц-88» отпочковалась более радикальная группа, которая назвала себя «Mad Growd» («Бешеная толпа»). На счету этой группировки было уже более 20 нападений на выходцев с Кавказа и китайцев, в ходе одного из них члены группировки пытались сбросить потерпевшего с платформы под приближавшийся электропоезд.

После процесса над членами этой группировки… возникла новая структура – «Банда без названия». Входившие в нее люди (в разное время их было от семи до десяти) находились на нелегальном положении, не пользовались мобильными телефонами, связывались друг с другом при помощи условных сигналов. «Постоянно пичкая самих себя идеологией, они дошли до некоего психического состояния… самоотрешенности… Были как сжатые пружины… Все это похоже на постнаркотическую ремиссию…»[53]

По сообщениям ГУВД Санкт-Петербурга, члены этой банды помимо многочисленных избиений граждан иных национальностей сознались в совершении ранее нераскрытого убийства гражданина КНДР К. Хеника (июль 2003 г.), убийстве цыганки Н. Явоновой, за совершение которого уже осуждены семь человек (сентябрь 2003 г.), ранее нераскрытом убийстве ученого-этнографа Н. Гиренко (январь 2004 г.), в убийстве вьетнамского студента В.А. Туана, за совершение которого привлечены к уголовной ответственности 14 человек из числа местных «трудных» подростков (октябрь 2004 г.), убийстве антифашиста С. Бельды, за совершение которого также были привлечены к уголовной ответственности и арестованы восемь человек (октябрь 2004 г.), убийстве сенегальца Л. Самбы (за это преступление задерживался и был освобожден один человек) (апрель 2006 г.).

«Удельный вес» банд в делинквентных группировках определить сложно, так как законодатель традиционно связывает признаки таких объединений с вооруженностью и целевой направленностью формирования (нападения на граждан и организации). Психологические и субкультурные признаки таких объединений приходилось встречать в 10—15% случаев и не менее чем у 30% групп, совершавших тяжкие насильственные преступления, в том числе на почве вражды и ненависти.

3. Поклонение личному и коллективному духовному опыту (матрица: сектантство, преступное сообщество, политический клуб). На данном уровне осуществляются институализация межгруппового взаимодействия, его идеологическое оформление, разделение функций идейного обоснования, организации и планирования, осуществления коллективных практик, а также саморекламы.

Если участники названных выше объединений являются, так сказать, потребителями образцов ранее возникших контркультур, то на данном уровне можно говорить о формировании контркультуры, ее основных элементов. Развитие большинства субкультурных объединений при этом прекращается, поскольку численный рост начинает препятствовать сохранению консолидации. Преодолеть это противоречие удается только некоторым контркультурным объединениям.

В современных условиях классические структуры традиционной преступной организации все чаще уступают объединениям, создаваемым «на случай» (adhoc) для проведения каких-либо коллективных акций, флешмоба[54]. Так, 4 июня 2003 г. в Москве толпа подростков праворадикального крыла фанатов команды «Спартак» «Уайт пауэр» («Белая сила») устроила погром в подошедшем к станции «Фили» поезде, избивая приехавших пассажиров и сотрудников милиции (один в результате причиненных травм скончался), пытавшихся остановить драку. Как выяснилось, руководитель этого объединения по кличке Чечен организовал массовую драку, чтобы приобрести авторитет и привлечь в свою группировку больше хулиганов.

Внутригрупповая агрессия, как и межгрупповая, выступает в качестве механизма для обеспечения контроля группы над ограниченными ресурсами (территория, источники благ, власть и т. п.) и консолидации членов данной группы, активизации внутригрупповой мобильности. Рост числа субкультурных групп в условиях массового общества – качественный, выражающий рост субкультурной плюрализации в результате накопления информации и интенсификации обмена, и количественный, вызываемый большой концентрацией населения всех возрастных групп в городах – оборачивается ростом проявлений групповой агрессии.

