Читать книгу Историческая память и диалог культур. Том 2 - Коллектив авторов - Страница 1

За время своего существования любая нация накапливает объемный багаж исторической памяти, выражающийся в памятных датах, вехах жизни и творчества выдающихся граждан. Празднованием подобных событий укрепляется коллективная память. Нередко на определенном историческом событии спекулируют различные общественно-политические группы (говорят о так называемой политизации истории и исторической памяти). Последний примечательный всплеск активности исторического сознания пришелся на период перестройки, особенно конец 1980-х гг., когда СМИ пестрели разоблачениями о Великой Отечественной войне и советских вождях. Тогдашний интерес объяснялся политической задачей провести явную разграничительную линию между «новым политическим мышлением» и прошлыми «ошибками и заблуждениями».

Та же политика обыгрывания применялась к продолжавшейся войне в Афганистане (1979-1989). Правительство и сам М. С. Горбачев демонстративно открещивались от ошибок прошлой власти и от решения ввести войска в Демократическую Республику Афганистан (ДРА). Информационные ресурсы массировано использовались для закрепления в историческом сознании россиян представления о перестройке как о времени, когда была прекращена война в Афганистане, а решение о ее развязывании осуждалось с позиций морали и политики1.

Поскольку завершалась война, большая часть которой прошла в неизвестности, именно СМИ предстояло решить задачу актуализации и сохранения исторической памяти о конфликте. В печати публиковались полосы, посвященные не столько войне, сколько ветеранам. Издание «Комсомольская правда» призывало читателей включиться в процесс создания книг памяти по районам, городам или областям2. Главной целью подобных мероприятий было сохранение памяти о солдатах, сынах отечества. Однако дальше призыва СМИ не пошли.

Если для массмедиа информационный повод войны был упущен – основные боевые действия завершились, а с 1986 г. начался процесс планомерного вывода войск, и основное внимание было приковано к социальным проблемам ветеранов, то задача осмысления войны с позиций искусства, а значит, культурных символов, становилась весьма актуальной.

О войне в Афганистане снято немало кинолент: «Жаркое лето в Кабуле» (1983), «За все заплачено» (1988), «Сержант» (1988), «Опаленные Кандагаром» (1989), «Груз 300» (1989), «Афганский излом» (1991), «Нога» (1991), «Караван смерти» (1991), «Мусульманин» (1995), «9 рота» (2005). В ряде фильмов война была лишь необходимым сюжетным фоном, но в некоторых действие разворачивается непосредственно в Афганистане.

Проследим идеологический и политический конфликт исторической памяти в процессе медиатизации войны в Афганистане. Историческая память есть совокупность осмысленных обществом событий. Особенно глубоко в ней запечатлеваются трагические ситуации – катастрофы, бедствия, войны, революции и пр. Несмотря на то, что историческая память является видом коллективной, социальной, памяти, ее основа сплетена из индивидуального опыта многих граждан. Ветераны боевых действий составляют конкретную социальную группу и обладают своей исторической памятью, не ограничивающейся стандартным перечислением даты начала и завершения конфликта, а также тех боевых операций или особых событий, которые освещались в СМИ. Историческая память каждого ветерана заключает в себе пережитый лично боевой опыт, выражающийся в визуальных образах и чувственных переживаниях. Именно эта социальная группа острее всего реагирует на попытки режиссеров отобразить на экране либо правду, либо передать свою интерпретацию событий: «Мужички-киношники! Может, хватит из нас делать пушечное мясо? Поймите, вы, тугодумы, мы пришли назад ЖИТЬ, а не быть пугалом (каким вы нас делаете): «Граждане, живите честно, а то явится взвод головорезов-"афганцев", и всем вам кранты". Это читается в каждом вашем «фильме». Что вы знаете о нас, об этой бойне, именуемой "интернациональным долгом"?»3

