Читать книгу Стратегия Левиафана - Максим Кантор - Страница 8

Всем знакомо чувство незавершенного действия: мы обещаем себе заняться спортом, рано вставать, выучить латынь – однако примиряемся с частичным исполнением обещаний, с побочным продуктом. Так и наша цивилизация.

Современное искусство – тоже побочный продукт. Никто не утверждает, что перформансом и инсталляцией можно любоваться. Само по себе – это мало выразительно. Загогулины и какашки – это как бы вехи на пути в гармонию, просто современное искусство задержалось на полдороге и осталось в музеях. Объясняют, что данная поделка имеет в виду то-то и то-то, напоминает о возможном единстве формы и содержания. Это не Пракситель, это напоминание о возможном Праксителе – подобно тому, как сиюминутная деятельность сотрудника ГБ есть напоминание о возможном справедливом обществе, а колонки журнального зоила есть напоминание о гражданской позиции.

Так и вся западная цивилизация есть побочный продукт на пути к недостижимой античной гармонии.

Цивилизация – это постоянное безотходное производство античности. Мы все время стараемся добиться гармонии высокого досуга, но довольствуемся промежуточным продуктом, как напоминанием о высоком досуге.

И марксистский проект (коммунизм), и сегодняшний капиталистический мир имеют своим идеалом античный гражданский полис. Как Маркс постоянно возвращался к античному идеалу, так и американские отцы демократии вооружились римской атрибутикой, правда, шли к античной гармонии разными путями.

Коммунизм, как известно, пошел путем устроения казармы, за что был осужден Карлом Поппером, а капитализм создал демократические государства, смягчая суть братоубийственной наживы вежливостью на выборах.

В современной политической борьбе принято противопоставлять концепцию либерализма – концепции социализма. Считается, что либерализм ведет к частной свободе (через частную собственность), а социализм к равенству (через общественную собственность). Это рассуждение не принято завершать синтезом: свобода невозможна без равенства и равенство невозможно без свободы. Противопоставление удобно для шельмования оппонента, используется безоглядно.

Цель коммунистического идеализма и цель капиталистического прагматизма, как ни странно, описывали в схожих выражениях – это общество свободных людей.

Термин «свободнорожденные», пришедший из Древней Греции, смутил душу мира навеки. Высокий досуг, позволяющий заниматься важным, не тяготясь низменным трудом – такой была цель развития постантичного мира. Технический вопрос состоял в том, как сделать так, чтобы не работать, а быть свободным и сытым. Античность получила свободу благодаря рабству, но мы ведь хотим морального высокого досуга.

Соответственно, было предложено два метода: А) меньше есть и считать, что высокий досуг не связан с обильным питанием; Б) спрятать илотов столь далеко, чтобы их вид не оскорблял свободнорожденных граждан.

С течением времени программа Б победила программу А, поскольку высокий досуг предполагает комфорт, а казарма не может обеспечить комфорт.

Но и у программы Б есть минусы.

Здравым умом невозможно понять, почему богатство немногих не может быть истрачено на то, чтобы привести в порядок жизнь всех. Нравственному сознанию невозможно вместить тот факт, что триллионные траты так называемого «свободного» мира соседствуют с нищетой большинства людей планеты, которые признаны «несвободными», «развивающимися», недостаточно демократичными. Капиталы, растраченные на высокий досуг, могли бы спасти миллиарды жизней рабов – но свободный мир предпочитает латентную благотворительность, не меняющую общего положения.

Наличие рабов делает статус «свободнорожденного» морально уязвимым. Естественно, что и ответ на наличие угнетения человеком человека должен быть не в сфере необходимости, но в сфере морали. Этот ответ в античной риторике имелся.

В Древней Греции, даже принимая разделение на рабов и свободных как данность, эту разницу объясняли не только имущественным вопросом, но и ответственностью перед народом. Тот, кто имеет ответственность перед всеми, – и есть свободный гражданин. В сочинениях Платона это повторяется многажды, особенно подробно в «Государстве» и «Законах». Деятельность свободнорожденных заключается в поддержании цельного нравственного организма всего общества в целом, познании всеобщих законов, полезных всему народу. Невозможно быть свободным в несвободном социуме, а свобода одного заключается в нравственном здоровье всех. Именно поэтому в Платоновской республике управление государством и занятие философией находятся в связи, абсолютно объединенными, это нерасторжимые формы ответственности за общее дело.

Потребности и их удовлетворение, обладание имуществом, приобретения не относятся к проявлениям нравственной свободы. Здесь господствуют частные цели и частные интересы. Именно поэтому частное может быть удовлетворено при использовании рабской силы. Раб еще и потому раб (в этом лицемерие античной риторики), что он не видит общего дела. Работа раба находится в сфере частных интересов (добавим: не по своей воле), отнюдь не общественного блага.

Идеальная Республика Платона имела прототип реальной Спарты, где спартиатам внушали ненависть к труду, зато илоты доводились трудом до скотского состояния. Количество илотов превосходило свободнорожденных почти в десять раз (230 тыс. илотов на 31 тыс. спартиатов, если пользоваться цифрами А. Валлона), соответственно, материальное – которое не следует замечать – было пропорционально больше, нежели духовное.

Свободнорожденные и рабы связаны, будучи при этом политически неравными. В ведение рабского сегмента производства переданы частные инстинкты, а высокое общественное сознание ведает свободным духом государства. Как бы то ни было, а пресловутый свободный дух государства имелся, он остался в великой греческой гармонии, в то время как цена, которой гармония оплачена, была хорошо спрятана. История проснувшегося варварства и революций, история развития германских племен и амбиции восставших рабов поставили новый вопрос: если илоты выйдут на первый план, они пожелают себе высокого досуга, или победившие илоты удовлетворятся той сферой материального, в которую их однажды поместили свободнорожденные? Всю дальнейшую постантичную историю отвечаем на этот вопрос.

Когда в Риме исчезли политические свободы и общественная нравственность, то на первый план вышли приватные интересы, принявшие на себя функции свободы – но это уже не было нравственное единство, а бесконечная суета частного права, частных амбиций и частных самоутверждений. Уже Платон в «Государстве» сравнивал такое состояние общества – с гидрой.

От этой гидры пострадала не только коммунистическая доктрина, которую разъело мещанство; либеральный капитализм стал корпоративным соревнованием, и – как мы видим – это не замедлило отразиться на состоянии всего мира. То, что сегодня суету частных прав (то есть удовлетворение низменных инстинктов, находящихся в рабском сегменте производства) объявили эквивалентом нравственной свободы, является печальным теоретическим недоразумением.