Читать книгу Введение в русскую религиозную философию - Л. И. Василенко - Страница 11

Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891) – литератор и философ-публицист, яркий и оригинальный мыслитель. Родился в семье небогатого помещика в с. Кудиново неподалеку от Оптиной пустыни. Получил медицинское образование в Москве, участвовал в Крымской войне, затем после недолгой работы врачом в Нижегородской губернии направился в Петербург и поступил на службу в Азиатский департамент МИД'а. Был направлен консулом на Ближний Восток, где и трудился 10 лет. Здесь сформировал свои взгляды на судьбы России, на ее европеизацию и отношения с Азией. Его заинтересовали судьбы южных славян в их борьбе против турецкой оккупации и судьбы самой Турции. Постепенно определились его идеи о славянстве, о православии, о значении Византии и греческой культуры.

В те годы он любил красоту, великолепие и цветение жизни. Его эстетизм выражался по-разному. Нередко соединялся с обычной эротикой, но Леонтьев был еще и поклонником красоты культурных форм, социального величия. Султан восхищал его: прекрасен его дворец, прекрасен он сам в своих восточных одеяниях, прекрасен его гарем. Эстетика Ближнего Востока влекла душу Леонтьева, а Запад он отверг как безобразие. Отдал он дань и тому, что впоследствии сам же покаянно назвал «самыми разрушительными учениями».

Красота в нашем мире постоянно попирается, и зло на каждом шагу подрывает возможность быть оптимистом. Может быть поэтому Леонтьев воспринимал многое как чуждое. Писали, ссылаясь на его слова «как душно везде», что в России Леонтьев чувствовал себя иностранцем. В других словах «отцвету, не успев расцвести» угадывается личный страх напрасно загубить свою жизнь. Леонтьев любовался теми красотами, которым не дано войти в жизнь вечную без духовного преображения, они и в истории недолговечны.

Мог ли такой человек жить одной только эстетикой? Мать Мария (Кузьмина-Караваева) заметила, что Леонтьев «был огненной душой по природе» (Вестник РХД, 1997, № 176, с. 23). Он жаждал веры и медленно шел к христианству. В 1871 г. его настигла в Салониках неожиданная и опасная болезнь, и он дал в молитве Пресв. Богородице обещание стать монахом, если выздоровеет. Он думал не только о личной смерти, но и о вечной гибели души, с которой еще не была смыта грязь бурной жизни. «Рано! Ты видишь: рано мне умирать!» – возопил он перед старой семейной иконой. Личное доверие к Божией Матери, упование на Ее заступничество соединились с жаждой обрести высшее руководство. Он горячо молился – может быть, впервые по-настоящему. Пришли вскоре и слезы покаяния, а затем – хотя и не сразу – и вера в Бога.

Выздоровев, Леонтьев начал искать путь исполнения своего обета. Он направился к старцу Иерониму в Пантелеймоновом монастыре на Афоне, чтобы стать его учеником. На Афоне пробыл почти год. Монахи увидели, с чем он пришел: не изжитая страстность, гнетущая боль раненого сердца, гордость сильного ума, напряженность и потемненность религиозного чувства, отношение к Высшему как к чему-то пугающему и в то же время неизбежному. Но была и решимость смирить себя, стать другим. Старцы отложили постриг. Леонтьев подал в отставку и больше не вернулся на дипломатическую работу. В 1873 г. он возвратился в Кудиново.

С 1875 г. он удаляется в Оптину пустынь, но ненадолго, много пишет, переезжает с места на место, вплоть до Варшавы. С 1885 г. вновь рядом с Оптиной. Духовником стал вначале о. Климент Зедергольм, а затем после его безвременной кончины старец Амвросий. Поселился Леонтьев неподалеку от монастыря, жил на небольшую пенсию, но – со слугами (он все еще «великолепный кудиновский барин», по оценке С. Булгакова), о многих заботился и встречался с разными людьми. Видел, в частности, и Льва Толстого, о котором сказал кратко: «Он неисправим». Это не мешало ему писать проникновенные статьи о художественном творчестве Толстого.

Старцы откладывали решение о пострижении Леонтьева. «Не крикливое, но великое духовное дело совершалось постоянно подле него» (7, кн. 1, с. 193). Многое в нем менялось, добрая воля продолжала, сколь бы ни было ему нелегко в Церкви, преодолевать в себе ветхого Адама. «Он отсек свою волю и отдал ее в послушание старцу. Он подъял иго, которое хотя и обещало стать благим, но непосредственно было мучительным. Он распростерся перед Распятием, подобно тем отшельникам, которые самобичеванием смиряли свою плоть. Каковы были духовные плоды этого самораспятия, нам не дано судить о том, но велика была воля к покаянию» (8, с. 94). И, наконец, в августе 1891 г. старец Амвросий тайно постриг его с именем Климента и направил в Троице-Сергиеву лавру с благословением окончить там свой жизненный путь. При этом добавил: «Скоро мы с тобой увидимся». Прошло немного времени и оба покинули мир.

«Прошел великий муж по Руси и лег в могилу. Ни звука при нем о нем. Карканьем ворон он встречен и провожен», – подытожил В.В. Розанов (12, с. 291). Ни западники, ни славянофилы своим его не считали. Признание Леонтьев получил позже. «Был добрый человек, христианин. И сумел дойти до смирения. А это великая вещь», – писала Евгения Тур (графиня Салиас) (7, кн. 1, с. 197).