Читать книгу Многомерный образ человека: на пути к созданию единой науки о человеке - Коллектив авторов - Страница 5

Слова, вынесенные в эпиграф, выражают итог напряженной духовной работы, длившейся не одно десятилетие, одного из самых продуктивных и блестящих мыслителей-гуманистов XX века. Но этими же словами мог бы выразить суть главных итогов своей напряженной и разносторонней деятельности и академик И.Т. Фролов. Впрочем, так и выражал. Когда в июне 1991 года при вручении ему премии «Глобал-500» корреспондент газеты «Известия» задал ему вопрос: «Что у Вас главное в жизни?» – он, будучи тогда главным редактором газеты «Правда», членом Политбюро ЦК КПСС, председателем Комиссии ЦК КПСС по проблемам науки, образования и культуры, ответил, что главным в своей жизни считает создание Центра наук о человеке, Института человека и журнала «Человек». И этот ответ был логичен, потому что главное в жизни любого человека (в том числе и своей собственной жизни) мерил категориями не должностными, а нравственными. Тем, в какой мере жизнь каждого человека сопряжена и какой вклад она вносит в улучшение жизни всех людей, человечества, наконец. А в эти годы он был убежден, что нет сейчас в науке проблемы более актуальной и более важной для судеб человечества, чем проблема человека.

Начав эту статью, посвященную теме «наука о человеке в творчестве академика И.Т. Фролова», с цитаты из Э. Фромма почти случайно, я сам был поражен тем, насколько это соединение имен Фромма и Фролова на самом деле является не случайным, а даже «напрашивающимся». И многозначительным!

И столь значащим для осмысления истоков и развития человековедческой проблематики во второй половине XX века в контексте процесса становления нового, научного гуманизма, что – теперь я в этом убежден – должна стать предметом специального научного исследования.

В самом деле, поразительны параллелизмы и конвергенции в духовных исканиях и жизненных ценностях этих двух выдающихся ученых и мыслителей-гуманистов XX века. Можно начать хотя бы с того, что, несмотря на свою весьма рано пробудившуюся тягу и любовь к конкретным наукам, оба, как показало время, были философами, что называется, по призванию, людьми, склонными даже самые конкретные проблемы науки рассматривать в контексте предельно общих мировоззренческих вопросов. Но оба в то же время через всю жизнь пронесли глубокое убеждение в том, что подлинное, имеющее действительно жизненно важное практическое значение решение любых, в том числе и самых общих, человековедческих проблем возможно только в рамках и на основе эмпирической науки. При выходе обоих на проблему человека как главную (и для себя, и для своего времени), они не могли не подойти и к главному, ключевому вопросу всей сферы человековедческих исследований – возможна ли и как возможна единая наука о человеке?

Но этот параллелизм научных и философских исканий и конвергенция жизненных ценностей Фролова и Фромма может быть прослежена и на более глубоких уровнях. Выросши, получив образование и воспитание в совершенно разных социальных и общественно-политических системах во времена, когда эти системы противостояли друг другу как два враждебных и непримиримых лагеря, оба, став на тропу самостоятельной ответственной работы мысли, заняли в конце концов решительно критическую позицию не только по отношению к «чужой» для каждого из них системы (для Фромма это, естественно, все варианты тоталитаризма, а для Фролова, соответственно, – капитализм), но и по отношению к своей собственной, так сказать, «родной». Но главное, конечно, это то, что критика эта осуществлялась с одних и тех же философских и мировоззренческих позиций, а именно – с позиций гуманистических ценностей демократического социализма. И тот, и другой в результате напряженной многолетней работы мысли пришел к твердому убеждению, что если у человечества есть реальная перспектива на будущее, то это будущее может ему гарантировать только воплощение в жизнь идеалов реального демократического социалистического гуманизма. Оба при этом до конца оставались марксистами. И это тоже поразительно! Несмотря на, казалось бы, полную дискредитацию всего того, что хоть как-то напоминало «марксизм», в глазах западного обывателя еще в 50—60-е годы, а в глазах отечественного в 80-90-е, и Э. Фромм, и И.Т. Фролов проявили в этом удивительную твердость. И для того, и для другого мыслителя гуманистически интерпретируемый Маркс, марксизм как учение об условиях освобождения человека труда от всех форм зависимости и отчуждения, остался столь же великим и необходимым будущему человечеству духовным обретением, как и самые великие религиозные учения прошлого (буддизм, христианство и др.).

