Читать книгу Граф салюки - Лариса Васильева - Страница 1

1. Сделка

Оглавление

Семен Семенович Кукушкин, помещик средней руки, возвращался с похорон сестры. Она рано вышла замуж и уехала с мужем далеко на север. Сам же Семен Семенович, наоборот, жил далеко к югу от родимых мест. И сейчас, чуть успокоившись после похорон, проезжал по родным местам, вспоминая молодость и товарищей своей юности. Вспомнил лучшего своего друга Илюшу Нестерова, теперь уж Илью Михайловича, и решил заехать к нему. На станции расспросил извозчиков, ему подтвердили – да, есть такой, проживает все там же.

И вот спустя час Семен Семенович въезжал в памятную с детства усадьбу. Все так переменилось или это память подводит? Дом показался совсем небольшим, каким-то однобоким – мезонин почему-то был построен не по центру. Постройки дворовые оказались все низкими, покосившимися. Широкий двор засыпан снегом, но дорожки чисто подметены и посыпаны желтым песочком. На единственной клумбе у входа в дом из-под снега торчит массивный вазон в снеговой шапке и с чубчиком засохших цветов.

Вот кто-то выглянул в окно, на порог вышел в накинутом полушубке дворовый мужик, ленивый, заспанный.

– Как прикажете доложить-с?

– Доложи – Кукушкин Семен Семенович.

Не успел лакей скрыться, как вышел хозяин, словно он за дверью стоял. Это был седой и лысоватый мужчина, одетый в домашний пиджак с галунами.

Хозяин и Семен Семенович с недоумением рассматривали друг друга. Где тот худенький большеглазый мальчик, которого помнил Кукушкин? И где плотненький, но шустрый, весь как на шарнирах паренек, каким был в те времена сам Кукушкин? На лицах бывших друзей отразилась напряженная умственная работа: трудно было сразу признать в незнакомом человеке своего старого друга. Встретив где-нибудь в людном месте этого лысого старика, Семен Семенович никогда бы не обратил на него внимания и не догадался, что это и есть Илюша Нестеров. Илья Михайлович тоже не сразу поверил своим глазам: неужто это и есть Сема, Семушка? Будто заново знакомясь, они обнялись, расцеловались. Илья Михайлович повел гостя в дом. Чтобы скрыть смущение и растерянность от нежданной встречи хозяин шумно и бестолково восклицал:

– Семен, ну Семен! Ну удружил! Вот так новость!

Потом велел звать жену – с его громким голосом можно было и не беспокоить лакея, и так его услышали во всех уголках дома. Выбежали все дворовые, вышла и жена Ильи Михайловича – Марья Федоровна, черноволосая красивая женщина, до сих пор без единого седого волоса, однако болезненного вида. Распорядились накрыть стол. Постояли, наблюдая как слуги суетятся, бестолково бегают и перешли в гостиную. Наконец нашлись темы для беседы, пошли разговоры о детстве, воспоминания о былых проказах, о друзьях. Илья Михайлович подробно перечислил всех старых знакомых, доложил об изменениях в их семейном положение и о потерянных или приобретенных состояниях. За столом помянули новопреставленную сестру Семена Семеновича, но он сильно не горевал – сказались многие годы жизни на расстоянии, да и по натуре, Кукушкин не был чувствительным человеком. Так что, эта печальная тема вскоре была забыта.

Уж вечерело. Было решено Кукушкину с отъездом не торопиться. Он устал с дороги и спать лег пораньше. На следующий день друзья вновь принялись было вспоминать, но эта тема вскоре исчерпалась. Выслушал гость все рассказы о сыне Ильи Михайловича Николае, о старшей дочери и ее муже, о внучатах, о талантливой девке Варьке – местной достопримечательности, остались лишь разговоры о хозяйстве, но вникать в хозяйственные проблемы Нестерова Семену Семеновичу не хотелось, сельского хозяйства он не любил. Деньгами он был обеспечен и делами у него занимался управляющий.

