Читать книгу Стенание - К. Дж. Сэнсом, Кристофер Джон Сэнсом - Страница 13

Глава 9

Оглавление

Мастер Джеффри Оукден владел трехэтажным домом. На нижнем этаже располагалась книжная лавка, и на столе перед ней были выставлены книги самого разного сорта: «Замок здоровья» Элиота, маленькие брошюрки по астрологии и траволечению, античная классика. Была здесь и пара молитвенников – утвержденных Церковью, небольших, размером с ладонь, чтобы можно было читать их на ходу. С верхних этажей доносились ритмичные удары: это новые листы клали под пресс; пресс быстро опускался посредством винта; листы вынимали и на их место вставляли новые. В дверях, сложив на груди жилистые, тронутые артритом руки, стоял старик, который охранял лавку. Он настороженно посмотрел на меня. Наверное, видел, как мы с Николасом входили в лачугу Грининга.

Я улыбнулся:

– Дай вам Бог хорошего дня, добрый человек. Я адвокат, представляю интересы родителей покойного мастера Грининга.

Старик снял шапку, обнажив плешивую макушку.

– Да помилует Господь его душу, – проговорил он и сильно закашлялся.

– У меня есть разрешение констебля Флетчера расследовать это дело. А вы, случайно, не тот ли помощник мастера Оукдена, который видел выбегающих из дома людей?

– Да, это я, сэр, – произнес мой собеседник уже более приветливо. – Джон Хаффкин, к вашим услугам.

– А я мастер Шардлейк. Не расскажете ли вы мне, как все произошло?

Джон кивнул, явно обрадованный возможностью еще раз повторить эту историю:

– Все случилось поздно вечером, я помогал мастеру Оукдену у станка. Он печатает книгу о путешествиях в Новый Свет, с гравюрами, на которых изображены обитающие там удивительные существа. Большой был заказ, мы работали до самой темноты. – Старик вздохнул. – Теперь мастер Оукден нанял в подмастерья этого болвана Элиаса, а меня поставил присматривать за лавкой днем. – Он снова вздохнул. – Но тридцать лет на этой работе износили мои суставы. И грудь…

– Так что произошло в тот вечер? – Я вернул его к основной теме беседы.

– Работа только что закончилась, мы развешивали листы, чтобы просохли за ночь. Окна были открыты, и мы услыхали шум по соседству. Крики, а потом призыв на помощь. Мы с мастером Оукденом переглянулись. Иногда нам бывало слышно, как мастер Грининг громко спорил со своими друзьями, но тут явно раздавались звуки насилия, и мы бросились вниз по лестнице. Мастер Оукден побежал к соседнему дому, а я остался в дверях. С моими суставами и больной грудью от меня было бы мало толку… – Он пристыженно посмотрел на меня.

– Понимаю, – сочувственно проговорил я.

– Но издали я все видел. Мастер Оукден высадил дверь, и через секунду оттуда выскочили двое. – Хаффкин указал на боковую дверь. – Как я уже говорил на дознании, обоим было лет по двадцать с небольшим, оба в грязных шерстяных рубахах. Мне они показались бродягами, этакими бездельниками без определенных занятий. – Он состроил гримасу. – У них в руках были устрашающего вида дубины. Оба крепко скроены, со спутанными бородами. Один высокий, и хотя и молодой, но почти лысый. Другой – светловолосый и с большой бородавкой на лбу, ее было видно даже в сумерках.

– Вы хорошо все рассмотрели.

– По крайней мере, глаза у меня еще видят. Я был бы рад опознать этих супчиков и увидеть их на виселице. Мастер Грининг был хорошим соседом. Знаю, он был радикал, но тихий – не из тех, что пристают к людям со своими проповедями, подвергая окружающих опасности со стороны закона. Он никому не причинял вреда. Насколько я знаю, – добавил Джон, внимательно посмотрев на меня.

– Я тоже не слышал о нем ничего дурного.

Рассказчик продолжил:

– Когда те двое убежали, я подошел к халупе, потому что почуял запах дыма. Мастер Оукден тушил огонь: куча бумаги на полу загорелась, а на полу лежал бедняга Грининг. Ужасное зрелище: темя пробито, повсюду кровь и мозги разлетелись… – Он покачал головой.

– Спасибо, любезный Хаффкин. – Я достал кошелек и дал старику гроат. – А теперь, если позволите, я бы поговорил с вашим хозяином. Можно мне войти?

– Конечно. Они с Элиасом работают на втором этаже.


