Читать книгу Духовник президента. Рассказы о священниках, повлиявших на умы и души правителей России - Группа авторов - Страница 7

Неразгаданный государь

Первый русский правитель, официально принявший царский титул, Иоанн IV Васильевич по прозванию Грозный. – один из тех немногих исторических деятелей, о которых не перестают спорить десятилетиями, рассматривая личность правителя с прямо противоположных позиций. Для кого-то Иван Грозный – тиран и мракобес, символ всего самого темного, что переняла у монголо-татар Московская Русь, а кто-то серьезно поднимает вопрос о церковной канонизации этого государя. Советский историк С. Б. Веселовский писал: «В нашей историографии нет, кажется, вопроса, который вызывал бы большие разногласия, чем личность царя Ивана Васильевича, его политика и, в частности, его пресловутая опричнина. И замечательно, что по мере прогресса исторической науки разногласия, казалось бы, должны были уменьшиться, но в действительности наблюдается обратное».

Весьма интересно и образно высказался на эту тему публицист XIX века Н. К. Михайловский: «При чтении литературы, посвященной Грозному, выходит такая длинная галерея его портретов, что прогулка по ней в конце концов утомляет. Утомление тем более понятное, что хотя со всех сторон галереи на вас смотрит изображение одного и того же исторического лица, но вместе с тем лицо это “в столь разных видах представляется, что часто не единым человеком является”. Одни и те же внешние черты, одни и те же рамки и при всем том совершенно-таки разные лица: то падший ангел, то просто злодей, то возвышенный и проницательный ум, то ограниченный человек, то самостоятельный деятель, сознательно и систематически преследующий великие цели, то какая-то утлая ладья “без руля и ветрил”, то личность, недосягаемо высоко стоящая над всей Русью, то, напротив, низменная натура, чуждая лучшим стремлениям своего времени».

К. Ю. Резников в книге «Русская история: мифы и факты. От рождения славян до покорения Сибири» отмечает, что интерес к Ивану Грозному «вызван как значением его царствования, так и личными свойствами самого царя. Иван IV, обычно именуемый Иваном Васильевичем, был первым русским государем, помазанным на царствование, при нем Россия стала многонациональной империей и при нем же Россия и Запад впервые столкнулись как враждебные цивилизации. Мнения об Иване IV противоречивы. Разногласия затрагивают не только личность царя, но последствия его царствования для российского государства, общества и русского национального характера». Автор отмечает, что «основная проблема не недостаток фактов, а их крайняя ненадежность: убиенные оживают и сидят воеводами в городах, потом их подвергают казни вторично, масштабы казней различаются не в десятки, а в сотни раз».

«Время правления Ивана Грозного – великое и трагическое. Но именно в царствование Ивана IV Васильевича осмысление роли и места Российского царства в мировой истории достигает высочайшего напряжения. Именно в годы его правления были сформулированы важнейшие смысловые и целевые установки движения Российского государства и русского народа по историческим дорогам», – утверждает современный историк С. В. Перевезенцев.

От последнего московского великого князя Василия III его сын Иван получил уже единое государство, не разделенное на уделы. Сам Василий III закончил великий процесс объединения, присоединив к Москве уделы, дольше остальных пытавшие сохранять независимость. Сыну его довелось уже не соединять, но расширять и преображать.

Что же касается сложной личности Ивана Васильевича, то характер его формировался в весьма непростых условиях. Семи лет он остался круглым сиротой, на руках бояр, которые мало заботились о нем. Сам царь Иван с горечью вспоминал об этом в письме к князю Андрею Курбскому: «По смерти матери моей, Елены, остались мы с братом Георгием круглыми сиротами; подданные наши хотение свое улучили, нашли царство без правителя: об нас, государях своих, заботиться не стали, начали хлопотать только о приобретении богатства и славы, начали враждовать друг с другом. И сколько зла они наделали! Сколько бояр и воевод, доброхотов отца нашего, умертвили! Дворы, села и имения дядей наших взяли себе и водворились в них! Казну матери нашей перенесли в большую казну, причем неистово пихали ее ногами и спицами кололи, иное и себе забрали».

Через годы царь Иван пронес в душе тягостные воспоминания и обиды: «Нас с братом Георгием начали воспитывать как иностранцев или как нищих. Какой нужды не натерпелись мы в одежде и в пище! Ни в чем нам воли не было, ни в чем не поступали с нами, как следует поступать с детьми».