Считается, что индивидуальная (личные воспоминания) и коллективная (ассоциирование себя с социальной группой) памяти могут взаимопроникать, но никогда не смешиваются.4 Однако на примере военных фильмов и фильмов о войне просматривается иная тенденция. Военные фильмы могут быть как патриотическими, так и антивоенными, основная сюжетная линия завязана на боевых действиях и на иллюстрации поведения человека в экстремальных условиях. В фильмах о войне, по нашему представлению, имеют значение не столько боевые действия, сколько сама война как феномен и человек на войне. Подобные фильмы являются настоящим произведением искусства. В них может не быть крупных батальных сцен, как, например, в «Апокалипсисе сегодня» или «Рожденный 4-го июля», однако в этих кинолентах поднимаются вечные вопросы, конкретная война является не более чем фоном, режиссер концентрируется на противостоянии война – человек. Можно предположить: индивидуальная память военных корреспондентов, непосредственно освещавших войну и нередко участвовавших в боевых операциях, привносится в коллективную память5.

Если память в большей степени интуитивна, то историческое сознание апеллирует к конкретным идеям, представлениям, чувствам и настроениям, на которых строится восприятие и оценка прошлого. Действительные участники или очевидцы событий имеют большее преимущество перед теми, кто вынужден узнавать о прошлом из книг, учебников или СМИ. Историческое сознание поколений периода войны в Афганистане формировалось неодинаково. Если для солдат война была «настоящей», то для общества, имевшего единственную возможность узнавать о событиях на южных рубежах Советского Союза из СМИ, конфликт был для ограниченного контингента советских войск (ОКСВ бескровным), а основные боевые действия разворачивались между моджахедами, поддерживаемыми западными странами и народной армией Демократической республики Афганистан.6 С течением времени в историческом сознании общества закрепилось понятие «высаживание аллей дружбы» как символ деятельности ОКСВ в ДРА.

Период с 1986 г., когда началось частичное «открытие» войны для советских граждан, можно обозначить как «когнитивный диссонанс». С одной стороны, войны не было в массмедийном дискурсе. С другой – ветераны являли собой живое опровержение этого тезиса.

Без полноценного освещения боевых действий с участием ограниченного контингента война в Афганистане свелась к двум датам – 25 декабря 1979 и 27 февраля 1989. В школьных учебниках или книгах для учителя трактовка войны в Афганистане дается с позиции «перестроечной» политики: «Вывод советских войск из Афганистана стал важнейшим внешнеполитическим актом СССР. В декабре 1989 г. II Съезд народных депутатов СССР осудил и признал грубой политической ошибкой «необъявленную войну» в Афганистане…Таким образом, была подведена черта под этой затяжной войной».7 «Серьезный удар по разрядке был нанесен вводом советских войск в Афганистан в декабре 1979 г. СССР, для которого эта революция [Апрельская – Н. А.] в апреле 1978 г. явилась неожиданностью, тем не менее поддержал ее, увидев в этом возможность расширения своего влияния в этом регионе. Советские партийные идеологи сразу же стали рассматривать Афганистан как социалистическую в близкой перспективе страну…Участие советских войск в гражданской войне в Афганистане было непродуманным шагом и отрицательно сказалось на престиже СССР…В результате девятилетнего пребывания советских войск в Афганистане усилилась разорительная сверхмилитаризация страны… Решение направить «ограниченный советский контингент» в Афганистан было принято в момент, который представлялся брежневскому руководству звездным часом советского могущества»8.

Показательны результаты всероссийского исследования «Историческое сознание: состояние, тенденции развития в условиях перестройки» (руководитель к.и.н. В. И. Меркушин). Его итоги в контексте даты проведения – май-июнь 1990 г. – поразительны. Всего было опрошено 2 196 человек. Наиболее значимыми событиями были названы эпоха Петра I (72 %), Великая Отечественная война (57 %), Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война (50 %), перестройка (38 %), время борьбы с татаро-монгольским игом (29 %), период Киевской Руси (22 %), годы после отмены крепостного права (14 %), период НЭПа, а также индустриализация, коллективизация и культурная революция (по 12 % соответственно), царствование Ивана Грозного, правление Екатерины II и первая русская революция (по 11 % каждый ответ)9.

