Читать книгу Последний час надежды - Константин Бояндин - Страница 7

Брюс, 22 июня 2010 года, 7:20

Я выпал из сна. Сознание включилось неожиданно, как свет от щелчка выключателя. Водоворот вчерашних событий, откровения, которыми мы делились, признание Софии… Всё виделось ярким и отчётливым, я мог вспомнить каждое слово, каждую мелочь. Но ощущение потери реальности, отрыва от реальности прошло. Вагон едва заметно покачивает, в купе брезжит серый рассветный сумрак. На сегодня обещали грозы, порывистый ветер. «Обещали»…

Ники обнимала меня за шею, положила голову мне на плечо. Её дыхание, полевые цветы. И три остальных её запаха. Я вслушивался в её дыхание, смутно ощущал, как бьётся её сердце. Осторожно, чтобы не пошевелить Ники, высвободил левую руку, прикоснулся к её щеке. Она издала звук, напомнивший мурлыканье кошки, пошевелилась, прижалась ко мне сильнее.

Когда я мечтал, как о несбыточном, о такой вот ночи? Ещё тогда, в сентябре? О да, наверное. Помню, какие образы приходили на ум, какие фантазии. Грёзы, особенно приятные тем, что наяву такое не может, не имеет права случаться. Человеку не должно быть настолько хорошо, цена за подобное должна быть непомерной.

Я не проснулся окончательно, но и не спал – слегка приподнял голову, осмотрелся. Всё, как и раньше. Одежда Ники на полу. Как в фильмах, там обожают подобные картины. Дорожка из брошенных под ноги предметов одежды, на пути к кровати.

Ники вновь мурлыкнула, что-то едва заметно прошептала. Почему меня не удивляет, что я здесь, с ней? Сколько она сделала для того, чтобы стереть меня с лица земли? Странно было вспоминать это сейчас. Словно Ники подменили, вчера. Мне было бы приятнее считать, что её подменили, что всё можно забыть и простить, если бы не её вчерашние слова.

«Мерзкая сплетница». Это точно. Не знаю, что она там говорила про других. Про меня – много разной гадости. Словно с цепи сорвалась. Словно взбесилась. Я не думал, что можно говорить про других такое, а потом невинно улыбаться этим же людям в лицо…

«Я стравливаю людей». Это точно. У тебя талант стравливать, Ники. Поль, спаси Господь его душу, Жан, все остальные – мы же были друзьями. Настоящими. И что она с нами сделала, всего за неделю?

«Мне нравится унижать людей, делать им больно». Да, тебе нравится. Я помню, как на меня смотрели на дне её рождения. «Что ещё ждать от сына уголовника!» Господи, Ники, как ты выкопала всё это, зачем рылась в подобном? Я помнил напряжённый, резкий тон матери по телефону. Кто сказал тебе, Брюс? Кто этот мерзавец? И ректор, его надменный и презрительный тон. Зачем вы скрыли судимость своего отца, господин Деверо? Нет, грехи отцов не наследуются, мы цивилизованные люди, но форма есть форма, не я выдумал этот пункт в анкете…

Я знаю, мама, кто этот мерзавец. Мерзавка. Она спит сейчас у меня на плече. Мне страшно даже подумать об этом, но я её люблю. По-настоящему. Под этим словом я понимаю вовсе не то, что, скажем, Поль. И его приятели, мир их праху. Я люблю её, пусть даже то, что она сделала, никому не прощают.

– Я знаю, Брюс – прошептала она едва слышно. Я вздрогнул так, что едва не сбросил её на пол. Она тихо рассмеялась, повернулась на спину, по-прежнему прижимая голову к моему плечу. – Всё ждала, когда ты это скажешь.

О боже. Я что, говорил вслух, все свои мысли?

– Нет, Брюс, ты не говорил, – услышал я. Она приподнялась на локте, взглянула мне в лицо. Улыбалась. Ты всё-таки ведьма, Ники. Я не могу думать о тебе хорошо, но не в состоянии прогнать тебя, оттолкнуть. Я всё-таки сплю. Всё ещё сплю.

– Ты не спишь, – услышал я. Но губы Ники не шевельнулись.

О господи!

– Ты читаешь мысли?! – в голове случилась полная неразбериха. Я не узнал своего голоса – хриплый, скрежещущий. Ники приложила палец к моим губам.

«Думай», раздалось у меня в голове. «Просто думай».

Я закрыл глаза.

«Этого не бывает, Ники».

Она рассмеялась. Вслух, если можно так сказать. Повернулась, обняла, прижалась щекой к моей щеке.

«Ники, что происходит?»

«Мы подъезжаем. Не беспокойся, нас не потревожат. Ни нас, ни их. Уйдём, когда захотим».

«Я не об этом».

Она вновь рассмеялась. На этот раз мысленно. Странное ощущение – смех отражался, возвращался эхом, которое воспринималось не ушами.

«Ты сказала Софии, что должна охранять меня. От кого?»

«Если повезёт, то от себя самой. Если не повезёт, от всего остального мира».

«Ники, мне не смешно».

«Не сердись. Я сказала чистую правду, Брюс».

Я полежал, стараясь ничего не думать. Мысли роились в голове, и вот одна стала донимать сильнее остальных.

«Ники, София не была с Жаном. Она вообще ни с кем не была».

«Я знаю». Возникло сильное ощущение, что Ники кивнула, хотя голова её оставалась неподвижной.

«Значит, Жан умрёт?»

«Я не знаю, Брюс. Он должен был умереть ещё вчера, на поляне. Но он жив».

Пауза.

«Это ты его сделала таким, Ники? Его, Поля, остальных?»

Нет ответа.

«Я знаю, что это ты. Я видел, что ты сделала там, на поляне. София не видела, а я видел».

Нет ответа.

«Нет никаких террористов, Ники. Никто не охотится за мной. Нет никакого заговора, правда? И ты никакой не спецагент».

Нет ответа.

«Так и будешь молчать, Ники?» Мне вдруг подумалось, что это странное свойство, умение слышать и передавать мысли, просто кончилось. Что Ники уже не слышит меня, а я – её. И тут она, неуловимо быстр оттолкнулась, перекатилась, легла на меня, упёрлась руками так, чтобы её лицо было на расстоянии длины ладони от моего. Я заметил, что губы её сжаты.

«Это не так, Брюс. Есть заговор. Тебя хотят убить. Или скоро захотят. А мне приходится быть спецагентом».

«Снова врёшь? Я не София, Ники. Ты заморочила ей голову, но я-то видел. То, как ты их отключила. Тени на поляне. Это что – достижение наших спецслужб?»

«Брюс, не злись, прошу», она медленно опустилась, уткнулась лицом в подушку, подбородком – мне в плечо. «Что ты хочешь услышать? Правду? Ты не поверишь мне. Ты сам придумаешь другую неправду, это будет ещё хуже. Просто жди. Всё постепенно станет ясно».

«Зачем же ты придумала эту историю для Софии? Она не дурочка. Она скоро поймёт, что ты её обманула».

Ники вновь приподнялась на руках.

«Брюс, что я должна была сказать? Софии была нужна почва под ногами. Начнёт осыпаться эта почва – я дам ей другую. Ты просто принимаешь всё быстрее, чем она».

Я попробовал усесться. Ожидал страшной боли в ключице, в боку. Побаливало, но вовсе не так, как пару часов назад. Этого тоже не может быть!

Ники так и осталась сидеть у меня на ногах. Прижалась ко мне, обняла.

«Брюс, это может быть. Это происходит».

Я молчал. Почему я вчера не бросился в полицию там, на вокзале? Почему не убежал, вместе с Софией и Жаном, пусть даже пришлось бы его волочь?

Отыскать ответ оказалось нелегко. Я увидел то, чего не могло быть. София не вспоминала то, что Ники назвала «пройти сквозь тень». Но я помнил! И тени на поляне, и всё прочее. Точно. Вот почему я всё ещё здесь. Меня притягивает, не отпускает загадка. Только поэтому я не послал Ники туда, откуда никто никогда не возвращался.

