Читать книгу Грязная работа - Кристофер Мур - Страница 10

И вот в брешь Кастро кинулся Чарли Ашер: антикварная трость со шпагой под рукой на сиденье фургона, челюсть выпячена штыком и вся физиономия – воплощенный этюд ужасающей решимости. Полквартала, еще полквартала и еще половинку вперед – так в Долину Безалкогольных Баров С Заоблачными Ценами и Вообще Внеземных Причесок нахлестывал своего железного коня праведный бета-самец. И горе тому никчемному глупцу, кто осмелился возжелать смерти смертоносного старьевщика, ибо за смертную жизнь его наш герой не даст и ломаного гроша. “В Голубятне будет дан бой, – думал Чарли, – и я палю за справедливость”[30].

Ну, не вполне “палю” – у него же шпага в трости, не пушка, – скорее “тычу за справедливость”: маловато, конечно, пафоса для ангела-мстителя, походить на ко-его Чарли стремился, – он просто рассвирепел и готов надрать кому-нибудь задницу, вот и все. Поэтому ты давай, это… поосторожней. (По случайному совпадению “Тыц за справедливость” в тот момент было вторым по популярности произведением в “Видеопрокате Кастро”, оно постепенно вытесняло “Рождение звезды: режиссерскую версию”[31] и уступало только “Легавым без штанов”, номеру один, как кнутом подстегнутому.)

Свернув с Рыночной, сразу же за углом Ноэ Чарли увидел: “Свежая музыка”, квадратные буквы самодельной вывески-витража, – и волосы у него на загривке тут же встали дыбом, а в мочевом пузыре возникла настоятельная потребность. Тело его переключилось в режим “драка-или-драпак”, и уже второй раз за неделю он собирался пойти вопреки своей бета-самцовой природе и предпочесть драку. Что ж, так тому и быть, подумал Чарли. Так тому и быть. Он лицом к лицу встретится со своим мучителем, вот только найдет место для парковки. Которого не нашел.

Чарли объехал квартал, виляя меж кафе и баров, – и тех и других на Кастро было в изобилии. Поездил взад-вперед по переулкам, уставленным рядами викторианских особнячков в безупречном состоянии (и за безумные цены), но стойла для своего верного жеребца не отыскал. Через полчаса орбитальных облетов всего квартала он снова направился прочь от центра и поставил фургон на платную стоянку в гараже Филлмора, после чего на древнем трамвае вернулся по Рыночной к Кастро. Славненький зелененький антикварненький трамвайчик, сделанный в Италии, с дубовыми – скамьями, латунными поручнями и оконными рамами красного дерева; чарующий латунный колокол и предел скорости – где-то миль двадцать в час. Вот так Чарли Ашер и кинулся в битву. Он пытался вообразить, как на подножках трамвая висит орда гуннов – размахивает свирепыми сабельками, по ходу осыпает стрелами настенные росписи в Миссии, – или, быть может, это плывет спецназ викингов: щиты приторочены к стенкам трамвая, громыхает огромный барабан, а они гребут себе и гребут, дабы подвергнуть разграбленью антикварные лавки, садо-мазо-бары, суси-бары, садо-мазо-суси-бары (не спрашивайте) и художественные галереи Кастро. Но тут Чарли подвело даже его внушительное воображение. Он вышел на углу Кастро и Рыночной и протопал квартал обратно к “Свежей музыке”. У лавки он помедлил: ну вот и что теперь?

А если тот человек просто взял и попросился звякнуть с этого телефона? Вдруг Чарли ворвется с угрозами и воплями, а за прилавком – какой-нибудь попутанный пацан? Но тут Чарли глянул в дверь, и там, за стойкой, совсем один стоял необычайно высокий черный мужчина, с ног до головы одетый в мятно-зеленое. Тут-то Чарли и утратил рассудок.