Я прошел через лавку и поднялся по лестнице. Ритмичные удары стали громче. Весь второй этаж занимало одно помещение – увеличенный эквивалент скромной типографии бедняги Грининга. Здесь тоже были стеллажи с бумагой и растворами, стопки отпечатанных листов и готовые листы, висящие, как белье на просушке, на натянутых через все помещение веревках. Несмотря на то что ставни были открыты, здесь стояла жара и сильно пахло свинцовой пылью. У меня на лбу выступил пот.

У пресса работали два человека. На обоих были запачканные кожаные передники. Высокий мужчина лет пятидесяти, чисто выбритый и седовласый, разглаживал новый лист бумаги на нижней платформе. Рукоятку огромного винта над верхней платформой, где был укреплен покрытый краской шрифт, держал мускулистый парень лет восемнадцати с мрачным, унылым выражением лица. Когда я вошел, они обернулись.

– Я адвокат Шардлейк, – тихо представился я. – Меня послали расследовать убийство бедного мастера Грининга.

Пожилой мужчина кивнул.

– Джеффри Оукден, – назвал он свое имя. – Мне сообщили о вашем визите. Пойдемте в переплетную. Элиас, я отойду побеседовать с мастером Шардлейком.

Юноша впервые прямо посмотрел на меня. Его карие глаза горели яростью.

– Это было злодейское, безбожное убийство, – сказал он. – В наши дни добрые христиане больше не могут чувствовать себя в безопасности.

– Знай свое место, мальчик, – сдвинул брови Оукден.

Он повел меня на верхний этаж, где за столом сидела женщина средних лет, которая аккуратно сшивала листы и помещала их в переплет из толстой бумаги.

– Ты не могла бы ненадолго спуститься на кухню, дорогая? – попросил Джеффри. – У меня конфиденциальный разговор с этим джентльменом. Он юрист, и это касается заказа на новую книгу. Можешь пока налить моему помощнику кружку пива.

– Я только что слышала, как ты выговаривал Элиасу. Этот мальчишка нуждается в порке за свой дерзкий язык, – сказала женщина.

– Он силен и работает усердно, а остальное не важно, милая. К тому же его здорово потрясла смерть прежнего хозяина.

Миссис Оукден встала и, сделав мне книксен, спустилась вниз. Печатник прикрыл за нею дверь.

– Моя жена ничего не знает об этом деле, – тихо пояснил он. – Вы от лорда Парра?

– Да. Вы хорошо проявили себя в тот вечер, мастер Оукден.

Джеффри сел на угол стола, глядя на свои загрубевшие от работы руки. На его симпатичном честном лице отражались напряжение и тревога.

– Я получил из Уайтхолла записку, что придет юрист. Меня просили сжечь ее, что я и сделал. – Он глубоко вздохнул. – Когда я прочел слова на той первой странице, что сжимал в руке бедняга Грининг… Я не еретик, но всегда поддерживал реформы, и в свое время я получал работу от лорда Кромвеля. И когда я увидел титульную страницу той книги, то сразу понял, что это личная исповедь в греховности, книга о пути к вере, какие нынче пишут радикалы, и она может оказаться опасной для ее величества, которую все реформаторы почитают за ее набожность и доброту.

– Как вы получили доступ во дворец?

– На соседней улице живет молодой подмастерье печатника, известный как пламенный радикал. Как это бывает у молодых людей, он поддерживает связи с другими радикалами из числа дворцовых слуг. Я пошел к нему и прямо сказал, что у меня есть нечто, о чем нужно знать советникам королевы. Он объяснил мне, к кому из слуг подойти в Уайтхолле, и так меня отвели к самому лорду Парру. – Джеффри удивленно покачал головой.

– Тот подмастерье дружит с Элиасом?

– Нет. Элиас общался только с мастером Гринингом и его кружком. – Оукден провел рукой по лбу. – Нелегко простому человеку вдруг оказаться в Уайтхолле.

Я сочувственно улыбнулся:

– Да уж.

Печатник посмотрел на меня:

– Но я должен был исполнить свой долг, следуя совести.

– Понимаю. Лорд Парр благодарен вам. Он просил меня взяться за расследование убийства, которое коронер почти забросил. Я сказал констеблю и всем прочим, включая собственного ученика, которого послал обследовать сад за хибарой Грининга, что действую по поручению родителей убитого. Я позволил себе допросить добрейшего Хаффкина и хотел бы также побеседовать с Элиасом. Насколько я знаю, он помешал предыдущей попытке проникновения в дом Грининга.

– Так он говорит, а Элиас не лжец, хотя и не отличается послушанием.

– Вы не должны сообщать ему про книгу, и никому другому тоже.

Оукден понимающе кивнул:

– Клянусь Господом, сэр, я знаю, какой осмотрительности требует это дело. Иногда добрые христиане должны говорить как с невинностью голубки, так и с мудростью змеи, не правда ли?