«Верно, Брюс. Ты сам всё понимаешь. Постепенно понимаешь».

Я разозлился не на шутку. Что теперь, и думать ни о чём нельзя будет? Голову словно окунули в котёл с кипятком, я зашипел от боли. Ники отстранилась, продолжая держать меня за плечи. На лице её отразилась тревога.

– Брюс, не надо злиться, – услышал я её голос. На этот раз ушами. Голова у меня кружилась, мне стало нехорошо. Ники мягко вынудила меня улечься, сама же осталась сидеть на мне. «Верхом».

– Это… кончилось? Я не слышу тебя, Ники. Не слышу твои мысли.

– Ты перенервничал. Разозлился. Поэтому всё кончилось.

– Что мне делать? – спросил я, хотя и в мыслях не держал такого вопроса.

– Перестань задавать вопросы. Ты нужен мне, Брюс. Просто поверь в это. Я хочу, чтобы ты жил, чтобы был со мной.

– Ты обманывала меня, делала мне пакости, натравливала своих псов, сводила меня с ума…

– Да, Брюс.

– А теперь я должен поверить, что стал тебе нужен?

– Да, Брюс.

Она выглядела совершенно серьёзной.

Возможно, и Господь всемогущий не сможет понять женщин. Надо принимать решение. Я принял его на редкость легко. Наверное, в тот самый момент я сам стал сумасшедшим. Таким же, как она.

– Хорошо, Ники.

Она улыбнулась. Я заметил слёзы в уголках её глаз. Она вытерла их тыльной стороной ладони и медленно опустилась на меня. Вихри морского воздуха, напоенного жасмином… Меня куда-то несёт, несёт…

– Не шевелись, – шепнула она мне на ухо. – Не напрягайся. Не думай ни о чём.

Вихрь вознёс меня и швырнул в бездонную пустоту космоса, где всё ярче горели звёзды, чтобы взорваться, сжечь весь мир и выстроить его заново…

Брюс, отель «Мажестик», апартаменты «Жасмин», 22 июня 2010 года, 12:30

Я бродил по гостиной, самой крупной комнате апартаментов, и не знал, куда себя девать. Надо радоваться, что у меня нет аллергии на жасмин. Он тут повсюду. Запах не резкий, ни в коем случае, но вездесущий. Комнаты обставлены в восточном стиле. Это я понял, хотя не бог весть как разбираюсь во всём этом. Но то, что это, пусть отчасти, Китай, я понял. Пол вовсе не ровный – один большой «холм» в центре, два поменьше – в северо-восточном и юго-западном углах. В «низинах» столы, подушки и скамеечки. На вершине центрального холма – садик из крохотных деревьев и фонтан. Стоп, по-моему, это уже не Китай? Ну и ладно.

Доминик удалилась в кабинет и, вежливо и непреклонно, велела туда не заходить. Ладно. В апартаментах восемь комнат, можно неплохо размяться, путешествуя по ним. Я отправился в восточную спальню, куда отнесли чемоданы с «моими» вещами, и встал у окна.

Ле-Тесс сегодня в осаде. Вон какие тучи, как громоздятся. Умная автоматика включила вечернее освещение; странно, мне и кажется, что сейчас вечер.

В который раз достал из кармана коробочку. Ту самую, с драгоценной розой. София отказалась забирать её.

* * *

Когда я вновь проснулся, без пяти минут девять, Ники сидела рядом, на краешке дивана. Молча смотрела на меня, держала за руку. Увидев, что я открыл глаза, улыбнулась и встала.

– Машины будут через час, – она отошла. Одета уже по-другому, в деловой костюм, безликий и бесполый. Обсидиановое кольцо на среднем пальце левой руки, нефритовое – на среднем пальце правой. Крохотная брошка-бабочка на лацкане. Ничего лишнего, никакой показной роскоши.

Потрясающе. То, как она умеет приказывать, не приказывая. Убедилась, что я проснулся, и дала понять – день начинается, нечего нежиться.

Мне хватило четверти часа, чтобы привести себя в порядок. Умываясь, заметил, что почти ничего уже не болит. Синяки, местами – шрамы. Почки ещё побаливают. Но способность удивляться ещё вчера оставила меня, и до сих пор не вернулась.

Ещё через четверть часа мы закончили с завтраком. На сей раз всё просто. Булочки с сыром, крепкий кофе, пара тостов. Без особых изысков. Через минуту после того, как проводник забрал посуду, в дверь тихонько постучали.

София.

Судя по красным глазам, она не спала большую часть ночи. Или много плакала. Или и то, и другое.

Ники молча пропустила её, предложила сесть у окна. София уселась. Опустила голову, спрятала лицо в ладонях. Я думал, она сейчас расплачется. Ничего подобного.

– Он почти ничего не помнит, – прошептала София. – Помнит только один день. Вчерашний. Как только просыпается, сразу начинает извиняться, что ударил меня. Что с ним?

– София, сегодня или завтра ему станет хуже, – Ники присела перед ней. – Вот, возьми. Возьми, не спорь, – она протянула Софии пухлый бумажник. – Там три визитки. Первая из них – доктор. Как только с Жаном что-то случится, позвони ему. На второй карточке записан адрес. Туда вас отвезёт машина, через двадцать пять минут. В бумажнике полторы тысячи евро, две кредитные карты на твоё имя. Вот коды, – Ники протянула ещё одну бумажку. София молча посмотрела. – Запомнила?

София кивнула. Да, она же математик. Все только потешались над её страстью к числам.

Доминик добыла из кармана зажигалку, поднесла к огоньку листок с кодами. Листок вспыхнул, весь сразу, и просто исчез.

– Те деньги, – неожиданно подала голос София. – Вчерашние. Там было три тысячи сто двенадцать. Осталось две шестьсот пять.

– Оставь себе. Третья карточка – телефон комиссара полиции Лакруа. Он будет заниматься вашей защитой. Если вдруг что-то происходит, звонит кто-нибудь посторонний, случается ещё что-нибудь – звони ему.

София кивнула снова.

– Если захочешь куда-то выйти, куда-то сходить – звонишь комиссару и выполняешь его распоряжения.

София кивнула в третий раз.

– Софи, – Ники придвинулась ближе. София подняла голову, посмотрела ей в лицо. – Твоим родителям сказали, что тебя пригласили в гости. На три недели. Думаю, тебе лучше звонить им, на выходных. Как обычно.

София не утратила способности удивляться.

– Откуда ты знаешь? – поразилась она. – Ах, да, ты же…

– София, слушай внимательно. Он всегда должен слышать твой голос. Рассказывай ему.

– Что рассказывать?

– Всё. Как учились, как познакомились. Как встречались, как занимались любовью…

София покраснела, отвела взгляд.

– Это важно, София. Каждую деталь. Даже когда он будет в коме, он должен слышать твой голос. Справишься?

София кивнула.

– Не позволяй снимать с него медальон. Никому не отдавай. Делай, что хочешь, но медальон должен всегда быть у него на шее. Это всё. Не ищи меня, я сама позвоню. Запомни: буря, гроза, жасмин. Если я позвоню и не скажу эти три слова, немедленно кладёшь трубку и вызываешь Лакруа. Ясно?

– Ясно, – София поднялась. Мы с Ники – тоже.

– Доминик, – София посмотрела ей в глаза. – Я не знаю, кто ты на самом деле, что делаешь. Я знаю, это ты сделала с Жаном то… отчего он стал таким. Ты или кто-то из твоих людей. Если Жан умрёт, я найду тебя. Где бы ты ни спряталась. Обещаю.

Голос Софии был совершенно спокойным, во взгляде – решимость идти до конца. Ни слова её, ни тон, ни внешний вид не вызывали желания улыбнуться.

