Читать книгу Приговор, который нельзя обжаловать - Группа авторов - Страница 2

Клиент не пожелал разговаривать с секретаршей (Андрей завел ее два месяца назад в комплекте с новеньким офисом, до сих пор пахнущим свежей краской и новосельем, курьером Денисом и компьютерным гением Вениамином Балаклавом). Не пожелал представиться. Не пожелал сам подъехать в агентство и изложить суть своей таинственной проблемы. Он настойчиво требовал соединить его напрямую с Никитиным и не шел ни на какие компромиссы.

Тихим, каким-то шелестящим голосом мужчина поинтересовался, не может ли детектив Никитин уделить ему свое внимание, сегодня, часов, скажем, в восемь.

– Никаких проблем! Приезжайте! – весело заявил Андрей, пытаясь подбодрить пугливого недоверчивого клиента, и стал диктовать адрес. Но был прерван вежливым, настойчивым покашливанием и таким же вежливым, но настойчивым отказом приехать в офис агентства «Инкогнито».

– Как же тогда вы полагаете встретиться? – удивился Никитин. – У вас есть какой-то свой вариант?

Вариант у странного клиента был и заключался в том, чтобы Андрей сам приехал на встречу, а именно – в гостиничный комплекс «Теремок», в коттедж номер двенадцать. Растерявшись от такой вкрадчивой наглости, Никитин согласился.

Но никакой встречи не получилось. К восьми часам он подъехал к «Теремку», отыскал нужный коттедж и постучал в дверь. Ответа не последовало. Тогда Андрей толкнул дверь – она оказалась не заперта. Домик был пуст, клиент то ли опаздывал, то ли куда-то вышел, то ли вообще не пожелал явиться на встречу. «Розыгрыш! Глупый предновогодний розыгрыш», – обиженно подумал Никитин, но тут в глаза ему бросился белый конверт на столе под лампой – лампа была стилизована под старину и горела свечным каким-то, мягким светом. Прежде чем взять конверт, он зачем-то посмотрел на часы – десять минут девятого, – протер очки, взглянул, есть ли надпись – надписи не было, расположился в кресле и только тогда протянул руку за таинственным посланием. Но ознакомиться с содержимым не успел – раздался телефонный звонок. Он положил конверт на место, вороватым каким-то движением, словно вдруг засомневался, что письмо адресовано ему, и взял трубку.

– Да, я вас слушаю.

В ответ раздались шорох и покашливание, словно человек на том конце провода не знал, с чего начать, или не решался заговорить и набирался духу. Наконец сквозь помехи пробился голос утреннего таинственного собеседника и осторожно поинтересовался:

– Андрей Львович?

– Да, это я.

– В таком случае… – начал телефонный человек-инкогнито, но опять замолчал.

И тут уж Андрей не выдержал:

– Слушайте, перестаньте заниматься ерундой! Объясните, в конце концов, в чем дело? Давайте встретимся, поговорим, обсудим вашу проблему.

– Понимаете, Андрей Львович, встречаться нам абсолютно ни к чему. Да это и невозможно.

«Может, калека, прикованный к постели или инвалидному креслу, а я на него так напустился», – устыдился Никитин.

– Ну, хорошо, – сказал он мягко и с сочувствием. – Но изложить суть дела вы можете?

– Разумеется. – Мужчина вздохнул. – На столе, под лампой, конверт. В нем двести долларов. Это вам за то, что приехали на встречу сами. Гонорар обговорим позже. Но прежде чем возьметесь за дело, вы должны обещать, что станете соблюдать полную конфиденциальность.

– Ну, разумеется!

– Нет, вы меня не совсем поняли. Речь идет не просто о тайне, а о полнейшей секретности: вести свое расследование вы будете втайне даже от тех, с кем придется непосредственно работать. Инкогнито! Ваше агентство ведь так и называется? Так вот, работать вы будете инкогнито.

– Ну, хорошо, – не очень уверенно согласился Андрей: все это было странно.

– В таком случае перейдем к сути. Вчера, в половине девятого утра, в библиотечном архиве госуниверситета сработало взрывное устройство, – монотонно, словно читая написанный на листе бумаги текст, проговорил мужчина.

– Взрыв в университете? Я слышал об этом. Только не знаю деталей…

– Погибла работник архива Королева Екатерина Васильевна, – продолжал «читать свой текст» мужчина. – Судя по всему, это было хорошо подготовленное убийство. Взрывное устройство убийца вмонтировал в обогреватель. Как только Екатерина Васильевна включила его, бомба сработала, произошел взрыв. Убийца хорошо рассчитал, он знал ее привычки: первым делом Екатерина Васильевна, приходя на работу, всегда включала обогреватель – в архиве прохладно, – потому и вмонтировал устройство туда. Кроме нее, в этот час в кабинете никого не могло оказаться. Разве что случайно. Я хочу, чтобы вы нашли убийцу. И самое главное – его имя вы должны назвать только мне, и больше никому. Имя – и доказательства вины. Помните о нашем договоре?

