Читать книгу Самые громкие выстрелы в истории и знаменитые террористы - Леонид Млечин - Страница 3

Два выстрела в антракте. Убийство Петра Столыпина

Оглавление

Судьба Российской империи решилась в городском театре Киева. Давали оперу Николая Андреевича Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане». Парадный спектакль, который играли специально для прибывшего в город императора, начался поздно вечером.

«В Киевском военном округе назначены были в 1911 году большие маневры, на которых государь пожелал присутствовать, – вспоминал военный министр Владимир Александрович Сухомлинов, – а вместе с тем быть и на открытии памятника императору Александру II. Маневры происходили вблизи Киева, мы ежедневно выезжали туда на автомобилях. Государь пребывал в отличном расположении духа. Погода была прекрасная, ход маневров успешный…»

В четыре часа дня император и его многочисленная свита поехали еще и на ипподром. Скачки закончились только в восемь вечера.

А к девяти стали съезжаться в театр. Автомобиль председателя Совета министров России Петра Аркадьевича Столыпина остановился у бокового подъезда. Вместе с ним приехал его заместитель в правительстве, министр финансов Владимир Николаевич Коковцов.

«На мой вопрос, – вспоминал Коковцов, – почему Столыпин предпочитает закрытый автомобиль открытому – в такую чудную погоду, он сказал, что его пугают готовящимся покушением на него, чему он не верит, но должен подчиниться этому требованию…»

Кто мог в ту минуту предположить, что из театра Владимир Коковцов уйдет новым главой правительства России. А Петра Столыпина, тяжело раненного и потерявшего сознание, вынесут на руках… И жить ему останется всего несколько дней…

Страх перед революционерами-террористами был тогда всеобщим. И киевский губернатор Алексей Федорович Гире вздохнул с облегчением, когда все гости уже собрались в театре. «За театр можно быть спокойным, – думал он, – публика, которую предложено было допустить туда, была строго профильтрована».

Полицейские предварительно осмотрели зрительный зал и все помещения театра. Вскрыли пол и даже проверили хрустальную люстру на прочность – не попытаются ли террористы обрушить ее на высокопоставленных зрителей…

«Я сидел в первом же ряду, как и Столыпин, но довольно далеко от него, – рассказывал министр Коковцов. – Он сидел у самой царской ложи, на кресле у левого прохода, а мое место было у противоположного правого прохода…»

Во втором антракте, как только занавес опустился и царская ложа опустела, министр финансов подошел к Столыпину. Глава правительства стоял, опершись на балюстраду оркестра. Коковцов объяснял, что прямо из театра едет на вокзал и желал бы проститься.

«Я от души завидую вам, что вы уезжаете, – признался Петр Аркадьевич. – Мне здесь очень тяжело ничего не делать и чувствовать себя целый день каким-то издерганным, разбитым…»

Коковцов ушел, оставив Столыпина беседовать с министром Императорского двора бароном Владимиром Борисовичем Фредериксом и военным министром Сухомлиновым.

«На маневрах, чтобы дать государю живую картину, – рассказывал Сухомлинов, – разрешено было не экономить. Многие батареи при оживленной пальбе преждевременно израсходовали свои снаряды… Именно об этом недостатке артиллерийского снабжения мы и говорили со Столыпиным… Уговорились, что на следующий день я ему сообщу все потребности боевого снабжения, а он доложит государю…»

Зал опустел, публика хлынула в фойе. Вместе с остальными зрителями вышел и адъютант председателя Совета министров капитан Есаулов, который должен был его охранять. В его обязанность входило не на минуту не оставлять Столыпина одного. Но в антракте капитан преспокойно ушел. «Что может случиться?..» – думал он. В театре находились 15 жандармских офицеров и 92 агента дворцовой охраны из Киевского охранного отделения.

«Когда мы разговаривали, – вспоминал Сухомлинов, – государя уже не было в генерал-губернаторской ложе, он ушел курить. В тот момент, когда я повернулся к кулисам, мне послышалось, точно кто-то ударил в ладоши….»

«Раздались два глухих выстрела, точно от хлопушки, – рассказывал Коковцов. – Я сразу не сообразил, в чем дело…»

«Мы услышали крики и треск, – вспоминал начальник Киевского охранного отделения подполковник Николай Николаевич Кулябко. – Первое впечатление, что рухнул театр от перегрузки. Под этим впечатлением я бросился в зрительный зал».