Конечно, Фромм по понятным причинам имел возможность все это выразить значительно раньше Фролова. И в идейном, и в терминологическом плане все точки над «и» для себя он расставил уже по крайней мере в 1955 году в одной из своих самых фундаментальных работ «Здоровое общество». Дав в этой работе четкий, глубоко исторически и психологически обоснованный диагноз капитализму как «нездоровому обществу», он затем выделил три как бы самой историей предложенных «рецепта» по его «излечению»: 1) тоталитаризм (фашистского и сталинского типов), 2) суперкапитализм и 3) социализм. Тоталитаристские решения, решительно утверждал он в этой работе, будь они фашистского или сталинского типа, могут привести только к еще большему безумию и дегуманизации. «Решение» же, предложенное суперкапитализмом, лишь углубляет патологию, внутренне присущую капитализму: оно увеличивает отчуждение человека, его автоматизм и завершает процесс превращения его в идола, называемого производством[15]. «Единственным конструктивным решением – скажу эту его мысль буквально словами самого Э. Фромма – является социализм, стремящийся к коренной реорганизации нашей экономической и социальной системы в направлении освобождения человека от роли средств для достижения целей….»[16] Но социализм, считает Фромм, в сущности, так и остался на бумаге, поскольку все реальные практики «социалистического строительства» в конце концов завершались созданием еще одного варианта государственно-бюрократического капитализма. Но это значит, что подлинный «демократический социализм, – говорит Фромм, – должен вернуться к ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ аспектам социальных проблем»[17].

Разумеется, ни в 60-е, ни в 70-е годы И.Т. Фролов, как и другие «шестидесятники», защитники идеи «социализма с человеческим лицом», не мог высказываться в столь категоричной и недвусмысленной форме (по крайней мере, в отношении «реального» социализма). Но настойчивое выдвижение им в эти годы проблематики человека как центральной проблемы современности и все более настойчивая квалификация им марксизма прежде всего как гуманистического учения об условиях освобождения человека, а социализма как реального воплощения в жизнь этих гуманистических целей и идеалов ясно показывают, как прочно овладевали им в эти годы идеи демократического социализма и общечеловеческих ценностей. И он остался верным этим убеждениям до конца. И имел мужество после переворота 1991 года сказать корреспонденту «Московских новостей», что «остался коммунистом, сторонником гуманного, демократического социализма… приверженцем марксизма в его творческой, гуманистической интерпретации»[18]. И мы все знаем, сколь тверд и последователен он в этих вопросах был все 90-е годы. Эта увлеченность идеей демократического социализма и высокая оценка творческого потенциала гуманистически интерпретируемого марксизма была первой из тех линий духовного развития Э. Фромма и И.Т. Фролова, которая привела и того, и другого к осознанию исключительной важности теоретического исследования проблемы человека для судеб всего человечества.

Вторая линия конвергенции философских путей развития Фролова и Фромма к проблеме человека как центральной проблеме наших дней имеет несколько иной источник. Этим источником стало осознание и тем, и другим (совместно и одновременно со многими другими выдающимися учеными, мыслителями и общественными деятелями тех лет) судьбоносного значения уже для ближайшего будущего человечества так называемых «глобальных проблем» человеческого общества (угрозы термоядерной войны, экологического кризиса, истощения невозобновимых природных ресурсов, перенаселения планеты и др.).