Как оказалось, различия между ними были громадными. Кукушкин был вдов, детей у него не было, жениться второй раз не захотел, а взял в дом экономку. Его устраивала такая свободная жизнь. Семен Семенович любил бывать в окружении веселых, шумных людей, устраивал бесконечные приемы, у него бывала вся губерния, особенно молодежь. Здесь и в карты играли, и танцевали до утра, да и охотой занимались с удовольствием.

– Зачем мне жениться? Такую глупость второй раз уж я не сделаю. Выслушивать вечные жалобы на здоровье? Нет уж, с меня хватит! Так я сам себе хозяин – друзей принимаю тех, кто мне по нраву, без оглядки на дражайшую половину. Женщины только и думают, что о вареньях-соленьях, а у меня интерес другой – охота.

Так что у Ильи Михайловича ему показалось скучно, и уж к обеду он пожалел, что не уехал поутру. Хозяин с утра показал ему все свое хозяйство: и постройки, хилые, на взгляд Семена Семеновича, и красавца – жеребца, и коровник с черными пятнистыми коровами, и борзую со щенятами. Илья Михайлович охотой не особенно увлекался, а эту борзую ему подарили, и он не видел в ней ничего особенного. Но все же кобеля он нашел той же породы. Нестеров подробно рассказал, как искал его, кто дал адрес хозяина кобеля и как возил свою собаку на вязку, как родились щенята и сколько с ними хлопот. Семен Семенович слушал снисходительно, он себя считал знатоком собак, любил их, постоянно пропадал на своей псарне и сам прекрасно все это знал. Но сука очень заинтересовала его. Порода борзой была необычная – салюки. Потом хозяин оставил гостя, ему надо было распорядиться по хозяйству, и веселить Семена Семеновича призвали Варю – играть на рояле, а если гость пожелает – нарисовать его портрет.

Варе развлекать хозяев и их гостей было не впервой. Она умела быть забавной: показывала в лицах глупую служанку и жеманную барышню. Эту дерзость ей прощали – очень уж смешно выходило. Образы она брала из жизни. Варюха достаточно общалась и с барами, и с их слугами. Насмотрелась. Умела подметить самое смешное и потом точно скопировать.

Когда Николенька, барский сын, был дома, к ним приезжали соседские дети, и девчонку частенько призывали играть в жмурки, догонялки, правда, ей всегда приходилось водить. Веселая Варька придумывала все новые игры, лишь бы не идти на кухню. Дети соседских помещиков к ней привыкли и относились дружески, с ней было веселее, и неприятное в играх было на кого свалить. Варя принимала все с радостью – это было лучше, чем сидеть с вязанием в девичьей или перебирать крупу на кухне. Когда же дети стали старше, ее звали, если не хватало кому пары, – и для танцев, и для какой-либо игры, а то и для сценки – изредка молодежь устраивала «театр». Барышни охотно слушали Варины советы, как преобразить надоевшее платье, или вместе выбирали в модном французском журнале фасон, заставляли ее поправлять растрепавшиеся прически иль и вовсе укладывать заново. Смышленая и наблюдательная, Варя подмечала сразу, что кому пойдет, у нее, как оказалось, имелся вкус.

Варя села к фортепьяно. Гость расспрашивал ее о жизни, есть ли у нее жених да с кем целовалась. Девушка хотя и смущалась, но весело щебетала, мешая французскую речь с простонародными выражениями. Она была в ударе. Гость похваливал ее и смеялся. Варя раскраснелась.

– А что же ты, Варька, французский язык знаешь, а по-русски грамотно не говоришь?

– Так вы же, барин, меня кличете Варькой, коли называли бы Варварой, так я бы и говорить стала по-другому, – важно произнесла совсем осмелевшая Варя.

– Ну что же, Варя, покажи теперь, как ты рисовать-то умеешь, – улыбался Семен Семенович.

Но портрет получился не очень похож.