Доминик выдержала её взгляд. Ответила так же ровно.

– Я знаю, София. Я не буду прятаться.

София кивнула и направилась к двери, но я остановил её. Осторожно взял за локоть.

– Ники, разреши мне…

– Разумеется, – Ники вышла из купе и бесшумно защёлкнула за собой дверь.

– Спасибо, Брюс, – София встала на цыпочки и прикоснулась губами к моей щеке. – Я справлюсь, не беспокойся. Ты любишь её, правда?

Я кивнул.

– Если Жан умрёт, это ей не поможет, – тихо пообещала София. – Извини.

Я вынул из кармана коробочку. С той самой розой.

– Софи, ты вчера забыла…

– Я не возьму. Оставь себе, Брюс. На память. Я не могу взять это.

– Но почему?

Она просто посмотрела мне в глаза. И я понял, почему. Она кивнула, сильно сжала мой локоть и, резко развернувшись, покинула купе.

Минуты через три постучала Доминик.

– Идём, Брюс, – позвала она. – О вещах не беспокойся.

Проводник, тот самый, стоял у выхода. На этот раз мы обменялись рукопожатием. Ему это явно польстило. Кем он меня считает, интересно? Ники, он давно знает, это точно.

Путешествие в такси я помню смутно. Ники молчала; надела чёрные очки и едва заметно улыбалась. Шофёр также не донимал разговорами. В общем, от отсутствия впечатлений я едва не заснул.

* * *

Нас встретил сам управляющий. Высокий, худощавый, с тонкими усиками, он приблизился к улыбающейся Доминик и, склонившись, прикоснулся губами к её руке.

– Мадемуазель Доминик, какая честь! Ваши обычные апартаменты?

– Без имён, мсье Рено, – Доминик улыбнулась шире, демонстрируя ослепительно белые зубки. – Если можно, «Жасмин». У меня много дел в столице, очень много дел… – я заметил, как она едва заметно указала на меня, слабым движением головы.

– Через четверть часа будут готовы, – управляющий ещё раз поклонился. И повернулся ко мне. Протянул мне руку, почтительно наклонил голову.

– Рад, что почтили нас визитом, господин Деверо. Наслышан, наслышан о вас.

Я сделал всё, чтобы сохранить серьёзный вид, и пожал руку. Странно. Мне показалось, что на меня будут смотреть иронически – молодая скучающая аристократка отыскала очередного ухажёра (или проще, любовника). Но нет.

– Не угодно ли пообедать? – управляющий указал в сторону ресторана. – Сегодня изумительные…

– Мсье Рено, – перебила его Доминик. Управляющий улыбнулся, кивнул. – Мы долго ехали, и, признаться, устали. Всего лишь кофе. Обедать мы будем в апартаментах.

Управляющий подозвал метрдотеля, и минуты через три мы уже сидели, в самом углу, за столиком на двоих, под тенью двух могучих пальм.

Доминик так и не сняла очки.

– «Наслышан о вас», – я отпил кофе (не так часто я пил хороший кофе, чтобы оценить по достоинству). – Интересно, о чём именно наслышан?

Она медленно сняла очки. Вновь улыбнулась, сверкнув зубами.

– Семья Деверо эмигрировала сто пятьдесят лет назад в Северные Соединённые Штаты, – она смотрела не на меня, а на свои руки. – Твой прадед, Жюль Деверо, стал известным ювелиром. Дед продолжил его дело и открыл филиалы в других странах, в том числе и на родине, в Галлии. После смерти отца ты унаследовал всю ювелирную империю Жюля Деверо. Точнее, ту её часть, что в Галлии.

Я чувствовал, что вновь теряю контакт с реальностью.

– К-к-как? – я едва смог выговорить это слово. На большее просто сил не было. – Этого не может быть!

Она перестала улыбаться. Протянула руку, прикоснулась своей ладонью к моей. Перед глазами повис туман, голова закружилась.

– Это есть, Брюс, – она вновь улыбнулась. – Просто скажи это. Про себя. Это есть.

«Это есть», подумал я. И голова тут же перестала кружиться.

Доминик кивнула, допила остаток кофе и протянула руку. Я встал (с трудом осознавая, где я и почему), взял её под руку и повёл к выходу из ресторана. Ощущая на себе взгляды. Да, Ники трудно не заметить, а заметив – невозможно отвести взгляд.

* * *

Как только дверь апартаментов затворилась за нами, Доминик издала жуткий воинственный крик, бросилась бегом через три комнаты, расположенные анфиладой (малая гостиная, большая гостиная, восточная спальня) и, оттолкнувшись, как следует, перелетела через половину комнаты. Прямо на кровать.

Я не сразу понял, что произошло. Настолько всё было неожиданным. Опомнился, побежал следом (хотя страшно хотелось идти медленно и озираться, так необычно выглядят апартаменты). Ники лежала на кровати, на спине, руки и ноги в стороны. Туфли валялись, одна – на полпути к кровати, другая – у порога. Как сумела снять в прыжке?

Я присел на корточки перед кроватью. Вид у Доминик был счастливым. Сияющим.

– Ты в порядке, Ники?

Она перекатилась к моему краю кровати. Протянула руку, погладила меня по голове. Улыбнулась, кивнула.

– Разумеется. Не бойся, никто ничего не услышит. Иногда так хочется побеситься, сил нет. Только здесь и можно…

Это что-то новое.

– Это будет твоей спальней, – Доминик спрыгнула на пол, передо мной. На лице её возникло виноватое выражение. – Ничего, что я всю кровать помяла?

Я не смог этого вынести и расхохотался. Она рассмеялась в ответ, бросилась мне на шею. Уронила на пол. Я решил не сопротивляться. Тем более, ковёр под головой удобный, можно спать на полу.

– Где твоя спальня, Ники?

– Зачем это тебе? – осведомилась она сухо. Фыркнула, рассмеялась. – Поищи, если захочешь, – она, улеглась рядом, как утром, в поезде. Обняла меня за шею, прижалась щекой к плечу.

– Надеюсь, спальни запираются?

Она сочувственно вздохнула.

– Да, но тебе это не поможет. Если захочу, я всё равно проберусь к тебе. От меня никто не мог спрятаться.

– Что, если мне захочется пробраться к тебе?

Она уселась, помогла усесться мне. Пригладила взъерошенные волосы.

– Нет, Брюс. Я буду приходить к тебе.

Что-то, видимо, отразилось на моём лице.

– Брюс, – она взяла меня за плечи, привлекла к себе. – Ты не моя собственность. Я – тоже не твоя собственность. Просто у меня несколько правил. Их никогда не нарушают.

– Никогда?

– Ну, почти никогда.

– Можно ознакомиться со списком?

Она тихо рассмеялась. Прижалась щекой к моей щеке.

«Брюс, не обижайся», раздалось у меня прямо в голове. Я вздрогнул. Так это всё не приснилось?

Просто думай, Брюс.

«У меня тоже могут быть правила, Ники?»

«Разумеется. Я сумасшедшая, но правила выполнять умею».

«Ники, эти ювелирные магазины…»

«Не только магазины, Брюс. Фабрики. Одна находится здесь, в Ле-Тесс. В пригороде».

«Ники, я не спрашиваю, как. Ты всё равно не скажешь. Скажи, зачем?»

«Я могу устроить жизнь любимому человеку?»

Я отстранился от неё. Доминик смотрела мне в лицо, губы её чуть подрагивали.

– Ты умеешь любить, Ники?

– Да. Я буду жить для тебя. Если потребуется, умру за тебя.

Этим словам я поверил. Сразу. Она сказала их просто, без позы, без пафоса. Просто сказала. Как само собой разумеющееся.

– Что-то случилось, – я опустил голову. Ники прижала её к своей груди. – Что-то должно было случиться, Ники. Очень серьёзное. Чтобы всё так изменилось.

