Читать книгу Гость из Страны восходящего солнца - Леонид Алексеевич Соколов - Страница 1

Улыбка

Шеф косо посмотрел на первого зама, первый зам – на просто зама, просто зам – на начальника отдела, начальник отдела – на завсектором, завсектором – на старшего инженера, старший инженер – на инженера, инженер – на техника, техник – на экспедитора, экспедитор на грузчика.

Дома грузчик косо посмотрел на жену, та – на сына, сын – на кота. Но настроение последнего от этого ничуть не упало, поскольку кот только что полакомился весьма солидной мышью. Кот улыбался, улыбнулся и сын, потом мать с отцом, затем экспедитор, техник, инженер, завсектором, начальник отдела, зам, первый зам и наконец – шеф…

Обмен любезностями      

В подъезде многоэтажки в ожидании лифта повстречались два соседа. Один, который проживает сверху и все время что-то пилит, другой тот, что снизу и денно и нощно долбит молотком. Оба едва сдерживают свои эмоции, но молчат из последних сил. Первым начинает диалог тот, что снизу:

– По вашим глазам видно, что вы хотели мне что-то сказать?!

– И что, по-вашему я хотел сказать?! – задает вопрос сосед и глаза его становятся такими, какие бывают разве что у быка при виде красной тряпки.

– Вы сами прекрасно знаете что! – отвечает другой, волком взирая на конкурента…

– Ничего я не знаю и знать не хочу, а вот вы точно хотите меня обозвать нехорошим словечком…

– Это каким же?! Может быть, вы его назовете?!

– Нет уж, лучше я промолчу…

– Так вы боитесь его произнести?!

– А с чего это вы взяли, что оно нехорошее, может быть я наоборот, хотел пожелать вам здоровья, которое у вас заметно пошатнулось…

– Если оно и пошатнулось, то в этом всецело ваша заслуга! Пилите там целыми сутками непонятно что… Запилили уже всех…

– А вы своим молотком, задолбали вконец. Ни днем ни ночью, покоя нет … Я не хочу даже разговаривать с таким…

– Каким именно?! Что же вы не договариваете?!

– Вы и так знаете, какой вы есть. Все в доме знают, а вы не знаете… Спросите любого и он вам скажет…

– Это про вас все говорят, что вы…

– Ну, это уже оскорбление…

– А что я такого сказал?!

– Вы хотели сказать что я…

– Но я же этого не сказал, а вот вы обо мне подумали что я…

– Ничего я не подумал, это вы сами так про себя подумали…

Но тут подошел лифт.

– Вы еще ответите за свои слова!

– Вы тоже…

На том и расстались. А минут через десять сверху забасила пила, а снизу послышался стук молотка …

Холостяк

Кузькин дрых на стареньком диване, как вдруг в уши просочилось:

– Ну долго ты еще будешь валяться, завтрак давно готов! Сколько можно ждать?!

Егор Семенович скинул с себя остатки сна, как скидывают с крыши тяжелый весенний снег, нащупал ногами тапочки и зашмыгал на кухню, где обнаружил вместо завтрака пустую алюминиевую кастрюлю, да пару засохших тараканов. А протяжный как сирена женский голос продолжал зазывать на завтрак. Доносился он откуда-то сверху:

– Так ты идешь или не идешь?!

– Да пошли вы все! – в сердцах гаркнул Кузькин. – И что за дом такой, никакого покоя нет!

– Сам ты пошел! – тут же откликнулся все тот же, неизвестно кому принадлежащий голос. Но Егор Семенович не стал продолжать диалога и вернулся к дивану, досматривать неожиданно прерванный сон. Но, похоже, смотреть уже было нечего… Кузькин переваливался с боку на бок, заставляя диван издавать жалобные скрипы, но тут услышал:

– Ты почему свет не выключаешь, мы и так уже в этом месяце нажгли на 900 рубликов?!

– Больше не буду! – инстинктивно выпалил Егор Семенович, вскакивая с теплого местечка.

– Сто раз уже обещал!

– Сказал, не буду, значит, не буду!

– А кто это говорит?!

– А кто спрашивает?! Вот сами и платите. У меня квитанция всего на 400 рублей!

– Ну и молодец!

Кузькину стало приятно за такую вот, не весть от кого исходящую похвалу.

Вконец распрощавшись со сном, он бродил по комнате без всякой цели и делал нечто, похожее на физзарядку, подкидывая вверх худые плечи и вращая головой на тощей шее. Как вдруг услышал:

– Опять напился, сил моих никаких нету! А где зарплата, ты куда, негодяй, девал зарплату?! Завтра же подаю на развод!

– Ну чего молчишь?!

– За что! – выкрикнула за Кузькина сама душа!

– Ах, за что?! Ты еще спрашиваешь за что! Совести у тебя, Николаша, никогда не было и не будет!

– Какой еще Николаша! Сама ты, Николаша…

–А ты кто?! – послышалось снизу.

– Конь в пальто! Вот я кто! – изрек Кузькин и вздохнув всей своей тощей грудью спертый комнатный воздух, ощутил вдруг необыкновенное чувство свободы, то самое чувство, которое бывает разве что у холостяков!

Посылка      

Егор Васильевич Гордыбакин, пенсионер с 15-летним стажем проживал в населенном пункте Ясноглядово. И хотя пункт назывался населенным, на самом деле народу здесь можно было по пальцам пересчитать. На фоне прочих гордыбакинский дом смотрелся добротным и крепким, чего не скажешь о самом Егоре Васильевиче. Он полностью соответствовал своему возрасту и даже несколько обгонял его, сетуя на всякие болячки, тугой слух и тусклый глаз. А если что и осталось, так это нос, который тот совал во все дыры, коих немало было как в самом доме, так и за его пределами. Васильич был низкоросл, а если к этому добавить, что еще и сутуловат, то от мужика вроде бы ничего не оставалось, один вопросительный знак да вечное ворчание, как по поводу, так и без оного. Мало чем отличалась от него и вторая половина – Матрена Тимофеевна, а по некоторым вопросам даже могла составить супругу достойную конкуренцию. Особо проявлялся женский талант во время выяснения разного рода отношений. И порой доходило до того, что никаких отношений между ними и не было, и оба молчали месяцами, и молчание это было куда более мучительным, чем любые споры, любая болтовня и выяснение отношений. Первым обычно сдавался супруг, правда, разговаривал сам с собой либо с коровой по кличке Агафья, козлом Бориской или хряком, которого почитал особо и ласково называл не иначе как Петр Кузьмич. Потом уже как бы невзначай задавал вопросы неопределенного характера, например:

– Ну и погодка сегодня?!

– Да уж, хуже не бывает, – добавляла вторая половина, и диалог восстанавливался и продолжался уже и днем, и ночью.

Так вот они и жили и на жизнь свою не жаловались. Да и куда можно было пожаловаться на свою жизнь? Чем сетовать на болячки, лучше уж копать огород да сажать картошку, лук, морковь и прочий овощ, который на селе главная опора и пища. А без фрукта, будь то яблоко, груша или слива, прожить вполне можно. Разве что несколько кустов смородины на всякий случай произрастало возле самого дома в качестве лекарственного снадобья и как десерт.

Особо ярких событий в жизни пенсионеров не наблюдалось. Общение с соседями-алкашами тоже сводилось к минимуму. Лето, конечно, как один день: быстро прошмыгнет мимо. А зимой одна отдушина – телевизор. Правда, и тому место было скорее в музее. Говорят, что когда-то он был цветной, но спустя годы начал тускнеть, и все краски слились в одну серую. Но в принципе цвета были и не нужны, от него глазам одна тягость. А потому пенсионеры даже обрадовались, когда экран начал дергаться, прыгать, уменьшаться в размерах и, наконец, совсем угас, и от телевизора исходил один лишь звук.

Но слышимость была нормальной. От телевизора и узнавали про погоду, про всякие криминальные дела да новости. И о мировом кризисе услыхали посредством данного ящика. И как сильно тот ударил по карманам, тоже… Теперь уже стариков было от телевизора не оторвать. То, что не уловит один, пересказывал другой. На сей раз недослышка вышла у Матрены Тимофеевны, а зря – говорили о тех, кто в кризисе пострадал более всего. Зато у Васильича слух вдруг прорезался как никогда. Он впитывал новости аж до самой ночи, а ранним утром разбудил засоню-супругу, чтобы поделиться с ней некой новостью:

– Плохи дела, совсем плохи! – шепелявил тот, поскольку из 32-х зубов действующих насчитывалось не более двух-трех…

– Да что ж такое случилось? У кого плохи дела?! – крякнула спросонья Тимофеевна.

– У кого, у кого, да у Абрамовича Романа.

– Какого еще Абрамовича? Не знаю я никакого Романа. И чего будишь из-за всякой ерунды!

– И никакая не ерунда. Вот ты скажи, – не унимался дед, – мы с тобой пострадали от кризиса?!

– С чего это? Мне этот кризис, что есть, что нету. Слава Богу, все свое.

– Вот и я так думаю. А человек за один месяц почти все миллиарды потерял. Миллиарды! Понимаешь?!

– Батюшки! Да как же он теперь жить-то будет, на какие шиши?!

– То-то и оно. Может человек там без копейки сидит, голодный, холодный. А мы с тобой уже и на картошку глазеть не желаем. Мясо нам подавай да пироги всякие… Нет, лично я так не могу, людям помогать надо…

– А если какую-нибудь посылку собрать… Сало у нас есть, картошка, лук, мука. И носки туда положу, которые для тебя вязала…

–Положи, положи, – согласился супруг.

– И грибочков, и варенья, и сметанки…

– И то верно… И денег пятьсот рублев добавлю от себя лично. Все легче будет…

– А уж мы как-нибудь перебьемся.

– Перебьемся, конечно, и не такое еще на веку видели…

Уже к обеду посылка была готова. На попутке добрались до райцентра. На почте сложили все содержимое в деревянный ящик, на крышке которого дед Васильич неровном почерком крупно вывел: Чукотка. Роману Абрамовичу от Гордыбакиных Е.В. и М.Т.

Разговор по телефону

Иногда Варвара Петровна, уставшая от бесконечных хлопот, начинает страшно ворчать на супруга и требует немедленно сходить, сгонять, сбегать в магазин и купить чего-нибудь съестного.

Иван Кузьмич делает это с большой неохотой, фыркает, как конь, но тем не менее получает в зубы авоську и даже некоторую сумму денег и нехотя плетется рысью куда-нибудь и как-нибудь. При этом голова его мучительно рассуждает над тем, что же такое купить?!

Он привык, что данный вопрос полностью в компетенции супруги, поэтому чувствует себя в магазине как пигмей или же папуас на выступлении симфонического оркестра. Долго бродит от одного прилавка к другому, потом достает из кармана мобильник:

– Варь, а Варь! Какую колбасу купить, а?!

– На свое усмотрение! – ворчит жена.

– Я не знаю!

– Ну чего там знать, бери, какая нравится!

Пышкин пристально разглядывает колбасу, чешет голову, опять набирает номер.

– А может лучше сосиски купить?

– Я думала ты уже домой идешь!..

Бросает трубку.

Минут через пять новый звонок.

– Какие сосиски лучше?! Там их двадцать видов…

– О, господи, горе ты мое! Возьми молочные в конце концов, только ГОСтовские…

– Але, таких нет…

– Слушай, ты мне уже надоел. Тогда купи колбасу…

– Але, Але, чего трубку бросила?!

Снова набирает номер. Долго никто не отвечает.

Наконец слышит голос сына:

– Мама просила передать, чтобы ты ничего не покупал, она уже все купила сама, и еще сказала, чтобы ты быстрее шел домой мыть полы…

Визит к внуку

Получив весточку о рождении правнука, бабка Фекла побросала все хозяйство, а также козла Борю, петуха Петра, гуся Лешу и даже мужа Федю, насобирала мешок гостинцев, главными из которых был трехкилограммовый шмат сала и разжиревшая до размеров индюка курица, и с первым же автобусом умчала в город к правнучке Наталье.

К этому следует добавить, что бабке настукало уже столько лет, когда жаловаться на здоровье было бесполезно. Да и некому больно-то жаловаться…

И все-таки Фекла Петровна была женщина не совсем обычная. В этой маленькой, щуплой, похожей на первоклашку представительнице слабого пола таилось столько энергии, что позавидовать ей могло бы целое РАО ЕЭС.

Несмотря на почтенный возраст и житейские заботы, она умудрялась следить не только за многочисленными гусями, курами, козлами и мужем, но и за самой собой, делала даже гимнастику и обливалась холодной водой, так как прочей воды в доме не было. Кроме того, Петровна имела цепкую память и помнила то, о чем забывали другие, чаще всего это были взятые у нее в долг деньги, умела постоять за себя и считала, что она всегда и во всем права…

Вполне возможно, что кто-то захочет получить более полный портрет Феклы Петровны и очень пожалеет об этом, поскольку найти в ее внешности хоть что-то привлекательное при всей нашей фантазии будет невозможно. Да простит меня старушка за эти слова, может быть, в пору глухой молодости она была очень даже хороша собой и имела немало поклонников, и сам Федор Кузьмич, первый парень на деревне, неглядя клюнул на нее. Но все осталось в прошлом, сейчас бы на нее не клюнул и жареный петух. Что поделаешь, красота исчезает также неожиданно, как и появляется. И куда только она исчезает, никто не знает. Хотя если глазеть друг на друга ежедневно, вроде бы это не так и заметно. Тем более если каждый день пить. И чем больше пьешь, тем симпатичнее кажется супруга. Именно так и поступал Кузьмич, поэтому Фекла Петровна никогда не теряла для него привлекательности, хотя последняя не раз пыталась отучить благоверного от дурной привычки…

Вот почему скоропалительный отъезд старушки воспринят был с явным облегчением, поскольку бабка допекла вечным ворчанием всех, требуя от подопечных, включая козла Борьку, соблюдения прямо-таки воинской дисциплины и стерильной чистоты.

На радости муженек достал из загашника мутную бутыль самогона и напился вдрызг, петух, взлетев до невиданных высот – аж на самую крышу, прокукарекал до глухой ночи, а козел, дорвавшись до дармовой жратвы, загадил весь сарай…

Явившись в город без всякого на то приглашения и свалившись как ревизор на голову, бабка буквально выхватила из рук Натальи долгожданного правнука, поглядела, повертела, вверх подняла, облобызала и произнесла наконец: «Ну вылитый Петр Иваныч!»

Хотя кто такой Петр Иваныч, никто не знал.

Крепко прижав к груди маленький теплый и звонкий комочек, все никак не хотела его никому отдавать, укачивая, напевая песенки, начиная от народных эпохи Емельяна Пугачева кончая репертуаром Аллы Пугачевой…

А молодые в лице внучки и зятя тем временем крепко дрыхли, зная, что сынишка Семен в надежных руках. И рукам этим до всего было дело, и умели они тоже все – и стирать, и готовить, и в доме прибраться… Казалось, бы всего этого достаточно с лихвой. Но бабке и этого было мало.

На третий день пребывания в маленькой коммунальной квартире, она вдруг обратила внимание на то, что в доме как-то странно ведут себя водопроводные краны. И мало того, что текут, но еще и издают звуки, напоминающие завывания неких серых во всех отношениях хищников, имеющих постоянную прописку в дремучем лесу и подрабатывающих там же по совместительству санитарами. В доме же санитары были не нужны, поскольку эту же функцию с лихвой выполняла сама бабка. Вдоволь насытившись далеко не натуральными звуками, старушка приступила к полной звукоизоляции.

В тот же день почтенная дама нанесла визит в ЖЭУ, где в течение битого часа высказывала свои проблемы первому встречному. Еще час ушел на то, чтобы женщина наконец уразумела, что данный тип имеет к ЖЭУ точно такое же отношение, как она сама. Но был еще и второй встречный, и третий, покуда судьба не столкнула бабульку с подлинным представителем данной организации, выпорхнувшим из пузатой, обитой дерматином двери.

То был невысокого роста, очень шустрый, совершенно не похожий на бюрократа человечек. Но если последний и не был похож на бюрократа, оставался им до корня волос, несмотря на то, что этих самых волос на голове были считанные единицы. И хотя все вокруг знали, что Петр Никитыч был самым настоящим бюрократом, не знал об этом только он сам. И не только не знал, но даже и не догадывался… Не догадывалась об этом и Фекла Петровна, буквально повиснув на шее данного представителя мира бюрократии.

И напрасно последний пытался вырваться из цепких лап старушки, напрасно фыркал, как пес, и даже угрожал бабке, приказывая немедленно отцепиться. Но все было безрезультатно. Никакой репей и прочая колючка не цеплялась так за первого встречного, как эта старушка-сухостой.

– Послушайте, женщина, что вам от меня надо?! – обессилено-обреченно проговорил начальник.

– Нет, это лучше вы меня, дорогуша, послушайте…

Старушка отцепилась лишь тогда, когда обалдевший чинуша клятвенно не пообещал прислать сантехников… И правильно сделал, поскольку других путей отцепления просто не существовало.