Преступные сообщества составляют от 5 до 10% субкультурных групп, но их деятельность из-за несовершенства законодательной конструкции и правоприменительной практики почти не получает отражения в судебной статистике. В самом деле, доходит до абсурда: в подразделениях МВД РФ ежегодно регистрируется 40—60 так называемых воровских сходок, которые фактически представляют собой преступные сообщества, созданные для координации групповой преступной деятельности в составе банд, ОПГ и т. д., но лиц, привлекаемых к уголовной ответственности по ст. 210 УК РФ, можно пересчитать по пальцам на одной руке.

4. Поклонение квазинаучной доктрине, традиционному знанию или божествам (добрым либо злым) пантеистских и ведических культов (матрица: экология духа, оккультизм и язычество, оппозиционное движение недовольных чем-либо, «система», воровское подполье). Возникают многоуровневые иерархические структуры организации идеологического и информационного обеспечения. Роль формального лидера на высших уровнях иерархии фактически снижается, он становится первым среди равных, но это не мешает заявлению объединением политических притязаний. Политический лидер – не всегда идейный руководитель или верховный координатор.

Центральные органы выполняют координационные функции универсально для всех группировок, объединяющихся вокруг некой идейной доктрины по горизонтали. Последние при осуществлении коллективных практик действуют достаточно автономно от «штабов» и «идеологов», способны сохранять и воспроизводить на своем уровне отношения, характерные для всей структуры в целом.

Так, 2 августа 2004 г. группа членов так называемой Национал-большевистской партии (НБП) осуществила хулиганские действия в здании Министерства здравоохранения Российской Федерации, а также повредила имущество, принадлежавшее данному ведомству. По этому факту Тверская межрайонная прокуратура г. Москвы возбудила уголовное дело по признакам состава преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 213, ч. 2 ст. 167 УК РФ. Семь членов НБП привлечены к уголовной ответственности.

В общей численности субкультурных объединений доля названных структур невелика (2–3%). Их можно рассматривать как стагнирующие, остановившиеся в своем развитии сообщества. Отдельные их участники или малочисленные группы могут совершать преступления по мотивам вражды и ненависти, но большинство ограничивается внешним эпатажем, проведением показательных акций и распространением своей идеологии среди случайных последователей – подростков, лиц, находящихся в сложной жизненной ситуации, и т. п. или через Интернет.

5. Решение вопросов распределения и перераспределения властных ресурсов (матрица: сатанизм, параллельные властные структуры, мафия). На данном уровне между ними воспроизводятся структуры и отношения, характерные для публичной власти (на государственном и международном уровне), «идеологическое обеспечение» совместной деятельности теряет актуальность. В частности, своей активностью выделяются входящие в международную ассоциацию сайентологов «Сайентологическая церковь Москвы», общественные организации «Гуманитарный центр Хаббарда», «Московский центр дианетики», «Центр прикладной философии», «Свидетели Иеговы» и ряд других международных объединений. Во второй половине 90-х годов и в начале нового века наибольшую известность получили последователи «модернизированного» исламского течения – ваххабизма, одобряющего ведение религиозной войны в террористических формах.

Интересные наблюдения о приемах вовлечения в совершение преступлений террористического характера под видом религиозных объединений приводит Р.Х. Дашаев. Данный процесс разделяется на 3–4 этапа. На первом этапе будущего адепта (потерпевшего или боевика, в зависимости от «профиля» преступного объединения), испытывающего личностные проблемы, вовлекают в деятельность некоторого объединения, практикующего строгую конспирацию, ограничение контактов с миром. Человеку предлагают простые и действенные приемы решения всех проблем, как личных, так и общечеловеческих, на основе специальных коллективных практик. Параллельно ведется изучение личности новообращенного.

На следующем этапе потерпевшему внушается идея личной исключительности и особого предназначения. Для реализации миссии применяются индивидуальные духовные практики, индивидуальная идеологическая обработка, развивающая фанатизм, некритическое отношение к своему ближайшему окружению, прежде всего к наставникам и учителям. С этого момента начинается собственно использование вовлеченного лица в интересах организаторов объединения.