Быстрее Кулябко в зал вбежал полковник Александр Иванович Спиридович. Он прямо по стульям добрался до царской ложи и выхватил саблю из ножен.

Только генерал-лейтенант Павел Григорьевич Курлов, командир корпуса жандармов и заместитель Столыпина по Министерству внутренних дел, сразу понял, что это за звук: «Раздался выстрел из браунинга, столь характерный по своему звуку. Я бросился в зал, встретив у прохода какого-то офицера, который выбежал с обнаженной шашкой, крича, что убили Столыпина. Проникнуть в зал не мог, так как в проходе публика избивала какого-то человека. Издали я видел опускавшегося на кресло Столыпина и стоявшего около царской ложи с обнаженной саблей полковника Спиридовича».

«Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось, – вспоминал киевский губернатор Гире. – Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: "Все кончено!"»

Петр Аркадьевич сделал несколько шагов. «Я ранен», – сказал он. Он стал бледнеть и опустился в кресло.

«Раздались крики о помощи, – вспоминал Коковцов. – Я побежал к Столыпину. Все окружающие помогли ему сесть. Поднялась страшная суматоха. Столыпина понесли на кресле к проходу…»

Командиру эскадрона жандармов генерал Курлов приказал очистить проезд от публики и выделить один взвод, чтобы сопровождать карету скорой медицинской помощи, вызванную для Столыпина. Когда главу правительства укладывали в карету, он уже был в беспамятстве.

«Спектакль, конечно, прекратился, – рассказывал военный министр Сухомлинов, – и Столыпина отвезли в хирургическую больницу. Я выходил в тот же подъезд, в котором ждал экипажа Петр Аркадьевич, и по той луже крови, которую я видел, можно было судить, как много он ее потерял».

«Зал моментально заполнился публикой, – вспоминал Коковцов. – Государь и вся царская семья появились в ложе. Взвился занавес, раздались звуки гимна, исполненного всею театральною труппою. Громовым «ура!» встретила растерявшаяся публика конец гимна. Государь, бледный и взволнованный, стоял один у самого края ложи и кланялся публике. Затем быстро начался разъезд. Я узнал, что царская семья выехала благополучно, Столыпин отвезен в клинику доктора Маковского, а преступник задержан и подвергается уже допросу в одном из нижних помещений театра».

Возле клиники собралась огромная толпа. Приехал министр финансов Коковцов. Как заместитель Столыпина он автоматически вступил в права председателя Совета министров. Он приказал губернатору удалить из лечебницы всю публику, поставить полицейскую охрану снаружи и внутри.

«Врачи были в сборе, – вспоминал Коковцов, – тотчас приступили к осмотру раненого и заявили, что пуля нащупывается близко к поверхности и к вынутию ее будет приступлено не позже следующего утра. Столыпин был в полном сознании, видимо, сильно страдал, но удерживал стоны и казался бодрым…»

Один из врачей сказал Коковцову, что, похоже, пуля пробила печень и дело плохо…

На следующий день в полдень было назначено молебствие в Михайловском соборе об исцелении Петра Аркадьевича. Никто из царской семьи не приехал, и даже из ближайшей свиты государя никто не явился.

Выпускник физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета Петр Аркадьевич Столыпин сделал изрядную административную карьеру. Первая русская революция застала его на посту саратовского губернатора. Усердие и энергия губернатора обратили на себя внимание императора. В апреле 1906 года император вызвал Столыпина в столицу и назначил министром внутренних дел. А в июле распустил Первую Государственную Думу и заодно сменил главу правительства – место Ивана Логиновича Горемыкина занял Столыпин. Петр Аркадьевич поехал к царю представляться. «На обратном пути, – вспоминали очевидны, – был оживлен и весел. Было ясно, что царь принял его очень ласково…»

Когда распускали Государственную Думу, Столыпин, в отличие от Бориса Николаевича Ельцина в наши дни, не оставил депутатам ни единого шанса на сопротивление и протесты. Чтобы развеять слухи о разгоне Думы, Столыпин обещал сам выступить на следующем заседании. Депутаты разошлись. Здание Таврического дворца оцепили войска, и появилось сообщение о роспуске Думы…

Петр Аркадьевич Столыпин включен в Почетный список выдающихся государственных мужей. К месту и не к месту цитируют его знаменитые слова: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!» Из всего наследства Столыпина поминают лишь усердие его жандармов. Не без внутреннего одобрения вспоминают, как он железной рукой подавлял народное возмущение.