Тут вернулся Илья Михайлович.

– Ну, как наша Варька? Забавна? Не зря говорят – талантлив русский народ. Вот крестьянка, а и грамотна, и музицирует, и по-французски знает. Все дело в том, что некому их учить. Учить-то надо пока ребенок мал. Сам еще не хочет трудиться, а родители не заставляют, оттого что думают – мы не грамотны, так зачем и ему грамота? Варька попала к нам в дом и вместе с Николенькой выучилась, а так точно ничего не умела бы. Знай только корову доить да вязать носки.

Семена Семеновича разговор этот не заинтересовал, он и сам думал – зачем крестьянам грамота?

Илья Михайлович уж и не знал, чем развлечь гостя.

– Не сыграть ли нам в карты? – предложил он.

– С удовольствием.

Они начали по маленькой, и все увеличивали ставки. Просто поразительно, как Илья Михайлович, человек благоразумный, никогда прежде не игравший на крупные суммы, мог так увлечься. Он проиграл. Грустно прикидывал, как скажет жене, от чего им придется отказаться и как об этом узнает сын. Семен Семенович заметил, как расстроился хозяин, понял, что денег лишних у того не было, и ему стало неловко за свой выигрыш.

– Послушай-ка, Илья, мы играли в шутку и отдавать ничего не надо, это мы с тобой так, только от скуки перебросились, не порть нашу дружбу денежными делами. Забудь о картах.

Но хозяин уперся:

– Долг есть долг, проиграл, так отдам.

В комнату влетела Варюха.

– Барыня просили узнать, не подать ли вам чаю с кулебякой?

Хозяин не сразу оторвался от своих мыслей. А Варе не стоялось на месте. Она елозила по полу, крутилась из стороны в сторону в своих валеночках. В людской пол был холодным, и Варя ходила в обрезанных валенках. Они скользили по гладкому полу, и сейчас ей хотелось разбежаться и проехать по всей зале, но она не решалась при хозяине и его госте. Семен Семенович залюбовался ею. Щечки у нее румянились, вкруг высокого лба вились светлым ореолом выбившиеся прядки волос. Вроде не красавица, но очень даже ничего. Губки пухлые, носик неправильной формы, с маленькой горбинкой посередине, а кончик чуть-чуть вздернут. И фигурка не идеальная: плечи прямые, чуть широковаты, талия тонкая, узкие бедра – в ней было что-то мальчишеское, а смотреть все равно приятно. Конечно, мужчине за пятьдесят понравится любая юная девушка семнадцати лет, но эта было очень привлекательна. Не дождавшись ответа, Варя начала снова:

– Барыня просят…

– Да ступай, ступай, егоза, скажи, пусть накрывают, сейчас придем.

Варя крутнулась на месте и выскочила из комнаты, слегка поскальзывая, словно на коньках.

Вдруг гостя осенило:

– А давай-ка мне, Илья, в счет долга Варю. Да я еще тебе и добавлю за нее.

Нестеров был поражен.

– Ну, брат, ты того… Она-то у нас как дочь право, и Николеньке как сестра. И Марья Федоровна ее любит, сама ее музыке учила. А ты хочешь забрать для… развлечений.