Отметим, что большинство квазирелигиозных объединений этим и ограничивается, программируя потерпевшего на совершение определенных действий в собственных интересах, от разового пожертвования всем, что есть, до удовлетворения сексуальных фантазий духовных отцов и матерей.

На заключительном этапе, в зависимости от целей организаторов, подготовка потерпевшего может включать в себя обучение как методам вербовки новых членов, так и приемам и способам совершения разных преступлений. В частности, речь идет о боевой подготовке в специальных центрах и т. п., в составе малочисленных групп, фактически боевых единиц.[55]

С учетом особенностей данного процесса и личностных особенностей его участников Р.Х. Дашаев предложил интересную классификацию участников террористических формирований, которая, в принципе может быть использована и для участников экстремистских организаций. Безусловно, сильной стороной данной классификации является то, что автор не проводит деление между участниками организованной преступной деятельности и сочувствующими лицами, демонстрирующими конформное поведение в условиях нарастания межобщинной вражды и ненависти.[56]

Сочувствующие находятся в основе пирамиды, следующий этаж которой составляют всевозможные агитаторы. Еще сочувствующие исправно поставляют на следующие ярусы террористических сообществ как фанатиков, так и боевиков более высокого уровня, то есть наемников, у которых одна религия – автомат Калашникова. От фанатика, заложника своей умственной недостаточности, до боевика – наемника надо дорасти. Дорасти проще в компании единомышленников, при целенаправленном ограничении внешних, неконтролируемых наставниками, источников информации. Таким образом, например, из фанатиков вербуются наименее уважаемые в среде боевиков смертники, «говорящее оружие», не представляющее никакой ценности. Они составляют нижний этаж четырехуровневой системы членов вооруженных формирований, возглавляемых боевыми лидерами.

В структуре организованной преступности террористического и экстремистского характера боевые лидеры – руководители отдельных боевых групп составляют наряду с инструкторами средний ярус. Их положение выше, чем у вербовщиков, но ниже, чем у идеологов. Идеологи и заказчики составляют высший уровень организованной преступности террористического и экстремистского характера. К этой же подгруппе следует отнести духовных лидеров, без которых международным террористам было бы значительно сложнее придавать подобие легитимности своим кровавым вылазкам в народе и заявлять о собственных политических притязаниях перед международным сообществом.

Представленная классификация была бы более полной, если бы включала в себя спонсоров и представителей политической элиты, организующих идеологов и направляющих заказчиков для упрочения своего собственного положения в обществе.

А. Сысоев предлагает классифицировать участников экстремистских организаций по личностным качествам и занимаемому положению в преступной иерархии на пять типов.

1. Идейный тип, представленный лицами мужского пола в возрасте 35—40 лет, имеющими высшее или незаконченное высшее образование, как правило не судимыми, не работающими, женатыми или разведенными, обладающими высоким уровнем интеллекта, самоконтроля и волевой активности.

Эти люди активно пропагандируют радикальную идеологию и преступные (экстремистские) методы претворения в жизнь соответствующих идей, они хорошие организаторы и обладают навыками внушения. Составляют около 8% осужденных. Позиционируют себя как мучеников за идею, стараются привлечь на свою сторону других осужденных и представителей администрации. По нашему мнению, было бы корректнее говорить о типе организатора, поскольку идейных преступников на самом деле очень мало: агитатор и организатор, не реализовавшись в легитимных формах деятельности, повышает свой статус в деятельности противозаконной.

2. Истинный (активный, активист, локальный лидер. – Прим. авт.) тип, представленный лицами мужского пола в возрасте 24—32 года (образование среднее, реже – среднее специальное), не работающими постоянно, не женатыми или разведенными, нередко ранее судимыми за насильственные и корыстно-насильственные преступления. Представители этого типа неуравновешенны, эмоционально возбудимы, уровень волевого самоконтроля у них средний. Направленность личности деформирована, преобладает негативное отношение к сложившимся общественным ценностям, правовой системе и государственным институтам. Для данного типа характерна потребность к совершению антисоциальных поступков как в быту, так и в общественной жизни, для чего его представители активно формируют ситуации совершения преступления. Тем самым они повышают свой социальный статус участников борьбы как в микрогруппе, как и в составе преступного сообщества. Могут демонстрировать неплохие организаторские способности, но подчиняют себе, как правило, более слабых и примитивных. В местах лишения свободы режимные требования нарушают редко, стремятся держаться особняком. Среди осужденных экстремистов (и террористов) лица такого типа составляют примерно 27%. В рамках классификации типов личности преступников (А.И. Алексеев) два первых типа являются подвидами последовательно (глобально) криминального типа личности.