– Случилось, Брюс. Очень серьёзное. Очень страшное. Надеюсь, что сумею остановить вовремя.

– Что остановить, Ники?

– То, что началось. Ты скоро узнаешь, часа через три.

Она легко, изящно вскочила на ноги. Ну и костюм у неё! Нигде не помялся. Мой, впрочем, тоже.

– Через полчаса будем обедать, Брюс. Надо переодеться.

Раздался тонкий, изящный перезвон колоколов. Я не сразу понял, что это телефон.

– Вон там, у изголовья, – указала Ники. – Это тебя.

* * *

– Брюс? – голос матери.

Вот это номер! Как она узнала телефон? Ники уселась рядом, глядя на меня. Кивнула – продолжай, всё в порядке.

– Да, мама.

– Мне сказали, ты в гостях?

Ники улыбнулась, но вмешиваться не стала. Я показал ей кулак, она бесшумно расхохоталась и упала на кровать, навзничь.

– Да, мама. Если честно, я немного занят.

– Брюс, господин Фрейен позвонил мне только что. Он будет в Ле-Тесс не завтра, а сегодня. Может, тебе следует побывать на фабрике сегодня?

Узнаю маму. Ладно, я всё равно не узнаю, как она узнала про возникшие из ниоткуда магазины и прочее. Но её привычка всегда пытаться решать за меня… Чёрт возьми, мне уже двадцать два!

– Мама, встреча уже назначена, – Ники вновь уселась. Смотрела на меня и улыбалась во весь рот. Дал бы ей по шее, но не дотянусь. – Кто из нас владелец, я или он? Почему я должен менять свои планы, бежать к нему?

Сам удивился, как быстро и сразу я свыкся с новой ролью «бриллиантового принца».

– Брюс, я думала, так будет лучше, – мама смущена.

– Мама, я умею думать сам. Не беспокойся. Как твоё здоровье?

– Всё хорошо, сынок. Не забудь позвонить мне, как пройдёт встреча.

– Обязательно, – и я положил трубку.

– Доволен, что живёшь вдали от неё? – поинтересовалась Ники.

Я кивнул.

– Хочешь дать по шее – дай, – спокойно продолжила Доминик. – Один раз можно.

– А второй?

– Получишь сдачи. Брюс, просто повторяй, «это есть». Быстрее привыкнешь.

– Ники, – я присел перед ней. – У моего деда действительно были ювелирные магазины в Америке. Но их отобрали. Его партнёры подставили его. Дали пинка. Вынудили вернуться в Галлию.

– Хорошо, что ты это помнишь, – Ники наклонилась ко мне, поцеловала в лоб. – Очень хорошо. Великолепно. – Она смотрела на меня серьёзно.

– Так что из этого правда?

– Всё правда, Брюс. И то, и другое.

– Ники, этого не…

– …может быть. Может. Брюс, если я ещё раз услышу эти слова сегодня, я страшно разозлюсь.

– А я сойду с ума, – мрачно отозвался я. – Что из этого настоящее?

– Брюс, – она взяла меня под подбородок, заставила поднять голову. – И то, и другое – настоящее. Признайся, в каком из них тебе было бы удобнее?

– Всегда мечтал работать ювелиром.

– Ты выбрал, – она ещё раз поцеловала меня в лоб, поднялась. Прошлась к двери, собрала туфли. – Брюс, ты хотел список правил. Вот тебе список. Если я в комнате и дверь закрыта, ты стучишь, если я нужна. Если я не отвечаю, второй раз ты не стучишь. Ты никогда не спрашиваешь, где я была и что делала. Я сама всё расскажу. Если потребуется.

– Если потребуется, – повторил я эхом.

– То же самое относится и к тебе, Брюс. Не хочешь меня видеть – просто закрываешь дверь. Не хочешь рассказывать о чём-то – молчишь. Договорились?

Я поднялся, кивнул.

– Одежда должна быть в этих шкафах, – Доминик указала и, покинув спальню через вторую дверь, аккуратно закрыла её за собой.

* * *

…Так вот, я бродил по гостиной и не знал, куда себя девать. Подходил к бару, смотрел на коллекцию напитков… и отходил. Доминик сидела в кабинете, с кем-то о чём-то говорила по телефону. Возникла, на краткий миг, дурацкая мысль поднять трубку другого телефона. Как бы случайно. Вдруг услышу её голос? Но эту идею удалось быстро отогнать.

Тучи всё сгущались. Иногда их контуры выделялись светом далёких мертвенно-синих зарниц. Что-то ворчало, с неба сыпалась морось, давило предчувствие грозы. Мне вспомнилась роза, я в очередной раз достал её. На этот раз я перевернул брошку застёжкой вверх. И чуть не уронил на пол, увидев фамильное клеймо «Деверо», стилизовано под арабскую вязь, двойной овал вокруг. Господи, неужели София увидела это? Неужели это клеймо было в тот момент, когда она взяла розу?

А если клеймо возникло недавно? Тогда же, когда я стал владельцем ювелирного дела?

Я сошёл с ума или ещё только схожу?

Лёгкие шаги. Доминик, в белом домашнем халате. Лента поверх волос. И на ленте, и на рукавах халата – китайский дракон. Красный дракон.

– Брюс, – позвала она. – Идём. Мне нужна помощь.

* * *

…Мы сидели у меня в спальне. Доминик опустила жалюзи, зажгла ночник. Принесла из гостиной скамеечку и несколько подушек. Велела мне положить рядом с кроватью толстый асбестовый лист – из тех, что кипой лежат у камина. Принести жаровню, разжечь и поставить рядом.

Только бы не сработала пожарная сигнализация. Однако угли тлели чисто, без дыма, источая лёгкий запах. Мне померещился всё тот же жасмин.

Огромная картина на стене, напротив кровати, оказалась телевизором. Плоский, замаскирован под картину. Торрессон, «Рассвет в Альпах». Ники переключилась на первый канал и выключила звук.

Откуда-то добыла горсть безделушек – кулоны, медальоны, крестики – всё на цепочках. По спине у меня пробежали мурашки. Я понял, что это. Точнее, чьё это.

Доминик взглянула на меня, кивнула. Мороз вновь продрал по коже. Что она собирается делать?

Ники распутала клубок украшений, разложила на скамеечке. Вздохнула, прижала ладони к груди, сделала такое движение, словно стряхивала с рук невидимую воду.

– Присмотрись, – она махнула дистанционным пультом, и ночник засветился чуть ярче. – Что видишь? Не трогай руками.

Я склонился над россыпью. В оранжевом свете ночника украшения казались фальшивыми, ненастоящими. Склонился ниже, несколько раз повернул голову.

Странно. Три украшения ярче остальных. Всего их дюжина. Три поярче, остальные какие-то тусклые.

– Эти, – я указал, и Ники тут же протянула руку, чтобы я не прикоснулся к вещицам. – Не знаю, как сказать. Более яркие?

Доминик улыбнулась.

– Я не ошиблась в тебе. Всё, Брюс. Включи звук. Тихонько. Переключайся между первым и вторым каналом, жди.

– Чего именно?

– Ты поймёшь. Не обращайся ко мне, не прикасайся ко мне. Сиди и смотри.

Жаровня тускло рдела перед нами.

– А если зазвонит телефон? Если кто-нибудь придёт?

– Не зазвонит. Не придёт. Всё, Брюс, молчи.

Она замерла, скрестив ноги, сложив руки на ноги, прикрыла глаза. Дышала медленно-медленно.

– Пора, – прошептала она. – Проявите себя. Покажитесь.

Я переключал с канала на канал. Рекламные выпуски, музыкальные клипы, вся традиционная дребедень. Минут через пятнадцать это и случилось.

Яркая, мигнувшая красным, заставка. Огромные красные буквы на белом фоне.

«Чрезвычайная ситуация. Захват заложников в университете Сант-Альбан».