Итак, правда восторжествовала! Не прошло и недели, как краны и внук перестали выть а бабка обрела покой, слава богу, не вечный.

Но какой может быть покой в маленькой квартире, где и без бабки – то было тесно, как у медведя в берлоге, и не только тесно, но и темно?! Но для чего тогда лампочки? С одной стороны, для того, чтобы их отвинчивать, с другой – чтобы их разбивать, с третьей – чтобы за них платить и, наконец, чтобы они горели.. Конечно, ничего отвинчивать, завинчивать и разбивать бабка не собиралась. И уж тем более платить за то, что не горело.

Так и не сумев, несмотря на всю свою энергию, реанимировать энергосистему, бабка снова отправилась в ЖЭУ. Опасно маневрируя по уже знакомым коридорам-лабиринтам костлявыми ногами, бабке в конце концов удалось добраться до заветной двери, за которой скрывалось от глаз главное бездействующее лицо. И совершенно напрасно секретарша утверждала, что шефа нет и когда будет, не знает. На что старушка пробормотала, что ей спешить некуда и она будет ждать сколько надо. Вытурить бабку из приемной было просто невозможно. Легче было вытащишь из берлоги медведя или барсука из норы. По причине чрезвычайной подвижности, сухости и костлявости поймать ее, ухватить хоть за какую-то часть тела, тем более ущипнуть, было практически невозможно. И неизвестно, сколь долго это продолжалось, если бы дверь, наконец-то не скрипнула, и бабка ринулась навстречу высокому начальству. Столкновения удалось избежать лишь благодаря все той же пухленькой секретарше, которая на сей раз сработала, как подушка безопасности. И помощь эта была как нельзя кстати, потому что иначе весь удар принял на себя начальник.

– Что вам опять надо? – ошалело выпалил представитель ЖЭУ.

– Всего лишь электрика, только желательно, трезвого!

– Будет, будет, будет, хоть два!

– Двоих не надо, я лучше одного как следует угощу…

Перепуганный начальник и на этот раз сдержал слово. Пришедший аж раньше времени электрик был чист, как стеклышко, трезв, как сержант вытрезвителя, и вежлив, как ухажер… Видимо проинструктированный начальством о супер активной старушенции, он вел себя крайне галантно и даже сделал Фекле Петровне комплимент. На что старушка брякнула: «Где ж ты раньше был, я уже шесть десятков годков как замужем…»

Трудно сказать, расстроило ли сказанное данного товарища или же все ему было до лампочки, но только далее тот не произнес ни слова и под монотонное ворчание Феклы Петровны крутился сам и вкручивал лампочки до тех пор, пока те не вспыхнули столь ярко, что даже перегорели…

Конечно, на этом можно было поставить точку, поскольку все прочее было исправно – ничего не гудело, не капало, не тарахтело. Но только старушке доходить до точки и даже запятой никак не хотелось.

Вскоре она обратила внимание на тот прискорбный факт, что подъезд напоминает не столь обитель чистоты, сколь помещение, в котором содержится ее любимец – козел Борька. Хотя если говорить начистоту, то у козла было куда чище. На сей раз бабка не стала никому жаловаться, а просто взяла в руки веник и тряпку и во всем подъезде впервые за много месяцев вымыла полы, а на этажах расклеила записки – «Кто нагадит – голову оторву!».

Как ни странно это звучит, остаться без таковой не пожелал никто

Наведя порядок в подъезде, Фекла Петровна взялась за двор, где простора для действий было куда больше, да и проблем тоже. Вначале повела борьбу с местными выпивохами, оккупировавшими детскую площадку, и привлекла к этому местного участкового, который в свою очередь и даже без всякой очереди привлек алкашей к ответственности. Потом взяла в руки лопату и принялась приводить в порядок утрамбованные клумбы и делала это с таким усердием, что безучастно наблюдавшие за ней жильцы не выдержали и тоже пришли на помощь. А бабка тем временем с молотком в руках восстанавливала покосившийся забор, одновременно косо поглядывая на мусорную кучу …

Вскоре уже Петровна знала всех поименно, и ее тоже знали все, включая дворников, сантехников, электриков, которым доставалось от бабки даже более, чем от начальства.

И провожали домой ее тоже всем двором. Даже сам начальник ЖЭУ прибыл с букетом цветов и, говорят, предлагал Фекле Петровне место зама…

Но только все равно бабка уехала. Больно уж заскучала по своим курам, гусям, козлу Борьке и мужу Федору…

Правда, непременно пообещала вернуться.

На кого я похож?!

В детстве я наивно полагал, что смахиваю только на двух людей – свою маму и своего папу, и это меня вполне устраивало. Правда, уже в первом классе от учительницы я услышал, что каждый советский человек должен походить на вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова. Этого я никак не мог понять, поэтому задал училке вопрос:

– Мари Ванна, но ведь все люди не могут походить на дедушку Ленина…

– Это почему ж, Голубкин, не могут? Советские люди все могут! – резанула в самое ухо учительница.

– А мой папа совсем не похож на Ленина, – продолжал упрямиться я, – потому что у него нет такой бороды и лысины…

Однако вместо ожидаемого ответа учительница назвала меня несознательным элементом и потребовала, чтобы мой папа незамедлительно явился в школу.

Кончилось все тем, что отец просто-напросто взял ремень и провел со мной мероприятие воспитательного характера. Но и после этого я не изменил своего мнения и продолжал утверждать, что папа не имеет ни малейшего сходства с вождем мирового пролетариата, зато я очень похож на своего отца…

Правда, с годами, когда я становился уже человеком как молодым, так и не очень, я вдруг почувствовал, что самым удивительным образом похожу на кого- то еще. Иначе, зачем тогда меня останавливали на улице совершенно незнакомые люди и расспрашивали то про какую-то загадочную Матрену Тимофеевну, то передавали привет несуществующей теще и даже просили записать на какой- то прием… И это еще не все. Ситуация усугублялась еще и тем, что очевидно я походил на нескольких человек сразу. По всей видимости, один из них был доктором-гинекологом. Данный вывод я сделал после того, как однажды был буквально атакован целым женским батальоном, требовавшим немедленно всех осмотреть…Атака продолжалась аж до самых дверей нашей конторы, где я работал бухгалтером. Естественно, что как человек отзывчивый, отказать в смотринах я не мог… И долго смотрел им вслед с ужасом в глазах…

Другим моим двойником являлся некий автослесарь. Теперь уже меня атаковали мужики, которые спрашивали, когда можно будет посмотреть машины? Я отвечал, что мол, еще посмотрим…

Но труднее всего пришлось, когда однажды около меня остановилась милицейская машина и бравые ребята в камуфляжной форме и автоматами в руках предложили совершить поездку по вечернему городу. И хотя мне было не по пути, но и на этот раз отказать я не мог…

В отделении милиции, казалось меня только и ждали, тут же предоставили отдельную комнату, правда почему-то с решетками на окнах и принялись задавать различные вопросы. При этом меня предупредили, что им уже все обо мне известно, и что самое лучшее, если я чистосердечно во всем признаюсь. Я ответил, что, единственно, в чем я могу признаться, так это в любви к милиции, которая меня так бдительно бережет, как не берегут наши денежки ни в одном отделении сбербанка. Однако, взаимности со стороны внутренних органов я так и не добился. Зато добили меня и вскоре я готов был признаться в чем угодно, включая кражи, грабежи, разбои и что- то там еще, чем очень даже порадовал всю следственную бригаду. Возможно, от меня добились и большего, однако вскоре я вынужден был всех огорчить, поскольку поймали настоящего преступника…

Но и на этом мои приключения не закончились. Однажды на улице ко мне подошла незнакомая женщина и принялась отчитывать так, что зазвенели стекла в близлежащих домах. Затем незнакомка крепко схватила меня за руку и куда-то повела. Все мои попытки вырваться из крепких рук дамы результатов не дали. Я повиновался злодейке судьбе… и вскоре был этапирован к какому-то дому, вставлен в лифт и препровожден в некую квартиру… Здесь незнакомка подтащила меня ближе к свету и воскликнула: – Дети, вот полюбуйтесь на своего дорогого папулю!»…

Любоваться прибежали ни много ни мало трое карапузов, старший из которых был не выше подоконника. Малышня стала резвиться рядом, издавая давно забытые мною крики и требовать сладости. Я попытался было отговориться тем, что уже полгода не получаю зарплату, но аргумент этот был явно мало убедительным. Визги усиливались и походили на вой сирены. Я сделал попытку объяснить как малышне, так и их мамаше, что никакой я не отец и что вообще впервые в этой квартире. Но в ответ услышал лишь одно слово: «Хам!» После этого незнакомка заперла меня на ключ и оставила один на один с дурными мыслями, коих в голове было с избытком. Все пути к бегству были отрезаны…

Не буду описывать все подробности своего заточения, Скажу только, что где-то через месяц я сделал вывод – не все так уж и плохо! В конце концов меня кормили, поили, одевали, обували… причем совершенно бесплатно. А главное, она меня любила! Правда, немного пошаливали как пацанята, так и мои нервы, но это не главное, главное другое. Неожиданно для самого себя я вдруг осознал, что тоже неравнодушен к этой женщине, имя которой для меня так и оставалось загадкой, поскольку спросить об этом я побаивался… Все шло как нельзя лучше. Я даже подумывал, а не жениться ль мне и в самом деле. Как вдруг однажды поздно вечером раздался протяжный и нудный звонок.

–Кто бы это мог быть?! – пробурчала она и направилась к двери. Через некоторое время до меня донеслись крики. В одних трусах я бросился на помощь и вдруг увидел… самого себя. Да-да. В дверях стоял мужчина, вернее полное мое отражение. Бедная женщина была растеряна окончательно. Она смотрела то на меня, то на того самого. И ничего не могла понять. Как впрочем и все остальные.

– Кто это такой?! – спросил тип, готовый ринуться на меня с кулаками. Этот же вопрос задал и я. Страсти все накалялись. Еще б минута – и кулаки были бы использованы по прямому своему назначению. Но в последнюю минуту нервы сдали у моего отраженца.

– Маша, выбирай сама!

Так я узнал имя незнакомки.

Маша выбрала меня…

Обмен

Леденцова В.К. разбудил болтун попугай. Тот долбил клетку, как пьяный дятел, готовый выломать тонкие позолоченные пруточки и что есть попугаевой мочи, орал: «Кар-кар-кар-аул!» …Валерий Кузьмич дернул за шнурок торшера, обвел комнату сонным взглядом и недовольно пробурчал:Чего раскаркался? Дня тебе не хватает, что ли?!»

Но заморская птица не реагировала на замечания, наоборот, орала тем же истошным криком, который вырывается наружу у человека в момент крайней опасности:

– Кар-раул! Кар-раул!

– Ну, чего, чего случилось-то?!

Леденцов с трудом отлепился от долговязой кровати и ступил босыми ногами на половицы. Пол был таким же холодным, каким бывает разве что асфальтовая дорожка в декабре месяце. Все тело обдало холодной волной, будто Валерий Кузьмич находился не в коммунальной квартире, а на улице. Попугай дрожал всеми своими перьями и больше походил на взлохмаченного воробья. Леденцова тоже бросило в дрожь. Он потрогал батарею. Последняя была мертва. А в комнате уже во всю хозяйничала зима, развесив кругом сопливые сосульки.

– Сволочи, людей совсем замо-ррр-озили! – взорвался Валерий Кузьмич.

– А ты др-р-р-рыхнешь без задних ног, кой как тебя ррразбудил, – возмущенно изрек очень умный попугай.

– До утра-то дотянешь?!

– А ты? – переспросила птица.

– Поп-р-р-робую, – послышалось в ответ. И попугай застучал клювом, а Леденцов – зубами…

С первыми ударами дворника ломом об лед он уже с силой выдавливал на стареньком телефоне цифры, пытаясь дозвониться до ЖЭУ. Но, сколь раз ни проводил данную простую операцию, трубка в его мускулистой руке лишь жалобно пищала. Кончилось тем, что Валерий Кузьмич швырнул трубку, набросил на себя потертое пальтишко и решительно рванул на себя дверь… – Ты куд-куда?! – окликнул его попугай…

– Куда надо!– грохнулось в ответ, и дверь глухо захлопнулась.

Леденцов выскочил на улицу с той же скоростью, с какой выскакивает откуда-нибудь из подворотни презлющая собачонка. Да и настроение тоже было собачьим, тем более что забыл дома шапку. Но возвращаться не стал –дурная примета…

Чем дальше продвигался Валерий Кузьмич к ЖЭУ, тем больше на пути возникало рытвин, ям, канав и прочих колдобин – плодов человеческих рук и фантазии. Не хватало лишь окопов, рвов, минных полей и укрепленных огневых точек. Но если б даже пришлось ползти на брюхе и с боем штурмовать данное учреждение, он бы ни минуты не раздумывал и готов был пожертвовать для достижения цели последними брюками и пальто.

И зря работники ЖЭУ с ехидством поглядывали из окошек на человека, чья лысина, отражая солнце, пускала по сторонам солнечные зайчики, и терпеливо ожидали, когда же тот угодит в одну из многочисленных ям- ловушек. На этот раз ничего у них не вышло! С честью преодолев все препятствия, Леденцов ворвался на территорию заклятого своего врага – ЖЭУ!

Обведя работников взглядом победителя, он потребовал от них немедленной подачи тепла по указанному адресу. Однако последние глядели на Валерия Кузьмича весьма холодно. Так холодно, что зубы сами собой стали выстукивать азбуку Морзе.

– Что у вас с зубами?!– наконец спросила самая крупная, похожая на матрешку работница. Судя по объему в нее легко могло вместиться еще две- три тети поменьше. Этот объем исходил из-за большого количества напяленной одежды. Тут были и платки, и шаль и масса кофточек. И это еще не все. Поверх всей этой ходячей выставки одежды наброшено было что-то, похожее на пиджак. И наконец последним атрибутом одежды был некий тулуп-зипун – поддергай, какие Леденцов если и видел, то пятилетним пацаненком на в стельку пьяном сельском стороже. И теперь выдалась возможность повстречаться с частицей далекого детства, в котором остался упомянутый уже сторож вместе с поддергаем-тулупом… Это несколько смягчило квартиросъемщика, хотя зубы по-прежнему продолжали отбивать чечетку.

– Потише нельзя? – протрещала матрешка.

– Хо-хо- холодно! – отшлепали посиневшие губы.

– Всем холодно. Нам, думаете, тепло? Да здесь, как в Антарктиде. Третий год тепла нет. И ничего, работаем. Других еще успокаиваем. Таких, как вы, например…

– Но вы- то почему молчите. Вам и карты в руки! –

– А на кого жаловаться-то, самим на себя?! А вина-то не наша. Авария на трассе. Понимаете? Ава-рия! Самолеты и те падают, пароходы и подводные лодки – тонут, а трубы – рвутся. Бах – и нету! – Тетка -матрешка с таким упоением и даже восторгом рассказывала про аварии, будто речь шла о предметах высокого искусства и не менее высокой материи и культуры.

– Вы, думаете один такой? Как бы не так. И звонят, и звонят без конца. И все тепла требуют. А где его взять-то? От этого холода у нас все начальство на больничный ушло. И когда кто выйдет, никто не знает. А мне за всех тут отдуваться приходится… Да не дрожите вы так, на себя посмотрите на кого похожи стали, в сосульку какую-то превратились. А еще мужчина называется! Микробы любят таких хворых… Давайте-ка я вас чайком угощу с вареньем.

Леденцов пытался было вежливо отказаться. Но гостеприимная хозяйка уже разливала по каким-то немыслимого размера посудинам крутой кипяток:

– Грейтесь, грейтесь. Да побольше сахару кладите…

После нескольких глотков горячительного напитка Валерий Кузьмич перестал горячиться и понемногу начал оттаивать. Зубы уже не стучали, на душе стало как-то удивительно тепло, и мысли сделались такими свежими, какой бывает лишь свежемороженая рыба минтай, хек или же мойва …

– А мне вас даже жалко! Женщин беречь надо,– произнес разомлевший и растаявший Леденцов.– Вам за такую работу должны северные платить!

– От нашего начальства, пожалуй, дождешься. Вместо северных – южное кладбище…Да вы наливайте, наливайте еще…Если честно сказать, и мне вас тоже жалко. И всех остальных жалко. И жителей Приморья тоже. А там ведь морозы не то что тут. И ничего, живут люди, как-то приспосабливаются, печки-буржуйки ставит. Наши люди из любого положения выход найдут. Может и вам стоит подумать. Сделаете одну печурку, а я к вам клиентов направлять буду! Выгода обоюдная! Так что не отчаивайтесь. Будет и на вашей улице праздник. Вот увидите!

И все-таки, несмотря на весь этот малиновый звон и даже малиновое варенье безразмерной тетки- матрешки, праздник не состоялся. Леденцов с такой скоростью несся домой, чтобы хоть чем-то угодить своему любимому попугаю-вундеркинду, что угодил в одну из многочисленных ям-ловушек.. Результаты были, как говорится, на лицо. И на лице тоже были результаты. Не было только главного результата, из-за которого Валерий Кузьмич и затеял этот нелегкий поход.