Но будущий царь взрослел и скоро показал, что его вынужденное подчинение боярам идет на убыль. На семнадцатом году жизни он объявил митрополиту, что хочет жениться, объяснив при этом, что хотел сначала взять жену из семейства какого-нибудь иностранного правителя. «Но потом я эту мысль оставил, не хочу жениться в чужих государствах, потому что я после отца своего и матери остался мал; если приведу себе жену из чужой земли и в нравах мы не сойдемся, то между нами дурное житье будет; поэтому я хочу жениться в своем государстве, у кого Бог благословит по твоему благословлению».

За этой речью, согласно рассказу летописца, последовала другая, еще более удивившая бояр: «По благословлению отца митрополита и с вашего боярского совета хочу прежде своей женитьбы поискать прародительских чинов, как наши прародители цари и великие князья, и сродник наш Владимир Всеволодович Мономах на царствие и на великое княжение садились; и я так же этот чин хочу исполнить и на царство, на великое княжение сесть».

Современники приписывали Анастасии Романовне все женские добродетели: целомудрие, смирение, набожность, не говоря уже о красоте, соединенные с основательным умом

Так шестнадцатилетний Иван решил принять титул, который не решались возложить на себя его дед и отец. Явно не всем боярам пришлось это по нраву.

Венчался на царство Иоанн IV Васильевич 16 января 1547 года. А затем последовала его женитьба на юной Анастасии, дочери умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина. «Современники, изображая свойства Анастасии, приписывают ей все женские добродетели, для которых только находили они имена в русском языке: целомудрие, смирение, набожность, чувствительность, благость, не говоря уже о красоте, соединенные с основательным умом.

Союз с такой женщиной если и не смягчил сразу буйный характер царя, то подготовил его дальнейшее преображение» (К. Рыжов. Все монархи мира. Россия. 600 кратких жизнеописаний).

К. Ю. Резников отмечает, что в народе Иван IV запомнился как грозный, но справедливый царь, защитник простых людей от гонителей бояр. За 37 лет царствования Иван Грозный ни разу публично не сказал плохого слова против простых людей. Напротив, выступая в феврале 1549 года перед представителями сословий городов русских, собравшимися на Красной площади, он укорял бояр за притеснение народа. «Народ поверил царю. Люди с самого начала хотели ему верить; они слишком устали от неурядиц боярского междувластия. Иван их надежды подтверждал. Он любил судить и судил справедливо. Вскоре вышел его “Судебник”, где были учтены интересы всех сословий, в том числе простых людей <…> Но самое главное, молодой царь заставил казанских татар отпустить из рабства 100 тысяч православных людей. Тут радовался весь 10-миллионный русский народ. А затем было славное взятие Казани; освобождение из рабства еще 60 тысяч христиан. За Казанью последовала Астрахань – два царства покорились русскому царю: такого на Руси еще не бывало. Иван Васильевич воссиял истинным самодержцем, избранником Божиим, ведущим русский народ к величию и спасающим изрушившийся православный мир» (К. Ю. Резников. Русская история: мифы и факты).

А вот что гворил о Иване Грозном К. Д. Кавелин, русский историк и юрист XIX века:

«Его многие судили, очень немногие пытались понять, да и те увидели в нем только жалкое орудие придворных партий, чем Иоанн не был. Все знают, все помнят его казни и жестокости; его великие дела остаются в тени; о них никто не говорит. Добродушно продолжаем мы повторять отзывы современников Иоанновых, не подозревая даже, что они-то всего больше объясняют, почему Иоанн сделался таким, каков был под конец: равнодушие, безучастие, отсутствие всяких духовных интересов – вот что встречал он на каждом шагу. Борьба с ними – ужаснее борьбы с открытым сопротивлением. Последнее вызывает силы и деятельность, воспитывает их; первые их притупляют, оставляя безотрадную скорбь в душе, развивая безумный произвол и ненависть».

И, наконец, очень интересный отзыв об Иване IV оставил другой русский царь, фигура не менее значительная, о котором потомки спорят не меньше, чем о самом Грозном. Русский император Петр I говорил: «Этот государь – мой предшественник и пример. Я всегда принимал его за образец в благоразумии и в храбрости, но не мог еще с ним сравняться. Только глупцы, которые не знают обстоятельств его времени, свойства его народа и великих его заслуг, называют его тираном».

Влияние на Ивана Грозного митрополита Макария

Г. В. Вернадский в книге «Московское царство» пишет про Ивана Грозного, что он «не получил систематического образования, но с детства был жадным читателем теологических и исторических книг. Из Библии и иных источников он привык извлекать аргументы в пользу понятия о божественной природе и всемогуществе царской власти. Может показаться, что в своем чтении Иван был до определенного предела направляем митрополитом Макарием, одним из немногих людей, которым Иван мог доверять и кого уважал в детстве…

Отсутствие стабильности в государстве, борьба боярских фракций, неврастеническое поведение молодого великого князя – все это создавало нетерпимую ситуацию. К счастью для России, в русском обществе были люди, обладающие и здравым смыслом, и способностью творить, – они были не только обеспокоены состоянием дел, но и готовили план реформ, многие из которых в конечном счете удалось осуществить.