И в самом деле, в их дом Варька попала сразу после рождения. Мария Федоровна Нестерова была в годах, когда господь послал ей сына. После первенца – дочери все последующие дети умирали в младенчестве. Старшая дочь ее была уж замужем и внуки уже были, когда родился Николенька. Здоровье Марии Федоровны было слабым всегда, а похоронив трех младенцев, она и вовсе упала духом. Решила, что бог ее наказывает за что-то, и к ребенку лучше ей подходить пореже. Была найдена кормилица – Улька, крепкая молодуха, родившая первенца, девочку Варьку, недели три назад. Девочка была здоровенькая, но уж слишком горластая. Няньке с детьми отвели дальнюю комнату в противоположном от покоев помещицы крыле. Ульке строго было наказано беречь барчука, а коли с ним что случится, то же будет и с ее девчонкой. Потому Улька со страху и кормила всегда сначала барчука, а свою дочь тем, что осталось, – хоть голодная будет, да живая. Барчук, видно, переедал, рос увальнем. Варя и пошла быстрее, и говорить начала раньше, а Николенька тянулся за ней. Они все время были вместе. Годам к трем Ульяна уже внушила дочери, каково ее место, и строго-настрого запретила обижать барчука и перечить ему. Но тому все равно доставалось от шустрой девчоночки, когда их никто не видел. Мальчишка оказался стойким, ябедничать не бегал, громко не ревел. Кукол детям велели не давать, чтобы барчук рос с мужскими играми: солдатиками и саблями. Родители не видели, как Варька заворачивала деревянного солдатика в тряпочку и баюкала, да еще и барчука заставляла нянчить «дите», а то и самого наряжала в платок: «Будешь моей доченькой». Девочка была затейница, не удивительно, что Николя скучал без нее. Молока у кормилицы было много, и она прикармливала детей до трех лет. Когда им исполнилось по пять, Ульяна родила второго ребенка и ее отправили назад в деревню, а в няньки определили бездетную Дарью. Варю отдали было матери, но барчук так разревелся, что слышно было в другом крыле дома. Барин и барыня, хоть особо часто и не бывали в детской, но долгожданного сына любили, и Варюху тут же вернули. Они и сами к ней привязались. Первое время Ульяна все приходила навещать их, но домашние заботы, младенец не позволяли часто отрываться от своей избы, а через год она и третьего родила, Варя вскоре и отвыкла от нее.

С новой нянькой Варьке жилось похуже, все же не мать. Конечно, ей приходилось помогать и на кухне, и в доме, когда барчук спал после обеда или когда его увозили в гости. Кухарка гоняла ее то в погреб, то на огород, то в кладовую. Но когда он был дома и учился или играл, Варя была рядом с ним. Няньке было удобно, когда девочка играла с ее подопечным: можно было отвлечься, поглядывай, лишь бы были рядом. Они носились с деревянными саблями по всему дому, съезжали по перилам. Летом купались в тихой речке под присмотром няньки. Как-то зимой, тогда им было лет по 6–7, Дарья заболталась с поварихой, а дети придумали новую забаву – катались с крыши курятника на салазках. Зима была тогда такая снежная, что низенькие постройки с задов заносило снегом вровень с крышами: курятники в деревне строились низкими, чтобы птица зимой не мерзла. Варюшка и Николя выбили ступеньки в снегу и вместе с салазками поднимались на крышу сарайчика, а оттуда съезжали вниз, как с горы. Настоящих горок вокруг было полно, но съехать с сарая было интереснее. Варя, как всегда, поднималась первая и тащила потом наверх неуклюжего барчука. В очередной раз она первая съехала вниз. Николаша все медлил, не мог отважиться. Варька успела снова влезть на крышу, а он все сидел на санках, не решаясь оттолкнуться. Варька и подпихнула слегка его санки. Мальчишка не ожидал такого коварства и от неожиданности не справился с салазками: они вильнули в сторону и Николя завалился набок, в сугроб. При этом он умудрился ткнуться носом в засыпанный снегом пенек. Пошла кровь. От ее вида Николя разревелся, прибежала нянька, отругала Варю:

– И что за девчонка, всегда нашкодничает! Ступай на кухню, перебирай горох. Вот я барыне расскажу, что ты удумала, поставят они тебя на тот горох коленями али высекут.

У Вари полились слезы от такой перспективы. Николя прервал свой плач на минутку и сказал Варе:

– Я перестану плакать и тебя позову, – и принялся орать еще громче.