Попугай глазел на хозяина очень даже косо. Клетка покрылась инеем. Пожалуй, что на улице было даже теплее.

– Ты где это столько шляешься?! Я больше так не могу терпеть, не могу! Если что со мной случится, ты виноват!

–Кирюха, а может тебя к предкам в Африку отослать ценной бандеролью?!

– Это тебя в Африку надо отослать бандеролью! – огрызнулся попугай. – Нетушки, вместе жили, вместе и помирать будем! Уж лучше посади меня в холодильник, там и то теплее будет!

А между тем мороз шел в наступление, наступая на права граждан, бесцеремонно перешагивая через пороги, двери и окна, залезая даже под одеяло и толщу одежды. И квартира все больше походила на некую снежную пещеру. Леденцов некоторое время все еще надеялся на потепление отношений с ЖЭУ, но чуда не произошло. Похоже, что Дед Мороз получил здесь постоянную прописку…

Иногда Валерий Кузьмич осторожно открывал холодильник, чтобы переброситься парой фраз с попугаем.

– Ну, как ты там?!

– Пока терплю! – нервно отвечала сутулая, все больше смахивающая на ворону птица. – И вообще, зак-р-р-рой скорее хо-хо-холодильник, а то очень хо-хо -лодно…

С последним замечанием попугая трудно было не согласиться. Но что мог поделать Леденцов, разве что поворчать или опять сбегать в ставший уже почто родным ЖЭУ. В конце концов просто махнул на все рукой, тем более, что перед глазами стоял живой пример жителей Приморья. Настолько живой, что Валерию Кузьмичу тоже захотелось жить. Он стал смотреть на все ту же жизнь философски. Ему даже стала нравиться это снежная квартира – пещера, с разноцветными сосульками, переливающимися всеми цветами радуги, этот мохнатый, пушистый иней, ровным слоем покрывший комнату лучше любых обоев, любого подвесного потолка. Чувствовалось, что зима шибко постаралась, сделав добротный капитальный евроремонт, причем совершенно бесплатно. И скоро Леденцов уже боялся даже дыхнуть на свои бесценные сокровища. Он ощущал себя частицей природы, ее снежинкой чистой и невесомой. И настроение было светлое и радостное. И не было уже никакого холода, да и общее состояние значительно улучшилось, и окрепший, закалившейся в неравных боях с ЖЭУ организм, излучал полное здоровье, сердце стучало в груди добротно и радостно…

А однажды, случайно глянув на себя в зеркало, Валерий Кузьмич с трудом узнал свое блестящее отражение. А оно действительно было блестящим! На Леденцова глядел совсем другой человек, румяный, сильный и молодой. Но самое удивительное было даже не это. Удивительное заключалось в том, что на его казалось бы безнадежно плешивой голове народились островки натуральной растительности. Организм брал свое, успешно адаптируясь к самым экстремальным условиям, какие случаются лишь в условиях крайнего Севера. Но как раз этот организм и не хотел быть крайним. Он защищал сам себя и столь успешно, что все тело Леденцова очень скоро покрылось такой щетиной, что ему позавидовали даже наши волосатые предки. Не стали нужны ни многочисленные одеяла, ни одежка, ни обувь…

В таком вот первозданном от природы виде и выходил Валерий Кузьмич на улицу, привлекая к своей голой, как истина фигуре внимание многочисленных зевак, ученых, а также милиции и собак…

А как же попугай?! Мы совсем про него забыли. Может, он превратился в ледышку или по-прежнему дрожит как осиновый лист?! Так вот, однажды открыв дверцу холодильника, Леденцов обнаружил там какое- то странное существо, окрашенное в два цвета – белый и черный.

– Ты кто такой? – выпятил окуневые красные глаза Леденцов.

– Я пингвин, р-р-рыбы хочу! А ты кто?!

– Я Леденцов Валерррий Ку-кузьмич. Не узнаешь что ли?

– А где ж тогда твоя лысина?

– Где- где, – возмутился Леденцов. – Заросла… Да ты лучше на себя посмотри. На кого похож стал. Из цветного телевизора превратился в черно-белый.

– Не хочу я никуда смотреть. Пингвином быть лучше. Выпусти меня из холодильника. Тут больно жарко стало…

– Ну, давай вылазь! Разжирел -то как, и не узнать!

– А у тебя тут классно стало, красотища, какая! – восхищенно выдал экс-попугай. И никакой Африки не надо!

– Это верно! – согласился Леденцов.– Здесь лучше!

Так вот они и жили душа в душу питаясь мороженой рыбой, мясом и делясь между собой морожеными мыслями. И все было так хорошо, чисто и казалось даже безоблачно. Но, к сожалению, только казалось. Потому что однажды поздно вечером с потолка шлепнулась вдруг тугая и звонкая капелька. За ней другая, третья…И вот уже весь этот звон объединился в некий ликующий гимн весны. И буквально на глазах вся эта роскошная красота, несметные сокровища зимнего царства превратились в какое-то месиво, в мутный, бурлящий поток…

Леденцов подошел к батарее и тут же отдернул руку. И самого его бросило в дрожь, только теперь уже не от холода, а от того, что трубы стали горячими.

– Это безобразие! – кричала птица. – Я больше не могу, мне жарко! Отнеси меня обратно в холодильник!

– Мне тоже жарко! – согласился Валерий Кузьмич. Он открыл форточку потом окно. И все равно было душно…

– Слышь, Кузьмич, а может быть нам поменяться на Приморье?! Там, говорят, всегда холодно!

– Отличная мысль. Лично я обеими руками – за! – поддержал очень умную птицу Леденцов. – Завтра же пойду давать объявление об обмене! Если, конечно, батареи не отключат.

Счастливчик

Жил- был некто Клушкин Степан Петрович, и было у него в доме нечто такое, чему все завидовали. А именно: три крутых холодильника, четыре цветных телевизора, по десятку утюгов, пылесосов и прочей бытовой мелочи. Стены же, будто обоями, были оклеены дорогими коврами, а сервант превратился в тару для хрусталя. И это еще не все. В гараже и во дворе его сверкали новенькие «Лады» и много еще какого добра было припрятано по сундукам и чуланам.

Кое у кого может возникнуть законный вопрос: куда же смотрят наши глазастые органы или же просто ничего такого не видят?! Вот именно, что не видят в этом ничего плохого. Дело в том, что Клушкин –не банкир, не главбух , не владелец ресторана, а простой… дворник.

Тогда напрашивается новый вопрос: а на какие такие шиши все это куплено? Бабушкино наследство или сверхскупердяйство?..

Ответ, однако, прост, как пареная репа: все перечисленное и даже не перечисленное Степан Петрович выиграл по разным лотереям. Причем, как правило, билетов он не покупал. Их либо сдавали вместо сдачи, либо дарили, либо находил в мусоре. И почти каждый пятый билет оказывался счастливым.

Первое время все радовались за Клушкина от души. Но после выигрыша третьего подряд «жигуленка», отношения заметно похолодели. С дворником были прерваны все и без того не дипломатические отношения. Даже черный клушниковский кот подвергся гонениям по заборам и прочим деревянным предметам. Да что кот, жена и та куда-то подевалась, заявив, что так не бывает…

А Степан Петрович, как назло, в тот же месяц выиграл по лотерее картину, не влезавшую ни в какие рамки, путевку – круиз по скандинавским странам и мраморную вазу. Причем для доставки последней понадобился армейский тягач и кран- силач.

Но и это не все. После круиза дворник надумал разбить клумбу на английский лад, и едва ткнул лопатой, как та уперлась во что- то твердое. Это «что- то» оказалось глиняным горшком, из которого посыпались золотые монеты…

Другой бы радовался, а Клушкин лишь крепко матюгнулся и потащил клад в милицию. Мало того, по дороге наткнулся на кошелек с кругленькой суммой. Впоследствии растроганный владелец кошелька подарил Степану Петровичу пачку лотерейных билетов, два из которых оказались опять же на редкость удачными…

Сорока на хвосте разнесла молву о везучем дворнике далеко окрест. И в район компактного проживания последнего ринулись кладоискатели с кирками и лопатами в руках, следовавшие за дворником по пятам и готовые в любой момент продолжить начатые им раскопки…

Но особая опасность исходила даже не отсюда, а от представительниц так называемого слабого пола. Скромное и малозащищенное дворницкое жилище испытывало настоящую осаду. Ему не давали проходу, его подкарауливали, перелезали через забор глубокой ночью и предлагали обалдевшему дворнику руку, сердце и прочие части тела.

Трудно сказать, чем бы все кончилось, не обратись Степан Петрович все к тем же глазастым органам. После чего и кладоискатели, и вдовушки как сквозь землю провалились…

Отправившись однажды в музей, дворник неожиданно был встречен громом оваций, звоном фанфар, толпой фотографов и просто зевак. Более того, грудастая девица в вышитом сарафане преподнесла Клушкину хлеб и соль, заставив съесть кусочек. Вконец ошалевший дворник даже облобызал девицу, что было в общем-то совсем не обязательно… А после этого едва не загремевшему под фанфары Клушкину вручили внушительных размеров картонный ящик с надписью «Телевизор».

Впрочем все объяснялось довольно просто. Степан Петрович оказался миллионным посетителем музея. И хотя последний доказывал, что ничего такого ему не надо и что четыре телевизора у него уже есть, аргументы оказались малоубедительными. Оставив дворника один на один с ящиком и букетом цветов, толпа исчезла столь же неожиданно, как и появилась.

Убедившись, что поблизости никого нет, дворник бросил подарок на остановке и благополучно добрался до дома.

Но не тут-то было. Ночью дворника разбудили требовательные удары в дверь. Последние исходили от двух рослых ребят в милицейской форме.

– Ваш телевизор найден! – вежливо объявили Клушкину.

– Но я не терял …

– Ничего не знаем! – последовал ответ. – Забирайте телевизор, куда хотите. Только распишитесь вот здесь…

А счастье все сыпалось и сыпалось на лишенную всякой растительности голову Степана Петровича Клушкина. Ежеквартально его отмечали премиями, вывешивали одноименную дворницкую физиономию на досках почета. Его не кусали собаки и клещи, не брали вирусы, не жалили осы…

А однажды дворник все же угодил… в открытый канализационный колодец, но при этом не только не ушибся, а обнаружил на дне пьяного сантехника, за что обрадованный управдом преподнес ему расписанный под хохлому унитаз.

Такого счастья Клушкин уж никак не ожидал. Это был удар судьбы ниже пояса, запрещенный ее удар.

И дворник решил парировать его тем, что принялся раздавать свои богатства направо и налево.

«Жигулята» ушли в детские дома, мотоциклы- престарелым, ковры- соседям, а многотонную вазу он подарил случайному прохожему. Так же просто решилась судьба телевизоров, холодильников, прочих вещей. И чем меньше вещей оставалось, тем легче становилось на душе, будто та высвобождалась от многопудового груза, давящего на нее.

Настал день, когда дом оказалась абсолютно пустот, разве что остался один единственный стул.

Клушкину стало необычайно легко. Давящий сверху балласт исчез. Ему хотелось куда-то лететь, преодолевать притяжение этих стен, этого двора, притяжение начальства, соседей, денег…

Но лететь было некуда. Земля цеплялась за него каждой веткой, каждой колючкой.

И тогда Степан Петрович схватил стул и изо всех сил шибанул им о печку…

И тут вдруг от удара осыпалась штукатурка, и откуда- то сверху на него посыпались маленькие блестящие камушки. Это были бриллианты…

Задушевная беседа

Пенсионеры Сельдереевы частенько заглядывают в гости к пенсионерам Кубышкиным, хотя заглядываться у тех особо не на что. Зато есть о чем поговорить, ведь у них много общего – и проблемы одни и те же, и пенсия одинаковая, и даже головная боль одна.

Вот и этот выходной тоже не стал исключением. Гостям Кубышкины всегда рады, приглашают за стол. На тарелочке перед каждым аккуратно разложены разноцветные таблетки. Чего здесь только нет: и средства от давления, и сердечные, и от печени…

– С чего начнем? – вопрошает гостеприимный хозяин Петр Кузьмич. – Может, с «Мезим форте»?

Все утвердительно кивают головой, потому что знают, мезим для желудка незаменим.

Потом предлагается тост за здоровье, и все чокаются звонкими хрустальными рюмками, наполненными ароматной… валерьянкой.

На душе становится уютно и тепло. Сама по себе завязывается беседа. Мужчины говорят о своих болячках, женщины – о своих.

Перед тем как пропустить по рюмочке, приняли по таблетке адельфана, замерили давление. Теперь можно смело выпить по двадцать капель корвалола.

Насыщенной оказалась и так называемая культурная программа. С интересом прослушали рекламу нового лекарственного препарата от боли в суставах и тут же все сделали заказ.

После этого разговор перешел к болячкам, накопившимся за последнюю неделю. Оказалось, что у Петра Кузьмича стала побаливать правая нога, в то время как у Тимофея Дорофеевича – левая. Вот почему им обоим трудно бывает вставать не с той ноги. А вот Валентина Павловна и Тамара Петровна хотя и встают с той ноги, а то и сразу обеими ногами, но все равно жалуются на головную боль.

– Тамара Петровна, а вы пробовали прикладывать к голове листья лопуха? – советует ее ближайшая подруга Алевтина Васильевна.

– Как же не пробовала? Очень даже пробовала – и корни, и даже репьи… До сих пор не могу голову расчесать.

– Тогда рекомендую осиновый чурбак под голову подложить, вместо подушки.

– Клала, и осиновый, и березовый, и не чурбак, а целое полено с Буратино величиной. А голова как гудела так и гудит…

– У меня тоже целую неделю гудела, а потом оказалось, что это вовсе и не голова, а вентилятор на кухне. Как выключила, все сразу и прошло. Правда, голова по-прежнему болит, зато гула нет.

– Надо будет тоже проверить, может, что с холодильником или телевизором случилось…

– Еще говорят, хорошо на голову кошку приложить, она всю отрицательную энергию в себя впитывает.

–А если собаку?

– Ой, побаиваюсь я этих собак, они и цапнуть могут…

А тем временем мужчины с интересом обсуждают статью о новых методах лечения геморроя. Но увлекательная тема так и получила своего развития, так как дамы приглашают замерить температуру, после чего все опять садятся за стол отведать десерт.

Хозяева как всегда постарались на славу, разложив в маленькие чашечки витамина А,В,С…

Быстро летит время. Напоследок гостеприимные хозяева предлагают отведать по глотку «Боярышника»…

Перед тем как расстаться, еще раз проверяют давление, выпивают по новой таблетке и желают друг другу крепкого здоровья.

В следующий выходной они снова встретятся за столом, теперь уже у Сельдереевых.

Канцелярская кнопка

Петр Кузьмич Тминов всю свою сознательную жизнь трудился на фабрике канцпринадлежностей. И не просто трудился, а вкалывал мужик, что называется, за троих! Начальству это нравилось, поскольку Петр Кузьмич и вкалывал, и в бутылку как некоторые, не заглядывал и если надо, на собраниях мог дельное слово произнести, поддержать разные там начинания. Именно от него исходил известный почин выпустить к съезду любимой партии канцпринадлежностей столько, сколько надо! И хотя ни один человек не мог ответить на такой простой вопрос: а сколько же их действительно надо и кому?! Но почин подхватили. А Тминов первым и рапортовал о досрочном выполнении задания, за что начальством был замечен и отмечен.

И не только Петр Кузьмич, но и все его семейство трудилось на данной фабрике. И внуки уже подрастали и тоже мечтали пойти по стопам старших, с самого детства уже испытывая уважение ко всему тому, что своими руками изготавливали родители…

А делали те немало – это и первоклассные дыроколы, и циркули, и скребки, и шила… Но особо надо упомянуть о кнопках. Можно даже сказать, что в городке Валуевске существовал своего рода культ этих культтоваров. Фабрика выпускала не просто кнопки, а десятки их разновидностей: кнопки- сувениры, кнопки- игрушки, кнопки ювелирные из золота и серебра и даже кнопки-шутки, подкладывающиеся под общеизвестное мягкое место… Из кнопок создавались панно и даже целые картины, ими отделывались квартиры и места как общего, так и сугубо индивидуального пользования.

Особую же ценность и гордость всех валуевцев представляло монументальное панно «Выстрел Авроры», выполненное местным народным умельцем Константином Свистоплясом из одних только кнопок в количестве 879 тысяч 632 штук. Правда, со временем их число заметно поубавилось и не совсем ясно уже представлялось, куда же стреляла «Аврора» и стреляла ли вообще… Панно многократно реставрировалось, но очень скоро все возвращалось в исходное положение. А однажды исчезло полностью – до единой кнопки, будто никакой «Авроры» и не было… Народный умелец с горя запил и дал слово больше и кнопки в руки не брать…

Словом, дела на фабрике шли прямехонько в гору. Подумывали уже и о том, чтобы запустить новую линию по выпуску кнопок.