3. Играющий тип представлен лицами, как правило, мужского пола, несовершеннолетними или молодыми людьми в возрасте 16—25 лет, образование среднее, постоянного источника дохода не имеют, холосты, ранее не судимы либо судимы за хулиганство, часто (до 2/3 случаев) совершают преступление в состоянии опьянения. Отличаются невысоким уровнем интеллекта, отсутствием правосознания, неустойчивостью мотивов и нестабильностью эмоциональных состояний. Совершение преступления обычно объясняется не борьбой за идею, а ответными действиями на неправомерное поведение потерпевших. К самоорганизации для осуществления длительной целенаправленной подготовительной и организованной деятельности не способны. Осужденные такого типа по выборке составляют до 35%.

4. Зависимый тип – лица мужского пола, преимущественно молодежного возраста (от 16 до 25 лет), образование среднее, холостые, ранее не судимые. Характеризуется низкими волевыми качествами, совершает преступление, находясь под влиянием или непосредственным контролем кого-либо из своего ближайшего окружения. Действует обычно в составе группы, подчиняясь основному закону толпы: «я как все». Отмечается действие механизмов психического заражения, к самоорганизации не способен. Данные лица признают свою вину частично или полностью. Представители зависимого типа составляют 18% осужденных экстремистов.

5. Случайный (или ситуационный) тип личности действует под влиянием сложившейся конкретной ситуации перед совершением преступления и во время него и субъективных антиобщественных психологических стереотипов. Представлен лицами мужского и женского пола, как правило молодого возраста, но встречаются и люди старше 40 лет, женатыми (замужними), проживающими с семьями, работающими, имеющими среднее, среднее специальное или незаконченное высшее образование. Преступление совершает в одиночку или в составе случайной группы под влиянием ситуации, в известной мере необычной для представителя указанного типа. Вину свою признают полностью, сотрудничают со следствием. К этому типу относится около 12% исследованных осужденных.[57]

Представителей двух последних типов – подвиды преступника с ситуационным типом личности, случайных людей в экстремистских, как и в любых других организованных группах, встречать доводится редко. Криминологическое значение данных наблюдений состоит в том, что выявлены общие закономерности организованного подчинения воли одного лица воле других лиц, представляющих объединение. В то же время именно в составе макрообъединения, экстремистского сообщества, определенные категории преступников могут существенно повысить свой групповой статус, получить признание как профессионалы и авторитеты, «идейные» и т. п., аккумулировать и распространять собственный преступный опыт. Фактически речь идет о более высоком уровне профессионализации.

По данным МВД Российской Федерации, на территории нашей страны действует до 80 международных экстремистских организаций, получающих «финансовую и идеологическую подпитку из-за рубежа»[58]. Фактически их численность в несколько раз больше, так как международные связи имеют различные объединения, от антиглобалистов до «зеленых» и от фанатских клубов до поклонников экстремальных видов спорта. В данном случае отмечается сочетание процессов организации (региональный уровень) и самоорганизации (межрегиональный и международный уровень) разных, прежде всего радикальных, объединений.

Так, в Москве существует несколько политизированных, с жесткой иерархией скинхедских организаций: «Скинлегион», «Blood & Honnor – Русский филиал» и «Объединенные бригады 88». Наши ультрас активно взаимодействуют со своими западными единомышленниками – в столицу не раз приезжали западные скинхедские группы, а также делегации скинхедов из США, ФРГ, Австрии и Чехии.[59]

Отечественные и зарубежные объединения лидеров и ветеранов субкультурных объединений ультрарадикального толка постепенно эволюционируют в политические клубы, приобретают организационные структуры, необходимые для идентификации и дееспособности. Сходные процессы протекают и в среде футбольных фанатов.