– Вы убили ее! – завопил он и пошел на штурм стоек с компакт-дисками, преграждавших подступы к Мятному. На бегу он выхватил шпагу – или, во всяком случае, попытался, надеясь, что выхватится она одним плавным движением и тотчас перережет горло убийце Рейчел. Но трость провалялась на складе у Чарли очень долго, и шпагу из ножен не вынимали много лет – за исключением трех случаев, когда с нею из лавки хотела уйти Эбби, подруга Лили (один раз – попробовав ее купить, и Чарли ей отказал, и два раза – попробовав ее украсть). Маленькую латунную защелку, высвобождавшую клинок, заело, поэтому, нанося смертельный удар, Чарли размахнулся всей тростью, а та была тяжелее – и медленнее, – чем сама шпага. Человек в мятно-зеленом – проворно для своих габаритов – пригнулся, и Чарли снес целую полку с дисками Джуди Гарленд, потерял равновесие, отрикошетил от стойки, крутнулся на месте и снова попробовал тот комбинированный замах, который столько раз видел в кино, – им выхватывали мечи и полосовали врага самураи, а сам он столько раз мысленно отрепетировал его по пути сюда. На сей раз шпага покинула ножны и смертельной дугой просвистела в трех футах от человека в мяте, подчистую обезглавив картонную фигуру Барбры Стрейзанд.

– Это не… не-блядь-спровоцировано! – громогласно рявкнул черный дылда.

Чарли едва успел принять стойку для удара слева – и тут заметил, как на него надвигается что-то крупное и темное; в последний миг он сумел распознать, что именно. Ему на голову обрушился антикварный кассовый аппарат. Вспышка, звяк колокольчика – и все потемнело и стало очень липким.

Когда Чарли пришел в себя, он был привязан к стулу в задней комнате музыкальной лавки – помещение как две капли воды походило на его собственный склад, только составленные башнями коробки были набиты пластинками и компакт-дисками, а не ассортиментом порепанного барахла. Над Чарли высился черный дылда, и пленник поначалу решил, что дылда обращается в туман или дымок, но затем понял, что рябью – подернуто его собственное зрение, – и сразу же всю голову изнутри, как стробоскопом, осветило болью.

– Ай.

– Как шея? – спросил дылда. – Не сломана? Ноги чувствуете?

– Валяйте, убейте меня, подлый трус, – произнес Чарли, изгибаясь на стуле и стараясь кинуться на своего поимщика; он ощущал себя немножко Черным рыцарем в “Святом Граале” “Монти Питона”[32] после того, как бедолаге откромсали руки и ноги. Если этот тип сделает к нему хоть шаг, Чарли сумеет головой протаранить ему причинные – в этом он был уверен.

Дылда резко топнул – прямо Чарли по ноге; мокасины восемнадцатого размера[33] из перчаточной кожи привелись в движение двумястами семьюдесятью фунтами смерти и торговца запиленными пластинками.

– Ай! – Чарли заскакал на стуле в круге боли. – Черт бы вас побрал! Ай!

– Так вы ноги свои ощущаете?

– Заканчивайте. Валяйте. – Чарли вытянул шею, словно подставляя горло под нож, – стратегия его заключалась в том, чтобы подманить мучителя, после чего зубами порвать ему бедренную артерию, после чего злорадствовать, глядя, как кровь струится по мятно-зеленым штанам на пол. Чарли будет долго и зловеще смеяться, наблюдая, как из этого мерзкого ублюдка вытекает жизнь, а потом доскачет на стуле до улицы, впрыгнет на Рыночной в трамвай, пересядет на Ван-Несс на сорок первый автобус, соскочит на Колумбе и два квартала пропрыгает до дома, где его кто-нибудь развяжет. У него был план – и проездной на автобус, действительный еще четыре дня, – поэтому сукин сын не тому смерти пожелал.

– У меня нет намерений вас убивать, Чарли, – произнес дылда, держа безопасную дистанцию. – Простите, что пришлось вас стукнуть кассой. Но вы не оставили мне выбора.

– Вы могли бы отведать фатального укуса моего клинка! – Чарли пошарил вокруг глазами: вдруг мужик бросил трость со шпагой где-то под рукой.

– Можно и так, только я предпочел не оставлять пятен и обойтись без похорон.

Чарли напряг мускулы, стараясь разорвать узы, кои, как он теперь осознал, представляли собой целлофановые магазинные пакеты.

– Вы связались со Смертью, вам это известно? Я – Смерть.

– Ага, я знаю.

– Да?

– Конечно. – Дылда развернул спинкой вперед еще один деревянный стул и уселся на него верхом. Колени у дылды теперь оказались на уровне локтей, и он стал похож на огромную древесную лягушку, готовую прыгнуть на свою насекомую добычу. Чарли впервые разглядел, что у мужчины золотистые глаза, яркие и заметные: с темной кожей они как-то не сочетались. – Я тоже, – добавил зловещий мятно-зеленый лягух.