Ники подняла голову. Я заметил, что лицо её осунулось. Она права, чтоб мне провалиться. Она была права…

– Сделай громче, – приказала она. Протянула руку, взяла один из «ярких» амулетов, сжала его в левом кулаке. Вторую руку запустила в карман халата. Достала оттуда небольшой, старый на вид нож с кривым лезвием и костяной ручкой. И вновь мне стало зябко и страшно.

– Брюс, не бойся, – шепнула Ники. – Ни в коем случае не бойся.

Через минуту пошёл репортаж. Я сразу узнал главный корпус Университета. Вокруг уже было двойное оцепление из полиции, повсюду – прожекторы, суета, бегущие люди. Все окна здания были тёмными, никакого света. Я сидел и изо всех сил пересиливал, перебарывал страх.

* * *

Мы сидели почти час. Как и вся страна, мы, вероятно, не отрывались от телевизора. Пока что показывали только то, что творится снаружи. Передавали статистику. В здании как минимум двадцать террористов, более пяти сотен заложников. К счастью, высокопоставленные гости из других стран не находились в здании в тот момент; среди заложников министр образования Галлии и вице-премьер…

Террористы оказались изоляционистами. Антиглобалистами. Выдвинули требование распространить свой манифест по СМИ Галлии, Северных Штатов, Британии и прочих стран. После этого – если им гарантируют жизнь – они отпустят всех заложников и сдадутся.

– Мы обещаем жизнь всем заложникам, – прошептала Доминик.

– Мы обещаем жизнь всем заложникам, – послышался голос с экрана. Террорист в маске, пользуется устройством для искажения голоса. Они впустили репортёров?

– Мы не желаем кровопролития, – донеслось с губ Доминик. И то же самое, и с теми же интонациями, произнёс и террорист. Я примёрз к ковру, не в силах пошевелиться, что-то сказать. Что происходит?!

Раскат грома за окном.

Доминик открыла глаза. На лице её проступила злость.

– Сукин сын, – произнесла она сквозь зубы. – Сукин сын!

Замерла. Вздрогнула, схватила второй «яркий» амулет. Тут всё и случилось.

Потом скажут, что главарю террористов что-то померещилось. Возможно, показалось, что у репортёра в камере спрятано оружие. Что-то такое.

Многие слышали хлопок. Выстрел. Репортёр рухнул на месте. Похоже, стрелял кто-то из террористов. Главарь, это было ещё видно, выстрелил в кого-то, кто стоял за убитым репортёром. И тут…

Этот кадр повторили много раз. Здание словно приподнялось и тяжело опустилось. Ослепительный свет, стеклянная пыль, вылетевшая изо всех окон – словно внутри главного корпуса зажглось солнце.

Здание медленно, величественно сложилось внутрь самого себя. Султан дыма и пыли вознёсся над ним. Тут же молния ударила прямо в центр происходящей катастрофы. Ещё одна.

– Сволочи… – прошептала Доминик. – Сволочи! – закричала она во весь голос. – Бросила оба амулета в жаровню, прямо на угли. – Господи, какой кретин поставил там снайпера?! Им же всё показали, всё сказали… – слёзы текли по её щекам.

Доминик смела остальные украшения со скамеечки. Взяла последний «яркий» амулет.

– Покажи зубки, – процедила она сквозь зубы. – Покажи зубки, пёс! Покажи! – крикнула она.

На экране показывали тот ужас, что творится сейчас в университетском городке. До меня не сразу дошло, что пятьсот с лишним человек погибло мгновенно, а главного корпуса Университета больше нет.

Доминик бросила нож, распахнула халат. Прижала амулет к груди.

– Ты помнишь меня, пёс! – крикнула она. – Помнишь! Покажи зубы!

Помедлила, закрыв глаза, стиснув зубы. Я видел, как с её висков стекают струйки пота.

Доминик вновь схватила нож, одним движением разрезала кожу на груди. Я хотел броситься к ней, отнять нож – но не мог пошевелиться. Ники прижала амулет к ране, измазывая в крови.

– Вспомни этот запах, пёс! – крикнула она. – Покажи зубы, я приказываю!

Замерла, прижимая руку к груди, тяжело дыша. Улыбнулась. Оскалилась. Бросила амулет на скамеечку. Взяла нож, подняла над головой…

– Прощай, Ив, – спокойные, тихие слова. Размахнулась и ударила острием в центр амулета, монетки на цепочке. Пробила насквозь, прибила к скамеечке.

Тишина. Стук собственного сердца оглушал меня. Ники выдернула нож, взяла окровавленной рукой амулет и бросила в жаровню. На раскалённые угли. Поднялась, пошатываясь, и направилась вон из комнаты.

* * *

Только, когда она вышла, я смог пошевелиться сам. Бросился следом, чуть не опрокинул жаровню. Ники добрела до большой гостиной. Взяла с полки бутылку виски (уронила и разбила при этом три других). Налила в стакан и опрокинула. Залпом. Когда я подбегал, она наливала второй стакан.

Я хотел отобрать его, не дать ей… Ники была боса, стояла прямо на осколках стекла и не замечала этого. Она молча оттолкнула меня. С такой силой, что я чуть не свернул шею, поскользнувшись на пролитом спиртном и крови. Доминик допила второй стакан, швырнула его в пространство и рухнула на пол.

Я дополз до неё, приподнял. Все ноги изрезаны, кровь течёт, раны очень плохие. Сжатые зубы. Рана на груди не опасна, но выглядит страшно. Доминик вздрогнула, открыла глаза. Прижала меня к себе.

Мы так и сидели. Она плакала, не отпускала меня, не позволяла помочь ей. Я поддерживал её, прижимая её голову к своей груди, и не знал, совершенно не знал, что же мне делать.

Брюс, отель «Мажестик», апартаменты «Жасмин», 22 июня 2010 года, 19:40

Я поднял Ники на руки, понёс в ванную. За нами оставалась кровавая дорожка, но я боялся торопиться, боялся уронить Ники. Она открыла глаза, едва я переступил порог своей спальни.

– Нет, – она закашлялась, я чуть не уронил её. – Оставь меня здесь. Там, на полу. Да, рядом с жаровней. Не бойся, не умру. Аптечка и бинты в ванной.

Я положил её на пол. Подушку – под ноги. Сбросил с кровати покрывало, вытащил простыню, подложил под подушку. Побежал в ванную.

– Брюс! – позвала Доминик. – Не забудь щипчики.

Когда я вернулся, она уже сидела. Смотрела телевизор. По всем каналам шла трансляция из университетского городка Сант-Альбан. Лицо Доминик вновь стало каменным, лицом робота. Она молча указала, движением головы: положи на пол. Взяла маникюрные щипцы и принялась вынимать из ступней осколки стекла. Если честно, меня замутило. Она посмотрела на меня, без эмоций, бесстрастно.

– Принеси тёплой воды, – приказала-попросила она. Я не смог понять интонации. Едва я отвернулся и перестал ощущать её взгляд, как стало легче.

Я принёс тазик с водой. С тёплой. Доминик медленно улеглась, расстегнула халат.

– Возьми губку, – попросила она. Теперь я ощущал интонацию, чувствовал живое тепло в голосе. – Протри меня. Всю.

– Ники, твои раны…

– Вытерплю. Давай, пока вода не остыла.

Это было и приятно, и страшно, и противно. Вот очередь дошла и до кровавой полосы на груди. Кровь я смыл, а под ней… ничего. Нет, едва заметный след. Белёсый, едва заметный шрамик.

Я чуть не воскликнул «Этого не может быть!»

Та же история с ногами. Только следы. Ни одной раны. Ничего. Подушка выглядело страшно, простыня – ещё страшнее. Халат и вовсе лучше не описывать.

– В корзину для белья, – указала Доминик. – Там же, в ванной. В южной спальне, в левом от входа шкафу, есть ещё халат. Принеси, пожалуйста.