– В этом деле – определенно. А теперь не могли бы вы мне еще раз рассказать, что произошло в тот вечер?

Джеффри повторил то же, что уже поведал мне Хаффкин: как он услышал шум и поспешил на улицу.

– Когда я подбежал к хибаре, то услышал, как мастер Грининг кричит кому-то, чтобы отвязались от него. Думаю, он дрался с этими негодяями. Я подергал дверь, она оказалась заперта, и я налег плечом. Она сразу поддалась.

– Дверь была заперта изнутри?

– Да, мастер Грининг, как вам известно, жил там и закрывался на ночь. Я могу только догадываться, как было дело: видимо, люди, напавшие на моего соседа, постучались, вломились внутрь, когда он им открыл, а потом заперли дверь за собой.

– Хаффкин описал мне их.

– Да, он хорошо разглядел злоумышленников, а я заметил их лишь краем глаза.

– Он, кажется, умный старик.

– У бедняги плохо с легкими, как и у многих из нас, кто занимается этим ремеслом. Боюсь, когда умер Грининг, я воспользовался случаем: взял Элиаса к себе, а Джона Хаффкина перевел на работу полегче.

– Пожалуй, так даже лучше для всех.

– Я надеюсь.

– А когда вы вошли, то что еще вы увидели, кроме того, что краем глаза заметили злоумышленников?

– Мой взгляд сразу привлек огонь. Мне пришлось тушить его. – Рассказчик серьезно посмотрел на меня. – Учитывая, сколько на этой улице бумаги и печатных материалов, мы постоянно живем под угрозой пожара. К счастью, кипа бумаги еще не разгорелась, и я сумел затоптать огонь. Потом я увидел беднягу Грининга, – он вздохнул, – на полу, с проломленной головой. Надеюсь больше никогда в жизни не увидеть ничего подобного. А потом я заметил обрывок бумаги у него в руке – бумаги самого лучшего качества, какая только бывает на рынке. Я прочел и понял, что это не просто убийство. Услышав, что идет Хаффкин, я засунул обрывок страницы в карман.

– Вы думаете, они убили его до того, как вы пришли?

Джеффри покачал головой:

– Когда я первый раз налег плечом, он еще кричал. Но потом шум стих, только послышался страшный звук, – наверное, один из них ударил Грининга дубиной, и тот упал.

– И убийцы вырвали у него из рук книгу, – задумчиво проговорил я, – но часть первой страницы осталась у Грининга. Вероятно, в спешке не заметив этого, они зажгли огонь и убежали.

– Думаю, так вполне могло быть. – Оукден печально вздохнул. – Не знаю, может быть, не ворвись я тогда, эти мерзавцы бы не запаниковали и не убили бы моего соседа.

– Я думаю, убили бы, если бы только он сам не отдал книгу.

Мой собеседник грустно кивнул.

– Вы хорошо знали Армистеда Грининга? – спросил я.

– Грининг появился на Патерностер-роу пять лет назад. Сказал, что приехал из Чилтерна, – он и говорил с тамошним акцентом, – дескать, его жена с ребенком умерли в родах, и он отправился в Лондон искать счастья. Бедный парень, у него на лице всегда была грусть. Грининг арендовал этот клочок земли, где стоит его хибара, у Палаты приращений[14] – в былые времена он принадлежал маленькой монашеской обители. – Джеффри сардонически улыбнулся. – Какая ирония судьбы, учитывая религиозные взгляды Грининга. Так вот, мой сосед построил свою хибару сам, с несколькими лондонскими друзьями. Не могу сказать, что я хорошо его знал, он был человек замкнутый, – но я кое-что слышал и видел, особенно в последнее время… – Печатник в нерешительности замолчал.

– Что бы вы ни рассказали мне о Грининге, ему это уже не причинит вреда. Старик Хаффкин кое о чем намекал мне…

– Это может повредить Элиасу. Не дай бог парень попадет в руки Гардинера и его волков.

– Я отчитываюсь только перед лордом Парром и королевой.

Джеффри изумленно вытаращил глаза:

– Неужели перед самой королевой?!

– Да, – ответил я и добавил с ноткой гордости: – Я знал ее, когда она была еще леди Латимер.

– Я думаю, Грининг придерживался совсем уж радикальных взглядов. – Оукден серьезно посмотрел на меня. – Принадлежал к так называемым «известным людям».

Я вздрогнул. Это словосочетание использовалось для обозначения лоллардов, а теперь и анабаптистов. А печатник продолжал:

– Можете ли вы обещать, сэр, что все, что я расскажу вам об Элиасе, не ввергнет его в беду?

