Читать книгу Корабль мечты - Лука ди Фульвио - Страница 20

Шимон Барух устал. Он даже не знал, сколько дней провел в этой грязной пещере на краю Рима. И все это время он почти не спал, почти ничего не ел. Ему было холодно. Сутана священника покрылась известковой пылью и стояла колом. Шимон жил как загнанный зверь. Рукотворные пещеры на склоне холма стали ему убежищем. Он вскидывался от каждого шороха, каждого шелеста.

Но страх никогда не брал над ним верх. Напротив, чем больше Барух страдал, чем страшнее была опасность, тем сильнее разгорались в его душе гнев и ненависть. И Шимон понял, что ничто в мире так не укрепляет дух человеческий, как эти два чувства.

Все, что раньше казалось ему важным, все мечты, все его прошлое, – все это утратило для него значение. Прошлое было мороком, обманкой, бессмысленным заветом. Та прежняя жизнь принадлежала не Шимону Баруху, а какой-то марионетке, чьим кукловодом была обывательщина и суровые правила иудейской общины, удерживавшие его в рамках морали.

То был не он. Но теперь, теперь Шимон Барух обрел себя. И больше уже не потеряет.

Он нес новую жизнь, новую судьбу под сутаной, и когда его воля ослабевала, Шимон касался кончиками пальцев пергамента, документа, в котором говорилось, что он Алессандро Рубироза, христианин, крещенный в церкви Сан-Серапионе-Анакорета в год Божий 1471 от Рождества Христова.

И когда Шимон почувствовал, что время настало, он надвинул капюшон на голову и отправился в город, на площадь у церкви Сант-Анджело-ин-Пескерия, где все и началось.

Очутившись там, Шимон оглянулся. Площадь казалась в точности такой же, как и в тот день, когда его ограбили. Гнев и ненависть вновь поднялись в его душе. Барух помнил каждую мельчайшую деталь случившегося. Девушка с рыжими волосами – она понравилась ему, пробудила жар в его чреслах. Мальчишка с желтоватой кожей – он что-то кричал Шимону вслед. Юродивый – громила выпрашивал милостыню. И теперь Баруху удалось вспомнить то, что он должен был подметить в тот злополучный день. Брошенные украдкой взоры, сговор. Все это было тщательно продумано. А идея ограбить Шимона наверняка принадлежала тому мерзавцу. Парню, которого Барух ненавидел больше всех на свете. Юнцу в желтой еврейской шапочке, заговорившему с Шимоном на его языке. Мальчишке, который притворялся, будто пытается защитить Баруха от юродивого.

На мгновение Шимон даже думал вступиться за него!

А главное – Барух помнил, как горло ему сжимал страх. «Глупец, глупец», – корил он себя. На этот страх мошенник и рассчитывал. На страх трусливого еврея.

«Больше я никогда не буду бояться, – сказал себе Шимон. – И я больше никогда не буду евреем».

Барух помнил, куда побежали подростки. Он выбрал тот же путь. Шимон свернул направо и чуть не заблудился в ажурном переплетении переулков, опутавших сердце Рима. Он подумал, что воры наверняка искали какое-нибудь более укромное местечко, чтобы спрятаться, и поэтому вернулся к исходной точке и свернул налево. Вскоре улица стала у́же, под ногами Баруха захлюпала грязь, и он вышел на берег Тибра неподалеку от дамбы.

Остановившись, Шимон задумчиво обвел взглядом реку. У этих проходимцев точно не было лодки.

«Так мне их никогда не найти!» – в ярости прошипел он. Барух уже собирался уходить, когда услышал какой-то звук, привлекший его внимание. Он посмотрел в сторону дамбы, и вдруг один из кустов малины повалился и покатился вниз по склону.

– Вот срань распроклятущая! – ругнулся худой как щепка мужик, словно из ниоткуда возникший на берегу.

Мрачный тип казался опасным. Шимон заметил, как странно он одет: фиолетовый камзол, ярко-оранжевый кушак. На поясе у незнакомца болтался огромный турецкий ятаган.