Варя поплелась на кухню. На этот раз ее и в самом деле крепко высекли – барыня испугалась за сына. Няньке, правда, тоже досталось… Крыша у сарайчика хлипкая, мог и провалиться, покалечился бы сынок. Наказывали Варю и раньше, но сейчас было отчего-то особенно больно и обидно, утешить ее было некому. Когда Николя позвал ее, она пришла грустная, со слезами, играть не хотела. Николя пожалел, что так громко ревел.

Позже к барчуку был приставлен Прошка, ловкий малый, – учить плавать, стрелять, верховой езде. Разумеется, Варя была рядом. Прошке было смешно учить девчонку, все равно как парнишку, и ради смеха он научил ее и плавать, и скакать на лошади.

Николаше выписали маленькую лошадку, пони. Но он боялся садиться на нее. А Варя рядом аж приплясывала от нетерпения:

– Давай я сяду, давай я…

– Я те сяду, – ворчал Прошка, – лошадка для барина, а не для всяких дворовых девок.

Николеньке было страшно, и он велел сесть Варе. Варя радостно сделала круг верхом и предложила:

– А садись впереди, я тебя буду держать.

Николашка теперь осмелел, и ему тоже захотелось сесть на лошадку. Прошка посадил его перед Варей. Они тихонько сделали круг, еще один, а потом Варе стало скучно так медленно кататься, и она шлепнула пони босыми пятками по бокам. Лошадка резко скакнула, дети не удержались и сползли на землю. Варя, конечно, не стукнулась, а Николя набил себе шишку. Но ни он, ни Прошка так и не рассказали няньке, отчего у него появился фонарь на лбу. И хотя Николенька с годами перестал выдавать ее, Варьке все равно попадало – все и так знали, кто был зачинщиком всяких проказ.

Старшая дочь Нестеровых, видя как родители балуют Варьку, стала отдавать ей всю одежду, из которой вырастала ее девочка. Поэтому Варя всю жизнь и одевалась, как барышня.


Барыня все хворала, а барин был постоянно занят. Доход его хозяйство давало небольшой, зато внимания требовало постоянно. Илья Михайлович любил почитать о разных новинках и у себя пытался завести что-то новое, но ему не очень везло. Сыну он рано выписал француженку. Мадам учила французскому и, как могла, музыке. Только учить ей пришлось сразу двоих: Николя отказался сидеть за уроками без Варьки. Мадам раньше воспитывала девочек, и ей было привычнее заниматься с ней: показывать, как надо войти, как присесть, как держать осанку, следить за манерами за столом. Иногда она в шутку наряжала малышку в свои платья и закалывала ее волосы в прическу.

Потом появился учитель грамоты, математики и истории. Деревенской девчонке Варьке пришлось засесть за уроки. Николя ленился учить и требовал, чтобы сначала спрашивали Варьку, он прослушивал ее ответ, вспоминал и готов был отвечать. Учителей это тоже устраивало – от нее было проще требовать прилежания, чем от барчука. Можно было и розгами ожечь безбоязненно. Очень уж злобным был учитель математики – с удовольствием сек девчонку за любую шалость или не выученный урок. После порки ей не хотелось играть, со слезами на глазах она сидела над примерами. Мальчишке было скучно ждать, пока она все решит, и он тоже садился за уроки. Грамота ему давалось легко. Став постарше, Николя начал заниматься сам, да, бывало, поглубже, чем давал учитель. Варя же всегда учила «от сих и до сих» и быстро отстала от него в знаниях.

Музыку, правда, барчук невзлюбил, и стоило француженке выйти, как за рояль садилась Варька, подменявшая Николя, не прерывая гаммы. Николя быстро понял, что мадам выходит в коридорчик перед детской, когда там появляется Прохор. И Прошка стал получать от барчука 2 копейки в неделю, чтобы всякий раз, заслышав музыку, бежал к детской и вызывал мадам в коридор. Прошка зарабатывал, мадам флиртовала, Варя играла, а Николя читал. Все были довольны. Мария Федоровна заметила тягу девочки к музыке и с удовольствием иногда занималась с ней сама, чем и гордилась.