Многим Столыпин нравится твердостью, граничащей с жестокостью. Ее не надо переоценивать. И в следующей Думе было предостаточно оппозиционеров, в том числе радикально настроенных. Государственная Дума располагала большими полномочиями. Столыпину приходилось выступать перед депутатами, убеждать их в своей правоте. Это удавалось отнюдь не всегда. И Дума, и Государственный Совет (что-то вроде нынешнего Совета Федерации) проваливали столыпинские законопроекты.

Историческая заслуга Петра Аркадьевича Столыпина – аграрная реформа. Еще будучи саратовским губернатором, он предложил тогдашнему министру внутренних дел Петру Николаевичу Дурново способ остановить революцию: «Благодарной почвой для пропаганды я считаю не столько малоземелье, сколько бедность народную: полуголодный, не имеющий сбережений, безграмотный крестьянин охотно слушал посулы агитаторов… Коренное разрешение вопроса заключается в создании класса мелких собственников – этой основной ячейки государства, являющихся по природе своей органическими противниками всяких разрушительных теорий…»

Политические задачи Столыпин намеревался решать теми же методами, что и экономические. Накормить страну, считал Петр Аркадьевич, и экспортировать продовольствие сможет только сам крестьянин, если он получит землю в собственность и право эффективно ею распоряжаться.

С чего он начал? Убедил императора подписать указ от 5 октября 1906 года, который дал крестьянину свободу распоряжаться собой, разрешил беспрепятственно получать паспорт: хочешь – оставайся в деревне, хочешь – ищи работу в городе. Указ запретил местным начальникам сажать крестьян под арест или штрафовать – только через суд.

Столыпин не на словах – делом добивался создания правового государства. Советская власть заберет назад все права, данные крестьянину Столыпиным. Загонит в колхозы, запретит выдавать паспорта и будет сажать без суда…

По количеству удобной земли на душу населения Россия превосходила Францию и Германию. Отставание же от европейских стран – в три с лишним раза в производстве на душу населения и пятикратное в урожайности – объяснялось не результатом дурных климатических условий или нехватки земли. Мешали отсталая агротехника, низкий уровень производительности труда и, главное – общинное землепользование.

Общинное хозяйство не подталкивало к усердию, не стимулировало добиваться большего. Надо быть, как все. Зачем стараться? Это емко сформулировал известный экономист-аграрник Литошенко: «Крестьянин не только был беден, но и не хотел быть богатым…»

Идея Столыпина – помочь крестьянину стать самостоятельным, то есть выйти из общины, и наделить землей.

Крестьянин превратится в реального хозяина своей земли, сможет проявить личную инициативу и добиться успеха. Взявшись за реформу, Столыпин нажил себе множество врагов.

Цель Столыпина состояла в том, чтобы предоставить крестьянину свободу самому решать, чем ему заниматься, и наделить правами, которых его никто не лишит, в том числе гарантировать неприкосновенность частной собственности. Но ничего не давать даром! Не воспитывать иждивенчество! Вот задача, которую ставил перед собой Столыпин: создать условия, которые помогут трудолюбивому и предприимчивому человеку преуспеть. Потому категорически возражал против идеи социалистов – отобрать землю утех, кто ею владеет, и раздать бесплатно.

Несмотря на высочайшую поддержку, сопротивление реформе было очень сильным. Великие князья не желали отдавать удельные земли, то есть принадлежавшие императорской семье. Николаю пришлось переговорить со всеми великими князьями, прежде чем они согласились пожертвовать собственностью императорского семейства.

Крестьянский банк получил в свое распоряжение все пригодные для обработки удельные земли и активно скупал землю у помещиков для перепродажи. Банк выдавал ссуды на покупку земли под ее залог. За год покупка земли крестьянами увеличилась чуть не вдвое. Опасались, что землю скупят кулаки и спекулянты. Но за годы реформы землю через банк приобрели девятьсот тысяч крестьян. Землю приобретал тот, кто сам на ней работал.