В целом можно заключить – названные респондентами события являются ключевыми пунктами школьной программы по истории.

Спустя десять лет, в 2001 г.исследование провели сотрудники СЦ РАГС. Респондентов просили определить значительные вехи российской истории – поводы для гордости и события прошлого, вызывающие чувства горечи и стыда:

В комментарии к исследованию, данном В. Э. Бойковым, говорится о «бесславных войнах, жестоких репрессиях, социальных невзгодах…», которые вызывают «отчужденное отношение к стране и государству»10. Хотя мы не можем с точностью утверждать, какие именно эмоции и чувства испытывали респонденты, называя в числе отрицательных событий войну в Афганистане, сам факт подобного ответа и трактовки исследователя является своеобразным «маячком» исторической памяти.

По причине диссонанса историческая память о войне в Афганистане не то чтобы начинена мифами, а лишена общей интерпретационной и оценочной основы, которую даже можно пытаться «фальсифицировать» (что происходит ныне с устойчивыми представлениями о Великой Отечественной войне). В то время, как историческая память о Великой победе и войне присутствует в неразрывной связи с настоящим, память о войне в Афганистане, происходившая в недалеком прошлом, ветераны которой по возрастному цензу составляют трудоспособное население, сфокусирована именно в прошлом и имеет в общественно-политическом и массмедийном дискурсах слабую связь с настоящим и тем более будущим. Справедливости ради необходимо отметить, что именно СМИ поднимали вопрос о войне 1979-1989 гг. в связи с вторжением коалиционных войск НАТО в Афганистан в 2001 г. Параллели, исторические и военно-политические проводились не только отечественными СМИ, но также и западными в контексте «извлечения уроков»11.

Искусство восполняет информационный пробел, образующийся после завершения вооруженного конфликта и временного удаления от события. Как литература, так и кинематограф возвращают конкретное событие в сферу общественного сознания и побуждают общество к публичному обсуждению не только художественного произведения, но и собственно исторического события. Наиболее показателен в этом отношении фильм «Афганский излом» (режиссер В. Бортко). Основные события происходят в период вывода советских войск из Афганистана. В киноленте отображено взятое клише из прессы: побывать на безопасном расстоянии от непосредственных боевых действий, чтобы получить награду и купить дефицитный товар западного производства. «Афганский излом» подтверждает идею о том, что содержание исторической памяти может иметь поверхностное сходство с непосредственной действительностью. Мы снова видим, что историческая память общества формируется под влиянием СМИ и искусства, то есть через посредников и поэтому проигрывает перед исторической памятью отдельных солдат.

Историческая память формируется из образов произошедших событий, что может отражаться в наименовании – например, Великая Отечественная война и Великая победа. Слово «великая» ассоциируется с чем-то монументальным, жертвенным и практически священным. Применительно к войне в Афганистане такого закрепленного определения не существует, однако в неофициальном дискурсе чаще употребляются «бесславная» и «забытая». Одновременно эти слова являются и взаимодополняющими как причина и следствие – войну, которой нет повода гордиться, стоит забыть, «стереть из памяти». Определенный образ формируется различными факторами – властью, политическими партиями, СМИ, непосредственно участниками. Когда определенное событие становится достоянием масс-медиа, оно переходит в сферу публичного обсуждения, в котором участвует и аудитория. В процессе осознания события формируется конкретный образ события, который затем закрепляется в историческом сознании и выражается в искусстве. Так складывается синхронный образ события, со временем его реконструкции и критики мы будем иметь ретроспективный образ, преломляющийся в культуре.

Итак, война в Афганистане оформлена в политический миф, создание которого было начато при руководстве Л. И. Брежнева, а завершено (но не развенчано полностью) при правительстве М. С. Горбачева. Политический миф бескровной войны для ОКСВ использовался для реализации такой политической цели, как геополитическая борьба в условиях биполярного мира. С одной стороны, руководство страны сознавало, что прямая военная помощь ДРА будет воспринята мировым общественным мнением как вторжение, экспансия.