– О договоре я помню, но… Допустим, я найду убийцу и смогу доказать, что преступник – Петров Иван Сидорович, а дальше? Ведь убийца не может разгуливать на свободе, не должен остаться безнаказанным. Убийцу я просто обязан передать в руки милиции.

– Конфиденциальность будет хорошо оплачена.

– Да поймите вы, я не имею права держать в тайне от органов…

– Милиция не должна ничего знать! Это самое главное условие.

– В таком случае я становлюсь соучастником преступления!

– А в противном случае убийца вообще не будет найден. Поймите, вы должны его только найти, карать – это уже не в вашей компетенции. И потом… – мужчина замялся, видимо не решив еще, говорить ему или нет, – есть один нюанс. – Он опять помолчал в нерешительности. – Убийца и жертва в ходе вашего расследования вполне могут поменяться местами.

– Как это – поменяться местами? – удивился Никитин. – Что вы имеете в виду?

На этот раз мужчина замолчал надолго, так надолго, что Андрею показалось: связь прервалась.

– Алло, вы меня слышите? – прокричал он в трубку.

– Жизнь изменить, родить себе новую девочку, все еще можно исправить, – нараспев «прочитал по бумажке» загадочно бредовую фразу его собеседник. Андрей засомневался в его рассудке и хотел отказать, категорически и твердо, но, сам не зная почему, вместо этого сказал:

– Хорошо, я займусь вашим делом.

– Вот и прекрасно! – обрадовался мужчина. – В таком случае будьте добры открыть средний ящик стола.

Никитин послушно выполнил просьбу. В ящике обнаружилась зеленая плотная пластиковая папка.

– Там вы найдете необходимые для начала расследования материалы и аванс. Я позвоню вам завтра в шесть. Буду звонить вам каждый вечер в это время. Мне бы хотелось знать номер вашего мобильного, чтобы иметь возможность общаться с вами напрямую, а не вступать каждый раз в переговоры с секретаршей.

Андрей продиктовал номер.

– И еще. Послезавтра, тридцатого декабря, состоятся похороны Екатерины Васильевны Королевой на Ивановском кладбище. Мне кажется, вам необходимо на них присутствовать, инкогнито разумеется. Ну, вроде все. До свидания.

В трубке послышались частые гудки. Андрей некоторое время вслушивался в них, словно ждал, что гудки исчезнут и его таинственный собеседник вернется, но, конечно, так и не дождался. Повесил трубку, раскрыл папку. Сверху обнаружился точно такой же конверт, какой лежал на столе, а в нем деньги – аванс. Под конвертом – фотография – явно семейная и явно не новая. Кроме того, в папке Андрей нашел три сборника стихов Софьи Королевой (маленькая поэтесса, как же, как же, помнит он ее, однажды Настя с Татьяной затащили на концерт, где она выступала) и несколько листков отпечатанного текста: биографические сведения обо всех членах семейства и некоторых близких знакомых. Он бегло просмотрел бумаги, сложил в папку, тщательно затушил окурок в пепельнице и вышел из коттеджа.

* * *

Никто не должен знать о его расследовании обстоятельств убийства Екатерины Васильевны Королевой – главное условие договора. Оно связывало Андрея по рукам и ногам, совершенно не давало развернуться. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы обратиться к Бородину, хорошему знакомому и милицейскому майору, за помощью. Не мог он откровенно поговорить и с Татьяной, которая, оказывается, лично знала поэта Артемия Польского, близкого друга семьи Королевых и поэтического опекуна Сони. Не мог открыто прийти в университетскую библиотеку и, честно представившись частным детективом, выудить сведения о личной жизни, привычках, знакомствах и пристрастиях Екатерины Васильевны у ее коллег. Ничего он не мог. Как же тогда расследовать? Даже Вениамина и Дениса он посвятил в суть дела, взяв с них страшную клятву, что ни одна живая душа ни о чем не узнает. А секретарше Оле вообще пока решили ничего не рассказывать. Совещание совета сыщиков проходило за закрытыми дверями, и Оля ужасно обиделась.

В конце концов распределили силы таким образом. Дениса, он больше всех подходил на роль студента – охмурителя старых библиотечных дев, отправили в университет. Вениамин, у него давно уже болел нижний левый зуб мудрости, поехал в клинику. Андрей же пошел «устраиваться» на работу учителем права в школу, где Вероника, старшая дочь Королевых, преподавала биологию.

Результат этих карнавальных переодеваний превзошел все ожидания: и Денис, и Вениамин, и Андрей получили, не особо напрягаясь (любители обсудить чужие дела в любой организации найдутся), исчерпывающие ответы на все интересующие их вопросы. Вот только расследованию причин убийства это нисколько не помогло, потому что причин-то, как выяснилось, совершенно не было. Ни у Екатерины Васильевны, ни у ее мужа, Романа Кирилловича, любовных связей на стороне не имелось – ревность, значит, автоматически исключалась. Особого богатства в семье не наблюдалось, родственников-миллионеров, готовых вот-вот отдать Богу душу ради повышения благосостояния Королевых, не было – наследство, следовательно, как причина тоже отменялось. Стоматологический частный кабинет главы семьи не представлял никакого интереса для бандитов. Да убивать ее вообще было не за что!