С необычайной чуткостью и тот, и другой сразу осознали принципиально АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ корни этих проблем и необходимость учета прежде всего ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО измерения при выработке рекомендаций по их решению. Что касается Э. Фромма, то об этом достаточно красноречиво говорит цитата, вынесенная в эпиграф настоящей статьи, взятая из последней фундаментальной монографии мыслителя – «Иметь или быть?», сам замысел которой возник как реакция на глубоко потрясшие его результаты исследований и выводы первых двух докладов, сделанных учеными по поручению Римского клуба (Д. Медоуз в соавторстве с М. Месаровичем и Э. Пестелем)[19]. А какое важное место в 70-80-е годы в жизни и творчестве И.Т. Фролова заняла «философия глобальных проблем», создателем которой (по крайней мере, отечественного ее варианта) он, в сущности, и являлся, хорошо известно. Но мне в этой связи хотелось бы обратить внимание на то, что, как Э. Фромм и А. Печчеи (создатель и первый многолетний руководитель Римского клуба), И.Т. Фролов именно в проблеме человека увидел живой нерв всей глобалистики. «Следует подчеркнуть то важнейшее обстоятельство, – писал он в одной из работ еще в 1980 году, – что ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕКА И ЕГО БУДУЩЕГО (выделено самим автором. – В.Б.) является своеобразным центром всей системы глобальных проблем, все они так или иначе связаны с ней. Человек, его актуальные потребности и его будущее оказываются своеобразной «точкой отсчета», из которой исходят в определении социальной и гуманистической значимости тех или иных глобальных проблем, направлений и форм их решения. Вместе с тем проблема человека и его будущего – это и в каком-то смысле самостоятельная глобальная проблема, которая может быть рассмотрена по крайней мере в двух аспектах: 1) как вопрос о перспективах человека в биологическом плане, когда он берется в качестве представителя вида «Homo sapiens»; 2) как вопрос о будущем неповторимой, творчески активной личности, развитие которой детерминируется не только наличными материальными и духовными условиями, но и определенными социальными идеалами»[20].

Итак, идя, казалось бы, совершенно различными жизненными путями, исследуя и решая разные философские и научные проблемы, и И.Т. Фролов, и Э. Фромм пришли к одному и тому же твердому убеждению, что стержнем всех центральных проблем современности является проблема человека. И тогда и перед тем, и перед другим встал не простой, надо сказать, вопрос: с чем связать свои надежды, ну, если уж и не на решение, то хотя бы на продуктивное прояснение этой проблемы? Ведь ни для Э. Фромма, ни для И.Т. Фролова не было секретом, что проблема человека с незапамятных времен, практически всегда была центральной проблемой для самого человека, и к середине XX века было предложено несметное число ее «решений» в контексте различных религиозно-мифологических и спекулятивно-философских систем. Более того, именно в первой половине XX века антропологическая проблематика и в философии, и в науке переживала такой бум интереса к ней, а ее значимость для развития философии стала столь очевидной, что многие стали говорить о необходимости буквально «антропологического поворота» в философии XX века. И вот здесь вновь и линии размышлений, и выбор исходных методологических приоритетов у двух мыслителей удивительным образом совпали. И тот, и другой твердо решили для себя, что единственно надежным путем получить удовлетворительные ответы на вопросы типа «что такое человек?», «какова природа человека?», «каковы перспективы развития человека?» и пр. – это путь широкого и разностороннего НАУЧНОГО исследования человека с последующей интеграцией результатов этих исследований в рамках единой науки о человеке. Так, Э. Фромм, исследуя механизмы и внутренние пружины становления капитализма, показал, что те трудности (особенно с созданием новых технологий), с которыми столкнулась волна модернизации XVI–XVII веков, были преодолены благодаря тому, что была создана новая наука, провозгласившая принцип наблюдения и познания природы как условие господства над ней. «Но сегодня, – решительно утверждает он далее, – почти три с половиной столетия спустя, нам нужна совсем иная, новая наука. Нам нужна Гуманистическая Наука о Человеке как основа для Прикладной Науки и Прикладного Искусства Социальной Реконструкции»[21]. Хотя и не с большой буквы, но в столь же почтительно-торжественном и даже патетическом стиле высказывался по этим вопросам и И.Т. Фролов. «Сегодня, – писал он в одной из своих программных статей, – как никогда ранее, человечество сосредоточенно вглядывается в самого себя и порой как бы вновь открывает ЧЕЛОВЕКА: не без радостного изумления и даже восхищения, а зачастую и горького разочарования. Человек – уникальнейшее и изумительнейшее существо, самое поразительное творение природы и истории, будущее его бесконечно и прекрасно, утверждают одни мыслители. Человек – ошибка природы, ее злосчастное порождение, наделенное неисчислимыми пороками, у него поэтому нет будущего, он обречен на вырождение и гибель, считают другие. Кто прав? Кто ошибается? А может быть, не правы ни первые, ни вторые и есть какая-то третья точка зрения, примиряющая и «снимающая» первые две?»[22] Такова экспозиция проблемы. И далее: «Бесчисленные мифы и легенды, религиозные и философские системы, научные предположения и фантастические грезы, утопии и антиутопии порождены человеком в попытках найти ответ на эти мучительные вопросы, познать себя, свое назначение и свою судьбу». И вот самое главное: «Как драгоценную находку, как награду после долгих и мучительных поисков, надежд и разочарований принимает современный человек – не сразу и не без сомнений – открывающуюся ему истину: прогресс науки – вот ключ к пониманию человеческих проблем, тот «магический кристалл», сквозь который просматриваются перспективы человечества, будущее человека. Сегодня прогресс науки и будущее человека так же легко соединяются в нашем сознании, как ранее казались нерасторжимыми с гадательной судьбой человека религиозные мифы, философские и иные утопии. На место мифов и утопий ставится доказательный, объективно обоснованный подход, строгое соответствие выводов имеющимся фактам, то есть НАУКА»[23].