Обращает на себя внимание факт, что у скинхедов существует своя так называемая скин-пресса: журналы «Под ноль», «Белое сопротивление», «Отвертка», «Стоп», «Я – белый», «Streetfighter». Наполовину скинхедским является ультраправый контркультурный журнал «Сполохи». Существуют также рассчитанные на скинов ультраправые сайты в Интернете, включая «Русское зеркало» американского скин-сайта «Stormfront». Все это пресса экстремистского и профашистского толка. Очевидно, что без серьезных финансовых затрат осуществлять связь между отдельными бригадами и сообществами, организовывать межгородские и международные вояжи, содержать СМИ, включая электронные, и т. п. невозможно.

В целом, данные организации составляют незначительную часть рассматриваемых объединений (2–3%), но их влияние и организационные возможности достаточно велики. Именно это побуждает национальные правоохранительные структуры и международные организации наращивать сотрудничество по различным направлениям пресечения организованной противоправной деятельности.

Таким образом, именно территориальные фанатские группировки составляют основные структурные элементы для строительства делинквентских сообществ, а в случае криминального перерождения субкультурных групп и формирования ОПГ. Как важные особенности агрессивных территориальных объединений подростков делинквентской и криминальной направленности в нашей стране следует отметить также исключительно высокую устойчивость к профилактическому и правоохранительному воздействию государства на всем протяжении ХХ века и в начале XXI столетия.

Данные группировки стабильно воспроизводились в каждом следующем поколении, постоянно пополняя ряды организованной и профессиональной преступности. При этом визуальные признаки таких групп, включая внешний вид, атрибуты, лозунги и фетиши, а также сленг, достаточно быстро изменялись, не затрагивая сущность деятельности и отношения с обществом. Никаких идейных основ вражды не было и в помине. По мнению Ю. Шинкаренко, объединение фанатов – люберов, ништяков, многих казанских гопников – изначально происходило не на криминальной основе. Элементы воровской субкультуры использовались люмпенскими группами лишь в качестве строительных лесов, некоторой субкультурной формы. Именно она наиболее полно соответствовала мироощущению люмпен-подростка, социального изгоя, маргинала, отверженного.[60]

В настоящее время наиболее многочисленными и известными по участию в групповых хулиганских и экстремистских действиях являются группировки футбольных болельщиков, которые, как это неоднократно случалось, во время массовых насильственных акций объединяются с различными националистическими группами. Кроме того, рассматриваемые объединения, как правило, не имеют официальных организационных центров, таких как официальные фан-клубы и национальные федерации футбольных болельщиков.

По формам участия в противоправных коллективных практиках группировки различаются следующим образом.

1. Случайная группа, например, затевающая драки на дискотеках, стадионах и в других местах, однако имеющая свои неписаные групповые нормы и ценности. Вхождение в случайную группу воспринимается как сигнал об освобождении от социального контроля, возможность «отпустить тормоза». По результатам анкетирования осужденных, проведенного И.Л. Денисовым и О.П. Рыбалкиной, хулиганство и вандализм «как правило, являются средством восполнения недостатка впечатлений, выступают в качестве своего рода развлекательных программ».[61]

В среде более многочисленных представителей субкультурных объединений, футбольных фанатов распространены хулиганства, а не насильственные преступления, направленные против личности[62]. Если члены таких групп и совершают преступления экономической направленности, это, как правило, слабо подготовленные, ситуационные кражи или грабежи. Сегодня предметами посягательств нередко выступают так называемые знаковые (статусные) вещи: одежда с символикой спортивного клуба, спиртные напитки, украшения, мобильные телефоны.

2. Ретристская группа. Под ретризмом в социологии и психологии понимают стремление к уходу от действительности, от жизненных трудностей. Крайний вариант ухода от действительности – суицид. Обычные занятия ретристских групп – бесцельное времяпровождение, сомнительные развлечения, токсикомания и наркомания.