Когда соседи Нестеровых начали устраивать детские праздники с танцами, Мария Федоровна настояла на приглашении учителя танцев – не хотела, чтобы сын неловко подпирал стены на балах и приемах. Илья Михайлович, хоть и считал танцы ерундой, учителя все же пригласил. Варя была партнершей в танцах, так и научилась танцевать.

Когда Николя уехал, в доме стало тихо и скучно. Барыня заставляла Варю развлекать ее: играть на фортепьяно, читать женские журналы, а если не было свежего журнала, то и скучные газеты. Вечерами к ним присоединялся Илья Михайлович, и часами Варя просиживала с барыней и барином за картами. В карты Варя играла хорошо, но боялась слишком часто обыгрывать господ – могли прогнать на кухню. Не хватало ей скачек на лошадях, фехтования и просто шумных игр в веселой компании помещичьих детей – ездить-то с детьми к ним перестали. Возраст у детей подошел опасный: не дай Бог кто влюбится в дворовую девку. Оно-то и ничего страшного, если бы девка была обычная – пусть бы и порезвился недоросль, но хозяева нянчились с Варей, и ссориться с ними никто не хотел.

Наконец на Рождество приехал Николя. Он повзрослел, возмужал. Изменилась и Варя. Оба смутились этим переменам, увидели друг в друге уже не просто товарищей детских игр. Он много рассказывал о своей жизни вне дома. И все каникулы они то катались на санях, то с мужиками ездили на охоту, просто играли в снежки, а устав, слушали Варюхину игру на рояле да перебрасывались с матерью в картишки.

Так же радостно встретились они летом. В конце лета, незадолго до отъезда Николя, они отправились прокатиться на лошадях. Возле маленького стожка сена у проселочной дороги Варя соскочила с лошади.

– Я хочу забраться наверх, – она подбежала к стожку, но сено было сбито плотно и ей не удавалось влезть на него.

– Ну что ты придумала, – заворчал Николя, а сам покорно слез с лошади и подошел к ней.

– На, становись, – он наклонился и подставил ей свои сжатые руки.

Варя наступала ему на руки, но все равно каждый раз срывалась – стожок был высок. Расшалившись, дети принялись выдергивать пучки сена, делать в стогу углубления – ступеньки. Взобравшись наконец наверх, они стали подталкивать друг друга и скатываться вниз, потом снова влезали на стожок. В пылу забавы они на секунду-другую прижимались друг к другу, каждый раз смущаясь. Но их тянуло вновь испытать это незнакомое волнение. Сердца у обоих колотились часто-часто. Стожок был весь растреплен. Мужик, ехавший мимо на телеге, остановился и осуждающе покачал головой.

– Эх, барин, и вы, барышня, – он видно не узнал Варюху, – что же вы балуете? Сено-то для коровки припасено. Чем же кормить скотину зимой? Э-эх, барье…

Он поехал дальше, все продолжая укоризненно качать головой и что-то ворча, а Ник расхохотался:

– Ой, «барышня», ты – «барышня»!

Варе это не показалось смешным, она вскочила, схватила пук сена и бросила его в Николашу, обсыпав его с ног до головы, да они и так все были в сене. Скатившись со стожка, она взлетела на свою лошадку, но Николя не побежал за ней, а стал подбирать разбросанное сено, забивать пучки кулаком в стог, оглаживать его. Варя проехала чуть, оглянулась и вернулась. Снова спустилась с лошади и стала помогать ему. Потом они столкнулись лбами, опять расхохотались и кинулись к лошадям. Варя ускакала первой, Николя еле догнал ее.

– Стой-ка! Дай я сено выберу у тебя из косы.

Лошади смирно стояли рядом. Варя ерзала, сидеть ей было колко – сено набилось не только за шиворот, но и под юбку, и в юбку – кололо сквозь ткань. Николя отряхивал Варю, щечка ее была совсем близко, румянец пробивался сквозь ровный загар, глаза сверкали, и он вдруг чмокнул ее в щеку. Варя зарделась и пустила лошадь рысью.

