Читать книгу Вьетнам. История трагедии. 1945–1975 - Макс Хейстингс, Sir Max Hastings, Max Hastings - Страница 13

Глава 3
Крепость, которой не было
В ожидании зяпа

Оглавление

В Индокитае принимали так много «фатальных решений», что было бы несправедливым выделять какое-либо одно как самое роковое, но цепочка решений, принятых в ноябре 1953 г., фактически предопределила исход войны, исключив все сомнения в том, кто станет победителем, а кто побежденным. Битва при Дьенбьенфу была сравнительно небольшим сражением, в котором с французской стороны было задействовано чуть больше дивизии. Тем не менее она переломила ход войны с точки зрения морального духа: инициированная французами с явной целью получить перевес над силами Хо, операция закончилась эпическим разгромом самих французов по причинам, которые можно было объяснить только шокирующей коллективной некомпетентностью. Осенью 1953 г. Париж находился на таком же перепутье, как и генералы в Индокитае: война, казалось, зашла в тупик, и вопрос состоял только в том, когда начинать переговоры с Вьетминем. На ноябрьском заседании Национальный комитет обороны пришел к выводу, что лучший стратегический сценарий для начала переговоров – «заставить врага признать невозможность достижения решающего военного исхода»[91]. Это могло быть достигнуто только одним способом: нанести сокрушительные удары по нескольким или всем шести дивизиям регулярной армии Зяпа, развернутым на севере. Тем не менее адмирал Жорж Кабанье был откомандирован из Парижа в Сайгон с совершенно другими инструкциями для Наварра: не предпринимать никаких масштабных шагов, оставив дальнейшее урегулирование индокитайской проблемы на усмотрение политиков.

Однако у Наварра было свое видение ситуации: 2 ноября он принял решение создать укрепленную опорную базу в долине Дьенбьенфу (Долине глиняных кувшинов) в 280 км к западу от Ханоя, недалеко от границы с Лаосом. Решение было принято без надежных разведданных о местонахождении и намерениях врага: Зяп был всегда информирован гораздо лучше своего французского коллеги, отчасти благодаря высокопоставленным единомышленникам в Париже, которые ставили преданность коммунистической борьбе выше лояльности французскому триколору[92]. Тем не менее позже Наварр заявил: «Мы были абсолютно уверены в нашем превосходстве на укрепленных оборонительных позициях». Его заместитель генерал-майор Рене Коньи, 49-летний опытный офицер, сражавшийся во французском Сопротивлении и полгода проведший в застенках гестапо, ныне командовавший французскими войсками в Тонкине, считал необходимым сосредоточиться на обороне дельты Красной реки, но в итоге неохотно согласился с новым планом Наварра.

Мощная укрепленная база с аэродромом (в долине имелась старая взлетно-посадочная полоса, построенная еще японцами), рассуждал Наварр, станет плацдармом, с которого французские войска смогут наносить удары по тыловым коммуникациям вьетминевцев и дать отпор любым силам Зяпа, которые тот может бросить против гарнизона. Располагаясь на пересечении стратегических дорог между Лаосом и Северным Вьетнамом, база перекроет вьетминевцам доступ к одному из важнейших регионов по производству риса и опиума. Хотя тонкинские аэродромы находились достаточно далеко от Дьенбьенфу, 69 военных транспортников C-47 «Дакота» могли обеспечить все потребности гарнизона в поставках, порядка 80 тонн в день. Самым опасным этапом операции должна была стать первоначальная высадка французского парашютного десанта в «горячей зоне», где, согласно разведданным, стоял лагерь батальона вьетминевцев.

Генерал Наварр, 55-летний ветеран Первой мировой войны, счел риски вполне приемлемыми. Бесстрашный офицер, наделенный холодным умом и поразительно красивой внешностью, он имел небольшой опыт высшего командования, однако же обладал внушительной репутацией и определенной степенью самонадеянности. Генерал прибыл в Индокитай в мае прошлого года с таким же мандатом, на который впоследствии будут обречены и его американские преемники: обеспечить условия для переговоров о выходе с позиции силы. В Вашингтоне Джон Фостер Даллес, 65-летний бывший адвокат и ярый противник коммунизма с миссионерскими взглядами, заведовавший внешней политикой США при Эйзенхауэре, указывал на прецедент в Корее, где всего полгода назад вооруженным силам ООН пришлось яростно сражаться до самого конца, чтобы обеспечить делегации ООН эффективные рычаги на переговорах в Пханмунджоме. Что бы потом ни говорили подчиненные Наварры, нет никаких свидетельств того, что операция в Дьенбьенфу рассматривалась с точки зрения более чем обычных тактических рисков, – и уж определенно никто не предполагал, что она может привести к катастрофе.