Он говорил тихо, сосредоточенно, в очередной раз напомнив мне, как опасно в наше время рассуждать о религии.

Некоторое время я молчал в нерешительности. Я знал, что по крайней мере лорд Парр будет безжалостен, если вдруг решит, что это необходимо для защиты королевы. А любое упоминание об анабаптизме – это… это все равно что сунуть палку в осиное гнездо.

И я ответил:

– Обо всем, что может повредить вашему подмастерью, я доложу только лично королеве. Ее милосердие и верность друзьям хорошо всем известны.

Оукден встал и посмотрел в окно на хибару Грининга:

– У этого сарая тонкие стены. К Армистеду приходили в гости друзья, с которыми он вел религиозные дискуссии. Иногда – особенно этим летом, когда из-за жары все держали окна нараспашку, – я слышал их разговоры, скорее даже споры, иногда слишком громкие, чтобы оставаться безопасными. По большей части до меня доносились только гул голосов, случайные фразы, но и этих фраз бывало достаточно, чтобы навострить уши. У нас по соседству собирались очень странные компании. Человек шесть, иногда семь, но неизменно присутствовали трое – шотландец, голландец и англичанин, все известные как местные радикалы.

– Маккендрик, Вандерстайн и Кёрди.

Джеффри кивнул:

– Думаю, мастер Кёрди – довольно состоятельный человек. Мастер Грининг однажды рассказывал мне, что тот посылал одного из своих помощников помогать ему в строительстве этой хибары. Шотландец тоже помогал: помню, что видел его. Здоровенный такой мужик, высокий и сильный.

– Выходит, Грининг дружил с ними почти с тех самых пор, как приехал в Лондон? А вы были с ними знакомы?

– Шапочно. Они держались обособленно. Знал я на самом деле только Армистеда Грининга – как соседа и коллегу-печатника. Иногда на улице мы обсуждали состояние дел и пару раз одалживали друг другу бумагу, если у одного из нас была работа, а запасы истощались.

– Вы сказали, что слышали, о чем спорили мастер Грининг с друзьями. О чем же? – спросил я. – О таинстве мессы?

Печатник снова заколебался в нерешительности.

– Да, и предопределено ли для людей, куда они попадут: в рай или в ад. Еще хорошо, мастер Шардлейк, что я не католик, а Джон Хаффкин старается не совать нос в дела, которые его не касаются.

– Да уж, эти люди были неосторожны.

– Этим летом они казались очень возбужденными. – Джеффри сжал губы. – В один из вечеров я слышал, как по соседству спорили, следует ли крестить человека в младенчестве или только когда он уже станет взрослым и все ли крещеные христиане имеют право на равенство, право отбирать имущество у богатых и делать его общим.

– Значит, Армистед Грининг мог быть анабаптистом?

Оукден принялся расхаживать туда-сюда, качая головой:

– Из того, как он спорил со своими друзьями, я могу заключить, что они расходились во взглядах. Вы знаете, что радикалы тоже разнятся между собой, впрочем, как и их противники.

– Да, это правда.

Последние десять лет были временем перемены веры: люди переходили из католицизма в лютеранство, становились протестантами, а потом вновь меняли свои убеждения. Но Грининг и его друзья, очевидно, обсуждали совсем уж радикальные крайности. Я задумался: интересно, где теперь эти трое – Маккендрик, Вандерстайн и Кёрди? Затаились?

Джеффри снова заговорил:

– Я частенько не мог понять, каким образом Армистед сводит концы с концами. Некоторые книги, которые он печатал, плохо продавались, а иногда он, похоже, вообще сидел без работы. А порой бывал занят под завязку. Я даже грешным делом подозревал, уж не печатает ли мой сосед запрещенные книги и памфлеты. Знаю, что несколько лет назад ему доставили большую партию книг…

– В смысле уже напечатанных?

– Да. Их привезли с континента, возможно нелегально, для распространения в Англии. Я видел их у него в хибаре, в ящиках, когда заходил спросить, не нужен ли ему дополнительный шрифт, который у меня оказался. Один ящик был открыт, и Грининг быстро его задвинул.

– Интересно, что это была за литература…

– Кто знает? Может быть, труды Лютера, или этого Кальвина, который, говорят, наделал немало шума в Европе, или Джона Бойла… – Джеффри закусил губу. – Армистед просил меня никому не говорить о тех книгах, и я поклялся, что не скажу. Но теперь он умер, и это уже не может повредить ему.

– Благодарю вас за доверие, мастер Оукден, – тихо произнес я.