Ведущая роль на подготовительной стадии этого движения принадлежала митрополиту Макарию».

Митрополит Московский и всея Руси Макарий (ок. 1482–1563) канонизирован Русской Православной Церковью в лике святителей. Это был мудрый и высокодуховный человек, великий просветитель своего времени, известный своей литературной, книгописной и редакторской деятельностью. Митрополит Макарий пользовался всеобщим уважением – причем даже у тех, кто не разделял его взглядов. При нем была открыта первая типография в Москве. О широте интересов святителя свидетельствует также поддержка им строительства в Новгороде первой ветряной мельницы на реке Волхов.

«Еще в Новгороде он задумал грандиозный план: собрать все книги (еще рукописные), доступные для чтения “на Русской земле”, другими словами, создать собрание основных произведений христианской литературы, как русских, так и греческих авторов.

Собрание было организованно в форме материалов для чтения на каждый день месяца (“Четьи Минеи”). Ежедневное чтение включало в себя жизнеописания святых, поминаемых в этот день, и выдержки из литературных произведений, написанных этими святыми (если они были писателями). В конце каждого месяца добавлялись анонимные работы и работы неканонизированных авторов на религиозные и моральные темы.

Макарий работал над этим проектом двенадцать лет в Новгороде и продолжал работать в Москве (он завершил собрание в 1552 г.).

С проектом “Четьи Минеи” по духу связан другой замысел Макария – канонизировать русских святых. В это время как раз отмечалась память двадцати русских святых. Первыми среди канонизированных были князья-мученики – Борис и Глеб» (Г. В. Вернадский. Московское царство).

Такой человек не мог не оказать благотворного влияния на юного Ивана Васильевича. Возможно, именно благодаря общению с этим великим духовным мужем Иван IV вырос человеком мыслящим, образованным, впоследствии он не раз демонстрировал несомненный писательский талант. «Первое, что обращает на себя внимание при чтении произведений царя Ивана, – это его широкая (разумеется, на средневековом уровне) эрудиция. Для доказательства своих положений он совершенно свободно оперирует примерами не только из истории Древней Иудеи, изложенной в Библии, но и из истории Византии. Все эти многочисленные сведения у него как бы естественно выплескиваются. Он прекрасно знает не только Ветхий и Новый Завет, но и жития святых, труды “отцов Церкви” – византийских богословов. <…> Поражает память царя. Он явно наизусть цитирует в обширных выдержках Священное Писание. Это видно из того, что библейские цитаты даны близко к тексту, но с разночтениями, характерными для человека, воспроизводящего текст по памяти» (В. А. Кобрин. Иван Грозный).

Считается, что именно митрополит Макарий зародил в уме молодого великого князя идею о богоизбранности православного монарха, под влиянием которой Иван принял решение венчаться на царство. Не без участия митрополита Иван IV решился в 1550 году на созыв первого Земского Собора – подобного еще не было в русской истории. «На двадцатом году возраста своего, – говорится в Степенной книге, – видя государство в великой тоске и печали от насилия сильных и от неправд, умыслил царь привести всех в любовь. Посоветовавшись с митрополитом о том, как бы уничтожить крамолы, разорить неправды, утолить вражду, призвал он собрать свое государство из городов всякого чина». Когда собрались выборные, Царь, говоря речь перед ними, с добрым словом обратился к митрополиту Макарию: «Молю тебя, святый владыко! Будь мне помощник и любви поборник. Знаю, что ты добрых дел и любви желатель».

Иван Грозный испытывал привязанность и чувство признательности к своему духовному наставнику и всегда отзывался о нем с любовью и уважением.

Священнику царского престола. Иван Грозный и Сильвестр

Одним из сторонников митрополита Макария, возможно, известным святителю еще в его бытность архиепископом Новгородским, был священник Сильвестр, урожденный новгородец, известная и весьма интересная личность времени царствования Ивана Грозного. Как и сам царь Иван Васильевич, он неоднозначно оценивается историками – как раз в зависимости от того, какой точки зрения историк придерживается в оценке самого царя.