Ни одна крупная политическая сила в стране не поддержала аграрные реформы Столыпина. А ведь это была единственная реальная возможность двинуть Россию вперед…

Николай II повелел расследовать действия должностных лиц, отвечавших за безопасность в Киеве. Сразу выяснилось, что билеты в городской театр Киева в тот день раздавали строго по списку, их распределением ведала специальная комиссия: ведь в зале император! Стрелявший в Столыпина Дмитрий Григорьевич Багров получил свой билет от начальника Киевского охранного отделения жандармского управления подполковника Кулябко.

В проходе партера Багрова схватили. Окружившая его толпа принялась избивать террориста. Полицейские не могли до него добраться. Жандармский подполковник Иванов изловчился и перебросил стрелявшего через барьер, где он, наконец, оказался в руках полиции. Подбежал подполковник Кулябко, узнал залитое кровью лицо и в ужасе произнес: «Это Багров!»

Если бы не помощник начальника Киевского жандармского управления Александр Александрович Иванов, толпа, состоявшая из чиновников и активистов Союза русского народа, растерзала Багрова прямо в театре. И осталось бы еще больше загадок.

В курительной комнате театра начали допрос. Подполковник Кулябко пытался забрать арестованного в охранное отделение. Прокурор Киевской судебной палаты Георгий Гаврилович Чаплинский не позволил. Он хотел понять роль охраны в этом деле – ведь в Столыпина стрелял осведомитель, несколько лет успешно работавший на полицию.

Так не заговор ли это офицеров охранки против председателя Совета министров? Столыпина 11 раз пытались убить. И все попытки срывались. Неужели одиночке удалось то, что не выходило у целых боевых организаций? Никто не верил, что Дмитрий Багров действовал один. Сменивший Столыпина на посту председателя Совета министров Владимир Николаевич Коковцов и лидер партии октябристов в Государственной Думе Александр Иванович Гучков не сомневались: убийство организовало охранное отделение.

За месяц до приезда Николая II в Киев прибыли сотрудники охраны. За всеми, кто внушал сомнение, вели наружное наблюдение. Агенты и офицеры корпуса жандармов проверяли всех жильцов домов, мимо которых проезжает император. Обеспечение безопасности царской семьи возложили на генерала Курлова. Он прежде был киевским губернатором.

Павел Григорьевич Курлов был тесно связан с крайне правыми. Столыпин сколько мог противился его назначению заместителем министра внутренних дел, но принужден был уступить, когда императрица Александра Федоровна твердо сказала ему: «Только тогда, когда во главе политической полиции станет Курлов, я перестану бояться за жизнь государя…»

В помощь Курлову дали руководителя личной охраны царской семьи полковника Спиридовича, который прежде тоже служил в Киеве. В 1905 году Спиридович сам стал жертвой теракта – в него стрелял его же осведомитель. У Спиридовича, отмечали сослуживцы, не оказалось ни интуиции, дабы предвидеть намерение собственного сотрудника, ни агентуры, достаточно осведомленной, дабы предупредить готовившееся покушение. Он получил пулю в легкое, но остался жив.

«Человек он был способный, умный и ловкий, – вспоминал Александр Павлович Мартынов, начальник Московского охранного отделения. – Какому из этих качеств он обязан своей карьерой, не знаю. Думаю, всем трем одинаково, особенно когда он вошел в насыщенную интригами, подвохами и чванливой спесью придворную атмосферу… В Киеве Спиридовичу опять не хватило ни интуиции, необходимой для понимания намерений Богрова, ни осведомленной агентуры! Те же ошибки!»

А политическим сыском в Киеве заведовал жандармский подполковник Николай Николаевич Кулябко.

Отдельный корпус жандармов был немногочисленным: тысяча офицеров и десять тысяч унтер-офицеров. Жандармы получали содержание минимум вдвое большее, чем у строевых офицеров. Принимали только из потомственных дворян и только православных, в корпус не допускались не только католики, но и женатые на католичках.

Кулябко очень рассчитывал на повышение и награды – их щедро раздавали после успешной поездки императора. С полковником Спиридовичем они вместе учились в Павловском военном училище. И Кулябко удачно женился на сестре Спиридовича.