Как вдруг однажды подул очень сильный ветер и посрывал с фасадов домов знакомые с детсадовских времен транспаранты и плакаты преимущественно одного и того же содержания – мол, да здравствует то- то и то- то! Слава тому-то и тому-то! Мы придем туда-то и туда-то! Выполним и перевыполним то- то и то-то…

Надо отдать должное местным жителям, которые весьма бережно отнеслись к уцелевшим частям сей ненаглядной агитации и не без успеха использовали их для латания всевозможных дыр в садовых домиках, курятниках и сараях. И при этом горячо благодарили родную партию за дармовой материал…

Тминову тоже повезло, правда, ему достался один лишь щит с восклицательным знаком, из которого Петр Кузьмич золотыми своими руками смастерил кладовку, полочки, ящик для овощей, да еще кое что осталось…

После стихийного того бедствия жизнь валуевцев неожиданным образом изменилась. Стало очевидно, что, оказывается, вполне можно прожить и без тех самых многометровых лозунгов и транспарантов, без призывов и выговоров, без громкоголосых рапортов и даже… без самой фабрики по производству канцелярской всячины…

Невозможно было понять, с чего это вдруг необъятная страна с еще более необъятным бюрократическим аппаратом перестала нуждаться в шедшей еще вчера нарасхват продукции. Но факт остается фактом. Видно наш брат- бюрократ заважничал еще больше и его уже не устраивала ни наша родимая кнопка, ни наш родимый дырокол…

А тем временем руководство фабрики отчаянно искало выход из тупика. Обмозговывались десятки вариантов. Но, как всегда, выбрали самый простой, а именно: решили сократить численность работающих наполовину. Правда, мера эта пока никого из Тминовых не коснулась, и последние трудились даже лучше чем вчера, но о героических своих свершениях скромно помалкивали. Начальство тоже как воды в рот набрало. Но однажды донесла до трудящихся масс следующее: мол, дорогие товарищи, за труды ваши праведные большое спасибо, но только денег у предприятия нет ни гроша, а когда будут, никто не знает… А потому с нынешнего месяца зарплату будете получать натурой…

Щедрая эта канцелярская натура представляла поистине бесценные сокровища. Уже в расчет вместо нескольких приятно шуршащих купюр, Петр Кузьмич приволок домой пару ведер скребок, столько же кнопок, по мешку дыроколов и шил, тем самым поставив под сомнение содержание известной пословицы о том, что де шила в мешке не утаишь…

Не меньше получили и другие члены дружной тминовской семьи. Было на что взглянуть, когда вся эта продукция оказалась сложенной в одну кучу. Пираты не разглядывали свои несметные сокровища с таким умилением и восторгом, с каким взирали на простые железяки Тминовы. Правда, возникал один маленький вопрос: а что же все- таки со всем этим делать?!

А потому глава семьи все чаще скоблил мизинцем невидимую часть головы, все быстрее шастал из угла в угол, уподобляясь маятнику часов и повторяя одну и ту же фразу: «Так так-так…» Фраза эта отдавала той тупой монотонностью, которая исходит от стука дятла об отдельно стоящее дерево. Что конкретно содержалось в ней, сказать трудно. А может, ничего такого и не содержалось, и Петр Кузьмич «палил» в воздух холостыми, покуда не выпалил следующее: «Значит так, надо действовать!» И слова эти, наполненные немалым смыслом как всегда не расходились с делом…

Тминов аккуратно расфасовал и кнопки и скребки в кулечки, сложил в сумку и… только его и видели! А увидеть Петра Кузьмича можно было на вокзале. Причем пассажиры первого же поезда вмиг раскупили все эти кулечки, то ли очумев от дальнего следования, то ли перепутав их с семечками…

Спустя неделю он решил повторить счастливое предприятие. Но не тут- то было. На сей раз на небольшой привокзальной площади собрались едва ли не все работники фабрики. Стоило нескольким любопытствующим пассажирам ступить на перрон, дабы поразмять конечности, как последние оказались в плотном кольце необыкновенно гостеприимных жителей. Здесь в буквальном смысле шла битва за каждого покупателя, со всеми вытекающими отсюда деталями. А именно: криками, размахиванием кулаков и даже драками. Эта нахально- агрессивная прыть валуевцев, еще вчера и понятия не имевших о рыночных отношениях и не подозревавших о своих торговых возможностях, перещеголяла общеизвестную цыганскую напористость. За покупателями гонялись столь же резво, как гоняется за подраненным кабаном стая борзых…

Кончилось, однако, тем, что предупрежденные проводниками пассажиры просто перестали выходить из вагонов. И тогда недремлющий продавец пошел за покупателем, что называется, в вагон и в воду!

Как проникали в поезда валуевцы, остается загадкой. Но ведь проникали и умудрялись в считанные минуты опустошить и ведра и карманы покупателей…

Не остался в стороне от общего дела и Петр Кузьмич. Но однажды, оказавшись в поезде, несколько увлекся торговлей. А между тем поезд, издав свист на пример заносчивого китайского чайника, вдруг вздрогнул вместе с пассажирами и начал отмерять как метры, так и нечто большее…

Растерянный продавец ринулся было к тамбуру, но было поздно. Поезд все четче, все вдохновеннее выводил дорожные аккорды. И проводники были уже бессильны что-либо поделать, разве что ворчали и пригрозили высадить Тминова на ближайшей же станции, хоть последняя была не такой уж и близкой…

Всю дорогу Петр Кузьмич упорно молчал, как молчит студент на экзаменах, в то время как проводники, напротив, не закрывали рта…

Наконец поезд остановился, и Тминов был низвергнут на землю. Только тут Петр Кузьмич обрел дар речи и весьма негативно отозвался о вагонном сервисе, о самих проводниках, включая начальника поезда, и даже министерстве со всеми его путями и сообщениями…

Когда загнанная в пятки душа вернулась в изначальное состояние, Тминов огляделся по сторонам. На кособоком заборе его приветствовал изрядно выцветший и многократно продырявленный плакат: «Добро пожаловать в Отмочилово-1 !» Больше всего Петр Кузьмич удивился тому факту, что если есть «Отмочилово-1», то, стало быть, могут быть и Отмочилово-2», а то и 3 и 4… Подивился еще и потому, что отродясь здесь не бывал. И от мысли, что благодаря случаю он сможет ознакомиться с данным населенным пунктом и даже совершить прогулку по его пыльным улицам, на душе малость отмякло, потеплело. А потом в голову забралась вовсе даже неплохая мыслишка: а не попытать ли счастье здесь?!

Тминов достаточно быстро занял исходное положение возле того же забора и принялся за работу:

– Кнопки, скребки, дыроколы! Покупайте свежие кнопки… – проскрипел он тем хрипловатым голосом, которым зазывают на пирожки голодного студента базарные торговки…

По прошествии получаса Петр Кузьмич неожиданно для самого себя заговорил стихами:

Для Маши и для Коли

Купите дыроколы,

Они в продаже редки,

Купите также скрепки.

Не будьте, братцы, робки,

Купите также кнопки…

Но даже несмотря на столь активную рекламную кампанию, «братцы» почему- то ничего покупать не желали. Исключение составил некий мальчиш- крепыш в кожаной куртке и натянутой почти до носа кепке:

– Чем, папаша, торгуем?!

– У меня весь товар на виду. Особенно рекомендую кнопки. Оптовому покупателю скидка до 20%, – пояснил Тминов.

– Ты лучше скажи, под чьей крышей работаешь?!

– Какой такой крышей?! У меня крыша одна – дом родной!

–Тогда, папаша, дома надо сидеть или придется бабки отстегивать…

– Бабке я и так все до копейки отдаю…

– Э, дед, ты какой-то непонятливый. Бабки будешь теперь отдавать мне. На первый раз предупреждаю. А если завтра увижу, не обессудь…

– Все понял, – кивнул головой Петр Кузьмич…

– Это хорошо, что такой понятливый. Ладно, давай работай…

Едва громила исчез, как Тминов вновь принялся за дело:

– Попробуйте кнопочки, свежие кнопочки! Отменное качество и достаточное количество! Каждая сотая кнопка – бесплатная!

Но и на этот раз прохожие не проявляли интереса к данной продукции. А вот к самому Петру Кузьмичу интерес неожиданно проявился. Исходил он от некой стандартной во всех отношениях личности. Стандартной был и рост, и фигура, и выражение лица, и возраст, нос, уши, одежда, шляпа, ботинки… Товарищ этот долго разглядывал и железки, и самого Тминова, потом стандартным голосом задал стандартный вопрос:

– Предъявите лицензию, накладную и сертификат!»

– Чего предъявить?! – переспросил Петр Кузьмич.

– Я дважды не повторяю! – В руках стандартного человека вспыхнула красного цвета книжечка.

– Эка невидаль, – простодушно выдал Тминов. – Мы тоже не лыком шиты. После этого он принялся шарить по карманам и в конце концов выудил из- за пазухи нечто, тщательно завернутое в носовой платок.

Стандартному человеку пришлось немало подождать, покуда Тминов не без помощи зубов распутывал узелки и не показал наконец данному товарищу нечто удивительное. От Петра Кузьмича ожидалось все что угодно, только не это. Дело в том, что представленный документ являл собой удостоверение «Ударник коммунистического труда».

Данная реликвия продолжительное время вертелась в руках, разглядывалась под разными углами.

– Странная какая- то у вас бумаженция. А другого документа не найдется?! Паспорт, например?!

– Паспорт у меня дома.

– И где же ваш дом?!

– Где, где – в Валуевске, где ж ему еще быть… Как стоял тридцать лет, так и сейчас стоит…

– Получается, что вы специально приехали в данный населенный пункт для того, чтобы реализовать неизвестно где взятые предметы канцелярии. И при этом не имеете на то никаких бумаг?!

– Как это неизвестно?! Очень даже известно! – попытался возразить Петр Кузьмич…

– Ну, хорошо, хорошо! Мы вас внимательно выслушаем только в другом месте! – заявила стандартная личность.

Другое место оказалось весьма примитивным в архитектурном плане. От него веяло некой казарменной простотой и единственным украшением являлись разве что ажурные решетки на окнах.

Кроме того, учреждение, куда угодил для продолжения беседы Тминов, отличалось завидным любопытством. Здесь интересовались буквально всем: и где, и когда, и при каких таких обстоятельствах Петр Кузьмич явился на свет, и с какого времени помнит себя, и с кем дружил в яслях и детском саду, и чем увлекается, и знает ли языки включая почему- то и китайский, и нет ли родственников в ближнем и дальнем зарубежье. И еще многим, многим, многим…

Параллельно с этим происходило внимательнейшее ознакомление и с содержимым его карманов. Также многократно пересчитывались кнопки, а ведра даже проходили анализ на предмет обнаружения двойного дна.

После тщательного осмотра в присутствии понятых в какой- то карманной дыре была найдена звонкая монета старого образца достоинством в 50 руб. Сам Тминов тоже не уронил своего достоинства, всеми возможными средствами доказывая, что только он и никто более на земном шаре является Тминовым Петром Кузьмичом и что это может подтвердить любая собака в г. Валуевске…

– Вот когда подтвердит, тогда мы вас и отпустим! – не без удовольствия выдала стандартная личность. – А пока отдохните с дороги…

Надо сказать, что сей отдых в местах не столь уж отдаленных от действительности, затянулся на тот период, на который покидает дом счастливый обладатель санаторной путевки. Правда, в отличие от последнего, Петр Кузьмич не принимал целебных ванн, не делал массажа и не ломал голову над вопросом, чего бы такого вкусненького заказать на обед или ужин… Ибо пищи для размышления в окружении разношерстной публики было более чем предостаточно.

А тем временем стандартные дяди и даже одна примкнувшая к ним стандартная тетя бились над проблемой, не скрывается ли за обликом этого простодушного мужичка образ коварного рецидивиста, уголовника, валютчика, вора, злостного неплательщика алиментов и тому подобное…

Но в конце концов к великому их разочарованию пришло подтверждение, что, мол, действительно, есть такой Петр Кузьмич Тминов, и проживает он не в городе Уагадугу, не в княжестве Умм-эль-Кайване, не в Катманду, и даже не в славном городе Париже, а всего лишь и не на каждой карте- то обозначенном городке Валуевске. И еще сообщалось, что он – «Ударник коммунистического труда, наставник, рационализатор, отличный семьянин». И что кнопки никакие не ворованные, а выданы вместо зарплаты…

После всего этого Петру Кузьмичу вручили согласно описи 50 руб.наличными и поштучно кнопки. Еще сказали, мол, извини, дорогой, но работа такая…

И Тминов отправился домой, до одури в башке размышляя над вопросом, что же это за работа такая и кому она такая нужна…

На поезде ехать решительно отказался по очень простой причине,– абсолютной пустоты в карманах, а отданной 50-ти рублевки не хватило бы и на четверть пути…

Он двигался вдоль железки, размахивая ведрами. Облик Тминова за прошедший период претерпел существенные изменения и максимально приблизился к облику легендарного героя Дефо Робинзона Крузо. Иной раз из окошек проходящих поездов ему помахивали ручкой хмельные пассажиры и даже успевали бросить упорному пешеходу кусок колбасы или хлеба…

Он шел и шел, повинуясь тому инстинкту, по которому птицы летят к родным гнездам а лосось, несмотря на все препятствия, поднимается вверх по реке на нерест…

И вот настал тот незабываемый момент, когда из-за горизонта выплыло то, что мы и называем – родное, где тебя ждут и где ты нужен со всеми своими достоинствами и недостатками и принимают таким, каким ты есть, – и с зарплатой, и с заплатой…

Силы были на исходе. Он с трудом доковылял до дома и вдруг увидел на балконе гроб…

Ведро полетело в сторону, а сам он опустился на землю, как спущенное колесо большегрузного автомобиля. В глазах будто плотно задернулись шторы. Но вскоре подсознание шепнуло: « Погоди, Кузьмич, возьми себя в руки, посмотри внимательнее, – а твой ли это балкон?!»

Шторки вновь приоткрылись. Тминов глянул на дом и на сей раз увидел совсем уж жуткую картину: гробы, а то и по два сразу мрачнели едва ли не на каждом балконе.

Петр Кузьмич поднялся с земли и с решительностью пожарного, бросающегося в схватку с огнем, ринулся в подъезд.

Дверь открыла жена и… отшатнулась. Она просто сразу не признала в этом грязном, заросшем, измочаленном дождями и покусанном собаками и жизнью человеке своего мужа. А когда разглядела, заголосила, запричитала, зацеловала, заплакала…

– Вернулся, наш кормилец вернулся! А мы уж с ног сбились, где только не искали, невесть что думали…

Все семейство сбежалось на крик, закружили вокруг, будто елки новогодней.

Только Петр Кузьмич окончательно голову потерял. Вроде бы все на месте…

– А что же там, на балконе?! – осторожно спросил он.

– Там деда гроб стоит, – преспокойно выпалила за всех внучка, будто речь шла о детской игрушке. – И в ванной один, еще красивее…

– Да что ж такое стряслось?! – задергалось веко у главы семьи.

– А ничего не стряслось. Просто всем зарплату гробами выдали, по бартеру получили, – пояснила жена.–Может для чего в хозяйстве и пригодится… А вот куда ты запропастился, давай, рассказывай…

Супруга вновь заголосила, запричитала. Но то уже были слезы радости.

Такса

Минтаев – мастер на все руки, хотя рук не больше, чем у всех. Только у него своя такса. Надо розетку починить – гони три стольника. Проводку заменить – еще столько же, выключатель наладить – пятьсот…

Дома расценки несколько уменьшаются.

Скажем, подходит к Минтаеву законная супруга и глазами косит. Не потому, что косая, а надо полагать, что недовольная.

– А между прочим, – говорит, – у нас лампочка перегорела…

– Стольник! – ворчит Минтаев.

– И дверь перекосилась.

– Два стольника!…

– И стекло выбито…

– Два стольника!

– Бессовестный, хапуга! – возмущается жена.

– Не хочешь, другого вызывай, посмотрим, сколько тот слупит!

Жена что- то кудахчет, достает сто рублей.

– На, подавись!

Минтаев относится к ворчанию совершенно спокойно. Кладет деньги в карман, куда-то сматывается. За ним скрипуче закрывается дверь.

Появляется уже под вечер.

– Марья! Готовь на стол: первое, второе, третье!

–Первое – двести пятьдесят, второе – триста , третье – четыреста!

– Это грабеж!

– Не хочешь, иди в ресторан, посмотрим, сколько там с тебя сдерут …

Автограф

Если следовать поговорке «счастливые часов не наблюдают», то дворник Михаил Семенович Оглоблин должен быть очень даже счастливым человеком, потому что ни на левой, ни на правой руке у него ничего не тикало, да и в карманах ничего не звенело и не шуршало. Справедливости ради надо заметить, что было время, когда данный заводной механизм все-таки присутствовал в скромном гардеробе Михаила Семеновича, а на обороте часов даже имелась гравировка «Дворнику М.С.Оглоблину за добросовестный труд от ЖЭУ»

Было дело, подтвердит и сам дворник. Но где же тогда часы?!