Я так и сделал. Прихватил тазик с водой, чуть не уронил всё это. Когда шёл обратно, с чистым халатом, заметил неладное. На пороге в гостиную.

Нет кровавой дорожки.

Ники так и сидела, уставившись в телевизор. Сидела прямо на полу. Не обратила на меня никакого внимания. Я осторожно положил халат на тумбочку перед зеркалом, вернулся в большую гостиную. То место, где Ники пила виски.

Чисто. Никакого беспорядка. Все бутылки, стаканы и бокалы на месте, ничего разбитого. Пол идеально сух.

Но это всё было!

Я медленно вернулся. Ники так и сидела, так и смотрела. Я взял халат, двинулся к ней. Жаровня потушена, видны оплавившиеся кусочки металла. Ники сидит на полу, скрестив ноги, перед скамеечкой. Всё так же, только без халата.

– Ники…

– Сядь за моей спиной, – голос её был совсем тихим. – Так же, как я. Возьми руками за плечи. И помолчи, пожалуйста.

– Твой халат, Ники…

– Помолчи. Я устала, Брюс. Страшно устала.

Я уткнулся подбородком в её плечо. Замер. Она медленно подняла левую руку, приложила ладонь к моей щеке. Что-то там говорили, сообщали цифры, имена и версии, слышался звук сирен, вещали сенаторы, Президент…

Прошло минут тридцать. Мне показалось, что я задремал. Когда очнулся, ничего не изменилась. Ники выпрямилась, сняла мою левую руку с плеча, прижала к своему животу.

– Держи так, – шепнула она. – Так я вылечусь быстрее.

– Ники, куда делась кровь? Куда делись бутылки?

Только сейчас понял, что спиртным от неё не пахнет.

– Я передумала пить. Мне всё равно не помогло бы.

Передумала?!

– Я напьюсь потом. В хорошей компании. По хорошему поводу.

Прошло ещё минут десять. Ники мягко отняла мою ладонь от живота. Запрокинула голову, прикоснулась губами к щеке.

– Дай халат, – попросила она. – И закажи ужин. Выбери что-нибудь сам.

* * *

Ночь.

Эта ночь, самая короткая ночь в году, оказалась самой длинной. С момента, как Ники вышла к ужину, мир ещё раз изменился. И вновь – бесповоротно. Второй халат был чёрным, драконы на нём – по-прежнему красными. Лицо Доминик заострилось. Куда-то пропала её жизнерадостность.

Ела она через силу. Возможно, я тому виной – попросил официанта выбрать что-нибудь, восстанавливающее силы. И похоже, меня поняли не так. Первым делом, как руки дойдут, займусь кулинарными книгами. Научусь отличать одно блюдо от другого.

И тут зазвонил телефон. В каждой комнате есть по аппарату, звонят все одновременно. Ники тут же стала живой и бодрой – во мгновение ока; подбежала к аппарату.

– Да, мама! – крикнула она в трубку. – Да, видела. Конечно, кошмар. Я уже поговорила с полицией, назначила награду… А мне плевать! Это наш университет, мама.

Пауза. Доминик что-то слушает, лицо её становится недобрым.

– Мама, я уже двадцать семь лет Иреанн Доминик, – резко перебила она. – Ничего я не забыла! Да, буду на всех этих приёмах. Да. Да. Нет, не одна. А то ты не знаешь! Да, Брюс Деверо. Нет, мы тут не просыхаем и оргии устраиваем!

Я сделал всё, чтобы сохранить каменное выражение лица. Доминик смотрела на меня.

– Мама, перестань меня пилить, – Доминик надулась. Это выглядело комично. – Я ищу работу. Нет, буду. А ты попробуй, помешай!

Швырнула трубку на рычаг. Закрыла лицо руками. Я думал, она расплачется… но она расхохоталась. Выпрямилась, вытирая слёзы.

– Прости, Брюс. Надо изображать совершенно неуправляемую, энергичную и вздорную девчонку. Сейчас она снова позвонит.

Прошла минута, и телефон вновь разразился колокольным звоном.

– Мама, я не буду отчитываться за каждый шаг. Я не маленькая! Нет, не нужны мне деньги. Не нужны!

Ники замолчала и стояла, слушала. На лице её появилось и пропало ехидное положение.

– Нет, я всегда осторожна. Ты это знаешь! Да, конечно. Почему, приедем как-нибудь. Привет папе! Целую!

И снова бросила трубку.

– Ну вот, за неделю отчиталась, – Ники рассмеялась ещё раз. Вытерла лицо рукавом. Подошла к моему стулу, встала за спинкой, положила мне руки на плечи.

– Мне плохо, Брюс, – сообщила она. Спокойно. Словно сказала, что ужин был хорошим, она устала, пойдёт спать.

– Что я могу сделать, Ники?

– Останься со мной. И, умоляю, не задавай вопросов.

Я кивнул, и долго сидел, закрыв глаза. Она стояла и держала меня за плечи.

* * *

Ночь.

Я сидел с Ники, у себя в спальной. На полу, на подушках. Так же, как и час назад – позади неё, держал за плечи. Только теперь мы оба были одеты. Доминик смотрела выпуски новостей, посвящённые расследованию теракта. Я её не понимал. Если вся эта история доставила такую боль, зачем смотреть и слушать?

До меня пока ещё не дошло, что Университет пережил трагедию. Что вся страна в шоке. Всё ещё воспринимал действительность неверно, упрощённо, не полностью. Для меня всё происходящее было фильмом, картинками на экране.

Через два часа Ники взяла пульт и выключила телевизор.

– Пойду спать, – решила она. – Помоги дойти.

Я проводил её в её спальню. Принял халат, укрыл её одеялом. Встал, чтобы уйти. Ники поймала меня за руку.

– Брюс, со мной всё будет хорошо, – прошептала она, закрыв глаза. – Закрой дверь. Ни о чём не беспокойся.

Я прикоснулся губами к её ладони и покинул спальню. Выключил свет, закрыл за собой дверь.

Дошёл до своей спальни, разобрал постель. Лёг – и выключился.

* * *

Когда я «включился», всё ещё была ночь. Часы, светящийся диск на тумбочке у изголовья, показывали без пяти минут полночь. В апартаментах не было холодно, не могло быть холодно, но мне казалось, что я продрог насквозь, что зуб на зуб не попадает. Выбрался из-под одеяла – будто нырнул в полынью. Трясущимися руками нашарил предметы одежды. Уронил на пол пульт управления освещением, пришлось идти целых три шага к выключателю. Дошёл.

Тишина. Неприятная, нежилая, недобрая. За окном, судя по лунному свету, ветер разогнал тучи. Я несколько раз сглотнул, чтобы избавиться от навязчивого чувства «ваты в ушах». Отыскал взглядом пульт управления телевизором и включил.

«…деятельность организации «Фаланга» не включала в свой арсенал, до вчерашнего вечера, применение насилия и тем более террора. Как заявил заместитель министра иностранных дел Анри Фаберье, инцидент в Сант-Альбан заставил пересмотреть позицию власти в отношении…»

Вот, это стало инцидентом. Пятьсот девяносто два погибших. Дело не ограничилось только главным корпусом: террористы планировали подорвать все те корпуса, где должны были остановиться высокие гости. Заряды уже были обнаружены, и только чудом не сработали все. Элементарная небрежность: монтировал не очень опытный человек. В каждом жилом здании городка – по двенадцать килограммов пластика «C6Exo», по полтора литра бинарной смеси «Nox rubra». Университетский городок должен был стать некрополем. Если бы взорвались контейнеры с бинарной смесью и сохранялся устойчивый северный ветер, половина Сант-Альбан тоже не пережила бы этой ночи…

Я слушал все эти ужасы и мне, запоздало, начинало становиться страшно. Я уже взял пульт, чтобы переключить канал, как услышал…

«Как нам стало известно, происшествие в пригородном поезде Сант-Альбан – Ле-Тесс, случившееся одновременно с трагедией в университете Сант-Альбан, проливает дополнительный свет на подлинные цели и задачи «Фаланги». Функционер организации, известный под именем Ива Мерсье, вместе с другими, пока не опознанными, боевиками, устроили бойню в третьем вагоне поезда. По словам очевидцев, среди боевиков неожиданно вспыхнула драка…»

Я вздрогнул, увидев на экране лицо Ива. «Покажи зубы, пёс…»

«…немедленно ставшая перестрелкой. Погибли все до единого члены «Фаланги», убито двое и ранено более пятидесяти мирных граждан. Группа Мерсье везла с собой восемнадцать килограммов пластиковой взрывчатки и девять литров отравляющего газа…»

«Прощай, Ив». Я вспомнил Ива Мерсье, главного баскетболиста университетской сборной. Чтобы он решил стать террористом? Ив, из семьи владельца сети автозаправочных станций? Ему-то зачем всё это? Хотя что теперь гадать.