Накануне убийства Спиридович похвалил своего родственника, доложив дворцовому коменданту, что у Кулябко в Киеве полный порядок: «Охранное отделение отлично осведомлено обо всем: полное освещение, полный учет».

Кулябко принимал своих начальников по высшему разряду. А генерал Курлов был известен пристрастием к икре и шампанскому… Кулябко устраивал ужины с певицами. Гости были довольны. От злоупотребления горячительными напитками они с трудом держались на ногах. Утром полиция докладывала: «Возвращаясь под утро в Европейскую гостиницу на извозчике, вице-директор департамента полиции Митрофан Николаевич Веригин упал с дрожек около Николаевской улицы».

И тут на квартиру Кулябко пришел помощник присяжного поверенного – Дмитрий Григорьевич Багров, он же секретный сотрудник по кличке Аленский. Рассказал, что к нему обратился некий подпольщик по имени Николай Яковлевич, видимо, эсер. Попросил помощи – снять квартиру для троих боевиков.

«У нас сложилось впечатление в серьезности сообщенных им сведений, – рассказывал полковник Спиридович, – а также в том, что разоблачаемый им террористический акт должен коснуться государя императора».

За домом, где жил Багров, следили. Но только днем! Ночью филеры отдыхали. Никто не приходил. Но накануне спектакля в городском театре Багров сам позвонил в охрану, сообщил пугающую новость: ночью приехал Николай Яковлевич. Багров пришел к Кулябко на квартиру, рассказал: «У него в багаже два браунинга. Говорит, что приехал не один… Думаю, имеется и бомба». Николай Яковлевич заявил, что благополучный исход их дела несомненен, намекая на таинственных высокопоставленных покровителей.

Почему же сразу не арестовали человека, о котором говорил Багров? Был печальный опыт. Арест одного из членов боевой группы не помог предотвратить убийство ни императора Александра II, ни министра внутренних дел Плеве. Охранное отделение требовало: не хватать немедленно выявленного боевика, а следить за ним, чтобы установить всю группу. Но зачем подполковник Кулябко сам привел Багрова в театр, где находились Николай II, царская семья, Столыпин – вообще вся верхушка империи? Служебная инструкция запрещала допускать секретных сотрудников туда, где будет император.

«Дилетанты в области политического сыска, во всей истории с Багровым они совершили такое количество ошибок, что их с полным основанием можно предать суду, – возмущался начальник Петербургского охранного отделения Александр Васильевич Герасимов. – Дать билет в театр и оставить там без строгого наблюдения можно было, только не зная элементарных правил работы с секретными сотрудниками».

Но жандармские офицеры думали о том, какие награды посыпятся на них после того, как они доложат о предотвращении цареубийства. Логика подполковника Кулябко простая: пусть Багров будет под рукой – узнает террористов, подаст сигнал жандармам…

Но ведь Кулябко и генерал Курлов понимали, что Столыпину грозит реальная опасность. Почему не приняли дополнительные меры предосторожности?

И вот вопрос, который не дает покоя уже целое столетие: почему Багров стрелял в Столыпина? Александр Исаевич Солженицын был твердо уверен, что Багров мстил премьеру за еврейский погром 1905 года – этой версии посвящено немало страниц его исторической эпопеи «Красное колесо». Но слова Солженицына не находят подтверждения. Дед Багрова, известный в ту пору писатель, принял православие. Стал православным и брат Дмитрия, Владимир. Убийца Столыпина не проявлял особого интереса к еврейской тематике. Так что же им руководило?

В конце 1906 года молодой человек вошел в одну из анархистских групп. Зачем он это сделал? Надо понимать особую атмосферу тех лет. Это время первой русской революции.

«В каждой русской семье, – вспоминал философ Федор Августович Степун, – обязательно имелся собственный домашний революционер. В консервативно-дворянских семьях эти революционеры бывали обыкновенно либералами, в интеллигентски-либеральных – социалистами. Большой процент составляли снесенные радикальными ветрами влево талантливые неудачники, амбициозные бездельники, самообольщенные говоруны и мечтательные женолюбы. Левая фраза очень действовала на женщин».