А может быть, Королеву убрали как опасного свидетеля, которым она случайно стала?

Нет, тоже не вяжется. Зачем было придумывать такую сложную схему убийства: архив, взрывчатка в обогревателе? Да ее бы просто сбили машиной или стукнули по голове в темном переулке!

Что же еще?

Не ревность, не наследство, не конкурентные игры, месть тоже вряд ли. Самая обыкновенная семья, не за что зацепиться. Самая обыкновенная… Нет, не так: была бы самой обыкновенной, если бы в этой семье не появилась девочка Соня, поэт-вундеркинд, чудо-ребенок. Но она-то уж точно ни при чем.

Так кто и за что убил Королеву? Кто и за что?

В шесть часов все разошлись, офис опустел. Только Андрей уходить не торопился, хотя дома его ждала Настя и сын Сашенька – ему необходимо было побыть в одиночестве и еще раз все хорошо обдумать. Весь день длилась какая-то суета, беготня, эти идиотские наигранные разговоры с завучем школы, с учителями. Конечно, происходящее мешало, раздражало – нормальные мысли не рождались, версии не клеились. Андрей ждал: разойдется народ, он заварит себе чашечку кофе, откинется в кресле, закурит, закроет глаза – и все поймет: картина убийства выстроится, цель и причины станут ясны. И так он все это себе ярко представил, что дождаться не мог, когда наконец закончится рабочий день.

И вот он остался один. Но тут вдруг понял, что вовсе не хочет выстраивать никакие версии убийства, и кофе никакой ему не нужен, и глубокомысленное курение ни к чему – не для того, совсем не для того он так ждал уединения. Андрей закрыл дверь на ключ, опустил жалюзи, отключил телефоны и воровским каким-то движением, словно таясь от самого себя, достал сборники стихов Софьи Королевой. Да нет, какая она к черту Софья? Соня, Сонечка.

Она и тогда, на концерте, куда затащили его Настя с Татьяной, произвела на него очень сильное впечатление – не столько ее стихи, сколько она сама: этот недетский голос, этот недетский взгляд, эта совершенно недетская манера читать, – но он постарался поскорее прогнать впечатление. Слишком это было больно и отчего-то стыдно. После концерта специально пригласил Настю с Татьяной в ресторан, заказал вина, много, громко и почему-то пошло и плоско шутил. Но голос, ее, Сонин голос, никакими шутками и никаким вином заглушить было невозможно, он звучал и звучал в голове, хотелось разрыдаться, и неприятны стали подавленные Настя с Татьяной.

начала озвучивать Татьяна стихи, которые не выходили из его головы, и вдруг сорвалась, всхлипнула и выбежала из-за стола.

Соня, Сонечка Королева. Он все-таки тогда смог от нее излечиться, смог избавиться, смог забыть. И вот теперь снова Соня.

Андрей разложил сборники в хронологическом порядке: пятилетний, девятилетний, тринадцатилетний. Три ступеньки недетского детства, три фотографии: пять, девять, тринадцать – история высокой болезни. Соня. Сонечка Королева – Софья Королева, если верить обложке. Теперь так просто от нее не избавишься. Мать ее, Екатерина Васильевна, самая заурядная в мире женщина, позавчера была убита, и его наняли, чтобы расследовать убийство. Почему он не отказался, не сбежал, поводов для этого было сколько угодно? Вероятно, из-за той сумасшедшей таинственной фразы, которую произнес, словно зачитал по бумажке, загадочный клиент: «Жизнь изменить, родить себе новую девочку…» Заинтриговала она его, прямо-таки загипнотизировала. Что он имел в виду? Откуда взял эту фразу? Что она значит?

Что бы ни значила, она таит в себе явную угрозу Соне. Только в чем состоит эта угроза? Вот на этот вопрос и нужно искать ответ.

Нет, не на этот, вовсе не для того его наняли. Наняли его, чтобы убийцу нашел, объектом его забот и размышлений должна быть не Соня, а ее мать. А впрочем… Он ведь – клиент, не пожелавший представиться, – передал для чего-то сборники Сониных стихов. И потом, была еще одна фраза, не менее загадочная: «Убийца и жертва могут в ходе расследования поменяться местами». Так, может, он Соню и имел в виду, может, нанял его не столько для того, чтобы найти убийцу матери, сколько для того, чтобы оградить от опасности дочь? От кого же тогда может исходить опасность?

Андрей достал фотографию, которая была вложена в папку как часть досье на семью Королевых. Старая фотография, примерно семилетней давности, если судить по Соне – ей здесь не больше восьми. Екатерина Васильевна – мать, Роман Кириллович – отец, Вероника – сестра, Аграфена Тихоновна – бабушка, Артемий Польский – друг и поэтический опекун, а в центре она, Сонечка. Зачем ему передали эту фотографию? Почему именно эту, а не какую-нибудь другую, поновее, посвежее? Может ли в ней таиться разгадка? Возможно, на ней снят убийца. Ну, или клиент его так думает, подозревает кого-то из семьи.