Нетривиальность такого хода мысли и такого выбора будет ясна каждому, кто хотя бы мельком знаком с историей обсуждения проблемы человека в мировой философской литературе. Абсолютно доминирующей в ней является точка зрения, согласно которой выработка общего представления о человеке, ответы на вопросы «что такое человек?», «какова природа (сущность) человека?» – это вообще не компетенция науки. Задача науки – с этой точки зрения – это исследование различных АСПЕКТОВ человека как природного и социального существа (скажем, анатомических, физиологических, генетических аспектов и т. д. или его способности овладевать человеческой речью, языком, мыслить, создавать новые орудия труда, творить духовные ценности и пр. и пр.). Что же касается «образа человека» как целостного существа, то он заимствуется наукой из различных мифо-поэтических, религиозных и философских систем (в том случае, когда она вообще в нем нуждается). Практически вся антропологически ориентированная философия XX века (назову только таких ее корифеев, как Н.А. Бердяев, К. Ясперс, М. Шелер, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр и др.) исходила из этой презумпции исключительных прав именно философии давать человеку ответы на вопросы «что такое человек, каково его положение в Космосе и в чем смысл его существования в мире?». Так вот, и Э. Фромм, и И.Т. Фролов ясно и недвусмысленно противопоставляли свое понимание методологии исследования человека как целостного существа (вплоть до постановки вопроса об основных экзистенциалах человеческого существования в мире) этой спекулятивно-антропологической традиции, в частности М. Хайдеггеру и Ж.-П. Сартру. Например, в одной из своих самых известных и популярных работ – «Анатомия человеческой деструктивности» Э. Фромм, предваряя обсуждение специальных вопросов, писал: «Когда же мы хотим узнать, что составляет условия человеческого существования, то возникают главные вопросы: в чем состоит сущность человека? Что делает человека человеком?» И сразу же вслед за этим продолжает: «Вряд ли стоит доказывать, что обсуждение таких проблем в современном обществознании нельзя считать плодотворным. Эти проблемы по-прежнему считаются прерогативой философии и религии; а позитивистское направление рассматривает их в чисто субъективистском аспекте, игнорируя всякую объективность. Поскольку мне не хочется, забегая вперед, приводить развернутую аргументацию, опирающуюся на факты, я пока ограничусь несколькими замечаниями. Что касается меня, то в отношении этих проблем я исхожу из биосоциальной точки зрения. Важнейшей предпосылкой является следующее: поскольку специфические черты Homo sapiens могут быть определены с позиций анатомии, неврологии и физиологии, мы должны научиться определять представителя человеческого рода с позиций психологии». И наконец, главное: «В попытке дать определение человеческой сущности мы опираемся не на такие абстракции, какими оперирует спекулятивная метафизика в лице, например, Хайдеггера и Сартра. Мы обращаемся к реальным условиям существования реального живого человека, так что понятие СУЩНОСТЬ каждого индивида совпадает с понятием экзистенции (существования) рода. Мы приходим к этой концепции путем эмпирического анализа анатомических и нейрофизиологических человеческих типов и их психических коррелятов (т. е. душевных состояний, соответствующих этим данным)»[24]. Но точно такой же ход мысли мы видим и в работах И.