«Террор созревал в долгие годы бесправия, – писал известный публицист Владимир Галактионович Короленко. – Наиболее чуткие части русского общества слишком долго дышали воздухом подполья и тюрем, питаясь оторванными от жизни мечтами и ненавистью».

Мечтательными говорунами были не все. Кое-кто из числа радикально настроенных брался за оружие. То в одной, то в другой губернии звучали выстрелы.

Жена начальника одного из жандармских управлений вспоминала те годы: «Не проходило и дня, чтобы кого-нибудь не убили. Когда няня с детьми собиралась на прогулку, я ей строго приказывала не выходить сразу после мужа или его подчиненных и держаться вдали от встречаемых должностных лиц, в которых из-за угла могут бросить бомбу. Все должностные лица не выходили иначе, как окруженные с четырех сторон солдатами с ружьями, но, несмотря на эти предосторожности, многие были убиты…

Когда один из помощников моего мужа, отправляясь на службу, подошел к перекрестку, сзади послышался звук выстрела. Все обернулись, а спереди выскочили молодые революционеры и всех уложили на месте…»

На суде Багров говорил, что уже через два месяца «совершенно разочаровался в деятельности анархистов, так как они больше разбойничали, чем проводили в жизнь идеи анархизма». В феврале 1907 года он предложил свои услуги Киевскому охранному отделению. С какой целью? Явно не ради денег. Его отец был состоятельным человеком и не держал сына в черном теле.

Осведомителями, секретными сотрудниками часто становятся те, кому нравятся такая двойная жизнь и тайная власть. Это придает их существованию некий высший смысл. Они наслаждаются возможностью манипулировать другими людьми и заставлять их делать то, что им нужно. Им льстит внимание зависящих от них офицеров спецслужб.

Начальник особого отдела департамента полиции Сергей Васильевич Зубатов внушал своим подчиненным: «Вы, господа, должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите…»

В послужном списке Багрова – одни успехи, он многих выдал охране: арестовали 102 человека. Но, судя по всему, работали с ним не очень умелые офицеры. Поспешные аресты привели к тому, что товарищи стали подозревать Багрова в предательстве. Один из анархистов искал его, чтобы застрелить.

На суде Богров объяснял: он решился на убийство, потому что анархисты угрожали объявить его провокатором. Он должен был реабилитировать себя терактом.

«Багров заметался, – вспоминал Александр Мартынов, начальник московской охранки. – Багров видел, что Кулябко весь в чаду от ожидаемых служебных успехов и наград, мерещившихся ему в связи с приездом государя. Багров чувствовал, что Кулябко пойдет в гору, преуспеет на его гибели…»

Жандармские офицеры мечтали разоблачить план цареубийства. Хотели, чтобы Багров прямо в театре, на глазах у всех, указал на боевиков пальцем. Это был бы грандиозный успех, суливший серьезное повышение по службе… А что будет с Багровым дальше, как он сможет жить, разоблачив себя, – их не интересовало.

И он решил застрелить Кулябко, который, выжав из него все соки, бросил на произвол судьбы. «Но разговаривая с группой высоких чинов охраны, – считал Мартынов, – Багров увидел беспринципность носителей русской власти, пытавшихся создать благополучие и карьеру на нем, чем бы это для него ни кончилось… Злобное решение мстить не Кулябко, а всей системе в лице ее высшего руководителя – вот, что засело в его голове».

Дмитрий Багров оставил письмо родителям: «Я иначе не могу, а вы сами знаете, что вот два года, как я пробую отказаться от старого. Но новая спокойная жизнь не для меня, я все равно кончил бы тем же, чем и теперь кончаю».

И все-таки отчего он решил застрелить Столыпина? Хотел отомстить? Кровью смыть все обвинения и триумфально вернуться в ряды революционеров? Но шансов выжить у него было немного. Так, может, он решил эффектно уйти из жизни?

«Неопределенность существования и постоянное ожидание ареста, – считали сами революционеры, – развивали в "нелегале" привычку к опасностям, полное равнодушие к своему будущему, готовность в любой момент расстаться со свободой, а то и с жизнью. Отсюда стремление сделать что-нибудь заметное, крупное, громкое».

