Читать книгу Грозненские миражи - Константин Семенов - Страница 7

Первый лист Павел порвал через полчаса, второй не прожил и этого.

Ничего не получалось. Совсем.

Сквер выходил тусклым, сюжета не вырисовывалось, ничего не цепляло. Это даже рисунками назвать было нельзя: так – нечто вроде плохих фотографий. Такие любой ремесленник может штамповать сотнями.

Ремесленник.… А может, он и есть ремесленник? А что, вполне нормальное объяснение – прорвало на какое-то время, выплеснуло накипевшее, и всё. Да, наверное, так и есть, надо быть объективным. С какого это бодуна он решил, что то состояние не закончится никогда? Состояние, когда душа пела без единой фальшивой нотки, и казалось, что он всемогущ. Кто это ему сказал – Аня? Так она всегда его переоценивала, всю жизнь. Нет, хватит мучить себя несбыточными надеждами – надо заканчивать. Решено.

Павел резко встал, подошёл к окну, потом так же резко вернулся к мольберту и приколол новый лист.

Накрыло внезапно. Только что в душе была пустота, и тут же, без перехода, мир взорвался калейдоскопом красок, в ушах зазвучали странные звуки – то ли ноты, то ли шорох листьев. Краски, причудливо переплетаясь, начали превращаться в образы, звуки сплетались в мелодию, в руке требовательно закололи иголки. Образы стремительно складывались в странную, смутно знакомую картинку. Как будто бы он уже видел её, давным-давно – в той жизни. Уже не видя и не слыша ничего вокруг, Павел схватил карандаш и наклонился к мольберту.

Всё так же мягко светило октябрьское солнце, так же с тихим шорохом планировали на асфальт пожелтевшие листья. Вроде бы, ничего не изменилось.

Не изменилось?

Почему же солнце кажется тусклым, листья тревожно-багровыми, а вместо шороха слышится мерзкий скрип, от которого стынет кровь? Почему?

– Аня, – наверное, в десятый раз повторил Павлик, – Анечка, ну почему ты меня не слышишь?

– Я? – возмутилась Аня.

Сверху, кружась, как бабочка, упал кленовый лист, лёг ей прямо на голову и застыл, довольный. Пашка протянул руку, но Аня нетерпеливо тряхнула головой – русые волосы резко взметнулись, и лист упал. Свалился на асфальт у скамейки и затих. «Будто крылья оторвали», – подумал Павлик.

– Я не слышу? – повторила Аня. – Это ты не слышишь! Я очень хочу в ресторан и совершенно не понимаю, почему ты против. Это ведь твой друг приглашает!

В тишине парка голос прозвучал резко, словно выстрел. Ковыряющийся у соседней скамейки малыш повернулся, посмотрел на них, улыбнулся и показал язык. Его мама, увлечённо беседующая с соседкой, ничего не заметила.

– Что слышать, Павлик? Что? – Аня понизила голос до свистящего шёпота и, подделываясь под его интонации, повторила: – «Анечка, я не хочу. Давай не пойдём». На вечер не пойдём, на танцы не пойдём! Никуда не пойдём!

– Не передёргивай! – тоскливо попросил Пашка. – И на вечер ходили, и на танцы.

– И каждый раз тебя приходится упрашивать. Почему я должна тебя упрашивать? Почему ты никуда не хочешь?

– Потому, что хочу быть с тобой, и мне никого больше не надо.

– Господи! – вздохнула Аня и недовольно встряхнула головой. – Павлик, это же детский сад! Я тоже хочу быть с тобой, мы и есть с тобой. Но невозможно же быть только вдвоём.

– Почему? – спросил Павлик, уже предчувствуя ответ.

– Потому, что невозможно строить отношения только с одним человеком. Мы не в вакууме.

– Не в вакууме, – повторил Пашка, и солнце стало ещё темнее. – А когда-то ты говорила, что тоже хочешь в чёрную дыру…

– Павлик! – удивилась Аня. – Это же просто слова. Красивые, но слова!

Солнечный день окончательно померк, деревья хищно тянулись ветками, словно желая схватить и утащить в этот мрак. Листья светились мерзким ядовито-жёлтым светом. Почему-то стало трудно дышать.

– Слова…

– Ты обиделся? – почувствовала Аня. – Павлик, ну нельзя же так. Нельзя так на всё обращать внимание, это же…

– У тебя новые духи? – тихо перебил Пашка.

– Только заметил? Это же ещё со дня рождения!

У соседней скамейки теперь копошились двое малышей: собирали из опавших листьев большую кучу, потом с хохотом её разбивали и собирали снова. Дети играли самозабвенно, не замечая никого и ничего вокруг. «Словно в вакууме», – подумал Пашка.

– Заметил… давно, – говорить тоже становилось трудно. – Невозможно было не заметить и духи…