Т. Фролова. Так, уже в одной из первых статей на эту тему «Современная наука и гуманизм» (Вопросы философии, 1973, № 3) он также отталкивается от альтернативы сциентизма и антропологизма, сформировавшейся в недрах европейской культуры в попытках решения проблемы человека. «Эта альтернатива, – пишет он, – методологически может быть обозначена также как дополнительность. редукционизма и целостных подходов»[25]. «Дуализм методов исследования человека, – продолжает он далее эту мысль, – является, однако, лишь частным случаем и проявлением общего разрыва между наукой и человеком, присущего так называемой картезианской модели науки, в которой учение о человеке, даже будучи частью физики или биологии, всегда дополнялось извне метафизическими типа картезианского cogito, гегелевского панлогизма и т. д. С другой стороны, абсолютизация целостных подходов, противопоставление картезианскому сциентизму и натуралистическому позитивизму антропологизма как универсального принципа методологи, исходящего из представления о человеке как некоторой противоположности предмету науки (прежде всего естествознания), создало традицию его чисто философского рассмотрения, нашедшего предельное выражение в различных иррационалистических, критико-реалистических, неотомистских, персоналист – ких, экзистенциалистских и других вариантах философской антропологии, начиная с работ Ф. Ницше, М. Шелера, Ортеги-и-Гассета и кончая трудами Н. Гартмана, А. Венцля, К. Ясперса, Н.А. Бердяева, Ж.-П. Сартра». И не менее важное: «В этих условиях возникает настоятельная потребность в ПОЗИТИВНОМ ответе на вопросы, выдвигаемые развитием науки в ее связи с человеком, с решением гуманистических проблем. Такой ответ возможен, однако, и как КРИТИЧЕСКОЕ преодоление односторонних концепций дегуманизации науки и культа человека, как преодоление, «снятие» альтернативы сциентизма и антропологизма. Это достигается в рамках марксистской теории науки и гуманизма в их единстве»[26]. Именно в качестве конструктивного преодоления ложной, с их точки зрения, методологической альтернативы «позитивистский редукционизм или спекулятивно-метафизический антропологизм» и Э. Фромм, и И.Т. Фролов и предлагают идею создания новой единой науки о человеке. Как писал Э. Фромм еще в работе «Революция надежды. Навстречу гуманизированной технологии», «такая постановка вопроса выходит за рамки того, что называется «психологией». Ее скорее следовало бы назвать «наукой о человеке», дисциплиной, имеющей дело с данными истории, социологии, психологии, теологии, мифологии, физиологии, экономики и искусства, поскольку они относятся к пониманию человека»[27]. То же и И.Т. Фролов: «Речь идет об антропологии в широком смысле слова, включающей философские и социологические аспекты, но отнюдь не о существующих сегодня вариантах философской антропологии, противопоставляемой, как правило, отдельным наукам. Философия и социология человека только тогда что-нибудь стоят, когда они развиваются в связи со специальными исследованиями (медицинскими, генетическими, психофизиологическими, демографическими, этическими и другими), как часть общей науки о человеке и без претензии на особое «иерархически доминирующее» положение в ней. Конечной целью этого процесса является СОЗДАНИЕ ЕДИНОЙ НАУКИ О ЧЕЛОВЕКЕ (выделено автором. – В.Б.)»[28].