«Вы лишаете меня счастья умереть на эшафоте», – говорил один из основателей партии социалистов-революционеров Михаил Гоц своим товарищам, удерживающим его от участия в боевой деятельности. Иван Каляев, по свидетельству его товарищей-эсеров, давно обрек себя на жертвенную гибель и больше думал о том, как он умрет, чем о том, как он убьет. Каляев взорвал «адской машиной» московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича и был казнен.

«Мученические смерти, – писал когда-то Фридрих Ницше, – большая беда для истории: они соблазняют».

«Остановил я свой выбор на Столыпине, – говорил Дмитрий Багров на суде, – так как он был центром всеобщего внимания. Когда я шел по проходу, то если бы кто-нибудь догадался спросить меня "что вам угодно?", то я бы ушел. Но никто меня не удержал, и я выстрелил два раза».

Так это была почти случайность? Попался бы ему на пути кто-то другой – выстрелил в того? Не пробился бы в антракте к Столыпину – и просто ушел бы из театра? И самый успешный российский реформатор XX столетия остался жив?

15 марта 1910 года на заседании Государственного Совета Столыпин рассказал о достижениях первых трех лет реформы. «При такой же успешной работе, – с надеждой говорил Столыпин, – еще 6–7 таких трехлетних периодов, и общины в России – там, где она уже отжила свой век, почти уже не будет…»

Но этого исторического времени России не было дано.

Багров выпустил две пули. Петр Аркадьевич Столыпин был ранен в руку и в грудь. Ранение в руку оказалось легким. А вторая пуля попала в печень. Операция не помогла. Император слышал благоприятные прогнозы и пребывал в уверенности, что Петр Аркадьевич поправится. Но вечером 18 сентября 1911 года (по новому стилю) его состояние ухудшилось. Сознание покинуло его, голос стих, и он скончался.

В лечебницу Маковского приехал император. Его провели наверх в угловую большую комнату, где было тело Столыпина. У изголовья сидела вдова, Ольга Борисовна, в белом больничном халате. Когда вошел император, она поднялась навстречу и произнесла: «Ваше величество, Сусанины не перевелись на Руси». Она имела в виду, что Столыпин отдал жизнь за отечество.

Отслужили панихиду. Император сказал вдове несколько слов, повернулся и ушел. А дело его убийцы из окружного суда (гражданского) передали в военноокружной, чтобы была уверенность в приговоре.

Суд проходил в Косом Капонире Печерской военной крепости. Процесс был закрытым. Багров отказался от адвоката. Заседание началось в четыре дня. Завершилось в половине десятого вечера. Страшно торопились и уложились в один день. Правосудием это не назовешь. Напрасно охранное отделение просило не спешить, чтобы разобраться в связях Багрова, найти возможных сообщников и поточнее выяснить его мотивы.

На вынесение приговора военному суд понадобилось всего полчаса. Дмитрия Багрова признали в преднамеренном убийстве главы правительства. Вердикт – смертная казнь через повешение.

С Багровым обошлись жестоко. Член боевой организации партии эсеров Егор Сергеевич Сазонов, который убил министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве, был осужден на бессрочные каторжные работы. За убийство министра народного просвещения Николая Павловича Боголепова революционер Петр Владимирович Карпович получил двадцать лет каторги – из Сибири бежал за границу.

С исполнением приговора тоже спешили. Ночью Багрова разбудили судебные чиновники. Его вывели в один из фортов крепости – на Лысой горе, где уже построили виселицу. В три часа утра надели на голову колпак и повели к виселице. Багрова повесили в том же фраке, в котором он был в театре, когда стрелял в главу правительства. Багров пережил Столыпина всего на неделю.

Рассказывали, что держался он мужественно и вроде бы даже шутил. Веревку, как повелось, разобрали на сувениры.

Поспешный приговор не развеял подозрений. Версия о заговоре охранного отделения существует уже сто лет. Но убийство Столыпина в любом случае ставило крест на карьере как раз тех, кто мог устроить такой заговор. Они неминуемо должны были уйти как не справившиеся со своими обязанностями. Затевать такое дело ради карьеры было делом обреченным… Но, может быть, его устранили по политическим соображениям?

И в этом не было смысла. Дни Петра Аркадьевич на посту председателя Совета министров были сочтены и без выстрела Багрова.