Андрей провел кончиком пальцев по фотографии. Кто же из этих людей вероятный убийца?

Ну, конечно, не он, не Роман Кириллович. Слишком добродушное, слишком простоватое у него лицо – совершенно не годится он на такую роль. Бабушка, Аграфена Тихоновна? Не смешно. Вероника? Здесь ей, должно быть, лет девятнадцать-двадцать. Не очень симпатичное, надо признать, лицо для столь юной девушки. Не очень симпатичное и явно озабоченное желанием выйти замуж – за приличного, по возможности обеспеченного. Сегодня в школе он видел ее мельком – она мало изменилась, и желание не притупилось, хоть замужем успела побывать. Но вряд ли и она годится в кандидаты в убийцы, тем более родной матери. Артемий? Как знать, как знать! Прощупать его очень даже стоит. Причина? Причин на поверхности нет никаких.

Соня…

Андрей открыл наугад третий, самый «взрослый» ее сборник. Обругал себя, что не тем, вовсе не тем занимается: нужно анализировать причины и следствия, убийцу искать, а не препарировать Сонину душу, не ковырять свою давно затянувшуюся рану. Приказал себе немедленно закрыть сборник, но понял, что поздно, болезнь вернулась, и поделать с этим все равно ничего нельзя. Тогда он пошел на компромисс со своей совестью: сделал вид, что стихи ему необходимо «изучить» для того, чтобы лучше понять характер одного из членов семьи и возможную новую жертву, и вообще… для дела, для непосредственного его дела это нужно. Удивительный, странный ребенок, так по-взрослому мыслящий. Ребенок, один из членов семьи которого, возможно, убил… Может, в этом-то и содержится разгадка ее недетской боли? Она родилась и жила все годы в ожидании катастрофы, в предчувствии ужаса?

Но кто мог все-таки убить ее мать?

Андрей с сожалением отложил сборник и снова принялся изучать лица на фотографии. Один из этих людей убийца. Или он неверно понял посыл, не так его растолковал? А что, если на снимке вовсе не подозреваемые, а будущие жертвы? Но ведь тогда получается, и Соня?…

Он должен срочно найти убийцу, во что бы то ни стало – найти!

Но если на снимке жертвы, и заказчик об этом заранее знал… выходит… Ну да! Выходит, что он и есть убийца! Убийца или сообщник убийцы. Теперь понятно, почему клиент повел себя так таинственно и ни за что не захотел встречаться непосредственно. Как же ему это раньше не пришло в голову?

Но кто это может быть? Скорее всего – да почти наверняка так! – он связан с семьей Королевых. Дальний родственник или знакомый. В любом случае – сумасшедший, затеявший страшную игру. Как же его вычислить?

Андрей закурил сигарету, откинулся в кресле, закрыл глаза. Не хватало только чашечки кофе – и полный комплект условий для плодотворной работы мысли, о котором он сегодня мечтал, был бы готов. Но и без всякого кофе голова работала прекрасно. Картина убийства проступала все яснее, психологический портрет убийцы был почти завершен. Сумасшедший, но дерзкий, решительный, смелый, расчетливый человек, возможно, в жизни выглядит уравновешенным и спокойным, и о его психическом отклонении никто не догадывается. Считает себя намного умнее окружающих. В этом его сила и слабость: сознание интеллектуального превосходства придает ему уверенность в себе, в своих поступках – он идет напролом и не сомневается, но в таких случаях всегда есть вероятность того, что однажды нарвешься на умника и проиграешь.

Почему он решил истребить семью Королевых? Почему именно их? Чем отличается эта семья от других? Ответ очевиден: Соней, чудо-ребенком. Соня его уязвила – своими стихами, своим талантом.

Какой из этого можно сделать вывод?

Он человек не талантливый и осознает это, страдает от этого. Возможно, он тоже поэт.

Поэт, близкий знакомый Королевых, – Артемий Польский. Что же тогда получается?

А ничего не получается! Артемий тоже на фотографии, следовательно, тоже потенциальная жертва. Хотя… Если исходить из предполагаемого психологического портрета, он, как человек, считающий других дураками, вполне мог бросить такую явную подсказку, чтобы потом посмеяться над идиотом, не сумевшим решить простую задачу. Бросить явную подсказку и запутать таинственными фразами вроде: «Жертва и убийца могут поменяться местами» и «Жизнь изменить, родить себе новую девочку». А впрочем, и эти фразы – тоже подсказки, только понимать их не нужно буквально. Артемий Польский – известный, уважаемый, заслуженный и так далее поэт. Жил себе не тужил, писал стихи, любил их, гордился ими, ощущал себя гением. А тут вдруг появляется девочка Соня и все перечеркивает. Да что там перечеркивает – убивает его как поэта. Убийца и жертва. Кто убийца, кто жертва в таком случае? Но еще есть возможность изменить жизнь: родить себе новую девочку, то есть найти новую звезду, но такую, которая не перечеркивала бы, а, наоборот, оттеняла его талант.