Первые два батальона французских и вьетнамских парашютистов были десантированы в пятницу 20 ноября, в 10:35 утра, буквально за минуты до того, как Наварр принял в своем кабинете прибывшего из Парижа Кабанье. Генерал почти наверняка знал, какого рода директиву везет ему адмирал, и решил действовать на опережение. К сожалению, он не знал того, что его инициатива как нельзя лучше вписывается в стратегический план Хо, Зяпа и главного военного стратега Чыонг Тиня. Еще в октябре, совещаясь в бамбуковой хижине посреди джунглей, они сошлись во мнении, что наступление в дельте Красной реки слишком опасно, поскольку позволит французам использовать войска и огневую мощь вблизи своих основных баз. Нужно выманить французов за пределы этого укрепленного района, заставить их рассредоточить силы, а затем нанести удар там, где их войска осмелятся зайти дальше всего. С характерной для него образностью речи и жестов Хо поднял вверх сжатый кулак. Это французские силы на востоке, сказал он. И продолжил: «Но, если мы заставим их разжать кулак, мы легко сломаем им пальцы, один за другим». Сам того не зная, Наварр разыграл задуманную Хо партию, вытянув палец французских сил в район Дьенбьенфу.

Операция началась утром 20 ноября, когда первые французские и вьетнамские парашютисты, подчиняясь отрывистым командам «Пошел! Пошел! Пошел!», один за другим принялись нырять из темного брюха транспортных С-49 в прохладный утренний воздух над намеченной зоной высадки, клубившейся утренним туманом примерно в 200 м под ними. В первой партии парашютистов, раскачивающихся в воздухе под надувшимися куполами, находился полковник Пьер Ланглэ, 44-летний бретонец, известный среди солдат не только своим безграничным мужеством, но и ограниченным интеллектом вкупе с отвратительным характером. Как и ожидалось, с земли их встретили интенсивным огнем: военный врач, совершавший свой первый боевой прыжок, был убит выстрелом в голову, прежде чем успел приземлиться. Тем не менее к вечеру люди Ланглэ заставили вьетминевцев отступить со значительными потерями и сумели закрепиться на плацдарме, потеряв при этом 15 человек убитыми и 34 ранеными. Сам Ланглэ изрыгал ругательства больше обычного: из-за неудачного приземления он сломал лодыжку, что часто случается с парашютистами, и весь следующий месяц был вынужден провести в гипсе на большой земле.

На следующий день транспортники C-119, прозванные «летающими товарными вагонами», начали сбрасывать на парашютах военные грузы и технику. Старая взлетно-посадочная полоса, построенная еще японцами, не была готова к приему самолетов. На первом этапе операции французы использовали 60 000 парашютов, поэтому на аэрофотоснимках вся Долина глиняных кувшинов усеяна белыми и цветными пятнами парашютных куполов. После того как бульдозеры разровняли взлетно-посадочную полосу, начал прибывать поток подкреплений; в итоге численность гарнизона была доведена до 12 000 человек.

Командующим гарнизоном был назначен полковник Кристиан де Кастри, 51-летний военный аристократ, имевший среди своих предков маршала, адмирала и девятерых генералов, спортсмен-наездник международного класса и заядлый покоритель дамских сердец. Несколько лет назад он получил в Индокитае тяжелые ранения, подорвавшись на мине. Впоследствии некоторые обвиняли его в трусости, утверждая, что в Дьенбьенфу он отсиживался в хорошо защищенном бункере. Но на фоне прошлых боевых заслуг де Кастри такое обвинение кажется неправдоподобным. Чего явно не хватало этому военному аристократу, так это того, что сегодня называют «вдохновляющим лидерством». Когда безысходность положения стала очевидна, он впал в угрюмый фатализм. На него нельзя полностью возложить вину за случившееся в Дьенбьенфу: архитекторами операции были Наварр и Коньи. Тем не менее он совершил множество тактических ошибок, как своими действиями, так и бездействием.