Доминик забрала у каждого из них что-то личное. Что было вчера – она слышала и повторяла то, что говорил оставшийся безымянным главарь? Или это главарь говорил то, что приказывала Доминик?

Она забрала личные вещи, талисманы, не только у террористов. У меня. У Софии. А что теперь будет с Жаном? Если Доминик права, на свободе ему быть недолго. Спецслужбы работают иногда медленно, но всё же работают.

Мне вдруг страшно захотелось позвонить Софии. Она ведь тоже слышала всё это и, при её складе ума, уже сделала те же выводы: Жану несдобровать. Либо пожизненное, если память и рассудок вернутся к нему, либо бессрочное пребывание где-нибудь в психиатрической клинике. Но звонить некуда, Доминик намеренно не стала оставлять никаких контактов. Только что спросить её саму. Бедная Софи…

Мне становилось всё более страшно. Не сидеть на месте. Не слушать всё это. В малой гостиной я видел музыкальный центр. Раз здесь хорошая звукоизоляция, можно послушать музыку.

Я открыл дверь, но, видимо спросонок, открыл не ту. Дверь в коридор, ведущий в ванную и прочие удобства, в кабинет и в южную спальню. Дверь в южную спальню, в спальню Доминик, была приоткрыта.

* * *

Постоял у входа в спальню Доминик. Тепло, спокойно. Едва слышно тикают часы. Сейчас только вспомнил, что в её комнатах, в Университете, тоже были часы. Настенные, с маятником. Войти?

«Я буду приходить к тебе». Чёрт с ними, с правилами! Я вошёл. Медленно, осторожно, хотя под ногами ковёр, красться не нужно. Постоял шагах в трёх от входа, подождал, пока глаза привыкнут к сумраку.

Одеяло, откинутое, смятое. Доминик нет в постели, куда-то ушла. Халата рядом с кроватью тоже нет. Я чуть было не покраснел. Понятно, куда она ушла.

Вышел и, зачем-то на цыпочках, подобрался ко входу в ванную. Ни звука. Впрочем, здесь отличнейшая звукоизоляция, не зря апартаменты обходятся ей в пятнадцать тысяч в день. Постоял. Почему бы и мне не захотеть посетить ванную? Осторожно повернул ручку.

Никого. Чисто, сухо. Воздух ещё содержит влагу. Ванной недавно пользовались. Точно: капельки воды на занавеске. В небольшом бассейне, рядом – ничего. Сухо. Есть ещё два агрегата для омовения, но я даже не знаю, как они называются.

Ничего не понимаю, куда она делась? Я точно так же проверил, уже из любопытства, прочие комнаты рядом с ванной. Никого. Я вернулся в её спальню.

Подошёл к изголовью кровати, прикоснулся ладонью к подушке. Мне кажется, или она ещё тёплая? Проще всего было бы позвать Ники, но я не осмелился. Мне и так тут нечего делать. Если верить Ники, рассерженной, на самом деле, я её ещё не видел. Это должно быть что-то ужасное, если вспомнить то, какой я её видел…

Любопытство победило страх. Я вышел из её спальни и принялся обходить комнаты.

Коридор разветвляется на выходе. Прямо – в мою спальню. Очень романтично… Направо – ванная и прочие удобства. Двери из коридора налево ведут в кабинет, в спортивную комнату, в столовую, в обе гостиные и в бильярдную. Там, впрочем, есть во что сыграть помимо бильярда.

Ники нигде не было. Я вошёл в спортивную комнату. Здесь самые сильные кондиционеры, покрытия со специальной пропиткой, всё такое. Не пристало постояльцем такого ранга оскорблять обоняние запахами пота и тому подобного. И вновь мне померещилось, что Ники здесь была. Вон, её спортивные туфли, стоят не на полочке у входа, а сброшены, валяются как попало.

Минут за тридцать я обошёл всё и добрался до большой гостиной. Той, где холмы и фонтан. Запах жасмина здесь особенно сильный. Почему Доминик так любит этот аромат?

Я прошёлся по «ложбинам» и «холмам». Зачем-то плеснул себе в лицо из фонтана. Сейчас заметил, что уже не стучу зубами от холода.

Тот стакан, из которого она пила (не пила?) виски. Судя по звуку, стакан разбился где-то у фонтана. Разумеется, здесь сухо и чисто, нет осколков. Никто не убирался, обслуга появится только к полудню. И только если её вызовут.

Я медленно поднимался по крохотным каменным лесенкам к выходу, в сторону бара, и вспоминал, что было. Как Доминик стояла вот за этой стойкой, прямо на битом стекле. Я подошёл. Вот здесь стоял я. Я попробовал поймать её руку, отобрать стакан, она меня оттолкнула…

В глазах потемнело, голова закружилась. Левая нога стояла на чём-то скользком: я схватился за стойку, чтобы не упасть, но нога подвела, поехала в сторону. Я упал, едва успев вытянуть перед собой руки. Боль пронзила правую руку, я с криком вскочил на ноги, едва не упав повторно.

В голове прояснилось – разом. Я поднёс правую ладонь к лицу. Вся в крови. Три мелких куска стекла пробили кожу. Меня вновь замутило, но сильнее всего испугало другое: вся рука была в какой-то жидкости. Я принюхался. Коньяк.

Опустил взгляд. Пол чистый. Ни разбитых бутылок, ни пролитого спиртного. Ни осколков стекла, ни моей крови. Господи, что происходит?!

Скрипнув зубами, я оторвался от стойки. Пошёл. Побежал, рискуя упасть и разбить голову. Влетел в ванную, схватил щипчики с полки. Проклятье… не переношу крови. Вынуть три осколка оказалось нелёгким подвигом. Я ни один не сумел вытащить с первого раза, а каждое прикосновение к ним вызывало немыслимую боль. Я вспомнил, как Ники вынимала осколки – бесстрастно, сосредоточенно – и осознал, что боюсь Доминик. До дрожи боюсь.

Третий осколок. Раны колотые, глубокие. Кровь текла и текла. Я открыл холодную воду, подставил руку под неё, пока рука не онемела. Устроил основательный разгром в аптечке, пока искал, чем остановить кровь, чем замотать руку. В конце концов, кое-как замотал. Болело сильно, но можно терпеть.

Ещё минут за двадцать я навёл в ванной порядок. Взглянул на корзину для грязного белья и… Открыл её. И уже не особенно удивился, обнаружив там белый халат Ники, подушку и простыню. Ни на одном предмете не было и следа крови. Я закрыл корзину и уселся прямо на пол. Ничего не понимаю.

Посидел минут десять, успокоился и понял, что хочу есть. Страшно. Заказать что-нибудь? Разумеется, пойти в столовую и заказать. Лифт поднимет заказ прямо в апартаменты.

