Читать книгу ..из коллекции Марка Пекарского - Марк Пекарский - Страница 13

Её напомнил мне человек по имени Гия Абуладзе, с которым мы когда-то… Впрочем, Гия сам высказался на этот счёт 12 ноября 2014 года ровно в 20 часов и 39 минут по тбилисскому времени посредством электронной почты:

«Марк, приветствую! Мы случайно встретились в горах Кавказа. Я случайно наткнулся на ваш мейл и очень обрадовался. Желаю успехов. С уважением, Гия Абуладзе».

Вы спросите: а кто такой этот Гия? Отвечаю…

Путешествовали мы однажды по Дагестану с князем Волконским и его сыном Петером, Имя Петер было вполне законным, так как был он рождён в Таллине первой женой Андрея Хильве, и нарекли сына на эстонский манер. Он был младше меня, и я называл его Петей или Петром. Андрея Волконского я называл по-советски: товарищ князь. Он меня – товарищ Пекарский.

В один прекрасный летний вечер мы втроём погрузились в поезд Москва – Махачкала и, ведя неспешные беседы, так же неспешно повлеклись в сторону «сердца Кавказа», как называл этот горный край князь Андрей, совершивший к тому времени несколько путешествий по Дагестану.

Следуя своему природному любопытству, я под руководством Пети принялся за изучение буквы ы эстонского алфавита. Оказалось, что её эстонское произношение существенно отличается от нашего русско-народного: этот звук следовало произнести лишь после того, как гортань отодвигалась вглубь почти что до шейных позвонков, в то время, как язык буквально прилипал к нижней части рта. Образовавшийся в результате этих манипуляций ротовой резонатор улавливал и усиливал поднимавшийся откуда-то из самого чрева требуемый звук, который, как я ни старался, никак не желал покидать место своего рождения. Итог всех моих ухищрений, увы, был ничтожным: вместо предмета гордости эстонского языка из желудка доносилось подлое куриное курлыкание, на что княжеский отпрыск ехидно хихикал, приговаривая, что я туп, как сибирский валенок. Я не оставался в долгу и предлагал юному созданию произнести что-нибудь шипящее, например, «шмель жужжал в шиповнике», – а для эстонца это смерти подобно, потому что, как вы помните, их язык никак не предполагает наличие шипящих…

Наконец, мы приехали на берег Каспийского моря, затем прошвырнулись по горам и, однажды оказались высоко-высоко над Ала-занской долиной, простиравшейся у наших ног. Это была Кахетия. Где-то в центре этого благословенного края белела церковь. Оригинальную версию возникновения названия этого храма представил нам встретившийся где-то на дорогах Кахетии один азербайджанец, по утверждению которого церковь эту строил другой «один азербайджанец». Построить-то он её построил, но вот крест укрепить не успел, так как за этим занятием он сорвался с высоты и… По дороге к матушке-земле несчастный успел обратиться к Всевышнему: «Аллах, спаси! – прокричал он в отчаянии – Алла верды!…» – Мало того, – завершил свой рассказ этот «один азербайджанец», – все православные храмы в Грузии построили азербайджанцы!

Так мы какое-то время сидели на корточках, лениво глазели на Кахетию, выискивая главный её город Телави… Князь, мечтательно закатив глаза, рассказывал о потрясающе вкусном местном блюде квереби: «Как, Вы, товарищ Пекарский не знаете, что такое квереби? Пете, этому провинциалу, живущему где-то на окраине мира в Эстонии ещё простительно, но Вам… Это означает лишь одно: Вы ничего не понимаете в жизни! Квереби – это бараньи семенники, и эта штука будет поглавнее кулинарных вывертов французских Луёв! Это симфония, и это может сравниться разве что только с Вагнером!» Внезапно Князев взгляд потух, голос потускнел: «Увы, сейчас ещё не сезон… Осенью, только осенью…»

Мне не оставалось ничего другого, как исполнить свой общественный долг и пойти на дорогу ловить попутный транспорт до ближайшего городка Кварели. Ждал я не долго: «Куда тебе, дарагой?» – донеслось из кабины грузовика, гружёного каменными плитами. Я не сразу отвлёкся от Князева рассказа, но очнувшись, с готовностью выкрикнул: «КВЕРЕБИ!!!» Что произошло после этого, трудно описать: шофёр шумно вдохнул, но выдохнуть никак не смог. Его глаза полезли из орбит прямёхонько на лоб, лицо налилось, и я не на шутку испугался за здоровье водителя. Так прошло несколько томительных мгновений, пока его слегка отпустило, и произошёл долгожданный выдох. Из глубины его сущностей сперва раздался стон, прерываемый спазматическими вздохами, после чего окрестности сокрушил дикий нечеловеческий хохот. Горы ответили громовыми раскатами А-а-а-а! Э-э-э-э! У-у-у-у! — и так далее на все гласные буквы. Я судорожно осматривался, подыскивая укрытие на случай камнепада, селевого потока, снежной лавины: – Кве… кве… квер… квер… е… кве-р-р-р… е-е-е.. е-е-би-и… е-би-би… Квереби! Квереби! – выкрикнул наконец несчастный, и человеческое обличье начало постепенно возвращаться к нему.

– Кварели, – тихонько, как бы извиняясь за свою неловкость, прохрипел я, и шофёр, всё ещё икая от недавнего приступа и сокрушённо покачивая головой, вытер слёзы и в изнеможении проговорил: «А я думал, что ты просишь проводить тебя на… на… ну… ну, ладно. Залезай со своими друзьями на камни в кузов. Да не вывалитесь на повороте! А я повезу вас на… на… ха-хаха-ха…!!!»

Позднее мы встретились с Гией Абуладзе (см. начало байки), пожили в Телави, поприсутствовали на пурмарили (пирушке) в роли чангалистов («вилочников»-халявщиков), доехали на перекладных до Тбилиси и сутки погостили в доме его отца, Тенгиза Абуладзе, автора известного фильма эпохи перестройки Покаяние…