Французы часто используют для описания гарнизона в Дьенбьенфу слово «крепость», однако же ничего похожего на это там не было. Плацдарм представлял собой равнину с цепочкой невысоких холмов в окружении труднопроходимых, поросших густыми лесами гор, где действия противника было невозможно ни предсказать, ни предотвратить. Оборонительные позиции, которые начали строиться за несколько месяцев до начала боевых действий, не были укреплены должным образом: французские солдаты с пренебрежением относились к земляным работам. Их командиры исходили из того, что воздушное сообщение с большой землей будет поддерживаться в непрерывном режиме.

Зяп узнал о намерениях Наварра из французских газет, которые расхваливали его план построить неприступную крепость и дать отпор коммунистам. То, что Зяп принял решение бросить прямой вызов французскому главнокомандующему, нанеся массированный удар по созданному им укрепрайону, было обусловлено важным изменением баланса сил, о котором ничего не знали в штаб-квартире в Ханое. Китай передал Вьетминю некоторое количество 105-мм гаубиц M2A1 американского производства, захваченных у побежденной армии Чан Кайши, а также 120-мм минометов и 37-мм зенитных орудий. Армия Зяпа наконец-то получила столь необходимую ей огневую мощь и, что немаловажно, дальнобойность: снаряды 105-мм гаубиц позволяли поражать цели на расстоянии до 11 км.

Главной трудностью в этой дерзкой – и в итоге сыгравшей историческую роль – операции, на которую Зяп решился, вероятно, не без помощи китайских советников, была логистика: ему нужно было убедить Политбюро и своих командиров в том, что их люди смогут буквально на руках перетащить двухтонные орудия на расстояние почти в 800 км по одной из самых труднопроходимых местностей в Азии и в течение нескольких месяцев обеспечивать всем необходимым осадные силы в количестве четырех дивизий. 6 декабря в «освобожденных зонах» была объявлена всеобщая трудовая мобилизация в посменные отряды носильщиков: крестьяне должны были отработать не меньше месяца, после чего их отпускали домой – измученных, истощенных, больных. Чтобы замотивировать крестьян, Вьетминь пообещал им награду – земельную реформу после победы революции. Рядом с уже знакомым военным лозунгом: «Все для фронта, все для победы!» – появился новый: «Земля крестьянам!»

К 5 января 1954 г. Зяп перебазировал свой передовой штаб в разветвленную сеть из пещер и искусственных туннелей, созданную вьетминевцами всего в 15 км от французского лагеря. В это же время он приказал начать выпуск боевых листков для своих войск. Помимо новостей и идеологической пропаганды, в них печатались и карикатуры. Одна из них изображала Францию в виде безобразной вульгарной женщины, которая родила ребенка по имени Дьенбьенфу, а собравшиеся вокруг них крошечные черные фигурки перерезали «пуповину» воздушного сообщения. Карикатура оказалась пророческой: через несколько недель войска Зяпа сделали именно это.

Вьетминевские логисты и инженеры трудились не покладая рук, чтобы обеспечить надежный маршрут снабжения. Они сумели сделать некоторые участки проходимыми даже для советских грузовиков, и те курсировали на этих отрезках туда-обратно, в конечных точках разгружаемые и загружаемые, словно муравьями, бригадами носильщиков. Поставляемый из Китая рис часть пути сплавлялся на плотах по Черной реке. Зяп приказал доставить на место осады 1000 тонн боеприпасов – один 105-мм снаряд весил почти 20 кг. Когда пехотные части прибывали на исходные позиции, им тут же вручали лопаты, чтобы рыть укрепления, и веревки, чтобы таскать грузы. Огромное внимание уделялось маскировке. Вьетминевцы создавали «зеленые туннели», сплетая верхушки деревьев и лианы над тропами в джунглях, и строили мосты через реки под поверхностью воды так, чтобы те были незаметны с воздуха. На открытой местности за колоннами грузовиков шли крестьяне и заметали следы шин. Когда колонны попадали под налет французской авиации, на помощь раненым могли прийти лишь студенты-медики, в распоряжении которых имелся только перевязочный материал и народные болеутоляющие средства.

