Читать книгу Дело без трупа. Неоконченное дело (сборник) - Лео Брюс - Страница 15

Детектив-инспектор Стьют едва удостоил меня приветствием, когда я пришел на следующее утро в полицейский участок, как тут же раздраженно заговорил о Бифе.

– Сержант до сих пор не соизволил явиться на службу! – сказал он. – У этого человека просто отсутствует ощущение времени. – И наконец улыбнулся, впрочем, довольно натянуто. – Это вы его избаловали, знаете ли, описав ту простую счастливую случайность, которая помогла ему раскрыть дело Терстонов. Этот недотепа и впрямь решил, что он великий сыщик.

– Никогда не замечал, что он такого высокого о себе мнения, – возразил я.

Как раз в этот момент вошел Биф с видом слегка растерянным, но и раздраженным, что было характерно для него в ранние утренние часы.

– Что ж, сержант, – сказал Стьют. – Я уже успел без вас проделать работы на полдня. Мною переданы в Лондон инструкции предпринять все возможное для обнаружения адреса девушки по фамилии Смайт и выяснить подробности ее прошлой жизни до того, как начались события здесь. Если эта девица представляет собой тот тип, что мы и предполагали, найти место, где она снимала комнату, не составит особого труда, хотя вопрос, жива она еще или нет, остается открытым.

Продолжая рассуждать уже ставшим привычным для нас резким тоном, детектив-инспектор перелистывал лежавшие перед ним бумаги.

– Я также организовал поиски тела на пустоши. Для начала поручил прочесать пространство шириной в двести ярдов с каждой стороны от дороги. Поисковые группы уже формируются. К счастью, охотничьи инстинкты еще не совсем угасли в людях, что значительно облегчает сбор подобных групп из добровольцев.

Стьют сделал паузу и прикурил сигарету.

– Затем… Вы меня слушаете, сержант? Затем я послал за почтальоном, который обслуживает дома на Хай-стрит, чтобы он прибыл сюда, как только закончит с утренней разноской корреспонденции.

– Он-то вам зачем понадобился? – Это были первые слова, произнесенные Бифом.

– Хочу проверить, не поступало ли на имя Роджерса писем, о которых не знали его дядя и тетя. Самый обычный ход в любом расследовании, Биф. Тот, что должны были сразу же сделать вы сами. Как ни жаль, но, по-моему, до вас никак не дойдет: подобные дела не раскрываются с помощью чудодейственного озарения или неожиданного умозаключения. Поможет только неуклонный, тщательный сбор улик и проверка фактов.

– Так точно, сэр, – отозвался Биф.

– Кроме того, поскольку я был уверен, что вы напрочь об этом забыли, то лично отдал приказ обыскать внутри тот старый склад, который находится рядом с «Драконом».

– Ах да. Теперь вспомнил, – сказал Биф, посасывая кончики усов.

– И наконец, мною был осмотрен мотоцикл. Как я понял, это вы разрешили оставить его во дворе дома старого Роджерса. По моему распоряжению его пригнали сюда. Что тоже следовало сделать незамедлительно.

– Зачем? Там и смотреть-то не на что. Я, кстати, тоже оглядел его.

– Предоставьте мне судить о необходимости тех или иных действий, сержант. А теперь извольте внимательно выслушать мое сообщение о рапортах, поступивших этим утром. Спасибо. Исследовательская лаборатория уведомила, что пятна крови на манжете рубашки и на рукаве пиджака в самом деле являются пятнами человеческой крови. Бутылочка, из которой пил Роджерс, содержала цианистый калий. А следов четы Фэйрфаксов до сих пор обнаружить не удалось.

– Что тут скажешь, – вздохнул Биф, – мы знали, что это за пятна, и про бутылочку тоже. Значит, здесь ничего нового для нас нет.

– Минуточку, – сказал Стьют, – есть еще отчет нашего сотрудника, допросившего стюардов, служивших вместе с Роджерсом, но только один из них сообщил нечто, представляющее интерес.

Биф поднял взгляд. Теперь в его глазах блеснуло любопытство.