До сих пор история правления первого русского царя излагается по заложенной еще И. М. Карамзиным на основе сочинений Курбского схеме «двух Иванов», – пишет современный историк А. И.Филюшкин, – хорошего государя в 1550-е гг., времени реформ, времени правления «Избранной рады» – и необузданного тирана после 1560 г., после смерти царицы Анастасии, разгона «Избранной рады» и «облютения» царя. Существование данной схемы – самый главный след в истории, который сумел оставить Курбский. Его глазами историки и литераторы смотрят на Россию XVI в. вот уже больше 300 лет.

Те, кто до сих пор смотрят на русскую историю глазами князя Курбского – диссидента XVI века, перебежчика, с которым царь Иван вел полемику в переписке, несомненно, склонны рассматривать образ Сильвестра, священника Московского Благовещенского собора, исключительно в положительном свете.

Сама история его сближения с Иваном Грозным окутана флером таинственности. Это зарисовка на фоне страшной декорации – сильнейшего пожара, вспыхнувшего в Москве в 1547 году и повлекшего за собой народные волнения. Царю Ивану было тогда всего 17 лет, опыта царствования у него не было. Испугавшись народного гнева, он затворился в Воробьевом дворце.

«В сие ужасное время, когда юный царь трепетал в Воробьевском дворце своем, а добродетельная Анастасия молилась, явился там какой-то удивительный муж именем Сильвестр, саном иерей, родом из Новгорода; приближился к Иоанну с подъятым, угрожающим перстом, с видом пророка, и гласом убедительным возвестил ему, что суд Божий гремит над главою Царя легкомысленного и злострастного; что огнь Небесный испепелил Москву; что сила Вышняя волнует народ и лиет фиал гнева в сердца людей. Раскрыв Святое Писание, сей муж указал Иоанну правила, данные Вседержителем сонму Царей земных; заклинал его быть ревностным исполнителем сих уставов; представил ему даже какие-то страшные видения, потряс душу и сердце, овладел воображением, умом юноши и произвел чудо: Иоанн сделался иным человеком; обливаясь слезами раскаяния, простер десницу к наставнику вдохновенному; требовал от него силы быть добродетельным – и приял оную», – так вдохновенно описывает знаменательную встречу царя Ивана и иерея Сильвестра И. М. Карамзин в «Истории государства Российского».

История сближения Сильвестра с Иваном Грозным окутана флером таинственности. Это зарисовка на фоне сильнейшего пожара, вспыхнувшего в Москве в 1547 году и повлекшего за собой народные волнения

Далее знаменитый русский историк продолжает немалые восхваления Сильвестра: «Смиренный иерей, не требуя ни высокого имени, ни чести, ни богатства, стал у трона, чтобы утверждать, ободрять юного венценосца на пути исправления, заключив тесный союз с одним из любимцев Иоанновых, Алексеем Федоровичем Адашевым, прекрасным молодым человеком, коего описывают земным ангелом <…>. Сильвестр возбудил в царе желание блага: Адашев облегчил царю способы благотворения. – Так повествует умный современник, князь Андрей Курбский, бывший тогда уже знатным сановником двора».

Карамзин прямо ссылается на Курбского, доверять свидетельствам которого следует с большой осторожностью – сам он оставил о себе весьма недобрую память.

«Перебежав в Литву, Курбский приложил все силы, чтобы сокрушить бывшего друга и сюзерена. Он боролся пером и мечом, писал письма царю, сочинил историю о великом князе Московском, наводил на бывшую родину литовцев и татар, лично во главе литовского войска разгромил 12-тысячную русскую армию. Карамзин принял на веру писания Курбского и ввел их в свою “Историю государства Российского”. Так изложенные Курбским факты закрепились в историографии, хотя часть опровергнута современными историками» (К. Ю. Резников. Русская история: мифы и факты).

Современный историк С. В. Перевезенцев рисует нам другую картину появления Сильвестра в Москве, в Благовещенском соборе, так близко к царскому престолу: «Сильвестр, выходец из зажиточной новгородской семьи, оказался в Москве в 40-е годы XVI века, когда бывший новгородский архиепископ, ставший в 1542 году митрополитом Московским и всея Руси, Макарий пригласил его из Новгорода в Москву. Еще по Новгороду Макарий знал Сильвестра как “книжного и благочестивого человека”, с которым много сотрудничал, чьи духовные и личные достоинства высоко ценил. Очень скоро Сильвестр стал настоятелем Благовещенского собора. Надо сказать, собор этот в иерархии кремлевских храмов был не простой. Благовещенский собор считался домовой церковью московских великих князей, а благовещенские настоятели исполняли обязанности великокняжеских духовников. Иначе говоря, были духовными наставниками московских государей и им были ведомы все тайны государевых душ. Вот и Сильвестр начал исполнять в Москве столь непростые священнические обязанности» (С. В. Перевезенцев. Духовник).