– Вы? Вы – Смерть?

– Одна из, не единственная. Не уверен, что единственная Смерть вообще существует. По крайней мере, в наши дни.

Чарли не мог такого постичь, поэтому снова принялся бороться с узами и качаться, пока черный дылда не протянул руку и не утвердил его стул на ножках, чтобы Чарли не опрокинулся.

– Вы убили Рейчел.

– Нет, не убивал.

– Я вас там видел.

– Это правда. Тут-то и загвоздка. Будьте добры, перестаньте уже дрыгаться? – Он потряс Чарли за стул. – Но смерти Рейчел я не причинял. Мы так не работаем – по крайней мере, в наши дни. Вы что, в книгу не заглядывали?

– В какую книгу? Вы что-то говорили про книгу по телефону.

– В “Большущую-пребольшущую книгу Смерти”. Я послал ее вам в лавку. И женщине сказал, что посылаю, и извещение о доставке получил, поэтому я знаю, что она у вас.

– Какая еще женщина? Лили? Она не женщина, она ребенок.

– Нет, там была женщина где-то вашего возраста, с прической под “новую волну”.

– Джейн? Нет. Она ничего не говорила, и никакой книги я не получил.

– Ох, блин. Вот почему они лезут. Вы не в курсе.

– Кто? Что? Они?

Мятный Жнец тяжко вздохнул:

– Нам, видимо, придется тут еще посидеть. Пойду кофе сварю. Вы будете?

– Ну еще бы – сначала вызовете у меня ложное ощущение безопасности, а потом напрыгнете.

– Да ты, к хуям, весь связан, ебала, на хера мне у тебя чего-то вызывать? Пытался ткань человеческого бытия выебсти – так надо ж было кому-то сраку твою прищучить.

– Ой, ну конечно, давайте со мной теперь по-черно-му ботать. Ходите с расовой карты, а как же.

Мятный поднялся на ноги и двинулся в лавку.

– Сливок надо?

– И два сахара, пожалуйста, – ответил Чарли.

– Такая отпадная, зачем ты ее возвращаешь? – сказала Эбби Нормал. Она была у Лили лучшей подругой, и они обе теперь сидели на полу склада “Ашеровского старья” и листали “Большущую-пребольшущую книгу Смерти”. На самом деле Эбби звали Эллисон, только она не желала больше претерпевать мучения от бесславья своего, как она его называла, “имени рабыни дневного – света”. Окружающие лучше реагировали на ее избранный псевдоним, чем на имя Лили – Мглива Эльфокусс, которое диктовать нужно было по буквам.

– Оказалось, она Ашеру, не мне, – ответила Лили. – Он разозлится, если узнает, что я ее присвоила. А поскольку он сейчас, наверно, Смерть, у меня могут быть неприятности.

– И ты ему скажешь, что книжка все это время была у тебя? – Эбби почесала бровь – вернее, штифт с серебряным паучком; пирсинг был свежим, еще не зажил, и не ковырять его было трудно. Подобно Лили, Эбби вся была в черном, от сапог до прически, с одной лишь разницей: на переде ее черной футболки изображались красные песочные часы “черной вдовы”, она была тощее и в своей нарочитой жути больше походила на беспризорника.

– Не, просто скажу, что не туда засунула. Тут такое часто.

– И сколько ты думала, что ты Смерть?

– Типа месяц.

– А как же сны, имена и прочее, про что там говорится? У тебя же такого не было, да?

– Я думала – просто сил набираюсь. Много списков составила – тех, кого лучше б не было.

– Ага, я тоже так делаю. И что это Ашер, ты дорубила только вчера?

– Ну, – сказала Лили.

– Фигово, – сказала Эбби.

– Жить вообще фигово, – сказала Лили.

– И теперь что? – спросила Эбби. – На два года в колледж?

Обе кивнули – скорбно – и воззрились в глубины своих лаков для ногтей, дабы не делиться унижением от того, что одна из них во мгновение ока низверглась с высот полубогини мрака до местной недотепы. Всю жизнь обе надеялись на что-то величественное, темное и сверхъестественное, поэтому, когда такое наконец случилось, отнеслись к нему, вероятно, равнодушней, нежели полезно для здоровья. Страх, в конце концов, – механизм выживания.