– Выяснилась небольшая, но занятная подробность, и вот в чем ее суть, – продолжал Стьют. – Оказалось, что молодой Роджерс имел привычку привозить домой несколько билетов лотереи, розыгрыши которой проходят в Буэнос-Айресе. Он хранил их в запечатанном конверте. Сказал своему приятелю, что всегда немного опасался проносить эти билеты через таможню.

– И это все?

– Да. Наш человек пытался прояснить детали, но Роджерс, похоже, никому не рассказывал, как он поступал с этими билетами в Англии.

– По крайней мере, нам об этом стоило узнать, – заметил Биф.

– Нам стоит узнать все, что может быть хоть как-то связано с этим делом, – усмехнулся Стьют. – Только связав все известные факты вместе, мы сможем установить истину.

В дверь постучали, и вошел констебль Голсуорси. В манерах этого рослого, превосходно сложенного сельского жителя со здоровым цветом молодого лица и умным выражением глаз сочеталось уважение к начальству с чувством собственного достоинства, что делало его в моих глазах куда более эффективным и надежным полисменом, чем констебль Смит из Чопли, заискивавший перед Стьютом.

– Прибыл Фосетт, наш почтальон, сэр, – доложил он инспектору.

– Пригласите его сюда, – распорядился тот.

Усаживаясь на стул, Фосетт выглядел немного смущенным. Обычно его встречи с Бифом проходили в значительно менее формальной обстановке.

– Мне нужно, Фосетт, чтобы вы сейчас основательно все обдумали. Вы можете вспомнить, какие письма доставляли молодому Роджерсу в последнее время?

Тот и в самом деле глубоко задумался.

– Было одно письмо, – сказал он наконец.

– Когда оно поступило?

– Не могу точно сказать. За день или два до его приезда домой.

– Вы не обратили внимания на почтовую марку?

– Нет. Не обратил. Если разглядывать марки на каждом письме, которое приходится доставлять… Сами понимаете.

– И на почерк тоже?

– Нет.

– А других недавних писем не припомните?

– Нет.

– Письма никогда не приходили из-за границы?

Этот вопрос вновь заставил Фосетта на какое-то время задуматься.

– Было одно заграничное, – ответил он после паузы, – но не думаю, что получателем был он. Там значилось имя мистера Роджерса.

– А когда оно пришло?

– Перед тем, другим. По-моему, за неделю. Я обратил внимание, потому что конверт был тонким, какие используют для авиапочты.

– В самом деле? И вы уверены, что оно предназначалось не для молодого Роджерса?

– Насколько помню, нет. Мне кажется – хотя, учтите, я ни в чем не уверен полностью, – что получателем значился просто «мистер Роджерс» без каких-либо уточнений. Но, быть может, мне только так показалось.

– Запомнили, как доставили его?

– Да. Пришлось предупредить мистера Роджерса, что с такими тонкими конвертами надо обращаться аккуратно. Они очень легко теряются среди прочих.

– Он лично принял его у вас?

– Да, из рук в руки.

– А откуда оно было послано?

– Ну вот. Опять вы об этом, – сказал Фосетт с досадой. – Я ничего не знаю об иностранной почте. – При этом явно подразумевалось, что он был экспертом по части почты, но только отечественной. – Могу лишь сказать, что письмо прибыло из-за границы.

– Что ж, я вам весьма признателен за помощь, Фосетт. Больше у меня к вам вопросов нет.

А Фосетт, хотя позже сам не мог объяснить почему, произнес:

– Спасибо вам, сэр.

Стьют некоторое время молчал, что не вязалось с его обычными манерами, и над чем-то размышлял. Потом сказал:

– Быть может, нужно разобраться с тем письмом детальнее. Пришлите ко мне этого своего констебля с нелепой фамилией, Биф.

– Голсуорси! – выкрикнул Биф, не поднимаясь со стула.

Стьют опять не удержался, чтобы не скорчить гримасу, а потом повернулся к появившемуся на пороге констеблю.