С другой – за полгода до принятия окончательного решения на заседании Политбюро ЦК КПСС участники приходили к общему мнению, что официальная власть в Афганистане не пользуется значительной общественной поддержкой, и афганский народ может перейти впоследствии на сторону мятежников. Третий аспект политического решения касался вопроса Иранской революции 1979 г. как возможного катализатора подобных событий в других восточных странах (теория домино в трактовке советской власти), что и послужило основной мотивировкой военной поддержки ДРА.

Мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что события, представленные в СМИ, были вымышленными, и частично с их помощью власти приукрашивали действительность. Например, в материале, где вскользь упоминалось реальное столкновение советских солдат с моджахедами, являлась аналитическая статья корреспондента «Огонька» Бориса Марбанова «Шакалы в волчьем логове»12. Материал выступал как двойное опровержение гибели советского военнослужащего С. Афиндулиди и реального вооруженного столкновения с повстанцами, о чем было опубликовало в эмигрантском журнале «Посев». Парадокс заключался в том, что в советском издании появилась правдивая информация о выжившем С. Афиндулиди, но была произведена подмена понятий – бой произошел во время прохода мирной колонны советских солдат. В «Посеве» же была дана достоверная информация о том, что советские солдаты вместе с армией ДРА участвовали в перехвате отрядов лазутчиков из Пакистана и каравана с американским оружием для бандитов, во время которого якобы и погиб Афиндулиди.

В период перестройки политический миф о бескровной войне развенчивался – публиковались письма, дневники и обращения ветеранов,13 однако наслаивался дополнительный миф об ошибочной войне.

Чтобы разъяснить данные диаграммы, опишем проведенный контент-анализе. Всего автором было просмотрено 245 статей из центральных газет «Правда» и «Комсомольская правда», а также журналов «Огонек» и «Новое время». Медиатизация14 войны в Афганистане была нами разделена на два этапа. Медиатизация первого периода (1979-1985) проходила в идеологическом контексте Холодной войны (другими словами – подчинялась политической логике); в немногих статьях, где упоминалось об ограниченном контингенте, журналисты акцентировали внимание на миролюбивой политике СССР, что выражалось в понятии «интернациональная помощь».

Второй период медиатизации характеризовался тенденцией «открытия войны» для общественности, что обусловливает высокий процент материалов об участии ОКСВ в боевых действиях (13,1), а это, в свою очередь, связано с тенденцией героизировать интернациональный долг как таковой. Мы выявили также тенденцию –:одинаковое процентное соотношение резко отрицательных оценок решения ввести войска и самой войны в целом (ошибка, заблуждение Брежнева, позор, бремя, афганский тупик, бесславная война, авантюра) и оценок войны как несуществующего события. Это было связано с развернувшейся в общественно-политическом дискурсе кампанией по политическому и моральному осуждению решения о военной помощи афганским властям. Таким образом, и во второй период (1986-1995) медиатизация военно-политического курса развивалась в фарватере политической логики – политический миф об ошибочной войне использовался руководством страны в целях легитимизации власти и реализации нового внешнеполитического курса.

Тем самым мифы о бескровной и ошибочной войне преобразовались в форму сказки о несуществующем конфликте, который происходил в условиях информационной блокады. Оба мифа выполняли функцию объяснения происходивших событий. С одной стороны, «вмешательство извне [в ДРА – Н. А.] со стороны империалистических стран» и «оказание срочной политической, материальной, экономической помощи, включая военную», с другой – «это не наша война». Плоские интерпретационные схемы, имевшие разные основания, оставили глубокий пробел в истории и, следовательно, социальной памяти о войне и целом поколении. Остается одна возможность восполнить эту лакуну – обратиться к очевидцам, участникам событий, которые, действительно, могут рассказать правду. Возникает параллельно другой вопрос – захотят ли они вспоминать о прошлом и бередить свою память?