Печатник серьезно посмотрел на меня:

– Если бы я рассказал об услышанном не тем людям, Армистед и его друзья могли бы кончить так же, как вчера Энн Аскью. – Его губы вдруг в отвращении скривились. – Это было мерзко, просто отвратительно!

– Да. Меня заставили пойти на Смитфилдскую площадь как представителя нашего инна и смотреть на казнь. Это было ужасное зрелище.

– До чего же мне тяжело, мастер Шардлейк. Мои симпатии на стороне реформаторов. Я не протестант и уж тем более не анабаптист, но я никогда бы не отправил своих соседей на костер Гардинера.

– А Элиас тоже входил в этот радикальный кружок? – тихо спросил я.

– Думаю, что да, входил. Этим летом я не раз слышал его голос из хибары мастера Грининга.

– Я должен допросить его, но я буду осторожен.

– Хоть Элиас и такой неотесанный, но был искренне предан своему хозяину. Он хочет, чтобы убийц нашли.

– И он может дать важные показания. Насколько я понимаю, Элиас сорвал первую попытку нападения на типографию за несколько дней до убийства.

– Да. Он единственный это видел, но решительно поднял тревогу и созвал других подмастерьев, – кивнул Оукден и, немного помолчав, добавил: – Я вам скажу одну странную вещь, поскольку сомневаюсь, что сам парень об этом поведает. За несколько дней до убийства мастер Грининг с друзьями, включая Элиаса, собрались на свою вечернюю дискуссию. Спор вышел особенно громкий. Окна у них были открыты, и у меня тоже, и какой-нибудь проходящий стражник вполне мог услышать их с улицы. Хотя здесь у нас даже стражники – свои люди.

Я знал, что во многих лондонских приходах жители все больше обособляются в реформаторских и традиционалистских кварталах.

– Все на этой улице склоняются к реформизму? – уточнил я. – Мне известно, что это характерно для многих печатников.

– Да. Но то, что я услышал, было бы опасно в любом квартале. Я не на шутку рассердился на соседей: сами понимаете, что если бы их вдруг арестовали, то и меня бы тоже стали допрашивать, а у меня жена и трое детей, о которых надо думать. – Голос моего собеседника слегка дрогнул, и я понял, как беспокоили его неосторожные разговоры Грининга и его гостей. – Я вышел на улицу и хотел постучать им в дверь, сказать, что нужно соблюдать безопасность – свою и мою. А когда подошел к двери, услышал, как голландец – у него характерный акцент – толкует о каком-то человеке, который скоро прибудет в Англию: якобы это посланец самого Антихриста, и он сокрушит и уничтожит наше королевство и обратит истинную религию в прах. Они даже называли имя, видимо иностранное. Но я не уверен, что правильно разобрал.

– Что же вы расслышали?

– Джурони Бертано – или что-то в этом роде.

– Похоже на испанское или итальянское.

– Вам виднее. В общем, я постучал в дверь, попросил их говорить потише и закрыть окна, пока мы все не оказались в Тауэре. Они не ответили, но, слава богу, окна затворили и голоса умерили. – Печатник бросил на меня испытующий взгляд. – Я рассказал вам это только потому, что знаю, в какой опасности оказалась королева.

– Я искренне благодарен вам за откровенность.

– Но я все никак не могу понять одной вещи, – продолжал Оукден. – Зачем радикалам красть книгу королевы Екатерины, тем самым подвергая ее опасности?

– Я бы тоже хотел это знать.

– Я определенно не слышал, чтобы они упоминали имя королевы. Но, как я уж упоминал, кроме того единственного вечера, когда я услышал про Джурони Бертано, обычно до меня доносились только отдельные фразы. – Джеффри вздохнул. – В наши дни нигде не безопасно.

За дверью раздались шаги, и мы с Оукденом тревожно переглянулись. Дверь открылась, и вошел явно довольный Николас.

– Ты что, не мог постучать? – сердито сказал ему я. – Мастер Оукден, это мой ученик Николас Овертон. Я прошу прощения за его манеры.

Мой помощник, похоже, обиделся. Он поклонился хозяину дома и быстро повернулся ко мне:

– Извините, сэр, но я нашел кое-что в саду.

Я бы предпочел, чтобы он не выпаливал это перед Оукденом. Печатнику, для его же безопасности, было лучше знать как можно меньше. Но Николас продолжал:

– Я перелез через стену. Сад за стеной весь зарос высокой травой и кустами ежевики. Дом разрушен, – похоже, это была монашеская обитель. Теперь там нашла приют семья нищих.

– Это, юноша, был монастырь францисканцев, – пояснил Джеффри. – После ликвидации монастырей много камней из него растащили для строительства, а этот участок никто так и не купил. В Лондоне по-прежнему избыток пустующих земель.