3. Агрессивная группа основана на наиболее примитивных представлениях об иерархии ценностей и минимуме культуры. Она дошла до нас из глубокой древности, практически не изменившись. Характерные особенности агрессивной группы – жесткая иерархическая структура, сильное групповое давление на участников, серьезные санкции за нарушение групповых норм, психологической основой которых является резкое противопоставление: «мы – они»[63]. Численность данных групп колеблется от 3–5 до 10—20 и даже 25 человек.

Такие группировки характеризует высокая криминальная активность. За футбольный сезон практически каждый член фанатских групп (89%) неоднократно становится участником групповой драки, около 43% сотрудники милиции задерживали за совершение административных правонарушений, около половины из них (19%) неоднократно.[64]

Агрессивные проявления данных групп направлены, как правило, против таких же конкурирующих групп или против лиц, отличающихся по каким-либо, чаще всего внешним, признакам (неславянская внешность, принадлежность к правоохранительным органам, ношение символики другого клуба, утрата символики своего клуба).

В последнем случае в отношении чужака могут совершаться посягательства против личности, а также издевательства над отвергаемыми членами своей группы, стигматизируемыми как лохи, третирование их. Представители городских низов всегда и везде воспринимают «пришлых» негативно, независимо от их национальности и вероисповедания, потому что видят в последних конкурентов на рынке труда (наименее квалифицированного и низкооплачиваемого), в получении социальных подачек и в организации досуга. Мобинг практикуется и другими субкультурными группами.

Очень часто в такие субкультурные объединения в силу различных социально-психологических и экономических причин оказываются втянутыми различные маргинальные элементы – мигранты, безработные, представители этнических меньшинств, подростки. Несовершеннолетние, как отмечают многие исследователи неформальных объединений (А.В. Добрович, И.С. Кон, В.Ф. Левичева, А.В. Мудрик, И.С. Полонский и другие), в соответствии с действием психологических и социальных факторов остро нуждаются в объединении. Очевидно, в субкультурных объединениях антиобщественной направленности быстрее распространяется и прочнее усваивается криминальный опыт.

По признаку отношения к ценностно-нормативной системе субкультуры и положению внутри группы членов любой фанатской группировки можно разделить следующим образом.

1. Устойчивое, сплоченное ядро группы, обычно обозначаемое как лидерство, общее (формальное) и функциональное (неформальное). Пребывание в данной подгруппе может служить условием перехода субъекта в вышестоящую на «социальной лестнице» субкультурную группу (их 8–12% от общей численности территориальных фанатских групп).

2. Активные и сознательные приверженцы субкультурных норм и ценностей, составляющие резерв ядра и референтную группу для всех остальных участников (по разным оценкам, их от 20 до 30%).

3. Пассивные сторонники субкультурных ценностей, случайно или на время примкнувшие к данной группе, разделяющие господствующие среди ее членов традиции и обычаи и не дистанцирующиеся от них. Численность данной подгруппы – 50—60%, она составляет резерв для предыдущей и последующей подгрупп.

4. Отвергаемые по каким-либо причинам члены группы, но не изгоняемые из нее. Данные лица также являются сторонниками субкультурных ценностей и норм, но не способны следовать им на практике, стремятся упрочить свое внутригрупповое положение. Доля данных лиц невелика, примерно 5–10%.

Приведенное внутригрупповое деление, а также инициация при вступлении в группу имеют древние психологические традиции, так как практикуются всеми относительно замкнутыми сообществами людей, включая случайно сформированные по формальному признаку и ограниченные в свободе выбора занятий и общения.