– Ну и дрянь местечко, – проворчал он, поворачиваясь к выходу из катакомб. – Пошевеливайтесь, придурки! – Голос у него был неприятный, дребезжащий, исполненный презрения.

Неподалеку Шимон заметил новенькую двухколесную повозку, запряженную арабским скакуном. Конь нервно переминался с ноги на ногу.

Сплюнув, мужчина направился к повозке, за ним из канализации выбралось четыре оборванца. Им было лет по десять. Дети тащили какие-то плетеные корзины и ворох одежды. Оскальзываясь, они карабкались вверх по склону холма.

– Ну же, поторапливайтесь! – Мужчина уже уселся в повозке и взял в руку кнут.

Дети побежали быстрее. Двое добрались туда первыми и принялись запихивать в повозку одежду. Третий упал по дороге, но тут же поднялся на ноги. Четвертый, самый младший из всех, за ворохом одежды ничего не видел – его загрузили, точно вьючного осла. Оступившись, мальчик споткнулся о куст, потерял равновесие и, чтобы не упасть, выпустил свой груз. Одежда и корзина покатились по земле.

– Вот бестолочь! – рявкнул мужчина на повозке, огрев кнутом двух мальчишек, которые подбежали первыми. – Помогите ему.

Шимон с изумлением наблюдал за происходящим. Откуда в канализации столько вещей? От этого простого вопроса у него волосы встали дыбом. Подойдя поближе, Барух рассмотрел содержимое опрокинувшейся корзины: парик, колпак повара, повязка маляра, разные очки и накладные бороды… и еврейская шапочка. Разволновавшись, Шимон подошел еще ближе. Тем временем дети помогли своему приятелю собрать вещи и побежали к тележке.

Только тогда малыш заметил, что из корзины вывалилось кое-что еще. Вывалилось и упало в куст, а никто этого не увидел. Кроме Шимона. Подскочив к ребенку, Барух выдернул у него из рук кожаный кошель на затяжке. Особенный кошель с красной хамсой – иудейским символом, хранившим от сглаза и несчастья. Хамсой, рукой Бога.

– Ты что творишь, церковник?! А ну отпусти! – рявкнул мужчина, спрыгивая с телеги.

Шимон растроганно смотрел на кошель.

– Ты меня слышал, крыса церковная?! – Размашисто шагая, мужчина направился к Баруху.

Шимон нежно провел пальцем по шероховатой ткани, осторожно касаясь нарисованной им стилизованной руки.

– Это мое. Отдай! – Мужчина вырвал у него из рук кошель, где когда-то лежало тридцать шесть золотых флоринов, которые Шимон выручил при заключении сделки.

Барух посмотрел на незнакомца. У того был суровый вид, но Шимона это не испугало. Он больше не боялся. Никого. Он мог бы вырвать у этого типа ятаган из ножен и у всех на глазах перерезать наглецу горло. Если бы Шимон мог говорить, он шепнул бы тому нахалу: «Нет, это мое». И расхохотался бы, глядя на его агонию.

– Чего смотришь, дядя? – с вызовом рявкнул незнакомец.

Но Шимон заметил, что в его взгляде не осталось былой уверенности. Барух не мог ответить ему, да и не хотел. Нет, Шимон просто стоял там и не сводил с наглеца глаз. И на лице его не было и тени страха.

Незнакомец отвернулся, похоже, он немного растерялся. Вернувшись к повозке, он еще раз хлестнул кнутом и рявкнул:

– Жду вас на кладбище. Поторапливайтесь!

Скакун тронулся с места, повозка уехала прочь.

Шимон почувствовал глубокое внутреннее удовлетворение.

«Вот я тебя и нашел», – подумал он.

Подождав, пока дети разойдутся, Барух последовал за ними, держась на безопасном расстоянии.