Что касается транспортировки артиллерийских орудий, то вьетминевский командир Чан До красочно описал стандартный процесс, который повторялся на протяжении нескольких недель: «Каждую ночь, когда в долины опускался ледяной туман, собирались группы людей… Тропы были узкими и к тому же вскоре покрывались по щиколотку скользкой грязью… малейшее отклонение колес в сторону – и орудие скатилось бы вниз по крутому склону. Обливаясь потом и слезами, мы тащили эти орудия, которые было под силу сдвинуть только грузовикам… Единственной нашей едой был рис, часто недоваренный, потому что походным кухням нельзя было дымить днем и разжигать яркие костры ночью. На подъемах сотни человек тянули орудия вверх на длинных веревках; на гребне устанавливали лебедку, чтобы не позволить орудиям скатиться вниз. Спуски давались гораздо труднее; тропы извивались и изгибались, а тяжелые орудия так и норовили набрать скорость. Артиллерийские расчеты направляли и затормаживали свои пушки, ставя подпорки под колеса, а пехота удерживала их с помощью веревок и лебедок. Иногда за целую ночь, трудясь под светом факелов, нам удавалось пройти всего километр, а то и полкилометра»[93]. Вьетминевская пропаганда посмертно героизировала солдата, который бросился под колеса пушки, чтобы не дать той скатиться в пропасть.

Французская разведка по мере возможности следила за лихорадочной деятельностью вьетминевцев на северо-западе. По ее оценкам, Зяп мог собрать около 25 000 носильщиков, которые могли обеспечить снабжением примерно такое же число осаждающих. В действительности же коммунисты мобилизовали 60 000 человек. Специально оборудованные велосипеды стали важнейшим звеном в цепочке снабжения: каждый велосипедист мог перевозить больше 50 кг груза, а в чрезвычайных ситуациях до 100 кг. Коммунистические лидеры использовали свой агитаторский дар не только среди солдат, но и среди крестьян-носильщиков, вдохновляя их на поистине героические усилия и жертвы, на которые были способны немногие французские солдаты и тем более наемники. Один французский военнопленный был глубоко впечатлен, когда на призыв вьетминевского командира помочь обезвредить французские бомбы замедленного действия откликнулось сразу десять добровольцев.

Поначалу события разворачивались в неспешном темпе; между первой высадкой французского парашютного десанта 20 ноября и первым вьетминевским штурмом в марте прошло больше 100 дней. Тем не менее вьетминевцы жестко пресекали любые попытки французов выдвинуться за пределы периметра: в декабре два парашютных батальона, пытавшихся войти в деревню в 15 км от базы, наткнулись на сильный огонь и были вынуждены отступить. Наварр дал де Кастри новый приказ: отказаться от рейдов и просто удерживать лагерь любой ценой. Имея в своем распоряжении четыре 155-мм пушки, а также 105-мм гаубицы и 120-мм минометы, защитники были уверены, что подавят вьетминевцев превосходящей огневой мощью. Но их ожидания не оправдались: низкое качество топографических карт не позволяло авиационным и артиллерийским наводчикам обеспечить высокую точность наведения; к тому же вьетминевцы умело маскировали свои тяжелые орудия, делая их почти неуязвимыми для бомбардировки.

На протяжении всего декабря французское командование получало непрерывный ручеек разведданных, которые вызывали у Наварра и Коньи тревогу, хотя и не такую сильную, как следовало бы. Они знали, что в горах на севере происходит передислокация четырех дивизий, но не были уверены насчет их места назначения: отвлекающие действия вьетминевцев на Центральном нагорье и в дельте Красной реки ввели французский штаб в заблуждение. Кроме того, до настоящего момента вьетминевские войска, наталкиваясь на сильное сопротивление, всегда сворачивали атаку и отступали. Французские генералы были уверены, что в Дьенбьенфу армия Зяпа поступит так же. Посетивший гарнизон корреспондент газеты Le Monde сообщил читателям, что среди французских солдат царит настроение «On va leur montrer!» – «Мы им покажем!»[94].

Накануне Нового года Наварру стало известно, что Вьетминь занимается переброской гаубиц: 31 декабря он сообщил в Париж, что оборона плацдарма может стать затруднительной. Тем не менее в первые недели 1954 г. главным врагом гарнизона была скука. Полковник Ланглэ вернулся из госпиталя с забинтованной лодыжкой и передвигался по лагерю на маленьком пони. Патрули несли небольшие, но регулярные потери. Многие солдаты с нетерпением ждали, когда вьетминевцы начнут штурм, чтобы «надрать им задницы» – и получить долгожданный отпуск в Ханой с его изобилием увеселительных заведений. Но некоторые предчувствовали недоброе. 11 января подполковник Жюль Гоше писал своей жене: «Время идет медленно, и не происходит ничего интересного. Нам говорят, что это ненадолго и следует приготовиться к трудным временам. Ходят слухи, что мы предназначены для жертвоприношения»[95].