Через два дня барчук уехал. Воспоминание об этом поцелуе до сих пор тревожило молодую девушку, заставляло быстрее биться ее сердце.

Родители видели, что детей тянет друг к другу, но ничего не предпринимали. Считали, что они слишком молоды, Николя уедет, а в разлуке забудет Варю. Удалять Варьку из дому не хотелось, они привязались к ней.


И вот сейчас эту девочку, почти что дочь, предлагают отдать, словно какую-нибудь телку.

– Как же я могу ее отдать за карточный долг?!

– Э-э, брат, ты не торопись, подумай: чем ей лучше будет у тебя? Ей уж замуж пора. За кого ты ее отдашь, за мужика? Помещик-то никакой ее не возьмет – все знают, что из крепостных. А я никому не скажу, кто она, все ее будут принимать за мою племянницу, якобы сестры моей дочь. Будет жить как барышня. И отпишу пожизненное содержание. А что ты с ней дальше будешь делать? Что ж ей так и сидеть вековухой при вас? Так и не удержишь, не привязывать ведь. Иль ты ее для сына бережешь? Меж ними, небось, уж искра пробежала? – Семен Семенович был удивлен возмущением друга.

Он сам никогда не испытывал душевных тонкостей и не ожидал их найти в других.

Илья Михайлович хотя и возмутился, но понимал, что друг был прав. Нестеров опасался, что его сын женится на Вареньке, в сущности простой дворовой девке. Сына он хорошо знал и был уверен, что Николя любовницей ее не сделает. А им очень нужна была невеста с приданым.

Что же, может быть, это и выход.

Он пошел к Марье Федоровне. Каяться в проигрыше было легче, когда уж виден был выход из создавшегося неприятного положения. Конечно, Варя славная девка, и вроде как-то нечестно отдавать ее в содержанки старику, но своя рубашка ближе к телу. Жена была сначала шокирована, отдать Варьку в любовницы? Но Илья Михайлович разъяснил ей выгодность такого предложения, так ей все обрисовал, что выходило, и без проигрыша надо было бы Варю отправить подальше. Будь у них времени на размышление побольше, не отдали бы девку, а тут от неожиданности, сломленные напором гостя, хозяева с ним согласились.

Утром Варьке объявили хозяйскую волю. Она стояла как громом пораженная. Дали полчаса на сборы, уложили в сани продукты на дорогу, подарили полушубок и шаль, чтобы не замерзла в пути, да и отправили побыстрее, чтобы не передумать. Варя не подошла к хозяйской ручке, молча села в сани, только в глазах блестели слезы. Малышкой она бегала к барину Илье Михайловичу жаловаться на Николеньку, барин посмеивался – ишь, шустрая, не понимает еще, что здесь все принадлежит Николеньке, и она сама тоже его собственность. Но сыну велел делиться игрушками: хочешь играть, так не жадничай. Барыня была более строга, но зато после отъезда сына сильно привязалась к девушке – Варя стала для нее вроде компаньонки. И эти люди, которые всю ее сознательную жизнь заботились о ней больше, чем родная мать, продали ее.

Перед отъездом Семен Семенович решил купить щенка борзой суки. Вчера еще Илья Михайлович, видя такой интерес гостя к собаке, хотел ему подарить любого из щенят, преподнести перед отъездом на память, но сейчас, злясь и на себя, и на Кукушкина за то, что пришлось пойти на подлость, отдать за карточный долг Варьку, можно сказать, продать близкого человека, – уперся и не хотел не то что дарить, а и продавать щенка. Семен Семенович не ожидал отказа, и от этого ему еще больше захотелось привезти из такой дали кутенка на завод. Хотя у него полная псарня, но то все были русские борзые да гончие, а вот салюки не было. Потом Илья Михайлович все же устыдился своей злости: гость-то при чем, сам же сел играть в карты – и согласился продать щенка. Цену заломил, по его понятию, немалую. Семен Семенович из форсу отдал вдвое больше. Тут же принесли кобелька. Сделка состоялась.