Крайне правые старались не допускать к власти тех, кто проводил модернизацию, постепенно улучшая жизнь. Столыпин воспринимался как подозрительная и ненадежная фигура. Весной 1911 года правые провалили в Думе его законопроект. Столыпин, угрожая немедленной отставкой, заставил императора пойти на невиданный шаг: на три дня распустить законодателей и принять законопроект своим указом. Крайне правые уговаривали императора отправить его в отставку. Искали повода от него отделаться.

В Киеве главу правительства двор почти игнорировал. Ему не нашлось даже места на царском пароходе в намеченной поездке в Чернигов. Как выразился сам Столыпин: «Меня забыли пригласить». Министру финансов сумрачно заметил: «У меня сложилось впечатление, что мы с вами здесь совершенно лишние, все обошлось бы прекрасно без нас».

«Лучшим барометром, определяющим прочность положения сановника, – вспоминал один из очевидцев, – является на первый взгляд неуловимое, но для опытного человека – совершенно ясное отношение к нему придворной толпы. Я помню, как раболепно склонялась эта толпа перед всесильным премьер-министром… В Киеве все было иначе. Для Столыпина не нашлось места в придворных экипажах, следовавших в императорском кортеже, и он ездил в наемной коляске».

Своему заместителю в Министерстве внутренних дел Столыпин сказал: «По здешней обстановке вы не можете не видеть, что мое положение пошатнулось. Я едва ли вернусь в Петербург председателем Совета министров».

Петра Аркадьевича недолюбливала императрица. После смерти Столыпина Александра Федоровна сказала его сменщику Коковцову: «Мне кажется, что вы придаете слишком много значения его деятельности и его личности. Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало… Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить вам место, и это благо для России».

Смерть Столыпина была подарком для крайне правых. Киевский губернатор предупредил Коковцова, что поскольку Дмитрий Багров – еврей, в Киеве готовится еврейский погром, а войск в городе нет – они ушли на маневры. Полиции и жандармов недостаточно. Коковцов приказал вызвать войска.

К новому председателю Совета министров в Михайловском соборе подошел один крупный политик, упрекнул его: «Вот представился прекрасный случай устроить хорошенький еврейский погром. А вы изволили вызвать войска для защиты евреев».

«Меня, – вспоминал Коковцов, – это глубоко возмутило, и я сказал нарочито громко, чтобы слышали все: "Да, я вызвал военную силу, чтобы защитить невинных людей от злобы и насилия. А вам могу только выразить удивление что в храме Христа, завещавшего нам любить ближнего, вы не нашли ничего лучшего, как выражать сожаление о том, что не пролилась кровь неповинных людей…"»

Государь поблагодарил его за вызов войск для предотвращения погрома, и сказал: «Какой ужас – за вину одного еврея мстить неповинной массе».

Выяснение обстоятельств убийства Столыпина шло долго. В конце концов решили судить заместителя министра внутренних дел генерал-лейтенанта Курлова, вицедиректора департамента полиции статского советника Веригина, заведующего агентурой дворцовой охраны полковника Спиридовича и начальника Киевского охранного отделения подполковника Кулябко. Обвинили их «в бездействии власти, имевшем особо важные последствия».

Но император в январе 1913 года велел в отношении первых трех дело «прекратить без всяких для них последствий». Осудили только Кулябко. Приговорили к 16 месяцам заключения. Император снизил срок до четырех месяцев.

Сегодня, как никогда, ясно, что было потеряно в результате революции, Гражданской войны, сталинских экспериментов. Старая Россия при условии проведения таких же модернизационных проектов, какие затеял Столыпин, достигла бы неизмеримо большего. И сколько десятков миллионов людей остались бы живы! Как выразился один публицист: «Столыпин готовил для русских крестьян экономическую будущность американских фермеров, а злая мачеха-история принесла им колхозное рабство».

Если даже очень осторожно экстраполировать показатели дореволюционного экономического роста в гипотетическое будущее, то очевидно, что Россию отделяло всего лишь несколько десятилетий от превращения в процветающую во всех отношениях экономику, но… не сбылось. Петра Аркадьевича Столыпина, который столетие назад попытался модернизировать Россию, застрелили в киевском городском театре, где в тот вечер давали «Сказку о царе Салтане».

Самые громкие выстрелы в истории и знаменитые террористы

Подняться наверх