Впрочем, возможно, в рассказе Курбского соблюдена, по словам Е. Соловьева, «психологическая правда». «В знаменательный и страшный день, когда “не было правительства”, а царь, растерявшись, не знал, что предпринять, – Сильвестр мог принять на себя роль древнего пророка, посланца Божия, и ужаснуть царя, истолковавши, что пожар московский – наказание за его грехи и распутство» (Е. Соловьев. Иоанн Грозный).

Таким образом, благовещенский священник по имени Сильвестр действительно одно время находился рядом с молодым царем, тем не менее однозначной оценки его деятельности нет. Принято считать, что в целом влияние Сильвестра было благотворным. Он входил в просвещенный кружок, сложившийся вокруг царя Ивана, который, опять же вслед за Курбским, принято называть «Избранной радой». Укоренилось мнение, что именно под влиянием этого кружка Иван Грозный совершил немало «блестящих и полезных дел», по словам историка И. Костомарова. Но были ли эти дела совершены действительно под влиянием священника Сильвестра или же здесь чувствуется сильная воля и глубокий разум митрополита Макария, к которому с удовольствием прислушивался Иван Васильевич? Был ли Сильвестр «крупнейшим государственным деятелем» при Иване IV, как порой его называют?

«В научной литературе о нем спорят: с одной стороны, приписывают как одному из руководителей “Избранной рады” выдающуюся роль в проведении реформ 40-50-х годов XVI века, с другой, – предлагают не преувеличивать степень его влияния на Грозного, а заодно и сомневаются в самом существовании упомянутой рады (В. Б. Перхавко. Сын священника Сильвестра).

Книжный муж

Сильвестр, – продолжает историк В. Б. Перхавко, – родился между 1500 и 1510 годами, а вышел он из зажиточных торгово-ремесленных кругов Великого Новгорода, с которыми поначалу и думал связать свою судьбу. Но жизнь рассудила иначе, и там же, в Новгороде, Сильвестр был рукоположен в священнический сан, увлекшись к тому же книжным делом и иконописанием. Долгое время считалось, что именно им создано житие равноапостольной княгини Ольги для «Книги Степенной царского родословия», – лишь недавно установлено, что оно было составлено псковским книжником священником Василием (в иночестве Варлаамом). Есть мнение, что начало нашего книгопечатания не обошлось без Сильвестра. Из «Сказания известно о воображении книг печатного дела» мы знаем об учреждении, так сказать, официальной типографии, однако предполагается, что ей предшествовала другая, частная, основанная в московском доме Сильвестра, тогда уже благовещенского священника: в этой предполагаемой типографии якобы и начинал свою деятельность в Москве Иван Федоров.

Участие Сильвестра в знаменитом Стоглавом Соборе, суть которого заключалась в разрешении иерархами многочисленных недоумений царя «о различных церковных чинех», выразилось по крайней мере в том, что он в составе представительной депутации доставил соборные материалы бывшему митрополиту Иоасафу в Троицкий монастырь (В. Б. Перхавко. Сын священника Сильвестра).

Не приходится сомневаться в том, что священник Сильвестр был для своего времени человеком образованным, увлеченным собирателем рукописных книг. По стопам отца пошел и его сын Анфим. В датируемой 1653 годом описи Кирилло-Белозерского монастыря, куда был сослан попавший в опалу Сильвестр, восемь книг помечены как принадлежащие ему. Например, на некоторых значится: «Благовещенского попа Селивестра, во иноцех Спиридона, и сына его Анфима».

«Соловецкой обители Сильвестр тоже обильно жертвовал (вполне вероятно, он провел там последние годы жизни). Согласно вкладной книге Соловецкого монастыря, “старец Спиридон, что был благовещенский священник Селивестр, дал 66 книг” – самый, пожалуй, крупный книжный вклад, когда-либо сделанный в обитель. Очевидно, большинство книг оказалось на Соловках по духовному завещанию Сильвестра, но в некоторых из них имеются записи, удостоверяющие, что они пожертвованы еще в ту пору, когда Сильвестр был в фаворе у царя. Причем в этих записях значится также имя его сына Анфима.

Можно лишь гадать, каким образом очутилась в сербском Хиландарском монастыре на Святом Афоне Толковая Псалтирь, на верхней крышке одной из двух частей которой указано: “Благовещенского попа Селивестра и сына его”» (В. Б. Перхавко. Сын священника Сильвестра).