* * *

Я заказал фруктов, кофейник крепкого кофе, пару пирожных. Простую незатейливую еду. Ту, к которой привык. Я просто не смогу правильно произнести большинство названий того, что в меню. Не говоря о том, что не всегда понимаю, что это будет такое, латинским я владею слабо.

Минуты через три тихонько зашумел лифт. Ещё минуты через три он мелодично прозвенел, зажёг зелёный огонёк на двери – заказ доставлен. Я уже знал, как с этим обращаются. Открыл дверцу, выкатил тележку, она же столик на колёсах, подвёз всё к обеденном столу. Замер.

Показалось, что Ники рядом. Совсем рядом. Я не выдержал ощущения присутствия, вышел в коридор. Прошёл до прихожей. Никого.

Вернулся назад. Вот здесь я сидел, она стояла у меня за спиной.

«Мне плохо, Брюс…»

Она хотела справиться со всем этим. Возможно, как-то заставить террористов сдаться, отказаться от задуманного. Но человек не может предвидеть всего… «Мне приходится быть спецагентом», сказала она. Так кто же она на самом деле? Чем занимается? Знают ли её родители, чем и для чего занимается их дочь?

Перестань задавать вопросы, Брюс. Я медленно отодвинул стул. Сел, как сидел несколько часов назад. Представил, как Ники подходит, чтобы положить руки мне на плечи…

Зазвонил телефон. Не в моём воображении, на самом деле.

* * *

Я поднялся из-за стола. Взять трубку? Кто может звонить Ники в такое время? Чёрт! Вот ведь идиот. Ники знает, что я здесь и, скорее всего, она и звонит!

Я бегом кинулся к аппарату, схватил трубку.

– Ники?

Хриплый, издевательский смех. Мне сразу стало не по себе. Но услышав голос с той стороны, я едва не закричал.

– Размечтался. Где Жан, Брюс? Он мне нужен. Ты знаешь, где его найти.

Голос Поля Вернье. Длинного Поля. Того, кого обнаружили сегодня вечером в лесу, с пулей в голове. Я заметил кнопку «Запись» на панели телефона и нажал на неё. Попал не с первого раза. И ещё обратил внимание на индикатор: номер звонящего определить не удалось.

– П-поль?

– А кто ещё, ты, придурок? Говори, где Жан. Скажешь – отпустим твою подружку.

Я чуть не уронил трубку. Какую подружку?

Шорох. Шелест, лязг в трубке. И голос Софии. Отчаянный, умоляющий.

– Брюс! Они украли меня, сегодня! Сказали, что…

Похоже, ей заткнули рот.

– Где Жан? – голос Поля. – Хочешь услышать, как будут потрошить твою мышку? Говори, если не хочешь.

Господи, я ведь не знаю, где он! А даже если знаю, спасёт ли это Софию?

Нет.

Мне показалось, что этот короткий ответ-приговор мне кто-то подсказал. Что это не мои мысли. Не знаю, почему, я положил трубку. Руки тряслись, в голове всё перепуталось. Поль мёртв. София под охраной. Как и Жан. Что творится?

Минуты три я ждал повторного звонка. Ощущая себя последним подлецом, из-за которого София сейчас, возможно, умирает жуткой смертью, я набрал номер портье.

– Слушаю вас, мсье Деверо.

– Не могли бы вы сказать, кто звонил сейчас в апартаменты?

– Одну минуту, – шелест бумаги, лёгкий стук пальцев по клавиатуре. – Мсье, мы не зарегистрировали никакого звонка.

– Не может быть, звонили минуту назад!

– Мне очень жаль, мсье. Я отправлю техника проверить. Мы фиксируем все звонки, таковы правила, и если…

– Благодарю, – я повесил трубку.

Руки постепенно перестали трястись. Нет Поля. Он мёртв. София жива, Жан – тоже. Успокойся, Брюс. Звонка не было. Это наваждение, иллюзия.

Иллюзия? Что я услышу, если проиграю запись? Я не решился включить её.

Есть уже не хотелось. Ничего не хотелось. Я медленно вышел из столовой, ощущая, что мне холодно, что меня всего знобит.

И увидел, как зажигается освещение в прихожей.

Не знаю, что на меня нашло. Я почувствовал себя нашкодившим мальчишкой, который находится там, где не велено. Я бегом помчался по коридору, успел закрыть за собой дверь прежде, чем щёлкнул замок на двери в апартаменты. Сбросил с себя одежду, нырнул под одеяло. Едва не сорвал с руки повязку. Улёгся и, постепенно приходил в себя, слушал стук собственного сердца.

Ники вернулась.

* * *

Мне показалось, что я на секунду закрыл глаза. Когда открыл, то ночь уже миновала. Ники лежала рядом, обняв меня за шею, прижавшись… как тогда, в поезде. Интересно, куда она ходила?

«Не спрашивай меня, где я была и что делала». Вот так. Если я просто подумал об этом, это считается за вопрос?

Ники пошевелилась. «Не считается, Брюс».

Я подумал, прежде чем понял, что делаю. Интересно, те… остальные, с кем она была, они тоже говорили с Ники таким же образом? Мысленно?

«Брюс, ты уверен, что хочешь услышать ответ?»

Она приподнялась на локте, посмотрела мне в лицо.

Слово – не воробей. А уж мысль и подавно.

Она кивнула. «Нет, никаких разговоров. Я их слышала, они меня – нет. Им от меня было нужно совсем немного», – Ники усмехнулась.

Минуты три я молчал. Она смотрела мне в лицо, на лице её была печальная улыбка.

«Ники, скажи, ты могла спасти их… заложников, вчера, в Университете?»

Она закрыла глаза. «Брюс, я не хочу говорить об этом».

Я повернулся, её рука скользнула по перевязанной кисти. «Что у тебя с рукой?»

Я рассказал. Если так можно выразиться. Мысленно рассказал, обо всех ощущениях. Ники рывком уселась. Лицо её стало встревоженным. «Брюс, тебе нельзя волноваться. Ты учишься быстрее, чем я думала».

Я что, чему-то учусь? Хотя да, я, как минимум, преуспел в том, чтобы верить одновременно в несколько взаимоисключающих вещей. Очень ценное качество.

«Брюс, это не смешно. Будь осторожен».

Я не очень долго колебался, прежде чем рассказать о загадочном звонке. Ники побледнела. Вскочила и схватила меня за руку.

– Идём в столовую, быстро!

* * *

Она велела мне отойти, отвернуться, закрыть уши. Я так и сделал. Прошло минуты три, прежде чем Ники прикоснулась ладонью к моему плечу.

– Брюс, тебе не следовало отвечать. Никогда больше не отвечай. Не записывай, не слушай.

– Ники, это было или не было?

Она приложила палец к моим губам.

– Ты сам знаешь. Но чем больше ты добавляешь себя, тем более настоящим это становится. Не добавляй себя. Не добавляй других.

– Как это – добавлять?

Она посмотрела на меня устало. – Брюс, ты уже почти понял. Подумай сам, не торопись.

– Но София…

– София в безопасности. Жан в больнице, под охраной. С ним тоже всё в порядке.

– Откуда ты знаешь?

– Опять вопросы, Брюс. Я была там, ночью. У них обоих. Доволен?

– Но… – я осёкся. Чёрт, не могу к такому привыкнуть. Слишком недавно всё началось. – Ладно. Что мне с этим делать?

– Не позволяй добавлять себя. Ты сам это сделал, сам с этим и борись. Хочешь, я позвоню Софии, чтобы ты поверил?

Я почти сразу же успокоился. – Нет, не нужно.

– Тогда поднимай меня и неси обратно, под одеяло. Неприлично стоять в столовой, без одежды, в такое время.

Я чуть не упал от неожиданности.

– Для тебя есть что-то неприличное?

Она расхохоталась. Выпрямилась, ткнула меня кулаками в грудь.

– Я же сказала, «в такое время». Всё, выполняй приказание, я замёрзла!