– Отправляйтесь к мистеру Роджерсу, обувщику, и спросите, помнит ли он письмо, прибывшее авиапочтой из-за рубежа примерно за неделю до приезда его приемного племянника. Узнайте, кто его написал, кому оно было адресовано, и вообще все подробности, какие только сможете. Да и, между прочим, мне необходимо иметь образец почерка молодого Роджерса.

– Будет сделано, сэр.

Затем мы снова остались втроем в кабинете Бифа.

Впрочем, почти все мои воспоминания о том дне сводятся ко многим часам, проведенным в этом крошечном помещении. Стьют получал рапорты и рассылал повсюду свои приказы и инструкции. День оказался целиком посвящен сведению концов с концами в добытых уликах и попытках выжать остатки информации из наших местных осведомителей. Еще до полудня вернулся сотрудник, которому поручили обыск склада, и доложил, что ничего не обнаружил. Это был второй из констеблей Бифа, на чью долю выпало задание, – долговязый и худощавый молодой мужчина с длинным носом по фамилии Кертис.

– То есть внутри не нашлось ничего?

– Совсем ничего, сэр.

– Что ж, спасибо и на этом, Кертис.

Стьют никогда и ничем не выдавал своего разочарования, если ему доставалась пустышка. А ведь его ждало еще одно огорчение всего несколько минут спустя с возвращением Голсуорси от обувщика.

– Ну, каковы результаты? – резко спросил он констебля.

– Я повидался с мистером Роджерсом, сэр, – начал Голсуорси, еще не успев толком отдышаться. – Он прекрасно помнит то письмо. Оно было действительно адресовано ему, утверждает он, но послал его сам себе молодой Роджерс по пути домой из Рио-де-Жанейро.

– Вы спросили его, о чем было письмо?

– Так точно, сэр. Ни о чем в особенности, ответил он. Как я понял, у молодого Роджерса выработалась привычка посылать на этот адрес время от времени письма авиапочтой из дальних стран, когда он находился в плаваниях. Мистер Роджерс даже поискал письмо в надежде, что сохранил его, но не нашел. Зато обнаружил старый конверт с адресом, написанным рукой племянника, и отдал мне. Вот он, сэр.

Мы изучили уже чуть грязноватый конверт. Почерк был ровным и прямым. Он не мог принадлежать в равной степени ни безграмотному человеку, ни искушенному в каллиграфии писарю или ученому.

– Очень хорошо, констебль, – признал Стьют, все еще не способный преодолеть себя и обратиться к полицейскому по фамилии.

Зато следующий персонаж принес значительно более ценную информацию. Это был викарий из церкви в Чопли, бойкий и непоседливый человечек с раскрасневшимися от возбуждения щеками.

– Ах, вот и вы, инспектор! – воскликнул он при виде Стьюта, а я про себя задался вопросом, отчего именно священники имели особую склонность начинать всякий разговор с подобного междометия. – Смит, наш местный констебль в Чопли, посоветовал мне непременно встретиться с вами.

Его голос звучал так громко, что был слышен, вероятно, в самом дальнем углу полицейского участка. Я не без удовольствия заметил, что Стьют повел себя с ним столь же бесцеремонно, как и с нашими прочими информаторами.

– Присаживайтесь, викарий, – сказал он.

– Дело в том, что я, быть может, сумею оказать вам помощь в расследовании этого трагического происшествия. Хотя мои сведения вы с таким же успехом можете счесть и бесполезными. Я тут разговорился с молодым Смитом. Он когда-то пел у меня в хоре, если хотите знать. Умнейший юноша, и, как я надеюсь, его ждет большое будущее. – В моем личном заочном состязании между Голсуорси и Смитом первый сразу же получил еще несколько очков в свою пользу. – Так вот, я упомянул, как в среду после обеда возвращался из Брэксэма за рулем своего автомобиля…

– В котором часу это было?

– В котором часу? Ах, время, время! Ха! Ха! И вы еще спрашиваете меня о времени, инспектор! Вам, судя по всему, ничего не известно о моей репутации. Здесь меня считают самым непунктуальным человеком во всем мире. Тем я печально и прославился. Я как-то совсем не замечаю течения времени.