Если б кто задал данный вопрос Михаилу Семеновичу, то получил бы весьма туманный ответ:

– Было, да сплыло…

В действительности же все обстояло совсем просто. Заработанные за добросовестный труд часы вместе со стрелками, пружинами, маятником и прочими малозаметными глазу штуковинами без особого труда были пропиты. По этой вот причине счастливчик сверял время исключительно по солнечным часам. Ну а если солнца не было, что тогда?! А ничего, солнца нет и дворника тоже нет. Кто ж вам в дождь работать будет. Нашли дурака! В это время можно и на кушетке полежать, посвятить время полноценному отдыху.

И все-таки лучше, когда на улице солнце, пусть даже не такое щедрое, но настоящее! И если ветер шуршит листвой, а дворник, метлой, то на дворе как раз и торжествовала та самая любимая пора поэтов и прочей неземной братии, именуемая осенью. Правда, у дворника были свои счеты с этим временем года, и в отличие от поэтов, осень он, мягко выражаясь, недолюбливал. И нелюбовь эту тоже можно понять. Конечно же, и Оглоблин восхищался красотами бабьего лета, хотя никогда бабником не был. Но ведь восхищайся, не восхищайся осенним нарядом, а кому-то и подметать все это надо. А тут за день с деревьев выпадает почти годовая норма всевозможной листвы. Это и будто вырезанные из желтой бумаги листики березы, и серьезные величиной едва ли не с открытку тополиные листы, и резные кленовые. Хотя особой разницы Михаил Семенович не ощущал, он вкалывал что называется, не покладая рук. Некоторым читателям, очевидно захочется узнать, а как же выглядел этот скромный представитель физического труда?! И возможно, в глазах оных Оглоблин предстанет неким крепышом, богатырем, подобным легендарному коллеге по работе – Герасиму. И как же ошибется уважаемый читатель узнав, что на деле дворник был весьма щуплым, маленьким мужичком. Но в те исторические моменты, когда земная стихия проявляла свой характер и шустряк-ветер гонялся за разноцветными листьями, дворник Михаил Оглоблин тоже проявлял характер, вставая один на один наперекор стихии со своим боевым орудием- метлой. И порой казалось, что вместе с этой стаей листвы ветер поднимет за шиворот и дворника и унесет неизвестно куда. И ищи потом Оглоблина где-нибудь на дереве или на крыше высотного дома. Но мало ли что кому кажется, только не самому дворнику, который держал вверенную ему метлу столь же крепко, как сжимает в своих руках винтовку бравый солдат. Надо прямо сказать, что именно метла внесла главную лепту в историю, о которой речь пойдет выше. Не будем водить за нос уважаемого читателя, расскажем, все как было…

Однажды ранним безветренным осенним утром дворник Михаил Семенович Оглоблин как всегда находился на трудовом посту. Работа спорилась, и лавина отработанной за лето листвы, подвластная неоднократно упомянутой уже метле устремлялась в некую кучу в самом конце двора. Работа подходила к концу, когда произошло нечто такое, что заставило дворника заметно поволноваться.

А произошло вот что. Неожиданно послышался некий шорох, и куча эта вдруг ожила, зашевелилась, приподнялась и … изумленному взору дворника Оглоблина предстало нечто большое, взлохмаченное, очень похожее на нашего первобытного предка. Правда, вместо шкуры мамонта или медведя это «нечто» одето было в изрядно помятый, непонятного цвета костюм, а на одной ноге имелся даже ботинок.

Каково же было удивление дворника, когда поборов испуг и окончательно разметав по сторонам мусорную кучу, он извлек оттуда гомо сапиенса, который при ближайшем рассмотрении оказался жильцом близлежащего дома, поэтом Василием Кузьмичом Весельцовым. Последний не дотянул до родного очага каких- нибудь двести- триста метров и приземлился как раз в самую мусорную кучу, заменившую ему холостяцкую постель. Но, даже проведя ночь вне комфорта, поэт не утратил творческого вдохновения. Примером тому явилось следующее творение:

            Приветствую работника метлы,

            Пусть будут ваши помыслы чисты.

            И в дождь, и в снег, и даже в гололед –

            Всегда на помощь дворник к нам придет!

Оглоблин был столь потрясен как всем увиденным, так и услышанным, что неожиданно для самого себя парировал поэта его же оружием:

            Спасибо Вам, поэты, за стихи,

            Они у Вас конечно, не плохи,

            И чтоб поэт нисколько не тужил,

            Дорогу к сердцу дворник проложил!

Василий Кузьмич ожидал от дворника чего угодно, но чтобы такое…Каким-то резким волнообразным движением тела, на которое способны лишь лошади или коровы, он стряхнул с себя остатки мусора, протер физиономию замызганным платком и крепко постучал по тощей дворницкой спине ладонью, откуда вместо ожидаемого звука, взвилось облако пыли. Далее поэт высказал массу комплиментов и особо отметил мысль, что в дворнике дремлет настоящий талант и было бы преступление его не будить. В ответ на последнее замечание дворник скромно заметил, что особо спать и не приходится, так как работы по горло. А будить его не надо, потому что просыпается и без всякой посторонней помощи…

Возможно, на этом не совсем интересном месте и закончилась встреча творческой интеллигенции в лице поэта Василия Кузьмича Весельцова и работников коммунального хозяйства, представителем которой являлся дворник Михаил Семенович Оглоблин, если б на лбу первого из них не явилась крайняя напряженность. О чем же столь мучительно размышлял поэт?! Дело в том, что хотя Василий Кузьмич абсолютно не помнил, каким таким образом, оказался в самом эпицентре мусора, зато припоминал другое, что заставило поэта вырвать из рук дворника метлу и, не обращая никакого внимания на недовольство Оглоблина, направиться к куче… Дворник глазел на происходящее столь удивленно, что его нижняя губа опустилась еще ниже обнажив частокол крупных почти лошадиных зубов.

Так что же искал в, извините за выражение, куче дерьма столь уважаемый литератор?! Буквально разворошив остатки мусора, Василий Кузьмич, наконец, наткнулся на нечто изящное, прозрачное, хрупкое, звонкое…

Но и все эти эпитеты, вместе взятые, вряд ли могут дать полное представление об обнаруженном в хламе предмете, который на деле оказался не чем иным, как бутылка, она же – бутылочка, стекляшечка, беленькая боеголовочка! Именно она, родимая, и предстала перед взором во всем своем блеске! Нижняя челюсть Оглоблина так и оставалась отворенной настолько, насколько позволяла матушка-природа, и пролетай мимо какая-нибудь птица, она могла вполне принять физиономию за скворечник или дупло… Но к счастью никакой птицы поблизости замечено не было…

Надо было видеть обоюдную радость. Именно счастье светилось в четырех глазах одновременно. И хотя не было высказано никаких громких слов, междометий и даже звуков и действо происходило как в немом кино, поэт и дворник прекрасно понимали друг друга. Весельцов лишь слегка кивнул головой, и оба направились по свежевыпавшей листве в укромный уголок двора, где разлеглась некая древняя скамейка, с трудом удерживая саму себя на кривых деревянных ножках. Но именно эта развалюха казалась ничуть не хуже самого роскошного местечка в ресторане. И официанты тоже были не нужны. Все, что требовалось от дворника, – это два стакана, кусок хлеба да луковица с солью. Но если уж быть объективным до конца, то все-таки главным являлись даже не бутылка и не закуска. Поэту просто требовался собеседник, вернее даже слушатель, а говорить должен был он сам. И Василий Кузьмич действительно говорил очень много, так много, будто вообще никогда ничего не говорил. И даже стаканы стояли в первозданном своем виде наполненные до краев, как ни косился в их сторону терпеливый слушатель, как ни намекал, что, мол слово – оно хорошо, но в сочетании с данным напитком – еще лучше… Но намек этот понят не был. О чем же столь вдохновенно вещал поэт?! Наивный вопрос. Конечно же – о поэзии! Мы же приведем лишь некоторые отрывки из этой проникновенной речи.

– Ты, Семеныч, сам не знаешь, какой счастливый человек. Сколь вокруг тебя красот разных! Ты глянь по чему ходишь?

– Ясное дело по чему – по мусору и хожу…

– Нет, не по мусору, а по золотому паркету из листьев, а над головой вместо крыши чистое, голубое небо!

– Да уж золото… Не все золото, что блестит, – поправил дворник. – Мне оно вот тут сидит, в голове. И вся головная боль тоже отсюда…

Оглоблин опять как-то очень пристально глянул на стаканы, так пристально, что поэт устремил взгляд туда же и был приятно удивлен обнаруженным. Дрожащей не то от волнения, не то от похмелья рукой он возвысил стакан над всем грешным миром, и совсем коротко изрек: «За встречу!»

– Это можно! – мгновенно согласился дворник. И два стакана столкнулись в воздухе с такой силой, что, казалось, разлетятся вдребезги. Но стекло выдерживало и не такие еще удары судьбы, не такие штормы и бури…

Итак, начало великой дружбы между представителями Музы и Метлы было положено, хотя и методом закладывания под воротник. Дворник уже был в доску своим, а изрядно взбодренный крепленым напитком поэт посвящал ему очередной стихотворный шедевр:

Твоя роскошная метла

            Меня от гибели спасла,

            И потому тебе хвала…

На последней строчке, однако, споткнулся и как ни звал на помощь Музу, но ничего такого в голову не приходило. Поэтому закончил стих достаточно просто:

            Ла-ла-ла-ла,

            ла-ла-ла-ла!

Но и эти, идущие от самой души строчки тоже попадали уже в другую душу, отчего в самом уголке серых дворницких глаз блеснули бусинки слез и покатилась по впалым щекам. И тут вконец заблудившаяся Муза, видно, не узнав своего настоящего хозяина, опять по ошибке посетила Михаила Семеновича Оглоблина. Впрочем, Музу тоже понять можно, во-первых, разве бывает поэт без одного ботинка, во-вторых, таким лохматым и, в- третьих, в столь нетрезвом виде?! Другое дело дворник – и обут, и одет и вообще на мужика настоящего похож…Результатом этого визита явились такие оглоблинские строки:

            Спасибо Вам за то, поэт,

            Что Вы уже немало лет

            Такие пишете стихи…

            Ха-ха-ха-ха,

            Хи-хи-хи-хи…

Нам не известно, была ли рада Муза, сменив объект обитания, и был ли рад этому сам объект, который завершил поэтическую мысль на следующей высокой ноте:

            Так выпьем ж водочки с охотой,

            За плодотворную работу!

–Браво, браво! – захлопал в ладоши поэт. – Да ты ж, Семеныч, оказывается талант! Тебе надо писать, обязательно творить!

Не будем уточнять, сколь раз в этот день поднимался тост и за того и за другого, но заметим, что с этой самой знаменательной встречи с дворником Оглоблиным стало твориться что-то непонятное. Он все меньше орудовал метлой и все больше глазел по сторонам, восхищаясь красотами природы. По примеру Есенина, как жену чужую, обнимал различные породы деревьев, такие как береза, тополь, дуб. И все что-то записывал, рвал листы, снова записывал. Одним словом, творческий процесс пошел, забродил как доброе молодое вино и крепчал с каждым словом, с каждой новой страницей, с каждым новым стихотворением… Было похоже на то, что случайно заглянувшая в гости к Оглоблину Муза, решила остаться там надолго, если не навсегда. Дворник совсем забыл про основную работу, и когда его вызвали в ЖЭУ на ковер и потребовали объяснений, Михаил Семенович объяснился следующими виршами:

            Мести я мусор не желаю

            И про одно лишь вам скажу –

            Что с Музой под руку шагая,

            Теперь с поэзией дружу!

С какой такой Музой подружился дворник, руководство ЖЭУ так и не поняло, и поставило вопрос ребром: мол выбирай – либо Муза, либо метла! Ни на минуту не задумываясь, Оглоблин выбрал первую!

С тех пор минула не одна зима, весна и лето, а на дворе во всей своей красе стояла долгожданная осень. Именно в такую прекрасную пору по улице шел, а вернее, летел, порхал, парил творец всего прекрасного на земле, его величество Поэт! Навстречу ему двигался другой человек, угрюмый, молчаливый, от которого за десяток шагов разило тем, что может поразить воображение любого. Из рук его вырывалась на свободу тощая метла, но это ей никак не удавалась. Дворник что-то бормотал под нос и голос этот показался поэту очень знакомым. Глаза их встретились и вдруг разгорелись радостными огоньками. Конечно, они узнали друг друга. Весельцов, а это был он, от удивления все-таки выпустил из рук метлу. Они обнялись, расцеловались, долго глазели друг на друга, пока, наконец, Василий Кузьмич не произнес:

– Вот ведь до чего житуха довела. Где ж это видано, чтобы поэт выступал в роли дворника?! Так что мне теперь не до стихов. Ну, ничего, зато всегда на свежем воздухе. Мне даже нравится. А как ты, Семеныч?! Я гляжу, прифраерился, солидным стал…

Вместо ответа Оглоблин полез в карман и достал оттуда небольшую книжку.

– Дарю на память! Новая книга стихов. Между прочим, Вам посвящается!

Михаил Семенович вынул авторучку, и на секунду задумавшись, подписал:

            Чтобы на земле оставить след,

            Крепче за метлу держись, поэт.

                  И метлою бойкою оставь ты

            Свой автограф на цветном асфальте!

С искренним уважением, экс-дворник, ныне поэт М.Оглоблин.

Запонки

На день рождения Перышкину подарили зеленые запонки. Очень красивые, но жена сказала, что с синей рубашкой не смотрятся.

Купил зеленую рубашку. Но соседка заметила, что с синим костюмом та как-то не гармонирует.

Надел зеленый костюм. Однажды друг отвел в сторону, шепнул:

– Серая куртка с зелеными брюками… В общем, пойми меня правильно!

Понял. Подобрал по цвету ботинки, перчатки, носовой платок, мобильник, даже обои в комнате. Стал зеленый, как крокодил.

Приехал на машине на работу, попался на глаза шефу:

– Эх, Перышкин, Перышкин! Зеленый плащ, синяя машина. Ну никакого вкуса.

Перекрасил авто…

Но однажды случилось непредвиденное: потерял запонку.

Пришлось покупать новые…

Арбуз для тещи      

Моя теща Анна Степановна очень любит арбузы и была б возможность, наверное, круглый год питалась только ими.

Естественно, что ни один день рождения не обходится без данного полосатого деликатеса. Каждый гость старается преподнести кавун покрупнее да послаще. А уж Анна Степановна выбирает, чей арбуз самый вкусный…

И я не исключение, отправляюсь на поиски арбуза. Но перед этим получаю от супруги напутствие, насколько круглым должен быть сей фрукт: обязательно зеленым снаружи и красным внутри, а не наоборот и, самое главное, издавать звонкий, чистый звук…

– Все понятно? – переспрашивает жена, и косит на меня взглядом учителя.– Ну- ка, повтори….

– Арбуз должен быть арбузом  а не тыквой, рамбутаном и даже не гранадиллой…

– Вот, вот, у тебя еще ума хватит купить какую-нибудь черемойю…

– Ума хватит, денег нет.

– Лучше бы наоборот. Ладно, иди и не забудь, чтоб был позвонче, как твоя голова…

Поблагодарив супругу за сей комплимент, выхожу из дома в поисках арбузного счастья. Впрочем, последнее оказалась не так уж и далеко. Квартала через три мой взор наткнулся на изумрудную гору, сложенную исключительно из одних арбузов.

Среди них не сразу приметил одетого во все зеленое продавца, которого выдали разве что красные щеки и светлые усы.

– Гранадиллы есть? – очень серьезно спрашиваю его.

– Чего, чего? – выпяливает на меня зеленые как арбуз глаза продавец.

– Почти то же, что рамбутаны.

– А что такое рамбутаны?!

–Это такие штуковины, на черемойю похожие…

– А что такое черемойя,

– Думаете я знаю?! Ладно, тогда давайте арбуз!

– Так бы сразу и сказали, а то гранадилла, да на что она вам сдалась, еще отравитесь всякой …. А арбуз он и есть арбуз, и всегда таковым останется! Выбирай любой, не ошибешься. Слаще может быть только поцелуй любимой! И не воздушный поцелуй …Любой- краснее светофора.

– Н-да, достойная реклама, вам бы только стихи писать…

– Пишем, пишем, все пишем. Могу даже прочитать.

– Как-нибудь в другой раз… А если мне нужен самый зеленый арбуз?!…

– Вы имеете в виду снаружи?

– Нет, я имею в виду внутри…

– Первый раз встречаю такого человека, если, конечно, вы не шутите.

– Разве я похож на шутника?!

– Я бы не сказал…

– Более того, я готов заплатить за такой арбуз двойную цену.

– Но зачем вам нужен зеленый арбуз?!