Дойдя до кладбища, он сделал глубокий вдох. Должно быть, так пахнут сейчас тот священник и его служанка, подумалось ему, и эта мысль подняла ему настроение. Сев на пригорке, Шимон устроился так, чтобы обозревать все вокруг, никому не попадаясь на глаза. Вдалеке он приметил того мужчину из катакомб. Вокруг сновали дети. Они все как один боялись этого типа. Отсюда вся эта местность казалась одним огромным цехом, в котором каждый выполнял свою задачу. Смерть была ремеслом не хуже других.

Сгустились сумерки. Шимон встал, размял затекшие ноги и направился вниз, на могилы. По дороге он подобрал короткую, но толстую палку и пару раз шлепнул себя по ладони, чтобы приноровиться к ней.

Незнакомца он застал за ужином. Когда Барух вошел в дом, тип из катакомб даже не успел встать из-за стола. Едва он схватился за рукоять ятагана, как Шимон уже оглушил его дубиной. Удар пришелся на висок, и мужчина без сознания упал на пол.

Сняв с него кушак, Барух привязал запястья пленника к опорной балке, сел за стол и доел суп из тарелки, закусывая курятиной и запивая вином.

Окончив трапезу, Шимон увидел, что его пленник пришел в сознание. Незнакомец молчал.

Шимон принялся за поиски листа бумаги и пера. Все, что ему было нужно, он обнаружил в ящичке покосившегося комода, стоявшего в углу хижины. Там лежала какая-то книга. Книга регистрации смертей – по крайней мере, так Барух подумал. Перо оказалось кривым, а чернила – дешевыми, или кто-то разбавил их водой, чтобы не так много расходовалось.

– КАК ТЕБЯ ЗОВУТ? – написал Шимон.

– Скаваморто.

– ГДЕ МАЛЬЧИШКА, КОТОРЫЙ ЖИЛ В КАТАКОМБАХ?

– Кто?

Барух ударил Скаваморто дубинкой в челюсть. Мужчина сплюнул кровь.

Шимон еще раз указал на лист с последним вопросом.

Скаваморто смотрел ему прямо в глаза, он не выказывал страха.

– Уехал.

– КАК ЕГО ЗОВУТ?

– Меркурио.

– КУДА ОН УЕХАЛ?

– Почему ты думаешь, что мне это известно?

– ЛУЧШЕ БЫ ТЕБЕ ЗНАТЬ ОТВЕТ НА ЭТОТ ВОПРОС. ИНАЧЕ ТЫ ПОЗНАЕШЬ СМЫСЛ СЛОВА «БОЛЬ».

Скаваморто улыбнулся.

Шимон ответил на его улыбку. Ему этот человек нравился: Шимон видел в нем себя.

– ТЫ НЕ БОИШЬСЯ СМЕРТИ? – написал он.

– Смерть – мой лучший друг. Благодаря ей я зарабатываю себе на жизнь.

Барух кивнул. Да, этот человек заслуживал его уважения. Они были так похожи друг на друга.

– КУДА ОН УЕХАЛ? – повторил свой вопрос Шимон.

– Либо в Милан, либо в Венецию. И даже если ты мне глаза выцарапаешь, я не смогу тебе сказать, куда именно. Кстати, по дороге он мог и передумать.

Шимон задумчиво смотрел на него. Этот человек говорил правду. Но, может быть, удастся разузнать кое-что еще. Барух многое понял по выражению лица Скаваморто.

– ТЕБЕ НРАВИТСЯ МЕРКУРИО, НЕ ТАК ЛИ?

Скаваморто не ответил, но что-то в его глазах изменилось. «Да», – понял Шимон.

– ОН ТЕБЯ СЛУШАЕТ.

Это был не вопрос.

Скаваморто молча смотрел на него.

– МИЛАН ИЛИ ВЕНЕЦИЯ, КАК ДУМАЕШЬ?

Впервые за время допроса Скаваморто отвел глаза. «Он солжет мне», – подумал Шимон.

– Венеция.

Барух кивнул, а затем ударил Скаваморто дубинкой по голове.