– Так все эти штуки – “душевные предметы”? – спросила Эбби с бодростью, какую в тот миг – допускала – цельность ее натуры. Она обвела рукой горы барахла, которое Чарли пометил знаками “Не продавать”. – В них, типа, душа хранится?

– Так в книжке, – ответила Лили. – Ашер утверждает, будто они светятся.

– Мне нравятся “конверсы”.

– Забирай, твои, – сказала Лили.

– Честно?

– Ну. – Она сняла кроссовки с полки и протянула подруге. – Он их никогда не хватится.

– Крутняк. У меня как раз к ним есть идеальные красные сеточки.

– В них, похоже, душа какого-нибудь потного школьного чемпиона, – сказала Лили.

– Пусть падет к моим ногам, – ответила Эбби, делая пируэт и арабеск – остатки (вместе с расстройством аппетита) ее десятилетнего балетного образования.

– Так я, значит, у Смерти – вроде помощничка Санты? – спросил Чарли, взмахнув чашкой. Дылда развязал ему одну руку, чтобы пленник мог пить кофе, и Чарли теперь при каждом жесте крестил склад музыкальной лавки брызгами французской обжарки. Мистер Свеж нахмурился.

– О чем это вы, Ашер? – Свежу было неловко от того, что Чарли Ашера сначала пришлось стукнуть кассовым – аппаратом, а потом привязать к стулу, и теперь он боялся, что от удара у жертвы как-то пострадал мозг.

– Я о Санте в “Мейсиз”, Свеж. В детстве мы же все наверняка замечали, что у Санта-Клауса в универмаге “Мейсиз” накладная борода, а на Союзной площади работают по меньшей мере еще шестеро Сант из Армии спасения, и тогда мы спрашивали у родителей, и они отвечали, что настоящий Санта живет на Северном полюсе, он очень занят, поэтому тут у нас другие парни – у Санты они помощники, они ему помогают в работе. Ведь это самое вы мне и говорите – что мы у Смерти помощники Санты?

Мистер Свеж, стоявший у стола, теперь снова уселся напротив Чарли и заглянул ему в глаза. Ответил очень мягко:

– Чарли, вы же знаете, что это не так, правда? В смысле – про помощников Санты?

– Конечно, я знаю, что никакого Санта-Клауса не бывает. Это у меня метафора такая, костолоб.

Этой возможностью мистер Свеж воспользовался, чтобы вытянуть руку и отвесить Чарли оплеуху. И немедленно об этом пожалел.

– Эй! – Чарли отставил кружку и потер залив в своих обмелевших волосах, который немедленно покраснел от удара.

– Грубо, – сказал мистер Свеж. – Давайте грубить не будем.

– Так вы утверждаете, что Санта все-таки существует? – спросил Чарли, ежась от предвкушения новой плюхи. – Господи, в какие же глубины уходит этот заговор?

– Нет, никакого Санты, нафиг, не существует. Я просто хочу сказать, что я не знаю, кто мы такие. Не знаю, есть ли на свете большая Смерть с заглавной “С”, хотя в книге намекается, что некогда она существовала. Я просто говорю, нас таких много – в этом городе я знаю десяток, – и все мы собираем сосуды души и следим, чтобы они попадали в нужные руки.

– И принцип здесь такой, что люди случайно заходят к вам в магазин и покупают пластинку? – Тут глаза Чарли распахнулись во всю ширь: до него дошло. – У Рейчел был компакт Сары Маклахлан. Так это вы его забрали?

– Да. – Свеж смотрел в пол – не потому что ему было стыдно, а просто не хотелось видеть боль в глазах Чарли Ашера.

– Где он? Я хочу его увидеть, – сказал Чарли.

– Я его продал.

– Кому? Найдите покупателя. Я хочу вернуть Рейчел.

– Не знаю. Женщине. Имя не спросил, но уверен, что он был ей сужден. Такие вещи понимаешь.

– И я пойму? С чего бы мне такое понимать? – спросил Чарли. – Почему мне? Я не хочу убивать людей.

– Мы не убиваем людей, мистер Ашер. Это неверное представление. Мы всего-навсего способствуем вос-хождению души.

– Но я вот что-то сказал одному парню, и он от этого умер, а другому стало плохо с сердцем из-за того, что́ я сделал. Смерть, которая наступает в результате наших действий, приравнивается к убийству, если только мы не политики, правда? Так почему я? Я не натаскан молоть языком. Почему я?