– Затем, что хочу подарить ее теще. Теща очень любит арбузы, а я ее не очень. Вы меня поняли?…

– Теперь понял. Но эта задачка уже по-сложнее будет, тут придется покопаться поглубже…

С этими словами продавец влез на самою вершину арбузной пирамиды и стал подносить полосатых красавцев к самому уху, то сжимая их ладонями, от чего те раздавался некий скрипучий звук, то, как доктор, постукивая по ним. Время от времени в сторону откатывались кругляши, точно также, как это бывает в тираже спортлото. Только здесь данные шары –арбузы были все безвыигрышными.

Наконец, из всей кучи был выбрал один, совершенно невзрачный, покрытый пылью и грязью, почти желтый и главное, не издающий ни единого звука шар.

– Это то, что вам нужно – глухонемой арбуз. Молчит, как партизан. Можете быть уверены, что теперь вас будут посылать разве что за гранадиллами или даже еще подальше…

– Спасибо, вы настоящий друг! – я протянул пятьсот рублей.

– Вы меня обижаете, такому арбузу грош цена. Я ничего с вас не возьму…

Домой я шагал как никогда в приподнятом настроении. Своя ноша была совершенно не тяжела! Даже сломанный лифт не поубавил положительных эмоций.

Дверь открыла теща и глаза ее, защищенные толстыми стеклами очков как-то совсем по детски, искренне улыбнулись мне.

И мне стало стыдно. Настолько стыдно, что я готов был провалиться сквозь бетонный пол. Собственно говоря, а чего плохого сделала мне Анна Степановна?!

– Ну чего ты, Петенька, стоишь, как чужой?! Давай-ка скорее к столу!

Мне ничего не оставалось, как протянуть теще сей дар природы, произнести набор стандартных слов про здоровье и долголетие и на ватных ногах проследовать в зал. За столом я сидел не шелохнувшись и не притронувшись ни к одному блюду, с тревогой ожидая себе приговор и проклиная тот час, когда я согласился идти за арбузом.

Наконец, из кухни показались теща с кавуном в руках. Отмытый от грязи он выглядел очень даже неплохо.

– Сейчас посмотрим, как меня любит зять, сейчас посмотрим…

Сердце мое колотилось в груди так, что казалось все слышат этот стук…

Чтобы не созерцать позора, закрыл глаза и так и сидел, покуда вдруг кто- то… не поцеловал меня в самый лоб.

Я удивленно взглянул на окружающий меня мир и увидел…сияющее лицо тещи с большим ломтиком арбуза…

– Вы только посмотрите на это чудо! Никогда в жизни не ела ничего подобного! Просто изумительный вкус! Сам хоть попробуй!

На следующий день меня опять послали… за арбузом.

Аллергия      

Пришли с женой в гости. Любезностями обменялись. Хозяйка всех к столу пригласила. На нем помимо прочего возвышались емкости от 0,5 до 0,75 литра как со звездочками и медалями, так и рядовые.

При виде сего мужчины приятно замурлыкали, женщины же пришли в восторг от салатов, закусок и прочих разукрашенных блюд.

Наконец, засалютовало шампанское и заискрилось в хрустальных фужерах.

Но тут полновластная владелица одного из мужей, сидящих напротив, заявила:

– Прошу Василию не наливать, он не пьет!

Все уставились на Васю, который стал нахохлившимся и серым как воробей после дождя…

– И моему Григорию тоже, он капли в рот не берет! – провозгласила жена другого товарища.

После этого Гриша стал тускнеть, как выдернутый из розетки цветной телевизор.

– А у моего Петра вообще к спиртному аллергия! – заявила соседка слева.

Все перенесли взгляды на Петра…

– Ладно, нам больше достанется! – подумал я.

Но тут неожиданно озвучила свою позицию моя супруга:

– И Феде, пожалуйста, не наливайте, он абсолютный трезвенник. За всю жизнь рюмки не выпил! Так ведь, Феденька?!

Все уставились на меня…

Гость из страны восходящего солнца

Началось все с пустяка. Вася Шпунтиков учился тогда в девятом классе и на каникулы мотанул к бабушке в Москву. Там-то и познакомился с японцем. Это вовсе не означает, что Василий хоть что-то понимал в данном языке. Все его познания сводились к одной единственной фразе – «то яма, то-канава». Другое дело – японец. Тот хоть и с великим трудом, но сколотил из необтесанных дубовых слов предложение: «Казите пазялуста, кде находица поста?!»

Шпунтикову хватило ума сообразить, о чем идет речь. Он указал ладонью в нужном направлении и тем самым разрешил стоящие перед иностранцем проблемы. Растроганный проявленным вниманием японец долго жал руку и даже подарил Васе записную книжку и авторучку. А еще оба обменялись адресами…

Вскоре Шпунтиков, завершив пребывание в столице, отбыл к предкам в один из городов Поволжья, а Киро Сино, удобно развалившись в кресле «боинга», вспорхнул в небо и помчался навстречу восходящему солнцу…

И не успел Василий получить первую двойку, как обнаружил в почтовом ящике странный конверт с четким иностранным штемпелем.

Письмо это, как можно догадаться, было от японца. Правда, написанное с таким количеством ошибок, что даже двоечник Шпунтиков влепил за такую орфографию кол с двумя минусами. Правда, такие слова, как «мир» и «дружба» были без ошибок. И вообще смысл можно было уловить.

Японец сообщал, что оканчивает университет, скоро будет работать в фирме и что папа подарил ему автомобиль «тойота», а старую машину он сдал в металлолом.

Но самым ценным обнаружением в конверте был календарик с некой смазливой девицей, подмигивающей и без того узким левым глазом. Календарик этот окончательно перетянул в пользу дружбы, и, несмотря на огромную занятость самим собой, Василий не замедлил с ответом. Правда, в отличие от японца не ставил перед собой задачи овладеть хотя бы самую малость заумным языком- головоломкой. Да и само письмо отличалось предельной лаконичностью и простотой изложения. На вырванном из тетради листке Шпунтиков сообщал новости о погоде, о том, что дворовая собака ощенилась, а сосед Петька Крабов купил мопед…

Трудно сказать, сколько двоек и прочих мелких оценок успел наловить Василий, покуда не получил ответ.

На этот раз количество ошибок поубавилось. Киро Сино писал, что с большим интересом ознакомился с письмом и что очень бы хотел узнать, сколь именно щенков принесла собака, и как ее кличка, и какой породы, цвета, возраста, размеров, и не надо ли выслать каких-нибудь собачьих лекарств, искусственную кость или же разборную собачью конуру с утеплителем и звукопоглотителем. По поводу соседа и мопеда также имелись вопросы. Японца интересовали скорость, расход топлива, размер колес, нагрузка и прочее, прочее… И еще он хотел бы видеть фотографию как самого Василия, так и собаки, щенят, соседа и мопеда…

В свою очередь Киро Сино не забыл положить в конверт фото и рисунки многочисленной семьи, начиная с прапрадеда, с подробнейшим описанием происхождения рода.

Вася и на этот раз ответил чрезвычайно кратко – мол, все хорошо и никакой конуры высылать не нужно. А мопед у соседа угнали. И что всем японцам привет! Так потихоньку стала завязываться эта ниточка между двумя жителями земного шарика. Правда, если японец незамедлительно отвечал на любое письмо, то Василий, напротив, по-партизански помалкивал месяцами…

В одной из редких своих весточек Вася сообщил ошеломляющие новости, что наконец- то осилил школу, работает на заводе и даже копит деньги на автомобиль марки «запорожец»!

В свою очередь, японец писал, что с отличием окончил учебу в университете и работает в фирме у своего папы. Кроме того, Киро Сино задавал вопрос, что это за машина такая «запорожец», информацию о которой он почему то не нашел ни в одном автокаталоге?!..

И тогда малость обиженный Шпунтиков возьми да и ляпни в очередном своем послании, мол, чем задавать вопросы, взял бы приехал и все бы увидел!

И кто бы мог подумать, что реакция на приглашение последует незамедлительно. Не прошло и месяца, как почти японского роста почтальон приволок немногословную телеграмму: «Встречайте пятницу. Рейс 435. Ваш Киро Сино».

– Только этого еще нам не хватало! – высказалась за Шпунтикова жена. – Чего ему тут надо. Сидел бы в Японии и ел своих каракатиц…

Василий не мог не согласиться с этим. Правда немного утешала мысль, что и незваный гость хорош, если он с гостинцем…

И совсем скоро мысль эта нашла полное свое подтверждение. Японец прилетел с огромными чемоданами и улыбкой искусственного происхождения.

Мы опускаем здесь и охи и даже ахи. Отметим только, что встреча была действительно теплой и даже более…

Хлопнули дверцы начищенного до блеска солдатских сапог «запорожца», купленного по сходной цене у знакомого инвалида и побывавшего в неравном бою с различными предметами, кои только могли попасться на дороге. И машина, дико взвыв и содрогнувшись всеми своими запчастями, сорвалась с места, как срывается с цепи разъяренный пес…

Киро Сино признался, что ничего подобного ему не приходилось видеть и что вряд ли кто в Японии осмелился бы управлять такой машиной… Польщенный Шпунтиков решил показать все, на что способно данное транспортное средство.

Позади оставались как братья по классу- микролитражки, так и москвичи, жигулята, какая-то иномарка и даже автомобиль ГАИ. Правда, секрет всего этого был чрезвычайно прост: знака ограничения скорости Шпунтиков просто не заметил.

Реакция последовала незамедлительно. Взвыла сирена, вспыхнули мигалки и началась самая настоящая погоня, которая бывает лишь в крутых детективах.

Но не тут-то было, Василий ни в какую не желал сдаваться без боя и выжимал из машины казалось бы невозможное. «Запорожец» ревел, как разъяренный бык, как истребитель в момент взятия звукового барьера. А как же японец?! Он был как никогда счастлив, видно полагая, что именно так в России и полагается ездить. Более того Киро Сино несколько раз произнес: «Каласо, очень каласо!» Похлопал даже Василия по плечу, но далее почему-то перешел на чисто японский язык…

Но, как известно, от ГАИ как и от судьбы далеко не уйдешь и не уедешь. Еще бы мгновенье и «запорожец» был прижат к обочине, за которой уже начиналось некое пространство в виде глубоченной ямы. Но водитель не смотрел вниз, напротив, взгляд его был устремлен куда- то вверх. И зря гаишники думали, что до лакомой добычи- рукой подать. «Запорожец», даже не притормозив перед непреодолимым препятствием, круто взял вправо и взлетел, подобно подраненной дикой утке…

Тут каждый желающий может дать волю любой, даже самой необузданной фантазии.

Предлагаем следующие варианты развития событий:

а) «запорожец» угодил в яму, б) угодил в яму частично, в) от машины не осталось ничего и никого, включая и японца, г) все обошлось благополучно…

Но не будем больше водить за нос многоуважаемого читателя. Сразу же признаемся, что правильным оказался самый последний вариант. Более того, после успешного этого перелета через канаву, японец заговорил по-русски куда лучше, а воспоминаний от поездки с лихвой хватило бы на всю оставшуюся жизнь…

Автомобиль с честью вышел из всех испытаний и, наконец, какими-то звериными тропами добрался-таки до дома…

Знал бы японец, что автомашина ехала без всяких опознавательных знаков, а лихой водила сидел за рулем всего третий раз в жизни, то впечатлений от поездки было куда больше…

Возле пятиэтажки а-ля «хрущевка» гостя встречали супруга с детьми – Сашей и Глашей, а также несколько случайных зевак. Гостю преподнесли цветы, даже чмокнули в палые щеки и сказали: «Добро пожаловать!»

Правда, церемония встречи была несколько подпорчена самым младшим –Александром, заявившим, что боится дяденьку, и заревевшем так, что даже случайные прохожие зажали уши. Но конфликт был улажен после того, как дяденька достал из чемодана некую блестящую коробочку и вручил малышу.

В целом же японец произвел вполне неплохое впечатление, особенно после того, как беременные чемоданы разродились различными сувенирами…

По этому поводу прижимистая супруга Шпунтикова Алевтина Петровна нырнула даже в подпол, откуда появилась через непродолжительное время с нечто таким, что Киро Сино мигом позабыл про всякие диеты. Этим нечто были огурчики, помидоры, грибы и капуста собственного приготовления. Да и какие уж там диеты! Японец отведал целую тарелку каждой овощной культуры, при этом позабыв про культуру собственную. Он только чмокал губами, и явно млел от удовольствия…

Как результат данной гастрономической деятельности, явилось предложение незамедлительно заключить контракт на поставку продукции в Японию в любых объемах. На что Алевтина Петровна робко заметила, что пока самим не хватает…

Не меньший восторг вызвал и другой хозяйкин сюрприз, запечатанный, как джинн, в невзрачный зеленый сосуд. Окажись данная бутыль в Японии, ее бы почитали лучше всякого хрусталя, хотя все дело было не в самой бутыли. Все дело было в ее содержимом. Не весть сколько лет пролежала сия запыленная стройная красавица в заветном местечке, спрятанная на всякий случай подальше от мужниных глаз, покуда не предстала во всей своей многограммной красоте. Это было то редкое сочетание, когда содержание внешнее полностью соответствовало содержанию внутреннему, что подтверждалось после каждой новой рюмки. Выпили уже и за здоровье гостя, и за хозяев, за детей, родственников, дружбу обеих стран. И за лихой автомобиль тоже выпили…

Где-то между седьмой и восьмой рюмкой произошло полное раскрепощение японца от всех предрассудков. С зеленым змием было найдено редкостное взаимопонимание. Так и заснул Киро здесь же за столом с милой улыбкой на лице. Что ему снилось?! Может, автомобиль «запорожец», а может и что-то японское… Но спал он крепко и добудиться, достучаться до его сердца удалось только к обеду…

Ценою немалых усилий он наконец- то открыл глаза и глянул на окружающий его мир. Мир этот представлял собой нечто странное. Все куда-то плыло, покачивалось и состояло из серых тонов. Голова, как поломанный радиоприемник была настроена сразу на несколько станций. Японец заохал, попытался настроиться на какую-нибудь одну волну, но из этого мало что получилось…

И тут на помощь пришел Василий с трехлитровой стеклянной банкой с какой-то мутной жидкостью. Отмерил стакан, подал Киро Сино. Тот лихо осушил все до дна. И странное дело, земля перестала вращаться, мир приобрел прежний вид, прежние краски..

– Сто это такое? – поинтересовался японец.

– Рассол! Теща приготовила!

– А что такое те-ща? – с невероятным трудом произнес последнее слово Киро.

И услышал мало понятный ответ: «Теща, она и есть теща. Про нее лучше не спрашивай!..»

Но, любознательный японец решил докопаться до истины. Это странное слово – «теща» – требовало расшифровки. А когда наконец до него дошло, что это мать жены, изъявил желание немедленно с ней познакомиться, дабы выразить свое японское почтение…

Но зятек вежливо пояснил, что теща находится далеко – в деревне, где занимается выращиванием сельхозпродуктов. И что еще не время…

И для посещения театров, музеев, выставок и прочих культурных мест у Шпунтикова тоже не находилось времени. А вот на трактиры, пивные бары и прочие питейные заведения оно откуда-то бралось…

Но, пожалуй, наиболее запоминающейся была встреча с заводчанами, коллегами Василия по работе. Несмотря на многомесячную невыплату зарплаты, бастовать здесь никому и не приходило в голову, а японца принимали как самого дорогого гостя – по высшему разряду. Было даже остановлено и без того хилое производство, и здесь же в цеху обнаружился длиннющий стол…

Киро Сино робко было возразил, что он ничего этого не заслуживает и просто желает ознакомиться с производством. Но вместо этого был усажен на самое почетное место – ближе к батарее бутылок. И по этой причине он так и не смог получить ответа на главный вопрос: чем же на заводе все-таки занимаются и что выпускают?!

До отъезда оставалась неделя с хвостиком, и назойливый японец опять напомнил о желании увидеть «мать жены», руками которой был приготовлен тот необычный волшебный напиток, уже не раз спасавший Киро в самых критических ситуациях…

И в конце концов зятек сдался. Усадил японца в «запорожец» и помчал по чисто российским колдобинам в деревню…

Тещина обитель вопреки ожиданию представляла собой сверхскромное сооружение. Столь же скромно выглядел и повидавший виды сортир, хотя и к последнему не заросла народная тропа… Но что все это по сравнению с тем порядком, который царил на самом участке! Изумрудная ботва картофеля говорила сама за себя. Даже колорадские жуки предпочитали облетать это опасное место стороной и на всякий случай перебирались к соседям.

Посередь немалого этого поля возвышалось то, ради чего и была совершена неблизкая эта поездка, при одном упоминании о которой зятек как-то тускнел, робел, делался жутко нервозным и неразговорчивым. Возвышалось то, что умещалось в труднопроизносимое для японца, но совсем простенькое и коротенькое и в то же время необыкновенно емкое слово – «теща»… Возвышалось, как неприступная скала, как дуб среди долины ровныя, как, наконец, седой от ковыля холм на степной ладони.

И тут японцу сделалось страшно. Страшно от того, что только сейчас он понял, какую совершил промашку. Киро Сино и представить себе не мог, что природа может изваять такое вот монументальное творение в лице женщины- труженицы. А промашка заключалась в том, что заботливо припасенный сувенир в виде кофточки никак не соответствовал увиденному. Данная одежонка пришлась бы в пору и англичанке, и француженке, и немке, а также доброй половине женщин азиатских стран и африканского континента. Но ни в коей мере женщине, живущей в глубинке России.