– Но хотя бы приблизительно?

– Это было, должно быть, между пятью и шестью часами. Я ехал совершенно один. И вдруг заметил мотоцикл, стоявший у обочины дороги.

– Развернутым в какую сторону?

– В мою. То есть в сторону Брэксэма.

– Какой марки мотоцикл?

– О! Вот здесь я могу вам точно ответить. Сам когда-то был заядлым мотоциклистом. Сейчас, конечно, давно бросил это увлечение. Мотоцикл «Радж-Уитуорт». Пятьсот кубических сантиметров. Собран на заказ. И, как мне показалось, почти новый. Что ж, подумал я. Обычное дело. Молодежь, инспектор, молодежь! – И он рассмеялся вроде бы от всего сердца, но для меня этот смех прозвучал почти зловеще.

– Вы кого-то видели при этом?

– Да, инспектор, видел. Молодого человека и девушку. Они удалялись от меня через пустошь. Лиц я не разглядел. Но на парне была одна из типичных для мотоциклистов непромокаемых курток и такие же брюки в обтяжку. А девушка была в белом плаще. Но я, конечно, всего лишь проехал мимо.

– Да, понимаю. – Стьют поднялся на ноги перед визитером. – Весьма вам признателен, викарий.

– Не благодарите. Рад был помочь. Хотел бы рассказать больше. Сложная у вас работа. Ха! Ха! Есть убийца, но пока нет убийства! Я бы ни за что не разобрался! Всего хорошего, инспектор! – И с этими словами он вышел за дверь.

Было около трех часов дня, и Стьют решил, что нам пора отправиться на пустошь и проверить, как идут поиски. Показания викария стали дополнительным указанием, что с наибольшей вероятностью тело спрятано именно там. Не могло быть ошибки в описании им одежды Роджерса и мисс Смайт. Он сумел даже определить марку мотоцикла.

Казалось, у нас появился хороший шанс прямо прийти к раскрытию преступления. Я был только рад тому, как быстро вел машину Стьют, и потом, когда увидел поджидавшего нас констебля Смита из Чопли.

– Я распорядился особенно тщательно осмотреть то место, которое указал викарий, – сказал он.

– Обнаружили что-нибудь?

– Очень многое, – ответил Смит с самодовольной улыбкой и подвел нас к набору предметов, сложенных на траве.

Стьют насупился.

– И что это такое, черт побери? – осведомился он.

Перед нами оказалась весьма странная смесь из всевозможных находок. Старые башмаки, бумажные сумки из магазинов, обрывок женской юбки, газета, пустые консервные банки, два чайника (причем один без носика), мужская шляпа, ржавый перочинный ножик и игрушечная кукла. Каждая из этих вещей совершенно очевидно провалялась среди пустоши по крайней мере с прошлого лета, а возможно, и несколько лет. Башмаки выглядели почти музейным экспонатом, юбку могла давным-давно носить какая-нибудь цыганка, жестянки и нож проела ржавчина, шляпа тоже казалась реликтовой, а уж кукла находилась в более плачевном состоянии, чем та, которую нашла сентиментальная леди, чья песня стала украшением романа Чарлза Кингсли «Дети воды».

– Господь с вами, Смит! Что за хлам вы собрали? – раздраженно спросил еще раз Стьют.

– Просто подумал, что лучше будет сохранить каждую из находок, сэр.

– Похоже, он попросту дурак, – тихо заметил Стьют, к моему величайшему удовлетворению.

Смит продолжал улыбаться.

– Но мне удалось найти и вот это, – сказал он. – Лежало рядом с остатками промокших обрывков сожженной бумаги.

И он подал Стьюту небольшой фрагмент опаленной записки. Украдкой взглянув через плечо инспектора, я увидел:

ты знаешь, что я

всегда, но

Стелла, когда

никогда. Мы

но не

пожалуйста

Почерк принадлежал молодому Роджерсу.