Мистер Свеж поразмыслил над тем, что сказал Чарли, и нечто зловещее поползло вверх по его позвоночнику. За все годы он не помнил такого, чтобы его действия привели непосредственно к чьей-то смерти, да и от прочих Торговцев Смертью подобного не слыхал. Кто-нибудь, конечно, иной раз появлялся в тот миг, когда человек отходил, но бывало это нечасто и само по себе к летальному исходу не приводило.

– Ну? – спросил Чарли.

Мистер Свеж пожал плечами:

– Потому что вы меня видели. Вы же не могли не заметить, что вас, когда выходите за душой, никто не видит.

– Я никогда не выходил ни за какой душой.

– Выходили и еще будете выходить – во всяком случае, должны. Вам, мистер Ашер, следует и дальше выполнять программу.

– Да, это вы мне уже сказали. Так, значит, вы заби-раете эти души и э-э… становитесь невидимкой?

– Не в прямом смысле, нет, просто нас никто не видит. Можно заходить прямо к людям домой, и они вас не заметят, хоть вы рядом стоять будете, но если заговорите с кем-нибудь на улице, вас увидят, официантка примет заказ, такси остановится – ну, не для меня, потому что я черный, но вообще, знаете, останавливаются. Это, я думаю, как-то связано с волей. Я проверял. Нас видят животные, кстати. Когда изымаете сосуд, берегитесь собак.

– Вот так, значит, и становятся… как нас зовут?

– Торговцами Смертью.

– Да бросьте. Серьезно?

– В книге этого нет. Я сам придумал.

– Клево.

– Спасибо. – Мистер Свеж улыбнулся, на миг обрадовавшись, что можно не думать о тягостном и уникальном превращении Чарли Ашера в Торговца Смертью. – Вообще-то, мне кажется, это какой-то тип с конверта пластинки, там он стоит за кассой, глаза красным светятся. Но когда придумал, я этого не знал.

– В самый раз.

– Да, мне тоже так показалось, – сказал мистер Свеж. – Еще кофе?

– Если можно. – Чарли протянул пустую чашку. – Значит, вас кто-то увидел. Так вы и стали Торговцем Смертью?

– Нет, это вы им так стали. Я думаю, вы, может… э-э… – Свежу не хотелось путать беднягу, но, с другой стороны, он и не знал, что произошло на самом деле. – Я думаю, вы, может, от всех нас как-то отличаетесь. Меня никто не видел. Я работал в охране казино в Вегасе, а потом у меня там все скисло – говорят, у меня проблемы с субординацией, – поэтому я переехал в Сан-Франциско и открыл эту лавку – подержанные пластинки и компакты, сначала по большей части джаз[34]. – Ну а там все и началось: засветились сосуды, люди стали с ними заходить, он начал выискивать их на распродажах, когда хозяева умрут. – Не знаю, как или почему, но так все и вышло. Я никому ничего не рассказывал. А потом мне почтой прислали книгу.

– Опять эта книга. У вас тут ее нет случайно?

– Существует лишь один экземпляр. По крайней мере, известный мне.

– И вы его взяли и отправили?

– Заказной же! – громыхнул Свеж. – И кто-то у вас в лавке расписался за бандероль. По-моему, я свою роль сыграл.

– Ладно, простите – и дальше?

– В общем, когда я обосновался на Кастро, тут было очень грустно. На улицах либо совсем старики, либо очень молодые ребята, а все, кто между, либо уже на том свете, либо у них ВИЧ – ходят с палочками, таскают за собой кислородные баллоны. Смерть повсюду. Как будто именно здесь и нужна была станция душ – а вот и я такой, пластинками торгую. Затем почтой пришла книга. Ко мне притекало много душ. Те первые годы я собирал сосуды каждый день – иногда по два, по три. Удивительно, сколько геев вкладывает душу в музыку.

– И вы все продали?

– Нет. Они приходят и уходят. На полках всегда что-то остается.

– Но как вы можете быть уверены, что нужный человек получает нужную душу?

– Это же не моя проблема, верно? – Мистер Свеж – пожал плечами. Сначала он тоже переживал, но все, – казалось, происходило как до́лжно, и он постепенно – доверился механизму или власти, что за всем этим стояли, – уж какие ни на есть.

– Ну, если вы так к этому относитесь, зачем вообще этим заниматься? Не нужна мне такая работа. У меня уже есть работа – и ребенок есть.