Страшно было еще и потому, что японец чувствовал себя также, как чувствует карлик перед великаном или же заяц перед медведем.

В завершение ко всему теща легко оторвала Киро от земли, поцеловала в самый лоб и бережно опустила на землю.

Японца Анна Петровна приняла за приехавшего на сельхоз работы школьника. Но зятек вежливо пояснил, что никакой это не школьник, а житель Страны восходящего солнца. Впрочем, сказанное мало о чем говорило теще, ибо солнце для Анны Петровны всходило совсем рядышком – за ближайшим бугорком. Однако о Японии была наслышана и даже имела зонтик ихнего производства, который всячески берегла от непогоды.

Уяснив наконец что к чему, теща еще раз заключила Киро в крепчайшие объятья и не выпускала уже вплоть до стола.

И здесь, в пустой на первый взгляд избе, стали происходить вещи удивительные. Как по мановению волшебной палочки на стол начали приземляться румяные блины, а картофель, одетый по этому поводу в парадный мундир запекался так, что можно было есть с кожурой. Явились и другие угощения. И, конечно же, и на этот раз в центре особого внимания оказалось нечто жидкое, чисто собственного приготовления…

Произнесли уже не один тост за дружбу, за здоровье, хороший урожай и прочее. Как вдруг японец вспомнил про сувенир и все-таки решился преподнести его Анне Петровне, видно, рассуждая уже чисто по-русски – будь что будет… Но очень скоро стало очевидным, что все переживания были напрасными. Преподнесенный сувенир столь молниеносно был изъят из рук, будто его и не было. Такому проворству позавидовал бы любой фокусник и даже целый цыганский табор…

Но главное было в том, что сей скромный дар был принят, а значит принят был и сам гость. А теща из неприступной крепости, из холма и дуба превратилась вдруг в простую русскую женщину с душой открытой и может даже чересчур. Киро Сино тот час же был посвящен во все деревенские дела-сплетни, коих в данном малонаселенном пункте вроде и не должны и быть. Ан нет, были, да какие еще сплетни – высший сорт! И про соседа, воровавшего по ночам колхозное сено, и про соседскую дочь, закрутившую на всю катушку с прикомандированным шофером, и про инвалида Коробкова тоже имелась сплетня. Это была не теща, это была ходячая энциклопедия в полном ее объеме (и как зятек этого не оценил?!). А самое главное, что в лице японца Анна Петровна нашла замечательного слушателя, который на протяжении всего продолжительного этого времени не издал ни звука, а кое- что даже записывал в блокнот.

Но не только в данном вопросе найдено было полное взаимопонимание. Упрямый японец изъявил желание поработать физически. И, несмотря на всяческие возражения, на следующее же утро взялся за работу.

Анна Петровна собственноручно вручила ему именную лопату, которая была с благодарностью принята, и, чуть пошатываясь под тяжестью данного орудия труда, ринулся вслед за отважной женщиной на поле боя.

Но где уж там было Киро Сино угнаться за представительницей так называемого слабого пола! Такой проворливости от женщины преклонного уже возраста он никак не ожидал. Наверное, самая передовая японская техника не справилась с той массой работы, за которую бралась Анна Петровна. Она таскала сено, рубила дрова, варила обед, полола грядки, гонялась за курами, переговаривалась с соседями и даже успевала выяснить отношения с зятьком, занявшим свое место под машиной…

В конце концов японец бросил лопату и взялся за видеокамеру, дабы запечатлеть все эти трудовые будни для истории. А теща все хлопотала и хлопотала, покуда некая хмурного вида туча не шлепнулась наземь ядреным тугим дождем…

* * *

А еще через несколько дней те же тучи продырявил серебристый красавец- лайнер, взявший курс на Восток.

Японец пристально смотрел в иллюминатор на становившиеся все меньше и меньше коробочки домов, квадратики полей, повязанные ленточками рек, на зеленые островки лесов и думал: «Странная страна, странные люди, странные характеры…»

Россия так и осталась для него загадкой и даже еще большей. Перед Киро Сино на столике стояла рюмка русской водки, лежал бутерброд с черной икрой, дымился бычок «беломора»…

А где-то через пару месяцев к Анне Петровне пожаловала вдруг целая делегация из Японии для изучения опыта работы.

Ехали-то на неделю, а задержались на целый месяц…

А ты?!      

– А между прочим, Хлястиковы новую мебель купили! – сообщила жена и глянула так, что через неделю такая же мебель загромоздила всю квартиру.

Через месяц от супруги узнаю, что Хлястиковы сделали евроремонт. И опять посмотрела так, что я невольно взял в руки газету бесплатных объявлений и стал искать мастеров евроремонта…

Не прошло и полгода, как жена заявила – Ты бы видел, какую соседка купила шубу! – и стала буравить меня своими зелеными глазами до тех пор, покуда я не раскошелился на данное меховое изделие.

Вскоре жена преподнесла совсем уж ошеломляющую новость – «Хлястиковы купили то ли МАЗ то ли «мазду».

Взял кредит, купил и то, и то…

Не прошло и недели, как жена выпалила:

– А Хлястиковы в аварию попали!…

На следующий день налетел на столб и я…

Очнулся в палате, весь перебинтованный. Рядышком сосед лежит. Жена шепчет мне на ухо:

– А между прочим, у Хлястикова нога в швейцарском гипсе. А ты вот…

Я снова потерял сознание…

Заначка

Есть люди с внешностью на редкость простой, проще даже пареной репы и найти в ней хоть какую-нибудь изюминку будет не так-то просто. Но уж что получилось, то и получилось, не всем же рождаться красавчиками.

Именно к такой вот малозаметной категории людей и относится наш герой Петр Заковыркин. И автор даже опускает руки и обращается за помощью к некоторым компетентным органам в надежде, что уж они-то смогут разглядеть Заковыркина получше. А ведь разглядели, и очень даже неплохо, будто муху под увеличительным стеклом. И если бы этот самый Петруха, не дай бог, разыскивался милицией, то на свет появился следующий милицейский шедевр, вывешенный в самых видных местах, включая заборы: на вид 40 – 45 лет, рост и телосложения средние, волосы светлые короткие. глаза серые, уши оттопыренные большие, количество зубов – пятнадцать, на правой руке татуировка «Слава КПСС», походка- сутуловатая, при разговоре – шепелявит, может быть одет в серый пиджак и клетчатую рубашку и непонятного цвета брюки. Особая примета: полное отсутствие зарплаты как в карманах пиджака, так и брюк, а также неимение лимузина «мерседес», дачи на Багамах, лицевого счета в швейцарском банке…

Но, к нашему, вашему, ихнему счастью, такому человеку, как Заковыркин, не место было в милицейских учреждениях, включая даже вытрезвители. И можно смело утверждать, что такие вот товарищи, как Петр Васильевич на дороге не валяются, поскольку хорошо принять на грудь он мог и в домашних условиях и делал это с завидным, а вернее – с незавидным постоянством, доставляя своей любимой супруге немало хлопот…

Так вот, именно этот самый Петр Васильевич, карман которого был эквивалентен абсолютному нулю, однажды все-таки принес домой то, что называется зарплатой. Хотя на самом деле настоящей зарплатой можно считать лишь то, что действительно можно и считать а еще лучше – пересчитывать. Заковыркину же считать было практически нечего. Но все равно, приятно!

Он уже совсем собирался было вручить всю до копейки зарплату своей супруге, но в самый последний момент оставил некоторую сумму так сказать, на карманные расходы. А дабы все та же супруга ненароком ничего не нашла в кармане, решил спрятать заначку в надежном месте… Но как раз этот момент и был наиболее трудным, поскольку опять же жена имела удивительное свойство видеть Заковыркина насквозь и утаить от нее даже копейку было практически невозможно. Она наперед знала все заповедные места и порой находила редкую заначку даже там, где вряд ли мог что либо найти самый многоопытный сыщик, иллюзионист или же экстрасенс. Но в конце концов до гениальности простой выход был найден и связан он был с книжным шкафом, смахивающим на широкоплечего тяжелоатлета и занявшего прочные позиции в центре зала. Трудно сказать, когда его открывали в последний раз и открывали ли вообще, и по этой причине количество пыли приближалось к лунной… Заковыркин несколько раз чихнул, прежде чем дотянулся до первой попавшейся на глаза книги, куда и сунул драгоценные пятьсот рублей… Конечно, кладя деньги в книжку, Петр Васильевич никак не думал, что поступает опрометчиво. Гораздо лучше было бы, если он положил эту самую заначку на книжку. Но таковой у него отродясь не было, да и банкам тот не доверял… А зря! В последнем Петр Васильевич убедился весьма скоро. Спрятать-то спрятал, а куда именно – запамятовал. Поэтому когда однажды супруга увидела Заковыркина с книгой в руке, то удивлена была ничуть не меньше, нежели вдруг из этого самого шкафа вылез бы некий бородатый классик и представился Львом Толстым. Но из шкафа никто не вылезал. А Петр Васильевич звонко хлопнув увесистым томом того же классика, поспешно опустился на диван и ему не оставалось ничего другого, как приступить к чтению. И, сам того не ожидая, настолько увлекся романом, что не прекращал данный процесс ни днем, ни ночью, позабыв даже про собутыльников. Осилив одно произведение, Заковыркин тут же перешел к другому, затем третьему…

А когда открыл последнюю книгу, оттуда вылетела какая-то бумажка. Заковыркин наклонился и увидел… ту самую заначку. Аккуратно поднял ее, положил в карман и побежал в магазин за новой… книгой.

«Здесь был В.С.»

Сразу должен предупредить, что в центре данного сочинительства будет образ слесаря-сантехника!

Да сколько можно! Про сантехника да про сантехника, возможно, вспылите вы и будете тысячу раз правы…

И все-таки. И все-таки возьму на себя смелость заявить: «Надо, господа, надо! Хотя бы по той простой причине, что существуют сортиры, они же нужники, туалеты, клозеты и прочие незвучные с поэтической точки зрения заведения, обозначенные скромными буквами «М» и «Ж». И заведения эти имеются даже там, где ничего более не имеется и самая последняя шарашкина контора не обойдется без данного укромного местечка. Даже если у Вас на садовом участке ни кола, ни двора а одна трава,– первым делом позаботьтесь о сооружении сортира, чем вызовите смертельную зависть соседей…»

Человек может отказать себе в пище и воде, но только не в посещении отхожего местечка. Без него не обойдется ни один нормальный человек, да и ненормальный тоже. И случись здесь какая поломка…

Вот мы опять возвращаемся к старому и делаем главный вывод: покуда существуют нужники, нужен и сантехник! И ни один критик, ни один редактор не убедит меня в обратном!

А взять поезда, пароходы, подводные лодки, самолеты! Даже там имеется то самое помещение, куда вхож наш герой.

Да что там самолеты! Берите выше, вплоть до космического корабля, и Вы попадете точно в цель, поскольку наш герой Василий Семенович Плинтусов как раз и работал на космодроме и головой своей отвечал за состояние санузла. Конечно, голова эта здорово варила, так как нулевая комната в космическом корабле это Вам ни какой-нибудь сортир в шарашкиной конторе – это Вам последние достижения науки и сантехники! Правда, не видно было здесь привычных взору водопроводных труб, рычажков, краников. Но суть назначения оставалась все та же…

Так вот, без непосредственного участия Плинтусова не обходился старт ни одного космического аппарата. Он скрупулезнейшим образом проверял каждую деталь, каждый болтик, гаечку, иной раз неделями пропадая на объекте, чтобы наконец доложить высокой Государственной комиссии, что, мол, все готово и можете сами проверить! Но члены комиссии верили Василию Семеновичу на слово и пожимали твердую его мозолистую руку…

Но однажды произошло следующее. Инженер-сантехник Плинтусов задержался на объекте дольше обычного. Все прочие службы уже покинули корабль, а Василий Семенович все возился с каким-то упрямым болтом, прибегнув в конце-концов к крайнему средству, а именно – к кувалде.

Сей дедовский метод, как ни странно, дал положительные результаты. И тогда на радостях наш герой решил это дело малость отметить, порасслабиться. Где уж он это дело раздобыл, так и останется загадкой. Еще большей загадкой будет чего именно и сколько граммов принял на грудь Плинтусов, но в конце концов задремал прямо на своем рабочем месте…

А в это время произошло событие, о котором сообщили все радиостанции мира. В Советском Союзе был осуществлен запуск космического корабля с тремя товарищами на борту. Страна ликовала! Пожалуй единственным человеком, который ничего об этом не знал, был Василий Семенович Плинтусов, нагрузившийся так, что не чувствовал никаких таких перегрузок… И снился ему не рокот космодрома, и даже не зеленая-зеленая трава, произрастающая возле сортира. Что ему снилось, узнать так и не удалось. Известно другое: проснулся Василий Семенович столь же неожиданно, как и заснул. При этом глазам его предстало совсем уж фантастическое зрелище. Он не сидел, не лежал, а как бы висел в неком пространстве, касаясь затылком аж самого потолка. Здесь же, как рыба в воде плавала кувалда и некая пустая емкость… Попытки переместиться к двери не возымели успеха. Вместо этого Плинтусов причалил к иллюминатору и вдруг увидел мохнатые, как хризантемы, звезды, бодатую Луну и укутанную в облака Землю…

И в тот самый момент, когда космонавты рапортовали партии и правительству о том, что полет проходит нормально, раздался душераздирающий крик:

– Помогите!

На борту были готовы ко всему, только не к этому. Вначале даже подумали, что это такая команда с Земли. Но Земля молчала. Тогда космонавты глянули даже в бескрайнее море Вселенной. Но и там никто не звал на помощь и никакой такой летающей тарелки замечено не было. Тогда порешили, что просто померещилось и потихоньку все стало приходить в норму. Как вдруг крик повторился, причем в еще более истеричной форме.

– Спасите! – слышалось где-то совсем рядом, так близко, что поиск загадочного существа возобновился с новой силой. Заглядывали даже под приборные отсеки, за компьютеры…

Сколь бы еще продолжались поиски, если б не произошло то, что и должно было произойти. Крайняя нужда заставила одного из космонавтов незамедлительно посетить то самое, многократно упомянутое место. До заветной цели оставалось шаг шагнуть, но сделать его он так не смог. Увиденное просто ошарашило. В лицо землянину уперся какой-то предмет, похожий на ботинок, а сверху глянуло нечто обросшее, колючее, опухшее…

«Инопланетянин!» – мелькнуло в голове космонавта. А к этому он готов не был, этому не учили. Учили прыгать в любую погоду с парашютом, бросали в огонь и воду, оставляли без пропитания на необитаемом острове… И не было никакого страха. Но сейчас космонавт застыл, как застывает в бронзе памятник очередному вождю, а желание посетить данное место многократно увеличилось…

Как вдруг «инопланетянин» рявкнул на чистейшем земном языке:

– Ну чего уставился, лучше помоги вниз опуститься!

Но помощь оказалась нужна не только «инопланетянину», в ней нуждался и космонавт, в раз сделавшийся немым…

– Что ты там застрял, запор, что ли?! –донесся до него голос командира.

Но ответа так и не последовало.

Заподозрив неладное, коллеги устремились на подмогу.

Теперь уже немыми свидетелями сделались все трое. Правда, надо отдать должное командиру, который и в данной ситуации не потерял самообладания и даже произнес:

– Кто Вы такой и откуда взялись?!

Ответ последовал незамедлительно:

–С Луны свалился, откуда ж еще?!

Но обмануть бдительного командира было непросто. Свалиться с данного светила не засветившись вряд ли было по силам даже лунатику…

Но факт оставался фактом. На борту действительно был обнаружен некто посторонний, в бортовом журнале не значившийся…

– Что вы тут делаете?! – последовал новый вопрос.

– То же, что и все, – работаю!

– И чем же, именно, простите, занимаетесь?! – с некой иронией продолжал охрабрившийся начальник станции.

– Ремонтирую данный санузел, находящийся непосредственно подо мной.

– Но как вы сюда попали?!

– Как, как – ногами…

Постепенно все стало проясняться. Заговорил даже тот первый, застывший, как статуя, космонавт, потребовавший немедленного выдворения всех из данной комнатенки.

Но вскоре ситуация вновь зашла в тупик. Плинтусов стал слезно умолять доставить его на Землю. В противном же случае грозился вылезти наружу и добраться до дома попутным транспортом. Но не протрезвевшего сантехника удалось таки убедить, что уже поздно и никакой транспорт до дома не довезет и что вообще придется на пару месяцев о доме позабыть…

О своей находке космонавты предпочли на Землю не докладывать, иначе чего доброго могла последовать команда на посадку, а садиться никому не хотелось. Звезды, в том числе и золотые были так близки! Пришлось и потесниться, и поделиться съестными припасами с нежданным гостем.