А Овертон уже тараторил дальше:

– Я посмотрел, нет ли каких-либо следов в высокой траве. Дождя с тех пор не было, а я искусный следопыт, я хорошо освоил это дело, когда охотился дома. И я заметил, что трава осталась примята, как будто по ней кто-то бежал. А в зарослях ежевики я нашел вот это.

Он вытащил из кармана обрывок кружева из тонкого белого льна с черной вышивкой, крошечными петельками и завитушками, и я увидел, что это обрывок с манжеты рубашки, какую мог себе позволить только джентльмен.

Оукден посмотрел на кружево:

– Тонкая работа, с виду лучший батист. Но вы заблуждаетесь, молодой человек: мой помощник ясно видел злоумышленников – они были в грубых шерстяных рубахах. Должно быть, кто-то еще проходил по саду и порвал рубашку.

Я повертел кружево в руке:

– Но кто же будет бродить в таком наряде по заброшенному саду, заросшему колючками?

– Возможно, – предположил мой ученик, – совсем не бедные люди надели грубую одежду поверх рубашек, чтобы прохожие на улице не обращали на них внимания.

– Святая Дева, Николас, – воскликнул я, – а ведь и правда!

А про себя подумал: «И укравшие „Стенание грешницы“ люди имели доступ к высшим лицам при дворе».

– Николас, ты поговорил с тем семейством нищих? – спросил я Овертона.

– Да, сэр. Это крестьянин с женой, из Норфолка. Их землю огородили для овец, и они перебрались в Лондон. Заняли одну комнату, где еще осталась крыша. Они меня сперва испугались: думали, кто-то купил участок и послал адвоката вышвырнуть их. – Молодой человек говорил о нищих с пренебрежением, и Оукден неодобрительно нахмурился. – Я спросил, не видели ли они кого-нибудь в день убийства. Они сказали, что проснулись от шума, когда какие-то люди бежали через сад: двое с дубинами, здоровенные молодые парни, один почти лысый. Оба скрылись, перебравшись через дальнюю стену.

– Значит, Джон Хаффкин разглядел все верно. – Печатник посмотрел на обрывок кружевной манжеты. – Меня это тревожит, сэр. Выходит, убийство могли совершить люди с положением.

– Да, не исключено. Ты хорошо справился, Николас. Пожалуйста, мастер Оукден, держите это в тайне.

Джеффри горько рассмеялся:

– Могу поклясться, со всей готовностью.

Я засунул обрывок в карман и глубоко вздохнул:

– А теперь я должен допросить молодого Элиаса.


Подмастерье оторвался от возни со шрифтом на станке и сказал Оукдену, когда мы вошли:

– Хозяин, мы здорово отстаем…

– У нас большой заказ, – пояснил Джеффри. – Однако, Элиас, эти джентльмены расследуют убийство мастера Грининга по поручению его родителей. Мы должны им помочь.

– Мэтью Шардлейк из Линкольнс-Инн, – представился я, протягивая руку.

– Элиас Рук. – Юноша прищурился. – Мастер Грининг говорил мне, что его родители – бедные люди. Как они могли позволить себе нанять юриста?

Это был смелый вопрос для простого подмастерья.

– Элиас, – предостерегающе проговорил Оукден.

– Я только хочу выяснить правду, Элиас, установить, что же на самом деле произошло, и, если смогу, сделать так, чтобы убийцы мастера Грининга предстали перед правосудием, – заявил я, проигнорировав его вопрос. – Я должен кое-что спросить у тебя.

Юноша по-прежнему смотрел подозрительно, и я ободряюще добавил:

– Насколько я знаю, в вечер убийства ты был дома.

– Да, вместе с матерью и сестрами. И к нам приходил сосед. Я сказал это на дознании.

– Да. Еще мне известно, что до этого ты сорвал нападение на жилище мастера Грининга.

– Это я тоже рассказал коронеру. В тот день я пришел в типографию рано утром – было много работы, – а рядом с хибарой стояли двое, пытаясь открыть замок. Они держались тихо: думаю, знали, что мастер Грининг внутри.

– Но это были не те люди, которые напали на него потом?

– Нет. Старый Хаффкин описал тех, кто убил моего бедного хозяина: оба крепкие и высокие. А эти двое были совсем не такие. Один низенький и толстый, а другой худой, со светлыми волосами, и у него не хватало половины уха. Как будто отрублено мечом, а не большая дыра, как когда уши прибивают к позорному столбу.

– Они были вооружены?

– У них на поясе висели кинжалы, но сейчас многие их носят.

– Как они были одеты?

– В старые кожаные куртки.

– То есть в дешевую одежду?