В последующие недели защитники гарнизона предприняли несколько вылазок с целью уничтожить артиллерию противника, но все они потерпели неудачу. Попытки перерезать маршруты снабжения Зяпа с воздуха также не увенчались успехом, отчасти из-за сложных условий, отчасти из-за неопытности французских экипажей бомбардировщиков B-26 Marauder. Однажды позиции Ланглэ подверглись бомбардировке; поначалу защитники подумали, что это китайцы, но это оказался заблудившийся французский бомбардировщик[96], что было неудивительно, поскольку бомбометание производилось с высоты больше 3,5 км. Вдали от Дьенбьенфу вьетминевцы совершали ночные диверсионные рейды, чтобы отвлечь внимание Наварра и нанести урон вражеской авиации. Их усилия были более успешными: в ходе рейдов на аэродромы вокруг Ханоя и Хайфона им удалось уничтожить 20 самолетов, большинство из которых – ценные транспортные C-47.

К середине зимы Наварр и его штаб получили достаточно разведданных, чтобы понять: их ожидает полномасштабная кровавая катастрофа. Они делились своими сомнениями с Парижем, однако ядовитый коктейль из гордости, фатализма, глупости и моральной слабости мешал им признать собственную ошибку. Если бы гарнизон Дьенбьенфу был эвакуирован, никто бы никогда за пределами Вьетнама не услышал об этом месте. Это было бы одним из обычных локальных отступлений, к которым все привыкли. Безусловно, главная ответственность за случившееся лежит на Наварре, но в неменьшей степени она лежит и на всем французском военном и политическом руководстве. К несчастью для французов, их страной и их армией управляли люди, над которыми довлело пережитое в недавнем прошлом национальное унижение и которые жаждали во что бы то ни стало восстановить национальную честь, возродить славу своей Родины. Движимые этими иррациональными побуждениями, они обрекли свою армию на одно из самых громких военных фиаско XX в. – фиаско тем более горькое, что были все шансы его избежать.

В последнюю неделю января гарнизон был приведен в состояние боевой готовности: разведка сообщила, что вьетминевцы собираются начать массированный штурм в течение нескольких часов. Разведка ошиблась: таков был первоначальный план, но Зяп его изменил. Краеугольным камнем всех недавних военных побед армии Вьетминя была тщательная подготовка. Несмотря на то что все войска уже прибыли на свои позиции, Зяп решил, что запасов артиллерийских и минометных боеприпасов недостаточно для успешного штурма. К досаде своих подчиненных, он отложил начало операции.

Согласно его новому плану, предстоящая операция должна была захватить сезон дождей. Зяп считал, что его люди, находящиеся на горных склонах, будут меньше страдать от проливных дождей, чем французский гарнизон на равнине. В Париже один из генералов думал так же, мрачно заметив, что к апрелю лагерь де Кастри будет затоплен водой по колено: «Мы рассчитывали, что сумеем уничтожить три лучшие дивизии Вьетминя. Вместо этого Зяп загнал значительную часть наших сил в мышеловку и спокойно готовится к штурму»[97]. Возможность эвакуации была в очередной раз обсуждена – и отброшена, поскольку это означало бы потерю огромного количества военного имущества и почти наверняка уничтожение арьергарда. Вместо этого Наварр принял решение усилить гарнизон.

Следующие семь недель тянулись бесконечно долго и для осаждающих, и для осажденных. Противники внимательно наблюдали друг за другом с укрепленных позиций. В небе курсировали самолеты. Время от времени завязывались перестрелки, но все именитые визитеры – важные военные и политические персоны, включая американского командующего Майка О’Дэниела и британского романиста Грэма Грина, – отбыли с базы целыми и невредимыми. Воздушные атаки на позиции и пути снабжения Вьетминя были удручающе бесполезны. Французским пилотам не хватало опыта, а свои старые разбитые бомбардировщики они называли «ловушками» (les pièges). Многие из 650 французских летчиков, погибших в Индокитае, стали жертвами человеческих ошибок или механических поломок, а вовсе не действий врага. Вскоре вьетминевцы поняли: французы производят много шума, но наносят на удивление незначительный урон. Один молодой вьетнамец, переживший множество воздушных и артиллерийских обстрелов своей деревни, впоследствии вспоминал: «Бомбардировки и обстрелы больше пугали людей, чем причиняли вреда… Постепенно люди к ним привыкли»[98]. Более того, вокруг Дьенбьенфу самолеты все чаще попадали под плотный огонь 37-мм зенитных орудий советского производства. В декабре 53 самолета получили повреждения разной степени тяжести. После того как наступило сезонное ухудшение погоды, пилоты, полагавшиеся на навигационные технологии времен Второй мировой войны, столкнулись с еще большими сложностями и, как следствие, потерями.