Пока он был без сознания, Шимон раздел его и переоделся. Хотя Барух и клялся себе, что больше никогда не посмотрит в зеркало, любопытство взяло верх, и он подошел к большому зеркалу, прислоненному к стене. Судя по всему, когда-то это зеркало было встроено в шкаф, а Скаваморто выломал его и притащил к себе домой.

Шимон чувствовал себя уверенно в одежде Скаваморто. Ни один еврей не надел бы столь безвкусные броские тряпки.

Разглядывая себя в зеркале, мужчина заметил, что повязка у него на горле пожелтела. Только сейчас он понял, что горло болит. Надсадно, изнурительно.

Барух снял повязку. Рана воспалилась. Принюхавшись, он почувствовал запах гноя. Шимон протер повязкой рану, снимая желтый слой, но он понимал, что этого не достаточно. Рана вновь загноится. Набрав в легкие побольше воздуха, Шимон заорал во все горло, но с его губ сорвалось лишь шипение. Рана открылась, из нее полился гной. Барух кричал до тех пор, пока кровь из раны не стала алой. Он оглянулся. Шимон знал, что делать. Будет очень больно, но другого выбора у него не было.

Он принялся методично обыскивать ящики, но не нашел ничего, что подошло бы для его целей.

В ярости Шимон пнул стул и вдруг услышал кое-что очень странное. Его рука потянулась к правому сапогу, который он снял со Скаваморто. Ощупав подошву, он попытался определить, откуда этот звук доносился. За отворотом сапога он нащупал тайный кошель. А там… Там лежало три монеты. Три золотых флорина. Три его флорина.

Шимон уставился на золото, чувствуя, как разгораются в нем ярость и ненависть. И в тот же момент он понял, что нашел то, что нужно для исцеления его раны. Ирония судьбы. Барух рассмеялся, и из раны вновь полилась кровь.

Мужчина открыл печку, стоявшую в комнате, и нашел щипцы, которыми Скаваморто пользовался вместо кочерги. Зажав щипцами монету, Шимон поднес ее к пламени и подождал, пока золото накалится. Когда металл уже начал плавиться, Барух опустился на колени и быстрым отчаянным движением прижал монету к ране. Если бы его крик не был немым, вопль услышали бы по всему Риму. Чуть не потеряв сознание от боли, он повалился на пол. Глубоко дыша, Шимон попытался справиться с мучениями, представляя себе, что увидит в зеркале. Со слезами на глазах он рассмеялся и заставил себя встать, чтобы посмотреть на свое горло. Рана уже воспалилась, кожа покраснела. Но ожог скоро сойдет, рана закроется. Шимон осветил горло лампадой, осторожно поднеся ее поближе к лицу, и удовлетворенно усмехнулся. Уже теперь можно было увидеть, какой формы будет шрам. Теперь на горле у Шимона осталось клеймо – зеркальное отражение лилии, вычеканенной на монете. Каждое утро это клеймо будет напоминать Баруху о его предназначении.

Мужчина вновь расхохотался.

– Ты безумен… – Скаваморто вновь пришел себя. Он дрожал от холода.

Шимон повернулся к своему пленнику, на лице у него читалась ярость. Он протянул Скаваморто три золотых монеты.

– Да он же не убил тебя… – прошептал могильщик, только сейчас понимая, с кем имеет дело. – Ты тот самый еврей!

Шимон, устыдившись, отвернулся. На мгновение он снова превратился в запуганного купца, каким всегда был.

«Я больше никогда не буду бояться, – подумал он. – И я больше никогда не буду евреем».

Шимон посмотрел на Скаваморто. Этот человек ему нравился. Но нельзя было оставлять его в живых.

Он пнул печурку, и та перевернулась. Затем Барух вышел из комнаты, сел в телегу и принялся до крови хлестать арабского скакуна.

Кладбище осталось позади.

В какой-то момент Шимон оглянулся. Из домика Скаваморто валил густой дым. Вопли кошмарной молитвой неслись к небесам.