– Да. – Элиас немного успокоился, увидев, что я повторяю старые, уже знакомые ему вопросы. – Но нынче большинство так одеваются, когда богатые хапуги и знатные бездельники забирают все себе.

– Не дерзи моему хозяину, хам, – возмутился Николас.

Я примиряюще поднял руку. Мне несложно было стерпеть мальчишескую дерзость, если это давало информацию. И я понял, что этот юноша, похоже, придерживается самых радикальных взглядов на устройство общества.

– Когда случилось первое нападение? – спросил я. – Мне говорили, что за несколько дней до убийства.

– За неделю. В понедельник, пятого числа.

Я нахмурился, поняв, что это было до кражи рукописи, а стало быть, не имело смысла.

– Ты уверен? Не путаешь дату?

Рук прямо посмотрел на меня:

– Это день рождения моей матери.

Я кивнул:

– И что ты сделал, увидев тех двоих?

– То, что на моем месте сделал бы любой хороший подмастерье. Закричал: «За дубины!» – чтобы остальные парни на улице знали, что здесь беда. Несколько человек прибежали на помощь, хотя и не очень скоро – было рано, они, наверное, еще не встали. Если сомневаетесь, они подтвердят, какого числа было дело. Однако эти двое уже скрылись – перелезли через стену сада позади мастерской мастера Грининга. Несколько человек бросились за ними, но не догнали. – (Я подумал, что злодеи перед нападением хорошенько обследовали местность вокруг жилища Грининга, чтобы знать, куда бежать.) – А я остался и постучал хозяину.

– И как он отреагировал, когда ты все ему рассказал?

– Он встревожился. А вы как думали? – грубо ответил Элиас.

Николас предостерегающе на него посмотрел, но парень не придал этому значения.

– У твоего хозяина были какие-нибудь догадки, кто могли быть эти люди? – продолжил я расспросы.

– Он решил, что это случайные воры. Но они, должно быть, связаны с теми, что пришли потом и убили мастера Грининга. Верно? – поинтересовался подмастерье.

Я уловил в его голосе легкую дрожь. Несмотря на свою браваду, молодой Рук был всерьез напуган. Но если на жилище Грининга напали за неделю до убийства, зачем же он беспечно открыл дверь, когда к нему постучались неизвестные люди? Или его успокоили вежливая манера, с которой говорили посетители, их приличный вид – ведь у одного из них под грубой рубахой была кружевная рубашка? Снова взглянув на Элиаса, я подумал, не знает ли он про книгу. Если знает, то это явно представляет для него опасность. И все же парень не спрятался, как, похоже, сделали трое друзей Грининга, а стал работать по соседству.

– Что тебе известно о друзьях бывшего хозяина? – неуверенно спросил я. – Мне тут назвали три фамилии: Маккендрик, Вандерстайн и Кёрди.

– Я встречался с ними. – Подмастерье снова прищурился. – Хорошие, честные люди.

– Они могли бы дать отчет о своих перемещениях в ту ночь, – сказал я с ободряющей улыбкой, – но почему-то их нигде не видно уже несколько дней.

– Я тоже не видел их после убийства.

– Маккендрик – шотландская фамилия, – напрямик заявил Николас. – А совсем недавно мы воевали с шотландцами.

Рук гневно посмотрел на него:

– Паписты выгнали мастера Маккендрика из Шотландии за то, что он называл душу папы вонючей менструальной тряпкой. А ведь так оно на самом деле и есть.

– Элиас! – одернул его Оукден. – Не говори таких слов в моей типографии.

Я умиротворяюще поднял руку:

– Скажи, а был мастер Грининг близок с какой-нибудь женщиной? Ведь твой хозяин был еще молодым человеком…

– Нет. С тех пор как его бедная жена умерла, он полностью посвятил себя работе и служению Богу.

Я уже обдумывал, как бы половчее задать Элиасу вопрос, принимал ли он сам участие в религиозных дискуссиях между Гринингом и его друзьями, когда Овертон вдруг выпалил:

– А как насчет этого Джурони Бертано, которого, я слышал, мастер Шардлейк упоминал наверху? Грининг знал его?

На лице Рука отразился страх, и вся его напускная грубость моментально исчезла. Он попятился.

– Откуда вам известно это имя? – спросил он и посмотрел на Оукдена. – Хозяин, этих людей подослал епископ Гардинер!

Не успел Джеффри что-либо ответить, как его подмастерье с покрасневшим от страха и злобы лицом закричал на меня:

– Ах ты подлый горбатый папист!.. – И с этими словами ударил меня по лицу, отчего я пошатнулся.