Дворовые глядели вслед повозке, кто жалея Варьку, кто завидуя ей (неизвестно что впереди, но все-таки перемена, мир посмотрит), а кто и злорадствуя: ее положение служанки-барышни кое-кому было поперек горла. Но для всех такой конец ее привилегиям был нежданным.

Усадьба осталась позади, потом и ближнее село проскочили, выехали на большак, и замелькали версты.

Вдоль дороги стеной стояли леса, запорошенные снегом. «Хорош лес, хорош! Такой бы да в нашу губернию, это почем же его там можно продать? Строевой, ишь, сосны какие – ровненькие, стволы – один к одному. Прежде чем продать, его еще довезти к нам надо будет, а перевоз ого-го во сколько обойдется». За морем телушка – полушка, да рубль перевоз…Чем дальше отъезжали, тем меньше становилось лесов, сосны и ели сменились на березу да ольху. И вот уж леса не стеной стоят, а видны лишь вкруг полей да где-то вдали, да узкие долины речушек заросли кустарником да ивой. Все больше поля да луга. А то село какое проедут… Варя все сидела молча, слезы текли по щекам. Кукушкин ей не мешал. Они где-то останавливались, меняли лошадей, ели что-то, ночевали на постоялых дворах.

Семен Семенович всю дорогу занимался своим щенком. То кормил его, то укутывал. Своей игрушкой был очень доволен. Щенок ему нравился все больше и больше. Смышленый оказался. Как только ему удавалось, лизал хозяина в нос, Семен Семенович со смехом уворачивался. Он и сам готов был облизать щеночка. Его только удивляло, что Варька не хочет возиться со щенком, а уж такой он забавный!.. Да за такого славного можно было и больше отдать. Пожалуй и весь карточный долг мог бы простить. Не знает Илья цены своей суке.

Подъехали к уездному городу П. Семен Семенович велел сделать небольшой крюк и проехать по главной улице городка. У модной лавки сани остановились. Он хотел приодеть Варю, чтобы его прислуга сразу приняла ее как барышню. Та безучастно мерила платья, сапожки, пальтишко, отороченное мехом. Продавщицы суетились вокруг нее, клиентка была выгодная – купить-то обещались много, а барышня никаких придирок и капризов не устраивала.

Ночевали на постоялом дворе, а на следующее утро барин велел ей надеть обновы, причесаться по-модному, почаще говорить по-французски, а если уж по-русски надо, так грамотно и за стол посадил с собой. Варька совсем засмущалась, но он подбадривал ее.

– Давай смелее, только о манерах не забывай, ешь как барышня. И никакой Варьки больше нет. Ты теперь будешь – Варюша, моя племянница, сирота. Поскольку едем с похорон, никто к тебе с разговорами приставать не будет, и сама ни с кем не заговаривай, о своей жизни прошлой никому не рассказывай. Коли не хочешь, чтобы жизнь твоя в моем доме с порки началась, – жестко добавил он.

Варя хорошо запомнила распоряжение барина, поняла, что больше с ней нянчиться никто не будет: хотя и придется изображать барышню, а место свое знать надо. И с этого момента она никогда не забывала этого приказа. Ехала дальше в санях с барином уж не крепостная девка, а молоденькая миловидная девица, в ботиночках на каблучках, капоре с мехом и пальто. Но все такая же бледная и грустная.

Ей вспоминалась ее жизнь в усадьбе Нестеровых. Что и говорить, с рождения ей везло – жила, как барышня. А в голове у нее все крутились строчки единственного заветного письмеца от Николя: «Моя милая Варенька, как мне не хватает тебя здесь… Как бы снова хотелось промчаться на лошадях рядом с тобой по лугу. Помнишь стог?» еще бы не помнить…

Граф салюки

Подняться наверх