Традиционно в исторической литературе священник Сильвестр изображается как церковный писатель, принимающий участие в составлении «Стоглава», «Степенной книги». «Оставил о себе память как писатель и знаменитый Сильвестр, – пишет А. Д.Нечволодов в книге “Сказание о Русской земле”. – Обыкновенно ему приписывается составление так называемого “Домостроя”, известного свода правил житейской мудрости XVI века. На самом деле, однако, книга “Домострой” составлялась постепенно из многочисленных древнерусских сборников церковного содержания (“Златоструи”, “Измарагды” и пр.), и только последняя глава ее несомненно принадлежит Сильвестру. Эта глава написана в виде послания к его сыну Анфиму, служившему царским приставом у таможенных дел, и его жене, и вкратце повторяет содержание всех остальных глав, почему называется также “Малым Домостроем”».

Сильвестру приписывают также послания, содержащиеся в одном из сборников его библиотеки, но не вызывает возражений принадлежность благовещенскому священнику лишь послания наместнику Казани, князю А. Б. Горбатому. Послания Сильвестра показывают его человеком образованным, обнаруживают знакомство с древней историей, «Посланием наУгру» Вассиана Рыло.

64-я глава «Домостроя» под названием «Послание и наказание ото отца к сыну», написанная Сильвестром в виде наставлений сыну Анфиму, весьма интересна тем, что дает нам сведения о самом авторе.

«Видел ты сам, чадо мое, многих ничтожных сирот и рабов, и убогих мужского полу и женского и в Новгороде, и здесь, в Москве, вскормил и вспоил я до зрелости, обучил, кто чему достоин, многих и грамоте, и писать, и петь, которых иконному письму, а каких и книжному искусству, тех серебряному делу и прочим всем многим ремеслам, а кого разной торговлей обучил заниматься».

Анфим, – пишет В.Б.Перхавко в работе, посвященный сыну священника Сильвестра, – в ту пору уже служил в «царской казне у таможенных дел», и благочестивый отец, естественно, не мог обойти вниманием это обстоятельство.

«Служи верою да правдою, без всякой хитрости и без всякого лукавства во всем государском», – наставлял он сына. Понимая, что «у таможенных дел» куда как легко сбиться с пути истинного и что в среде таможенников процветают волокита и вымогательство, Сильвестр находит полезным обратиться к воспоминаниям о своем новгородском торговом прошлом: «Если же сам у кого что купливал, так ему от меня любезное обхождение, без волокиты платеж, да еще и хлеб-соль сверх того, так что и дружба навек, и никогда мимо меня не продаст, и худого товару не дает, и за все меньше возьмет. Кому же что продавал, все честно, а не в обман: кому не понравится мой товар, я назад возьму, а деньги отдам. Ни в купле, ни в продаже ни с кем ни тяжба, ни брань не бывали».

Не без гордости автор констатирует, что у его сына «со многими иноземцами великая торговля и дружба есть…» (В. Б. Перхавко. Сын священника Сильвестра).

Мы видим, что благовещенский священник Сильвестр был заботливым отцом и строгим наставником для своего сына.

Разрыв Ивана Грозного со священником Сильвестром

Основная беда такого интересного и глубокого человека, каким был Сильвестр, заключалась в том, что с присущей ему жаждой строгого учительства он неотступно приступал и к молодому царю Ивану Васильевичу, начисто забывая при этом об огромной разнице между поповским сыном и государем всея Руси.

«Если митрополит Макарий доходящим до почитания расположением Ивана Грозного оказывал на него благотворное нравственное влияние, то Сильвестр прямо сделался временщиком юного царя и, собрав вокруг себя единомышленников, так называемую “Избранную раду”, начал предпринимать определенные шаги к ограничению царской власти. Однако, войдя в возраст, Грозный положил этому конец: в 1560 году “рада” прекратила свое существование, главный реформатор и бывший любимец Алексей Адашев очутился в тюрьме, где вскоре “впал в недуг огненный” и скончался, Сильвестр отправился в Кириллов монастырь, а князь Андрей Курбский едва успел скрыться в Литве» (В. Б. Перхавко. Сын священника Сильвестра).

Благодаря Курбскому теперь мы знаем, что думал о своем духовном наставнике сам Иван IV. Оказавшись за границей, где Грозный не мог его достать, Курбский принялся с жаром осуждать царя за все его прегрешения, не стесняясь при этом прямой клеветы. На что князю, который взял на себя роль пророка, обличающего нечестивого владыку, Грозный справедливо отвечал: «Если же ты праведен и благочестив, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и заслужить венец вечной жизни? Но ради преходящей славы, из-за себялюбия, во имя радостей мира сего все свое душевное благочестие, вместе с христианской верой и законом ты попрал» (Первое послание Ивана Грозного Курбскому).