Парень остервенело бросился на меня и, учитывая его габариты, вполне мог бы покалечить, если бы Николас не схватил Элиаса за горло и не оттащил в сторону. Юноша вырвался, вцепился в Овертона, и оба повалились на пол. Мой помощник схватился за меч, но Рук оттолкнул его и кинулся в открытую дверь типографии, и его шаги загремели по лестнице. Я услышал крик жены Оукдена: «Элиас!» – и стук входной двери.

Через секунду Николас был уже на ногах и бросился вниз по лестнице вслед за беглецом. Оукден и я смотрели из окна, как мой ученик стоит на людной улице, озираясь по сторонам и высматривая Элиаса, но тот уже скрылся. И неудивительно: парень знал эти улицы и переулки как свои пять пальцев.

Джеффри уставился на меня с изумлением и тревогой:

– Почему это имя вызвало у него такой ужас? Я никогда не видел Элиаса в подобном состоянии.

– Не знаю, – тихо ответил я, вытирая со щеки кровь.

Вернулся Николас.

– Убежал, – печально констатировал он. – Вы ранены, хозяин?

– Нет.

Лицо печатника потемнело от гнева.

– Элиас так перепугался, что теперь вряд ли вернется. – Он вперил взгляд в Овертона. – И сейчас, когда работа в самом разгаре, мне придется искать нового подмастерья… А все из-за того, что ты неосмотрительно сболтнул это имя. Мастер Шардлейк, с меня хватит. Я больше не хочу заниматься этим делом. У меня есть работа, и я должен думать о жене и детях.

– Мастер Оукден, мне очень жаль, – вздохнул я.

– И мне тоже. А еще мне жутко страшно. – Переводя дыхание, Джеффри снова выглянул в окно. – А теперь, пожалуйста, уйдите. И прошу вас, больше не впутывайте меня в эту историю.

– Я постараюсь сделать так, чтобы впредь вас не беспокоили. Но если Элиас все же вернется, не могли бы вы сообщить мне об этом в Линкольнс-Инн?

Оукден не обернулся, но устало кивнул.

– Благодарю вас, – снова сказал я. – Извините, пожалуйста, что так вышло. – Затем я повернулся к Николасу. – Пойдем уже! Ну и кашу ты заварил!


Я быстро шел по Патерностер-роу. Лицо у меня болело после удара Элиаса. Скоро во всей красе проявится синяк.

– Нужно заявить констеблю, – сказал Николас. – Побег подмастерья от хозяина – серьезный проступок…

– Мы еще не знаем, сбежал ли он, – ответил я. Кроме того, я не собирался вмешивать в это власти – во всяком случае, предварительно не посоветовавшись с лордом Парром. Остановившись, я повернулся к своему спутнику. – И о чем ты только думал, назвав это имя?

– Я услышал, как вы и мастер Оукден говорите про этого человека, когда подошел к двери. Это показалось мне важным. И я подумал, что будет неплохо припугнуть этого наглеца.

– Разве ты не видел, что под своей наглостью он скрывает страх?

– Я видел только, что он разговаривает с вами не так, как подобает неотесанному подмастерью с человеком вашего ранга.

– Да уж, Николас, ты буквально помешан на рангах и классах, а Элиас раздражал тебя, вот тебе и захотелось поставить его на место. Я старался успокоить этого паренька, чтобы завоевать его доверие. Разве ты не знаешь поговорки, что не стоит пришпоривать коня сверх меры? Из-за тебя мы потеряли самого ценного свидетеля.

Овертон, казалось, упал духом:

– Вы же сказали, что я могу задавать вопросы.

– После того, как хорошенько их обдумаешь. А ты долго не раздумывал, но просто отреагировал на его поведение и дал волю эмоциям. Для юриста это самое страшное. Больше никогда у меня на службе не изображай из себя галантного джентльмена.

– Мне очень жаль, – сухо сказал молодой человек.

– И мне тоже. А уж как сожалеет бедный мастер Оукден…

– Похоже, это убийство затрагивает самые деликатные религиозные вопросы, – тихо проговорил Николас.

– Тем больше причин и вести себя осмотрительно, – проворчал я. – А теперь возвращайся в Линкольнс-Инн. Поступаешь в полное распоряжение Барака, будешь делать все, что он велит. И ни слова о том, где мы были. Думаю, даже ты понимаешь, сколь важно хранить конфиденциальность в ходе этого расследования. А сейчас я тебя покину, у меня есть важное дело в другом месте.

Я повернулся к Овертону спиной и пошел прочь, к реке, чтобы взять лодку и добраться до Уайтхолла.

14

Палата приращений – орган, созданный королем Генрихом VIII для управления землями, отобранными у католических монастырей.

Стенание

Подняться наверх