Читать книгу Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун (сборник) - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 10

После того как отец ушел, я поспешил вернуться домой. «Возвращение»[11] в те дни уже не было той знаменитой саксофонной мелодией. Безотлагательность семейной любви заставила странника, чей собственный возраст перевалил за пятьдесят, измерить в уме протяженность жизни.

Место, где отец заснул вечным сном, по-прежнему находилось в поле зрения сына. Расстояние между жизнью и смертью было расчерчено всего лишь рекой. Каждый раз, приходя на его могилу, я слышал только мрачное завывание горного ветра – отцовская неразговорчивость продолжилась и в другом мире. Сколько бы слов тоски ни произнесли мы с братьями и сестрами на перекрестке двух миров, сколько бы свечей и хлопушек ни потратили, чтобы выразить свою любовь, отец только молчал. Когда слезы мои оросили всю гору, я подумал: «Отец, неужели ты хочешь, чтобы твой сын вернулся в детство, подпоясался соломенным перевяслом; неужели ты хочешь, чтобы твой сын босиком обошел гору Кайшань – только тогда ты признаешь меня?»

После того как время отняло у меня половину семейной любви, моя дорога домой стала еще дальше и еще медленнее. Каждый последний месяц года в гуанчжоуских поездах полно людей, которые возвращаются домой. Легкий и тонкий билет на новогодний поезд[12] в порывах ледяного ветра вдруг потеплел. А я в тот момент был мусульманином, который совершал паломничество в Мекку. Будь в вагоне еще теснее, а путь еще медленнее, это не поколебало бы прочность кровных уз.

Скоро будет двадцать лет с тех пор, как я покинул родителей. За эти двадцать лет я могу по пальцам пересчитать, сколько времени провел с моими стариками. После того как отец отправился в рай, забота о жизни матери и уход за ней в болезни стали обязанностью моих братьев и сестер, я же упустил моменты этих горьких забот. Все мечты моей матери были о том, чтобы я приехал к ней из-за тридевяти земель, и это стало для меня стимулом оставить работу и немедленно отправиться в путь.

Мать всю жизнь страдала от ипохондрии и от своего взрывного характера, и на склоне лет на ее лице так же трудно было увидеть радость жизни. Только когда мы с женой вернулись, на ее изможденном болезнью лице, как цветок эпифиллюма[13], ненадолго расцвела радость.

Мать была неприхотливым по жизни человеком, она привыкла к лишениям, и даже постарев, не имела завышенных требований к еде, одежде и прочим благам. Сидя у ее постели, я слушал ее рассказы о прошлом, ее воспоминания о давно минувших днях – для нее это была самая большая радость в старости. Отец уж далеко ушел, а она все еще не забыла его увлечения игрой в карты, все еще злилась на него за пренебрежение семьей, осуждала и клеймила за то, что он заставил ее бросить работу и сосредоточиться на домашних делах. Что до насилия, которое она когда-то совершала надо мной, то молчаливыми вздохами она тактично выразила свое раскаяние. В этот момент скрывавшаяся в глубине времени любовь всплыла на поверхность, как водоросли, и все многочисленные, упорные заблуждения матери постепенно отступили, стоило ей взглянуть в глаза детей.