С точки зрения Наварра, куда более тревожной, чем вести из Дьенбьенфу, была новость из Европы, которая в одночасье подняла ставки на вьетнамских полях сражений: это было известие о предстоящей международной конференции по Корее и Индокитаю, другими словами, о переговорах. Французские военные почувствовали в воздухе так хорошо знакомое им зловоние надвигающегося предательства. Не желая признавать, что их усилия вымостить путь к победе в Индокитае оружием и бомбами терпят неудачу, они обвинили политиков в том, что те в очередной раз собираются сделать их жертвами своих грязных манипуляций.

Между тем война в Индокитае вызывала растущее смятение в США и Европе. В первые годы после начала проекта «Манхэттен» – американской программы по созданию атомной бомбы – британский премьер-министр Уинстон Черчилль относился к ней с наивным легкомыслием. Но спустя десятилетие стареющий политик осознал все опасности развязывания ядерной войны гораздо острее, чем многие американцы, в том числе президент Дуайт Эйзенхауэр. Черчилль и его министр иностранных дел Энтони Иден понимали, что недавно созданная водородная бомба была не просто очередной военной игрушкой; даже сама по себе угроза ее применения ради достижения каких-либо внешнеполитических целей была в высшей степени серьезным шагом.

Администрация США обдумывала различные варианты, среди которых – подвергнуть Китай бомбардировке, чтобы наказать Мао Цзэдуна за поддержку Вьетминя. Это предложение шокировало британское правительство. Хотя лишь немногие американцы, в том числе в мундирах с генеральскими звездами, открыто предлагали «сбросить атомную бомбу» на китайцев, если начнется вооруженный конфликт, невозможно было прогнозировать, чем все закончится. Британцы продолжали верить в дипломатию, но администрация Эйзенхауэра все меньше разделяла это убеждение. Американские консерваторы осуждали готовность Британии к дипломатическому сотрудничеству с СССР и Китаем как трусливую политику умиротворения.

В январе 1954 г. в Берлине состоялась напряженная встреча министров иностранных дел великих держав-победительниц. Советский министр Вячеслав Молотов предложил созвать конференцию с участием представителей коммунистического Китая, который до сих пор по настоянию американцев бойкотировался международным сообществом. Это позволило бы начать урегулирование острых проблем в Азии, особенно в Корее и Индокитае. Госсекретарь США Джон Фостер Даллес встал на дыбы: американцы никогда не сядут за стол переговоров с коммунистическими узурпаторами власти в Китае. Однако Иден при поддержке Черчилля одобрил эту идею. Французский министр иностранных дел Жорж Бидо также выступил за: шаткое правительство Четвертой республики отчаянно желало начать диалог с Пекином и убедить того отказаться от поддержки Вьетминя. В конце концов Даллес, скрепя сердце, был вынужден согласиться. 18 февраля объявили, что 26 апреля в Женеве начнется международная конференция под председательством Великобритании и СССР, на которую будут приглашены все заинтересованные стороны.

Перед обеими армиями в Индокитае встала срочная задача: в преддверии переговоров добиться максимального военного преимущества на полях сражений. Наварр и его подчиненные отбросили все сомнения, вызванные тревожными разведданными и прогнозами, и принялись говорить о победе. Воодушевленное победоносным настроем своих генералов, французское правительство высокомерно отвергло предложение индийского премьер-министра Джавахарлала Неру объявить в Индокитае немедленное прекращение огня. Маловероятно, чтобы Вьетминь согласился на такое перемирие, но факт остается фактом: французы сами отказались от возможности – последнего шанса – забрать свои ставки со стола в Дьенбьенфу.

91

Rocolle, 57, 13.11.1953.

92

Rocolle, 47.

93

Rocolle, 251.

94

Rocolle, 329.

95

Rocolle, 327.

96

Rocolle, 70.

97

Rocolle, 335.

98

Luan, 63.

Вьетнам. История трагедии. 1945–1975

Подняться наверх