«Досталось» от Курбского Ивану Васильевичу и за Сильвестра. Впрочем, царь Иван охотно поделился с князем мыслями о своем бывшем наставнике. Невольно складывается впечатление, что письмо изменника послужило для царя поводом выговориться, выплеснуть все свои застарелые обиды. А их было немало, и многие из них нанес царю, увы, священник Сильвестр. Иван Грозный пишет:

«Для совета в духовных делах и спасения своей души взял я попа Сильвестра, надеясь, что человек, стоящий у Престола Господня, побережет свою душу, а он, поправ свои священнические обеты и право предстоять с ангелами у Престола Господня, сперва как будто начал творить благо, следуя Священному Писанию. Поп Сильвестр сдружился с Алексеем [Адашевым], и начали они советоваться тайком от нас, считая нас неразумными; вместо духовных стали обсуждать мирские дела, мало-помалу стали подчинять вас, бояр, своей воле, из-под нашей же власти вас выводя, приучали вас прекословить нам и в чести вас почти что равняли с нами, а мелких детей боярских по чести вам уподобляли, <…> потом же окружили себя друзьями и всю власть вершили по своей воле, не спрашивая нас ни о чем, словно нас не существовало, – все решения и установления принимали по своей воле и желаниям своих советников. Если мы предлагали даже что-либо хорошее, им это было неугодно, а их даже негодные, даже плохие и скверные советы считались хорошими. Так было во внешних делах; во внутренних же, даже малейших и незначительнейших, вплоть до пищи и сна, нам ни в чем не давали воли, все было по их желанию, на нас же смотрели, как на младенцев».

Неужели же это «противно разуму», – задает разумный вопрос Иван Васильевич, – что взрослый человек не захотел быть младенцем? И с горечью продолжает: «Потом вошло в обычай: если я попробую возразить хоть самому последнему из его советников, меня обвиняют в нечестии, как ты сейчас написал в своей нескладной грамоте, а если и последний из его советников обращается ко мне с надменной и грубой речью, не как к владыке и даже не как к брату, а как к низшему, – то это хорошим считается у них».

Никакого доброго чувства к бывшему духовному наставнику не осталось в душе царя Ивана. «Не думай, – пишет он Курбскому, – что я слабоумен или неразумный младенец, как нагло утверждали ваши начальники: поп Сильвестр и Алексей Адашев. И не надейтесь запугать меня, как пугают детей и как прежде обманывали меня с попом Сильвестром и Алексеем благодаря своей хитрости, и не надейтесь, что и теперь это вам удастся. Как сказано в притчах: “Чего не можешь взять, не пытайся и брать”» (Первое послание Ивана Грозного Курбскому).

В ответе на это письмо весьма интересен отзыв Андрея Курбского о Сильвестре: «О, по правде и я скажу: хитрец он был, коварен и хитроумен, ибо обманом овладел тобой, извлек на сетей дьявольских и словно бы из пасти льва и привел тебя к Христу, Богу нашему. Так же действительно и врачи мудрые поступают: дикое мясо и неизлечимую гангрену бритвой вырезают в живом теле и потом излечивают мало-помалу и исцеляют больных. Так же и он поступал, священник блаженный Сильвестр, видя недуги твои душевные, за многие годы застаревшие и трудноизлечимые» (Второе послание Курбского Грозному).

Но подобное лечение явно было не по нраву царю Ивану Васильевичу. Он ясно понимал свое предназначение и высоко оценивал собственное положение.

«Русская земля держится божьим милосердием, и милостью Пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей и, наконец, нами, своими государями», – писал Грозный все тому же Курбскому. Таким человеком нельзя было повелевать, нельзя было безнаказанно оказывать на него постоянное давление. В конце концов, после некоторых безрадостных событий, в том числе – смерти горячо любимой жены Грозного Анастасии, возможно, отравленной боярами, – царь Иван Васильевич окончательно отстранил от себя Сильвестра.

«Поп Сильвестр, видя своих советников в опале, ушел по своей воле, – писал он Курбскому, – и мы его отпустили не потому, чтобы устыдились его, но потому, что не хотели судить его здесь: хочу судиться с ним в вечной жизни, перед Агнцем Божиим; а сын его и до сих пор в благоденствии пребывает, только лица нашего не видит».

Так священник Сильвестр, сильный духом и незаурядный человек, лишился возможности влиять на государственные дела и закончил свою жизнь смиренным иноком по имени Спиридон.

Царский духовник митрополит Афанасий

В исторических документах сохранились имена нескольких духовников Ивана Грозного. Некоторые из них только упомянуты, мы не знаем, что это были за люди и какую роль сыграли в жизни великого государя. Но один из них – митрополит Московский и всея Руси Афанасий – личность яркая и интересная.