Такое деление характерно не только для первичных территориальных групп, объединенных каким-либо экстремальным интересом, фанатизмом в отношении некоторого занятия, времяпровождения, но и для объединений более высокого уровня в рамках делинквентского сообщества, в частности в группе локальных лидеров, в группе высших руководителей. Например, ветеран, отвергаемый другими авторитетами, выступает лидером в группе нижестоящих бригадиров (локальных лидеров). Это создает опасность конфликта и раскола внутри самого сообщества, спонтанных вспышек насилия и внутригрупповой агрессии, показательных погромных акций. В связи с этим С.В. Шестаков обоснованно объединяет хулиганство, вандализм и националистические выпады, как проявления «воинствующей улицы».[65]

На самом деле, перейти от скандирования оскорбительной «кричалки» в адрес конкурирующего фанатского сообщества к такому же скандированию в адрес представителей правоохранительных органов или определенной социальной группы не так уж сложно. Труднее в первом случае провести грань между непреступным нарушением общественного порядка и разжиганием вражды и ненависти в отношении социальной группы, опираясь на уголовный закон.

На непосредственную связь насильственной преступности и ксенофобии и межобщинной нетерпимости указывают и британские эксперты из West Midlands Police.

Рост числа арестов активистов группировок футбольных хулиганов только в 1998—1999 гг., в частности за проявления насилия с 52 до 100, за неподобающее поведение – с 312 до 322, за нападение – со 110 до 132, повлек за собой сокращение числа преступлений на национальной почве с 33 до 25. Так, итогом четырехмесячной работы полицейских, действовавших под прикрытием в группировке «Leeds», стал арест 11 молодых людей по обвинению в организации массовых беспорядков и групповом хулиганстве. Во время ареста были изъяты специальная литература, содержащая факты пропаганды насилия и беспорядков, а также ножи, арбалет, железная арматура и тому подобные средства.[66]

Ролевое поведение члена фанатской группы является предпосылкой статусного поведения члена организации. В данном случае имеет место действие хорошо известного закона перехода количественных изменений в качественные. В борьбе множества конкурирующих групп вырастают и структурируются криминальные объединения, интересы которых простираются в сферу экономических отношений, прежде всего в их теневой сектор.

По нашему мнению, наибольшую общественную опасность представляют организаторы и спонсоры экстремистских сообществ, а также политические деятели, готовые устанавливать контакты с любыми делинквентными сообществами, обеспечивать им идейное обоснование и политическое прикрытие в обмен на создание желательного климата в обществе.

Данная группа лиц представлена лицами более старшего возраста с высоким уровнем образования и материального достатка и не менее высоким уровнем притязаний. Они сами редко принимают участие в массовых мероприятиях ультрас, не громят стадионы, не разоряют кладбища и не избивают приезжих. Если кто-то из них и привлекается к уголовной ответственности, то обычно за совершение совершенно иных преступлений – должностных, финансовых, в сфере незаконного оборота оружия и боеприпасов и т. п.

У этих людей мотивы вражды и ненависти к определенным социальным группам, бредовые идеи изменения миропорядка, как правило, отходят на второй план. На первом стоят установление контроля над ресурсами и достижение конкурентных преимуществ в борьбе за передел сфер влияния, власти. Так, один из лидеров националистической организации, предприниматель В., в близком кругу появляется в футболке с характерной надписью: «Нас никому не сбить с пути, нам по … куда идти!» Контакты со своими «идейными» последователями данные лица также всячески маскируют, нередко осуществляют через особо доверенных лиц, различные клубы или анонимные интернет-сайты.

О превращении фанатских группировок, вкусивших от древа организации в социально-культурный феномен, свидетельствуют такие факторы как появление собственной мифологии и специфических музыкальных стилей, собственной прессы (в форме интернет-изданий или периодической печати), собственных касс взаимопомощи. Основными носителями организованности, осуществляющими коммуникацию между легальными и криминальными, а также официальными общественными структурами и группами подростков, становятся ветераны движения, повзрослевшие члены группировок (18—25 лет). В Германии они объединяются в товарищества по 5–20 человек. Большинство российских фанатов также объединены в малочисленные группы по месту жительства или учебы, возглавляемые, как правило, более старшими людьми, носителями идеологии.