Впрочем, пребывание на борту постороннего имело и свои плюсы. Василий Семенович знал массу анекдотов, отлично играл в шахматы и шашки. Да и голосом обладал неплохим. Правда, петь ему разрешалось лишь в то время, когда связи с Землей не было.

И Плинтусову становилось здесь даже интересно. Все-таки не каждому дано побывать в космосе. Единственно, чего и кого он побаивался, была жена. Но коллектив обещал, если потребуется – переговорить…

Так и наматывала станция на хрупкий земной шарик виток за витком, докладывая, что де все системы функционируют нормально, и посылая приветы всем народам и континентам.

Но очень скоро оказалось, что не все было так хорошо. И можно даже сказать, что ничего хорошего и не было.

В тот самый день, когда все прогрессивное человечество отмечало юбилей дорогого вождя, на станции случилась поломка, причем весьма существенная. Земля же прикинулась глухонемой. Мол, делайте, что хотите, но чтобы все было нормал!

Но, нормал не получилось. То и дело вспыхивало аварийное табло. Как выяснилось, несознательным элементом оказался элемент солнечной батареи, который умудрился за что то там зацепиться. Одним словом, заело всех, включая инженера-сантехника Василия Семеновича Плинтусова. Тот бодрился более других:

– Не робей, братцы, выдюжим. И не такое еще видали!

Но братцы заробели. Ситуация складывалась критическая. Запаса кислорода и запасного электропитания оставалось на считанные часы.

А в эфире слышались здравицы в честь вождя, на которого посыпался новый проливной дождь наград, под тяжестью которых одряхлевшая культ личность с трудом уже могла передвигаться…

Все средства были исчерпаны. Остался последний выход – выход в открытый космос. Эту задачу должен был разрешить командир. Его облачили большими полномочиями, затем облачили в скафандр, как следует привязали и выпустили в холодный и бескрайний космос.

Трудно сказать, что там делал командир, но спустя некоторое время раздался стук, и Василий Плинтусов даже машинально произнес: «Войдите!» Хотя командир явился без всякого приглашения…

Вслед за ним в тот же космос отправился вначале один, потом и другой космонавты. Но…

И тогда с места поднялся маявшийся без дела инженер-\сантехник Плинтусов и глухо пробурчал:

–А ну вас всех к … Дайте-ка мне эту робу! – И не особо церемонясь, влез в скафандр и вскоре выплыл в бескрайние просторы Вселенной, не забыв, между прочим, прихватить и кувалду.

Она-то, родимая, и на этот раз выручила! Вдарив пару раз по какой-то там штуковине, Василий Семенович добился цели – станция ожила!

А потом сей спускаемый аппарат совершил мягкую посадку в нужной точке шарика. С космонавтами все- таки поделились Звездами.

А как же наш герой? Его уволили… за прогулы. Но тот не больно расстраивается. Сейчас работает рядовым сантехником в ЖЭУ. Иногда, приняв некую дозу, рассказывает друзьям эту историю, которую довелось услышать и мне. Вот и все…Кто- то верит, кто- то нет.

Да, забыл сказать. Спустя время кто-то из специалистов наткнулся на странную надпись внутри космического аппарата, которая гласила следующее: «Здесь был В.С.»

Кто такой В.С.? – для науки так и осталось загадкой…

Иглотерапия

У жены стали пошаливать нервы. Кто-то посоветовал заняться иглотерапией. Супруга запаслась пряжей и поудобнее устроилась в кресле.

Спицы замелькали в руках, как мелькают разве что спицы в ободах у мотоцикла или велосипеда. В доме воцарилась какая-то подозрительная тишина.

В тот вечер я остался без ужина, зато взамен получил натуральные шерстяные носки.

Как-то, проснувшись среди ночи, я, к удивлению, застал жену за тем же занятием. Вместо завтрака отправился на работу в новом джемпере. И так было каждый день – без завтрака, но с обновой. Жена обвязала меня с ног до головы.

За каких-то три-четыре месяца жена настолько укрепила нервы, что на все мои скандалы отвечала невозмутимым спокойствием. И я окончательно не выдержал…

Однажды пришел домой с раздутой авоськой и выложил из нее мотки с пряжей. Затем сел рядышком с женой и стал брать у нее первый урок вязания…

История в пяти письмах

             Письмо №1

                                                Директору       сапожной                                                            мастерской

                                      Перекатову В.М.

Еще 23 января мною, Мормышкиным А.Н., в возглавляемую Вами организацию был сдан ботинок. Основным мотивом, побудившим меня обратиться за помощью в мастерскую, явилось неожиданное присутствие в ботинке гвоздя, причиняющего как пятке, так и душе моей неимоверные страдания.

Должен заметить, что ботинок мне следовало получить отремонтированным через десять дней. Однако ни в назначенный срок, ни через неделю, ни, наконец, через месяц ремонт его произведен не был.

Как ученый-экономист, я подсчитал, что на хождение в Вашу мастерскую мною затрачено 18 часов 17 минут, что эквивалентно трем моим рабочим дням! За это время мною пройдено расстояние в 74 километра 361 метр.

Хочется задать Вам законный вопрос: когда же кончится это безобразие?

                                                      А.Мормышкин

                                                      10 марта.

                  Письмо №2

Многоуважаемый тов.Перекатов В.М.!

Обстоятельства вынуждают меня вновь взяться за шариковую ручку.

Не может не удивлять тот факт, что письмо, посланное Вам еще 10 марта, осталось без ответа. Но особо настораживает то, что ботинок до сих пор не готов!

Еще раз должен заметить, что последний сдан в Вашу мастерскую три месяца назад. На посещение мастерской мною затрачено уже 42 часа драгоценного времени.

                                                      А. Мормышкин

                                                      30 апреля.

                  Письмо №3

Уважаемый тов. Перекатов В.М.!

Не нахожу слов, чтобы выразить возмущение по поводу продолжающегося моего хождения в мастерскую!

Довожу до Вашего сведения, что ремонт ботинка не только не сдвинулся с места, но, напротив, осложнен бесследным исчезновением последнего.

Все попытки найти данный предмет не дали каких-либо положительных результатов. Правда, взамен утерянного мне был предложен другой, но, во-первых, он на четыре размера меньше, во-вторых, с другой ноги. Как законный (что подтверждает квитанция) владелец ботинка, требую: найти его, немедленно отремонтировать и наказать виновных!

                                                      А.Мормышкин

                                                      23 июля.

                  Письмо №4

                                                      Ректору института

                                                      Коромыслову В.П.

от директора сапожной мастерской

                                                      Перекатова В.М.

Уважаемый тов. ректор!

Вот уже полгода как доцент Вашего института, некий Мормышкин А.Н., изо дня в день посещает нашу сапожную мастерскую, требуя какой-то ботинок, тем самым буквально терроризируя нас и создавая невыносимые условия для работы.

Как явствует из его же писем, адресованных в мой адрес, Мормышкин занимается посещением мастерской в рабочее время. Всего же им совершено прогулов на 137 часов 15 минут. Известно ли администрации об этом?

Просим принять самые решительные меры против злостного прогульщика!

5 сентября.

                  Письмо №5

                                                Директору сапожной

                                                мастерской

                                                Перекатову В.М.

В ответ на Ваше письмо от 5 сентября сообщаем, что указанные факты действительно имели место в нашем институте. За что доценту Мормышкину поставлено на вид. Ему также указано на необходимость более плодотворной работы над докторской диссертацией. В целях оказания помощи за ним закреплен студент второго курса М.Водолеев.

Кроме того, в новом году планируется защита еще 3 докторских и 7 кандидатских диссертаций.

О дате защиты Вам будет сообщено дополнительно ученым советом института.

Желаем Вам дальнейших успехов в деле освоения сапожного мастерства!

С уважением ректор института

В.П.Коромыслов.

Как клевало вчера…

Приехал на рыбалку. Вижу, у поваленного дерева человек пристроился. Весь брезентовый, как палатка, сверху шляпа соломенная. Подхожу ближе – старичок оказался. Длинное удилище в рогульку вставлено. Сидит, на поплавок глазеет. И не шелохнутся ни он, ни поплавок. Понаблюдал некоторое время, спрашиваю:

– Как рыбалка?!

– Плохо! Верите ли, с пяти утра – и лишь одна поклевка… Но зато как клевало вчера! Ах, как клевало вчера! – произнес старичок и во всех подробностях, достойных кисти живописца, стал рассказывать о том, как и что клевало вчера. Это были и шустрые полосатые окуни, и плоские, будто из-под пресса, лещи и пятнистые щуки, и прочая рыбья братия. – Эх, где вы были вчера! – заключил он.

Мне пришлось лишь сожалеть, что вчера меня не было на рыбалке. Через неделю вновь оказался на берегу. Первое, что увидел, была знакомая уже сгорбленная фигура рыболова.

– Как дела?! – поинтересовался я.

– Сегодня совсем плохо. Хоть бы одна поклевка! А вот вчера – 17 сорожек, 32 окуня, два язя и 24 пескаря! – с математической точностью констатировал старичок.

Потом мы сталкивались почти ежедневно, и каждый раз слышал от старичка:

– Сегодня клюет плохо, а вот вчера…

Последняя восторженно произнесенная фраза добила меня совсем. Я окончательно вышел из колеи, выбил отпуск и махнул на рыбалку. Целый месяц таращил глаза на упрямый поплавок. И, хотите верьте, хотите нет, поймал всего с десяток окуньков…

Когда шел с удочкой по берегу, увидел старичка, увлеченно беседующего с каким-то парнем:

– Сегодня плохо клюет, а вот вчера! – донеслось до меня…

Окончания разговора я не дослушал, прибавил шагу и быстрой походкой направился к электричке.

Письмо принцессе

А ведь было такое письмо! И конверт невзрачный, и штемпель-доходяга еле различим. Уж какими такими неведомыми тропами добралось оно до адресата. Да какого! – ее величества принцессы! И не просто добралось, а было выделено из сотен других конвертов – шедевров дизайна и полиграфии, от разных там королей, шейхов, премьер-министров, президентов и прочей высокой публики.

А может, потому и добралось, из-за скромного своего вида. Любопытная женщина она и в южной Африке любопытна и на Крайнем Севере…

Принцесса долго разглядывала конверт, пытаясь разгадать, откуда сей скромный гость пожаловал?!

Оказалось, из России. По слогам только и осилила выведенную в конце фамилию адресата: Сви-сто-пля-сов Ва-си-лий… Еще более трудным было название населенного пункта – некое Вострое Копытово. Что бы это значило?

И странное какое-то, давно забытое чувство чего-то нового охватило все ее существо. Волнение поплыло по телу и обдало таинственным ощущением чего-то светлого, нового и неповторимого. Так бывало в молодые годы, когда поклонники буквально засыпали ее любовными записками.

Спрятала принцесса письмецо это подальше, как лакомство на десерт и так украдкой, украдкой, все больше по ночам, когда принц пребывал в состоянии дремоты, стала расшифровывать содержимое. Именно расшифровывать, поскольку почерк больше смахивал на известные китайские иероглифы, а еще потому, что Вася Свистоплясов похоже, не только не дружил с орфографией, но, скорее, был с ней в крайне конфликтной ситуации.

С месяц билась бедная женщина над разгадкой содержимого, сделавшись крайне нервозной и осунувшейся. Зато и с письмом ситуация прояснилась. В нем сообщалось следующее: «Многоуважаемая товарищ принцесса! К сожалению, не знаю, как вас величать по батюшке. Но думаю, что Вы меня простите (что принцесса незамедлительно и сделала).

Пишет Вам Василий Свистоплясов. Проживаю я в поселке городского типа. Давно хотел Вам написать, да дела замучили. То корова отелилась, то сено косить надо, то крышу чинить, то трактор на ремонте…

А вообще жить стали лучше. В магазине даже жвачка появилась. Мы ее всей деревней жуем в завтрак, обед и ужин. Штука хорошая. И собаки тоже жуют, и кошки, и коровы. Так что спасибо загранице за помощь!»

Далее Вася описывал удивительные красоты природы:

– А какие у нас места! Сколько разных деревьев! Есть и осина, и ольха, и береза тоже изрядно попадается. Но более всего – дубов. Это мое любимое дерево, потому что очень большое и могучее, как богатырь, как Россия!

А видели бы Вы, сколько у нас цветов! А птиц сколько, какие только трели не выводят! А мне вот нравится, как стучит об дерево дятел!

И грибов тоже немало: и грузди есть, и мухоморы, и опята. Моя Ксения их классно готовит. А весь секрет в чесноке. Без чеснока- совсем другой вкус…»

И много еще чего интересного сообщалось в письме. Оно подкупали своей непосредственностью и правдивостью. Вася сетовал на то, что уже много месяцев не получает зарплаты, что начальство разворовало весь колхоз, строит себе хоромы да на иномарках разъезжает.

Львиная же доля письма касалась взаимоотношений с тещей:

– Все бы ничего, да вот от тещи Матрены Васильевны никакого жилья не стало. Ничем угодить невозможно, вечно ни в свои дела суется и ворчит, и ворчит целыми днями… А что я ей такого плохого сделал?! Одних дров целую телегу привез. И что же в благодарность?! Ты, говорит, их украл, оттого мне и сплавил… Вот ведь старая… А жена защищает. Ума не приложу, что делать?! Может, Вы что посоветуете?

Письмо заканчивалось словами: «Жду ответа, как соловей лета! Целую. Ваш Вася Свистоплясов».

И еще приписка в конце такая была: «А Вас я очень уважаю, потому и пишу. И фотография Ваша у меня на самом видном месте висит. А теща все выпытывает, кто это такая?! А я ей объясняю – не Ваше, мать, дело!»

Удивительно простенькое это письмецо проскочило в самую душу, заставило призадуматься принцессе и о своем житье-бытье. Никто и никогда не писал ей ничего подобного, не делился сокровенными своими мыслями. А ведь принцесса тоже была по-своему несчастна. И у нее никак не клеилась жизнь из-за свекрови, которая тоже везде совала свой нос. В Свистоплясове Василии она почувствовала некое родственное создание, нашла человека, которого поняла сама, и который мог бы понять ее…

Через некоторое время в далекое Вострое Копытово прибыло необычное на вид письмо, В нем сообщалось следующее:

– Здравствуй, Василий! С приветом к тебе принцесса Марианна! Извини, что долго не отвечала. Просто хотелось все осмыслить, глубже понять саму себя. Да и дела государственные уйму времени отнимают. Поэтому уж не обессудь!

Меня очень тронуло твое искреннее письмо. Я даже позавидовала, в каких красивых местах ты живешь. А стук дятла – это же так здорово! А грибы с чесноком… Так хочется попробовать! Ну а насчет зарплаты ты не переживай. Я тоже ее не получаю. Она у меня чисто символическая. И ничего, худо-бедно выкручиваемся. А свекровь даже центом не поможет. Такая скряга, не лучше твоей тещи. Но я на все закрываю глаза. Не замечаю и все… И тебе советую поменьше с тещей общаться. Надо будет, сама к тебе обратится…»

Разоткровенничавшаяся вдруг принцесса выплеснула на страницы письма всю себя.

«Ты знаешь, Вася, и у меня немало трудностей. В последнее время совершенно не узнаю своего супруга. И что с ним такое творится – не пойму. Как будто для него я больше не существую…

Ну да ладно о своих болячках. Вот написала все это, и на душе как-то легче стало!

А ты пиши, слышишь?! Только, пожалуйста, разборчивее…»

Вася услышал не сразу. Текучка заела и, видать, надолго и крепко… А настойчивая принцесса слала уже и телеграммы: «Почему молчишь?! Срочно отвечай. Марианна».

Наконец Свистоплясов ответил. И на этот раз по-деревенски обстоятельно и деловито. Как мог, пытался помочь советом, подсказать…

«А за супруга вы больно-то не переживайте. Помотается, помотается и придет, никуда не денется. На коленях просить прощение будет. Вон у нашей соседки Алевтины Петровны мужик за молоденькой кралей приударил. Ну и что? Через три месяца ободрала его красотка до последней нитки. Тот явился не запылился гол, как сокол. Умолял принять обратно. Только и Алевтина Петровна оказалась баба не промах. Такого хахаля нашла! И живет лучше прежнего! Так что не унывайте, нос кверху держите. У Вас все еще впереди. Счастья Вам, успехов в работе и личной жизни! А также сердечный привет Вам от моей супруги!»

Словом, письма в оба конца пошли и с каждым разом становились все более откровенными и длинными, как грузовой поезд.

Вскоре без совета Василия принцесса уже и шагу не делала. Как, впрочем, и наоборот.

В очередном своем послании Свистоплясов как-то между прочим обмолвился о том, что-де опять трактор сломался. А начальству на все… (Многоточие это сильно озаботило принцессу, которая так и не могла уяснить, что же делает начальство.)

«А все дело в том, что вышла из строя помпа, и чинить ее бесполезно. А новую нигде достать не могу. Поэтому обращаюсь к Вам с большой просьбой: не могли бы вы помочь достать эту деталь?! Не бесплатно, конечно. Высылайте наложенным платежом. Я оплачу. Если надо, барана продам…»