Все сходится, загадка разгадана. Теперь остается найти доказательства и обезвредить убийцу.

Ничего не сходится! Если Соня так уязвляла его своими стихами, зачем тогда он эти самые стихи донес до публики? Ведь это именно Артемий Польский «открыл» Соню Королеву, пробивал ее первые публикации, без его посредничества не вышло бы ни одного сборника. Зачем он все это делал? И потом, при чем тут остальные члены семьи Королевых? Ну, хорошо, Соня ему мешает, но ведь Екатерина Васильевна не писала никаких стихов.

Вся выкладка никуда не годится, версия расползается по швам. Кажется, он сам все слишком запутал, накрутил, навертел. Нужно начинать все сначала.

Андрей поднялся – пора идти домой, он уже и так непозволительно долго задержался. Настя, наверное, волнуется, он ведь и телефоны отключил.

Вот черт! Какой дурак! Ему ведь должен был с шести до семи позвонить заказчик. Как же он мог забыть? Уже давно восьмой час.

Телефон зазвонил сразу, как только Андрей его включил. Номер не определился. Андрей взял трубку и нажал на кнопку записи. Он прекрасно понимал, вряд ли ему это что-то даст, заказчик наверняка просчитал такую возможность и соответственно подготовился (звонит не сам, а его сообщник или нанятый вслепую человек), но все же решил разговор записать, так, на всякий случай.

– Ну, как продвигается дело? – с места в карьер начал заказчик.

– Продвигается.

– Есть результаты?

– Можно сказать и так. – Андрей мысленно обругал себе за то, что отвлекся, не подготовился к разговору и теперь не знает, как его повести. Нужно было подловить заказчика, расставить ему ловушки, заставить выдать себя хоть чем-нибудь. – Во всяком случае, я сделал определенные выводы, – значительно произнес он.

– Очень хорошо, у вас не так много времени.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Андрей.

– Новогодние праздники! – со сдержанным злорадством, словно ему удалось подловить дурака, сказал мужчина. Или Андрею только так показалось? Может, он все же ошибся, сделал неправильный вывод, и его клиент к убийству не имеет никакого отношения? – Трудно вести расследование, когда все распущены на каникулы, организации закрыты. Ну и самое главное – убийцу нужно искать по горячим следам, время играет не на вас, а на него. Преступник и жертва могут поменяться местами, помните, я вам говорил?

– Да, черт возьми! – взорвался Никитин. – Трудно вести расследование в праздники, когда у всех выходные, но еще труднее его вести, когда клиент, вместо того чтобы помочь разобраться и предоставить все известные ему факты, на которых можно было бы базироваться, запутывает дело, говорит загадками, бросает какие-то намеки. Знаете, у меня создалось впечатление, что вы вовсе не заинтересованы в том, чтобы я нашел убийцу, и, возможно, даже этого боитесь. Зачем же тогда вы меня наняли?

– В чем-то вы правы, – очень серьезно и как-то печально проговорил мужчина, – мне действительно страшно будет узнать имя убийцы, потому что… Ну, вы меня поймете, если все-таки распутаете это дело и если мои предположения подтвердятся, но… Я не мог к вам не обратиться, я… Мне надо знать. А вы ищите. И поторопитесь, пожалуйста.

– Я-то ищу.

– Не забудьте, что завтра похороны, вы обязательно должны на них быть. Ну, всего доброго. Желаю успехов.

Клиент отключился. Андрей погасил везде свет и вышел из офиса.

* * *

Простуженно и словно через силу играл похоронный оркестр, то заглушая завывания ветра, то сливаясь с его голосом в скорбном плаче. Молчаливая процессия провожающих в последний путь Екатерину Васильевну Королеву остановилась у зияющей черной ямы. Глухо стукнулся о землю гроб. Визгливо вскрикнула какая-то женщина. Андрей выглянул из-за гранитного памятника некоего Вакуленко, за которым прятался, – никакая это не женщина, это Роман Кириллович. Зарыдал, упал коленями на снег, вцепился в деревянную крышку гроба. Вероника, старшая дочь, попыталась его поднять на ноги, оттащить, но он стал отбиваться, размахивать руками, словно в драке. Аграфена Тихоновна пришла было внучке на помощь, но он и ее отогнал, зло, даже с какой-то ненавистью прокричал, чтобы его оставили в покое, это его право, это его Катя, и снова приник к гробу. Смотреть на это было невыносимо, и Андрей отвернулся и уставился на фотографию Вакуленко. Оркестр, словно хозяин дома, который чувствует ответственность за поведение гостей и за соблюдение этикета, нарочито громко и даже как-то оживленно заиграл вновь. Провожающие придвинулись ближе к могиле. Андрей обошел гранитное укрытие с другой стороны и пристроился возле ограды. Отсюда наблюдать было удобнее, и памятник, будто щит, защищал от ветра. Он очень замерз, и хотелось курить. Голова была как чужая от бездарно растраченной ночи. Он ни на минуту не смог уснуть, хоть изо всех сил старался, настраивая себя на приятные мысли. О том, например, что Сашеньке позавчера исполнилось три месяца, что скоро Новый год и проведут они его втроем, что нет ничего счастливей и лучше этого. Но счастья не ощущал, душой прочувствовать не мог. Мысль сбивалась и уходила совсем в другую сторону, лицо сына загораживал другой ребенок – Соня Королева с пятилетней фотографии на первом сборнике. Назойливо звучали стихи, и отчего-то рождалась смутная, но очень острая обида на Настю.