Здесь хотелось бы особо подчеркнуть, что создание единой науки о человеке истолковывается Э. Фроммом и И.Т. Фроловым как веление времени и ставится ими как важнейшая теоретическая и практическая задача всего предвидимого будущего. Ни у того, ни у другого нет ни малейшей претензии на то, что кто-то из них такую науку уже создал или хотя бы заложил ее основы. Хотя, разумеется, и тот, и другой предпринимали усилия в этом направлении, заходя к этой проблеме с разных сторон, выделяя ее различные аспекты и формулируя какие-то положения, которые можно было бы рассматривать как возможные «кирпичики» или, как сейчас модно выражаться, различные «модули» такой будущей единой науки. В свете всего вышесказанного вряд ли вызовет удивление, что эти модули во многом едины, а часто даже и выражаются в одних и тех же терминах и словесных формулировках. Так, и тот, и другой, вырабатывая свою общую позицию в понимании природы человека, решительно не приемлют ни крайностей чистого биологизма, ни крайностей чистого социологизма, квалифицируя свой подход к трактовке природы человека как биосоциальный. И тот, и другой не приемлют также ни абсолютистско-субстанциалистских трактовок природы человека, ни сугубо релятивистских, столь популярных в середине XX века, квалифицируя свою позицию как историзм. И тот, и другой как на важнейший источник для выработки подлинно современного научного понятия «природы человека» опирается на работы К. Маркса (особенно раннего) и многое другое. Более того, и тем, и другим из этих модулей были построены (каждым по-своему) и достаточно целостные и развернутые модели, или, если воспользоваться еще одним модным ныне словом, концепты, человека, которые в их руках послужили надежным инструментом в решении тех теоретических и социально-политических проблем, с которыми сталкивалось их время и которые, я уверен, еще не раз послужат источником вдохновения для будущих поколений исследователей проблемы человека. Конечно, Э. Фромм, имея возможность с самого начала творить в этой области свободно и открыто и посвятив этой деятельности намного больше времени, чем И.Т. Фролов, продвинулся в этом отношении (особенно в части построения разработанной типологии человеческих характеров) значительно дальше. Но, повторяю, ни один из них не претендовал на то, что создал науку о человеке. Это ставилось ими как задача, выполнимая лишь коллективными усилиями философов и ученых, причем, возможно, не одного поколения. И этот лейтмотив будущего от работы к работе только усиливался. Я уже приводил выше цитату из работы Фромма «Революция надежды». Эта работа вышла в 1968 году. Но к этой мысли, усиливая ее и добавляя к ней новые обертоны, он возвращается и в работе «Анатомия человеческой деструктивности» (1973). В главе, посвященной проблеме взаимоотношения, как он пишет, «между психологией – наукой о душе и нейрофизиологией – наукой о нервной системе», имеется специально выделенное в сноску пояснение: «Не только неврология и физиология должны объединиться, когда речь идет о таком сложном «предмете», как ЧЕЛОВЕК; необходима интеграция многих других областей знания, таких, как палеонтология, антропология, история, история религии, биология, физиология и генетика. Если мы хотим создать НАУКУ О ЧЕЛОВЕКЕ, то нас интересует человек как целостное и с биологической, и с исторической точки зрения существо, понять которое можно, только исходя из запутанности и переплетенности всех этих аспектов, сознавая, что это существо постоянно развивается и процесс его развития протекает внутри сложной системы, имеющей многочисленные подсистемы»[29]