Читать книгу Я в поисках смысла. Открытый разговор журналиста и священника - Группа авторов - Страница 3

Ольга Андреева. Вы говорили в начале нашей беседы, что любой человек является заложником той среды, в которой он воспитывался. Если вокруг ничего не менялось, то как вам открылось новое измерение жизни?

Протоиерей Павел Великанов. Я сейчас говорю с вами и пытаюсь анализировать, откуда все пошло.

Мой отец окончил фельдшерскую школу в 1942 году и поступил в медицинский институт в Алма-Ате. В январе 1943 года был призван в ряды Красной армии и направлен на Дальний Восток, участвовал в боях. Вернулся из армии только в 1946 году. Защитил диссертацию. Его сестра, та самая баба Нюра, жила в Пятигорске, и он решил перебраться поближе к ней, чтобы уже окончательно обосноваться и жить.

Я родился в Алма-Ате, но всю жизнь, до поступления в семинарию, прожил в Кисловодске. Северный Кавказ – это, конечно, место уникальное, там сосредоточены совершенно разные и культурные, и религиозные, и национальные традиции. Достаточно устойчивая художественно-музыкально-поэтически-литературная богема выступала культурным буфером между местным населением и огромным потоком туристов. В Кисловодске, например, всегда был свой хороший симфонический оркестр. Каждую субботу мама водила меня на концерт; я сейчас вожу своих детей на службу, а меня водили на концерты. Мне это нравилось, хотя я не скажу, что в то время был большим поклонником симфонической музыки; но, с другой стороны, а чего не пойти? Мама водила и на театральные представления, балеты, оперы, оперетты – в общем, все по полной программе. Из-за достаточно высокого положения моего отца в городе она была вхожа в круг этой местной творческой интеллигенции, и где-то там рядышком я, естественно, тоже притирался.

Еще один важный момент – я учился в самой лучшей, образцово-показательной школе Кисловодска, с углубленным изучением английского языка, в которой преподавала моя мама. Она закончила химический факультет Казахского университета в Алма-Ате. Как и отец, защитила кандидатскую диссертацию. Но поскольку в Кисловодске работы по ее профилю не было, она пошла работать в школу учителем. Преподавала химию. Это тоже накладывало определенный отпечаток на мою жизнь. Непросто ребенку учиться в школе, когда его мама там учитель. Вот…

Ольга Андреева. А вы были отличником? Лучшим учеником?

Протоиерей Павел Великанов. Я был не то чтобы лучший среди лучших в школе; я был среди лучших учеников в своем классе. И закончил школу с медалью. С серебряной, правда. Получил четверки по русскому и по литературе. И вот однажды мы отправились в поездку в другую образцово-показательную школу, в Ульяновске, – в то время еще практиковались такие турне с несколькими лучшими учениками. Эта школа имени Ленина была какая-то просто супершкола, с бассейном, зимним садом, компьютерным классом и так далее, что в советское время, вы понимаете, было просто фантастикой. Такая «школа мечты» была. Нас поселили в какой-то вполне приличной гостинице. И вот как-то вечером мы с одноклассниками собрались в чьем-то номере, сидели, разговаривали, и в разговоре вдруг возникла тема вечности и бесконечности.

Ольга Андреева. Это какой класс был?

Протоиерей Павел Великанов. Наверное, восьмой или девятый. Не могу вспомнить, почему вдруг возникла эта тема. Я думаю, что это был такой первый контакт с вечностью, которая входит в твою жизнь и вдруг заставляет задумываться над теми вопросами, над которыми ты никогда не задумывался. В чем заключалась проблема? В том, что, оказывается, есть такие понятия, которые приводят к внутреннему диссонансу, понятия, которые ты не можешь вместить. И это рождало очень странное ощущение. То есть мы знаем, что есть вечность, есть бесконечность, но вместить их в свое сознание никто из нас не может. Мы понимаем, что это есть, но оно не вмещается. При том что все остальное я могу понять более или менее, а вот это не могу – ну никак.

Мы были детьми, воспитанными в рамках жесткого, даже навязчивого диалектического материализма. У нас на каждом уроке физики, химии, вообще на всех предметах – это было особенностью нашей школы – все явления трактовались с позиций диалектического материализма. Везде были стенды с соответствующей наглядной агитацией. То есть у нас была очень сильно идеологически заряженная школа. И вдруг ты понимаешь, что эта, казалось бы, стройная картина мира дает не то чтобы трещину в фундаменте… Ты понимаешь, что есть какая-то глубинная трещина, которая просто сверху прикрыта, но ты пальцем ткнул, а там вообще ничего нет.

Уже вернувшись из этой поездки, я задал вопрос преподавателю философского кружка: что такое бесконечность? И меня тогда очень удивил ответ. Преподаватель сказал примерно так: «Да, есть вопросы, на которые ответа нет. Зачем вообще над ними задумываться?» И вот это у меня отложилось, застряло в сознании. Я тогда четко понял, что да, действительно есть некое измерение жизни, которое не укладывается в стройную схему советского диалектического материализма.

Было и второе недоумение у меня, связанное с вопросом, который кто-то задал нашей преподавательнице по истории: «А есть ли у нас в городе церковь?» Она тогда ответила: «Да, есть, можете туда сходить в любой день. Только на Пасху не ходите туда. Не надо на Пасху ходить». И мы так удивились! Подождите! Стоп! Если Бога нет, если все это пустое, предрассудки, переживания необразованных глупых бабушек, почему в Пасху-то нельзя приходить? Какая разница? Тут она засмущалась каким-то совершенно непонятным для нас образом: «Ну, я вас прошу, не надо на Пасху туда ходить». А для молодого человека все подобные запреты лишь еще больше будоражили интерес и вызывали новые вопросы.

Ольга Андреева. Это какие были годы?

Протоиерей Павел Великанов. Это школа, все еще школа… Я закончил ее в восемьдесят восьмом году. Ну вот, считайте, что это восемьдесят пятый, может, восемьдесят шестой.