Вакуленко Вадим Сергеевич, розоволицый, смеющийся человек… Он и не заметил, как опять обошел памятник. Ноги совсем задеревенели от холода. Наверное, потому и пошел – непроизвольные действия замерзшего человека: двигаться, чтобы согреться.

Зачем заказчику понадобилось, чтобы он обязательно явился на похороны? Что он здесь сможет увидеть, узнать? Скорбная толпа провожающих, обезумевший от горя Роман Кириллович – вон он, так и сидит на снегу у гроба. Соня чуть-чуть в стороне от остальных. Соня… Странное в ней что-то, неестественное. Только никак не определить, в чем эта странность. Вероника с Аграфеной Тихоновной стоят вполуобнимку, одинаково склонив головы, – двуединое горе. Артемий Польский с какой-то женщиной под руку… Что же все-таки странного в Соне? К Артемию надо бы присмотреться. И прислушаться – голос его услышать и проверить. Впрочем, ничего не прояснится, звонил, конечно, не он. В любом случае не он – сообщник или… вообще не он. А странного в Соне вот что: полная отстраненность от происходящего. Словно она так углубилась в свои мысли, что совершенно не воспринимает похорон. Отстраненность и одиночество. Все вместе: парами, кучками, все стоят у могилы, все объединены общим горем, а она одна, отдельно. А впрочем, она и по жизни одна, отдельно.

Зачем же все-таки заказчик настаивал на его присутствии на похоронах? Чтобы он понаблюдал за поведением родственников и знакомых и смог что-то из этого вынести? Но откуда он знал, как они себя поведут? И что можно вынести из поведения чужих людей? Роман Кириллович бурно переживает утрату, Соня выглядит равнодушной – и какой из этого можно сделать вывод? Его бурно выражаемое горе не служит ему алиби, точно так же как отстраненность Сони не является уликой против нее.

Заказчик наверняка тоже здесь. В любом случае это человек близкий дому. И если это не Артемий, то кто? А кстати, куда подевался Артемий? Он вон там стоял, сейчас его нет.

Андрей повернул голову – и встретился взглядом с Артемием. Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор, глаза в глаза, потом тот усмехнулся, пожал плечами и, подхватив под руку свою спутницу, отошел к могиле. А там уже успели перемениться декорации: Романа Кирилловича, видно, смогли уговорить, он стоял, пошатываясь, поддерживаемый с двух сторон Аграфеной Тихоновной и Вероникой, под гроб подвели тросы, готовились спустить его в могилу, оркестр снова заиграл.

Итак, получается, все же Артемий? Вот только кто он – заказчик или убийца? Или и то и другое в одном лице?

Соня запоздало подошла к гробу, с каким-то упрямым выражением на лице, быстрым, размашистым движением, словно счищала снег, погладила крышку. Странная девочка.

Заказчик. Убийца. Один это человек или два разных? Артемий это или кто-то другой? Если два разных человека, зачем тогда заказчику разводить такую таинственность? И значит ли что-то этот взгляд Артемия? Заказчик, убийца. Убийца и жертва, они могут поменяться местами. Как понимать эту фразу? Ясно, что не буквально: жертва в данный момент одна – Екатерина Васильевна, ни с кем поменяться местами она не может. Что же тогда имел в виду его телефонный клиент-инкогнито? Зачем заказчик пригласил его на похороны, зачем настаивал?

Оркестр сыграл напоследок несколько скорбных тактов и смолк. Роман Кириллович надрывно что-то прокричал зарытой уже могиле и тоже смолк. Люди гуськом, словно на горнолыжной тропе, пошли к воротам кладбища. Позади всех, низко опустив голову, еле переставляя ноги, плелась Соня.

Андрей вышел из-за своего гранитного укрытия и совершенно открыто, не прячась, двинулся к выходу.

* * *

Прямо с кладбища Никитин поехал в офис. Настроение было вполне соответствующее той церемонии, в которой он, хоть и инкогнито, только что участвовал, ему казалось, что все на свете сейчас испытывают то же. Потому-то был очень удивлен, когда застал своих коллег за таким жизнерадостным занятием, как украшение елки. Ну да, Новый год. А он и забыл. Еще сегодня ночью помнил, а теперь совершенно забыл. Поздравил с наступающим свою маленькую рабочую группу, сел за стол и задумался. Вот уже и четыре, через два часа позвонит заказчик, а у него нет никакого ответа ни на один вопрос и просто ну никаких соображений по этому делу. Присутствие на похоронах совершенно не приблизило его к разгадке. Да и как могло приблизить? Как он может вычислить убийцу, если даже заказчик неизвестен? Заказчик… Звучит, как заказчик убийства! А если зайти с другого конца, отбросить свои предыдущие выводы и начать сначала?