Сегодня в России существует целый спектр субкультурных объединений (фанаты, скинхеды, попперы, рэперы, рокеры, рейверы, байкеры, готы, эмики и др.), ни одно из которых не является продуктом национального культурно-исторического развития народов нашей страны. Все они заимствованы (скорее, даже привиты) и адаптированы к отечественным социально-экономическим и политическим условиям, к нашему менталитету из других культур. Успех адаптации данных течений в России объясняется не только яркостью и необычностью в сравнении с официальными молодежными структурами советской эпохи, но и тем, что их возникновение удовлетворяло потребность в образе врага, консолидирующего плюралистическое и дифференцированное общество.

Во-первых, фактор страха всегда мобилизует социальную активность. Во-вторых, отрицание обывателем своего тождества с непонятными и опасными хулиганами–экстремистами–террористами предполагает объединение себя с органами власти, от которых современный гражданин в большинстве случаев отчужден. В-третьих, на профилактику хулиганства, противодействие насилию и беспределу, а также на восстановление разбитого и поломанного в процессе столкновений удобно требовать новые бюджетные ассигнования. В-четвертых, можно получить крупную страховку. В-пятых, общество любит борцов с преступностью и склонно многое им прощать, включая нарушения конституции. Перечень можно продолжить.

Так общество и формально противостоящие ему делинквентные объединения находят точки соприкосновения интересов, формируют новую систему, в которую оказываются органично вписаны и прежние, и нынешние институты, объединенные неприятием либеральных ценностей.

В соответствии с изложенным выше, распространение совершения преступлений экстремистской направленности обусловлено массовым вовлечением подростков и молодежи в делинквентские сообщества и обострением конкурентной борьбы между данными сообществами за ограниченные ресурсы и сферы влияния. Нередко такая борьба приобретает субкультурную окраску, а сама деятельность сообществ бывает пронизана элементами криминальной контркультуры.

Возникновение данных сообществ не следует рассматривать как проявление неорганизованного, спонтанного бунта маргинальных слоев современного общества. Анализ институализации делинквентских групп несовершеннолетних и молодежи позволяет говорить о формировании определенного социокультурного слоя.

Нынешние институты предоставляют определенную социальную нишу новому поколению люмпенов постиндустриального общества и потому находятся в сложном взаимодействии с официальными общественными институтами, включая политические организации. Первичными единицами в организации рассматриваемых сообществ являются досуговые объединения, территориальные микрогруппы подростков-фанатов, среди которых наиболее многочисленны футбольные.

Пребывание несовершеннолетних в составе соответствующих объединений объективно осложняет процесс социализации личности и переориентирует обостряющиеся именно в этот период жизни проявляющиеся в длительном и стойком отчуждении от господствующих в обществе нравственные и правовые ценности. При воздействии негативных условий социального окружения эти изменения становятся криминогенным фактором.

Далеко не правильным является взгляд на члена субкультурной группировки как на трудного подростка с низким интеллектом, неспособного адаптироваться к быстро изменяющимся условиям современной жизни. Уровень интеллекта влияет лишь на статус конкретного молодого человека в группе. Однако пребывание несовершеннолетнего в составе субкультурных образований, пропагандирующих обособленность от общества, объективно осложняет процесс социализации личности и при воздействии негативных условий социального окружения становится существенным криминогенным фактором. Так, вражда к представителям конкурирующих группировок и носителям иных субкультур превращается в питательную почву для организованного совершения против них различных преступлений хулиганской и экстремистской направленности.

Лица, совершающие данные преступления, могут быть условно разделены на четыре основные группы:

1 – хулиганствующие попутчики субкультурного объединения;

2 – посредственные, или второстепенные, исполнители;

3 – непосредственные, активные, самоорганизующиеся (идейные) исполнители и координаторы, составляющие ядро или актив экстремистской организации, включая группы локальных лидеров;

4 – лидеры, организаторы и спонсоры, использующие данные группы и сообщества в собственных целях и обеспечивающие им прикрытие от эффективного преследования.

Первые и вторые из-за отсутствия идейной и структурной связи с ядром организации, представленным лицами, входящими в третью подгруппу, являются слабыми звеньями в системе экстремистских сообществ.