– Придется. Поверьте, когда мне прислали книгу, я пытался этого не делать. Мы все так поступали. Вернее, те, с кем я разговаривал. Насколько я понимаю, вы уже видели, что в таком случае бывает. Слышите голоса, потом возникают тени. В книге они зовутся Пре-исподниками.

– Гигантские вороны? Эти, что ли?

– До вас они были просто неразличимыми тенями и голосами. А сейчас что-то не так. Началось с вас и вами продолжается. Вы им уступили сосуд души, так?

– Я? Вы же сказали, Торговцев Смертью целая куча.

– Другие соображают, что к чему. Это вы сделали. Мне показалось, в начале недели я заметил, как один пролетал. А сегодня вышел – и голоса плохие. – Совсем плохие. Вот тогда-то я вам и позвонил. Это же вы, – правда?

Чарли кивнул.

– Я не знал. Откуда мне было знать?

– Так им достался один?

– Два, – ответил Чарли. – Из стока высунулась рука. В мой первый день.

– Ну, тогда всё, – произнес Свеж, обхватив голову. – Теперь нам со всей определенностью пиздец.

– Вы этого еще не знаете, – сказал Чарли, пытаясь разглядеть и светлую сторону. – Пиздец мог с нами случиться и раньше. В смысле, мы оба торгуем старьем покойников, а это в некотором роде определение понятия “пиздец”.

Мистер Свеж поднял голову:

– В книге сказано, что если мы не будем делать свою работу, все покроет тьма, станет как в Преисподней. Не знаю, как выглядит Преисподняя, мистер Ашер, но пару раз я видел гастролеров оттуда и вникать не хочу. А вы?

– Может, это Окленд, – сказал Чарли.

– Что – Окленд?

– Преисподняя.

– Окленд – не Преисподняя! – Мистер Свеж вскочил на ноги; насилия он не любил – его и не надо любить, если у вас такие габариты, но…

– Вырезка?[35] – предположил Чарли.

– Не злите меня, а то я вас стукну. Ни вы, ни я этого не хотим – правда, мистер Ашер?

Чарли покачал головой.

– Я видел воронов, – сказал он, – а никаких голосов не слышал. Что за голоса?

– Разговаривают с тобой, когда ходишь по улицам. Иногда слышишь голос из вентиляционного люка, иногда из водосточной трубы, иногда из ливнестока. Это они – точно вам говорю. Женские голоса, дразнят. Я их много лет уже не слышал, совсем чуть не забыл, что это такое, – и тут вышел за сосудом, а один меня зовет. Раньше я звонил другим Торговцам, спрашивал, может, они натворили чего, но мы быстро прекратили.

– Почему?

– Потому что нам кажется, как раз это их и приманивает. Мы не должны вступать друг с другом в контакт. Не сразу поняли. Тогда я в городе нашел всего шестерых Торговцев, и мы вместе обедали раз в неделю, сравнивали впечатления, делились – вот тогда и стали замечать первые тени. Вообще-то, чтобы наверняка обезопаситься, это и у нас с вами последняя встреча. – Мистер Свеж снова пожал плечами и принялся развязывать Чарли, думая: “Все изменилось в тот день в больнице. Этот тип все изменил, и я сейчас отправляю его, как ягненка, на убой… А может, это он будет убивать. Он может…”

– Постойте, я же еще ничего не знаю, – взмолился Чарли. – Нельзя же меня отправлять туда наобум. А как с моей дочерью? Как я узнаю, кому продавать души? – Он паниковал и пытался задать все вопросы разом, пока его не отпустили на свободу. – Что за цифры стоят под именами? Вы имена так же узнаёте? Сколько мне этим заниматься и когда отпустят на пенсию? Почему вы всегда в мятно-зеленом? – Пока мистер Свеж отвязывал ему одну лодыжку, Чарли пытался снова привязать вторую к ножке стула.

– Из-за имени, – сказал мистер Свеж.

– Простите? – Чарли перестал привязываться.

– Я одеваюсь в мятно-зеленое из-за имени. Меня зовут Мятник.

Чарли совершенно забыл все, что его до сих пор тревожило.

– Мятник? Вас зовут Мятник Свеж?

У Чарли стало такое лицо, будто он изо всех сил пытается не чихнуть, – но он не выдержал и оглушительно фыркнул. И тут же пригнулся.