Итак, Екатерину Васильевну убили по какой-то конкретной причине (по какой, пока не важно). Некто хочет найти убийцу (или желает проверить свои предположения относительно него) и потому обращается к частному детективу. Почему он не нанимает детектива открыто, зачем устраивает шпионские игры? Какие обстоятельства побуждают его к этому?

Ну, во-первых, он может быть членом семьи, подозревающим другого члена. Во-вторых, может опасаться за свою жизнь: располагает сведениями, нежелательными для преступника, или боится мести. И в том и в другом случае у него есть веская причина скрывать свою личность.

Какой из этого следует вывод? Никакого. Чем эти выкладки помогают расследованию? Ничем. У него слишком мало данных. Необходимо так или иначе встретиться с заказчиком и поговорить откровенно. А если тот не пойдет на прямой контакт, просто отказаться от дела. Поставить условие. Добиться…

Какой же он дурак! Да ведь заказчика не так трудно вычислить. Именно сегодня нетрудно. Именно сейчас, до шести часов. Если его клиент – родственник или один из ближайших знакомых, он не может не присутствовать на поминках. А из дома Королевых звонить не станет, раз так шифруется. Значит, до шести он должен покинуть квартиру. До шести, но вряд ли раньше пяти: поминки – это не необязательная дружеская вечеринка, на которую можно заглянуть на часок, поминки требуют неторопливости и обстоятельности. Следовательно…

Следовательно, надо спешить, лететь к дому Королевых. Тот, кто выйдет в промежутке между пятью и шестью, почти наверняка – заказчик.

Андрей вскочил и, одеваясь на ходу, побежал к выходу.

… Во дворе дома семьи Королевых был без пятнадцати пять. Пристроился за джипом у соседнего подъезда и стал ждать.

Дверь с тоскливым скрипом открывалась и закрывалась, сгущались сумерки, видимость становилась все хуже. Андрей с сожалением вылез из теплого салона машины, подошел ближе. Теперь идея расколоть таким образом своего клиента не казалась ему удачной, выводы не виделись безупречными. Предновогодний морозец выстуживал уверенность в себе, ледяной ветер вдувал в душу сомнения.

Уверенность в своей способности мыслить окончательно уступила место сомнениям, когда в десять минут шестого из подъезда вышли Соня с Аграфеной Тихоновной. Он так разозлился на себя и так расстроился, что совершенно позабыл о конспирации, уселся на скамейку на самом видном месте, под фонарем, и просидел довольно долго, не чувствуя больше ни холода, ни ветра.

Дверь снова скрипнула. Андрей повернул голову – просто так, по инерции, ни на что больше не надеясь, – и увидел выходящего из подъезда Артемия Польского. Вот тут он очень пожалел, что расселся на скамейке в открытую, под самым фонарем. Артемий, однако, был изрядно пьян, прошел мимо, кажется не обратив на Никитина никакого внимания. Остановился, закуривая, покачнулся и проследовал дальше. Пальто его было не застегнуто, шапка сидела криво, где-то на макушке, весь вид был какой-то расхристанный. Не выпуская Польского из поля зрения, Никитин прокрался к машине, завел мотор и тихонько тронулся за ним, смутно надеясь, что тот поймает на улице такси и преследовать его будет проще.

Никакого такси Артемий ловить не стал. Пройдя два квартала, остановился у двери какой-то забегаловки, подумал немного, зашел. Андрей припарковался, выждал минуты две и тоже направился к бару. Похоже на то, что у Польского здесь назначена встреча. Очень похоже. Значит, не напрасно он мерз, не напрасно караулил у подъезда.

Поэт сидел за столиком один в самом темном углу бара. Перед ним стояла бутылка водки и тарелка с какой-то закуской. Водка и одиночество Никитину сразу же активно не понравились. Неужели он опять ошибся? Все это как-то не очень сочеталось с деловой встречей. Андрей заказал кофе с коньяком, расположился в противоположном углу – не менее темном – и стал наблюдать. И чем дольше длилась его слежка, тем больше он убеждался в своей ошибке: Артемий явно никого не ждал, звонить никому не собирался, он мрачно и целенаправленно напивался, как напивается человек в большом горе. В баре гремела музыка, было сильно накурено, время близилось к шести. У Андрея разболелась голова, нелепая ситуация действовала ему на нервы.

В шесть клиент не позвонил. Не позвонил он и в половине седьмого. Артемий между тем прикончил бутылку и потребовал новую. И тогда Андрей решился. Заказав рюмку водки, подошел нарочито пьяной походкой к столику Польского.