Царь Иван Грозный ясно понимал свое предназначение и высоко оценивал собственное положение

Он родился в городе Переславле-Залесском, в миру носил имя Андрей. Нес священническое служение в соборной церкви Переяславля. Его духовным отцом был преподобный Даниил Переяславский, предсказавший, что Андрей станет духовником Московского государя. Впоследствии митрополит Афанасий написал житие Даниила Переяславского и его сокращенную переработку для «Степенной книги» – «Сказание вкратце о преподобном старце Даниле Переяславском».

В 1549 или 1550 г. священник Андрей был переведен из Переяславля-Залесского в Москву, стал царским духовником и протопопом придворного Благовещенского собора. В качестве царского духовника не раз упоминается в официальных летописях времени Ивана Грозного. В 1552 году он благословил царя на поход к Казани и сам участвовал в этом походе. Автор «Степенной книги», которым, по всей вероятности, является митрополит Афанасий, сообщает, что во время казанского похода он получил чудесное исцеление от гроба Александра Невского.

Царский духовник беседовал с государем накануне штурма Казани, причащал его в сам день штурма. Он же закладывал в Казани первую православную церковь Благовещения.

Духовный отец царя Ивана по обычаю крестил его детей: в 1554 году – царевича Ивана Ивановича, в 1556 году – царевну Евдокию, впоследствии умершую в возрасте двух лет.

В 1562 году благовещенский священник Андрей был пострижен в Чудовом монастыре с именем Афанасия. Он принадлежал к литературному кружку митрополита Макария и участвовал в его обширных предприятиях. По поручению царя Афанасий навещал святителя во время его предсмертной болезни и передал царю письменную просьбу Макария об удалении в молчальное житье – что было отклонено царем. Афанасий распоряжался организацией похорон святителя Макария и стал его преемником на митрополичьей кафедре.

В 1564 году царский духовник Афанасий был поставлен русским митрополитом. При отъезде из Москвы накануне введения опричнины Иван IV не взял его с собою. Именно Афанасию адресовано известное послание царя в Москву от 3 января 1565 года с изложением причин, заставивших его покинуть царство. Посольства от имени москвичей в Александрову слободу, принявшие условия введения опричнины, отправлялись официально по поручению митрополита. Однако сам Афанасий опричного террора не одобрял: вопреки воле царя он обращался к нему с ходатайствами за опальных и даже смог «отпечаловать» у него боярина И. П. Яковлева и князя М. И. Воротынского (подпись и печать Афанасия имеются на их крестоцеловальных записях царю).

19 мая 1566 года «Афанасей, митрополит всея Русии, оставя митрополию за немощию велию, сшел с митрополича двора в монастырь к Михайлову Чюду». В июле 1566 года он выполняет по приказанию царя ответственную иконописную работу – подновляет Владимирскую икону Божией Матери. Это последнее летописное известие о митрополите Афанасии. Возможно, что он участвовал в создании миниатюр «Летописного лицевого свода».

Перу Афанасия, кроме жития Даниила Переяславского, принадлежит также похвальное слово на перенесение мощей Николая Чудотворца, изданное Е. В. Барсовым, – «многогрешнаго, и грубаго, и недостойнаго прозвитера Андрея, бывшаго причетника и клирика соборныя церкви и апостольския в руских странах преименитаго града Москвы слово похвално…» П.Г.Васенко убедительно доказывает, что митрополит Афанасий является также автором одного из самых знаменитых литературно-исторических памятников XVI в. – «Степенной книги».

Такие удивительные, щедро одаренные Богом люди окружали царя Ивана Васильевича Грозного, помогали ему своими духовными советами и наставлениями. О том, что воспринял царь из их наставничества, а чем пренебрег, трудно сейчас судить. Ясно лишь одно – первый русский царь, общаясь с лучшими церковными людьми, сам был выдающейся, далеко не заурядной личностью.

«В научной и художественной литературе, в публицистике и поэзии существует масса версий, объясняющих те или иные деяния первого русского царя. Ответов на сегодняшний день дано много. И все же эти ответы, это наше знание свидетельствуют лишь об одном – мы более или менее осознали некие объективные причины, которое могли подвигнуть Ивана Грозного на определенные поступки. Но вот мотивы поведения самого Ивана Грозного нам до сих пор, в принципе, ясны далеко не до конца.

А проблема в одном – современному сознанию, в большей степени рационалистическому и даже атеистическому, совсем не просто проникнуть во внутренний мир человека, живущего совершенно по другим законам. По законам глубоко религиозно-мифологическим. Такое было время тогда, в XVI столетии. Такими были и люди», – подводит итог С. В. Перевезенцев.