– Вы позволите? – развязно поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, плюхнулся на стул.

Артемий поднял на него глаза, долго всматривался, что-то соображая. Налил себе немного водки, выпил, опять стал смотреть. Андрей пригубил из своей рюмки и в свою очередь уставился на Артемия.

– Я вас не знаю, – произнес наконец поэт.

– А я вот давно мечтаю с вами познакомиться. – Частный детектив подмигнул. – Лично, – закончил он пьяно-весело.

– Если вы мой поклонник, – Артемий качнулся, уперся руками в стол для равновесия – он был без дураков очень нетрезв, – то сейчас не место и не время. Впрочем, я могу дать автограф.

– Это потом. – Андрей усмехнулся. – Да, в общем, и не обязательно. К поэзии я, знаете, равнодушен.

Артемий обиженно дернул плечом и хмуро посмотрел на Никитина.

– Тогда что вам нужно?

– Искренности вашей, больше ничего. Так что, будем колоться?

– Ах, так вы из милиции? – разочарованно протянул Польский.

– Вам прекрасно известно, что не из милиции, – не захотел сдавать своих позиций Андрей. – Вы знаете, кто я такой, – с нажимом, глядя в упор, произнес он. – И я знаю, что вы… – Никитин остановился на многозначительной недоговоренности и укоризненно покачал головой. – Зачем же отпираться от благородной, в общем, миссии?

– От какой такой миссии? – медленно проговорил Артемий. Он вдруг – непонятно отчего – очень испугался, даже пьяно багровое его лицо приобрело какой-то бледноватый оттенок, да, кажется, и хмель отчасти вышел. – Так вот вы что…

– Ну да, ну да, – весело сказал Андрей, перестав притворяться пьяным, – я именно он, тот самый человек, который… в общем, вы в курсе, и я рад, что перестали отпираться: ваша игра в прятки мне порядком надоела.

Артемий прикрыл рот ладонью, словно боялся, что его сейчас вырвет, отшатнулся от Никитина, сидя на стуле. Теперь-то он уж точно не играл никакой роли – испуг его был натуральным. Вот только чего он так испугался?

– Вы разве не знали меня в лицо? – спросил Никитин – он совсем не ожидал такой реакции от своего клиента и был крайне удивлен.

– Боже мой, – простонал доведенный чуть не до обморока поэт, – ну откуда, откуда? Она такая скрытная, а в последнее время… Не знал, не видел, только мельком со спины однажды.

– Кто – она? – еще больше удивился Никитин.

– Ах, зачем вы меня так мучаете? Вы же прекрасно… – Поэт налил себе полстакана водки и залпом выпил. – Боже мой! – Он плаксиво посмотрел на Андрея. – Я ведь не знал, не думал, что все это выльется в такой кошмар. Да и кто мог предвидеть, что однажды… Это не должно было закончиться. Да я и то думаю: просто творческий кризис, временное нечто, и не нужно так драматизировать ситуацию. Но ведь с ней не поговоришь. А я не виноват! – Он в ужасе вдруг посмотрел на Никитина и закрылся руками, будто боялся, что тот его ударит. – Я не виноват, вы поймите!

Артемий его явно принимал за кого-то другого и чего-то отчаянно, просто безумно боялся. Ситуацию необходимо было срочно прояснить.

– Так разве не вы?… – Андрей опять замолчал на многозначительном многоточии: прямо спросить, Артемий или нет его нанял, было нельзя, потому что в случае ошибки он нарушал бы договоренность со своим клиентом о полной секретности.

– Нет! – закричал обезумевший от непонятного страха поэт. – Я не виноват! Я только хотел… Мне было интересно… Нет, не то слово, мне было… Ну хорошо, я вам признаюсь, чтобы было понятно… Я никогда еще никому этого не говорил. Видите ли, все же и у меня есть амбиции. У любого творческого человека есть амбиции! – Он снова налил себе водки, на этот раз чуть не полный стакан, и снова выпил залпом. Он явно на что-то решался, но пока не мог найти в себе сил. Андрей напрягся и замер, боясь спугнуть его готовность к откровению лишним движением. Но видно, все же чем-то спугнул, или настроение откровенничать у Артемия пропало, или он в очередной раз чего-то вдруг испугался. Поэт посмотрел на детектива прямо-таки с какой-то ненавистью, с вызовом ненависти. – Не стану я вам ничего говорить. Да кто вы такой вообще? Да кто бы вы ни были… Ну да, вы ясно кто, вы, без сомнения, он… Ну так вот: уходите, я не хочу с вами говорить!

Андрей не шевельнулся.

– Уходите, слышите? Я вас не боюсь. Потому что теперь все равно. – Он безнадежно махнул рукой.

– Жизнь изменить, родить себе новую девочку, – нараспев, подражая манере телефонного заказчика говорить, словно читать по бумажке, произнес Андрей. И опять промахнулся, и опять не угадал: реакция Артемия опять была совершенно не та, которой он ожидал, – реакции вообще никакой не последовало. – Что скажете? – не выдержал Никитин.