Читать книгу Мы здесь - Майкл Маршалл - Страница 15

По жизни у меня никак не получается уходить от ситуаций. Говорю это не из бахвальства – что, мол, я из тех парней, кто справляется с делами одной левой, вызывая тем самым гордость у Всевышнего, который радеет за меня в частности и за выработку адреналина в целом. Как раз наоборот. Бывали случаи, когда я определенно сдавал позиции и шел вразрез со здравым смыслом, прятался от проблем и допускал, чтобы моя жизнь катилась под откос и ржавела затонувшей подлодкой. Подозреваю, правда состоит в том, что когда я пытаюсь дистанцироваться от ситуации, я от нее ухожу не шагом, а, скорее, бегу бегом, но при этом по кругу. Мне кажется, что я уношусь от проблемы, а на самом деле я лишь кружусь вокруг нее на определенной орбите, пока перемена гравитации не пуляет меня обратно в эпицентр. Так было после смерти моего сына. Отшельнический период запоя сменился полосой дремотной безмятежности, на протяжении которой я работал в орегонском ресторанчике. А затем произошло возвращение в городок штата Вашингтон, где выяснилось, что у меня есть незаконченные дела. И расчет по этим делам сопровождался смертями. Вероятно, мне казалось, что я ухожу и избавляюсь от чего-то, но это было не так. Я просто убивал время перед тем, как выдернуть чеку из гранаты.

Для тех, кто не понял, скажу проще: преследователь Кэтрин начинал мне досаждать. Очень.

Вместо того чтобы поехать на метро, я решил возвратиться от галереи Кларка пешком (несомненная польза для сердца, но едва ли выгода по времени). Мне не понравилось, что весь свой обратный путь я размышлял исключительно об этом преследователе. Не нравилось, что мысленно я клял себя за то, что пока шел за Уоррен, прошляпил этого типа, а также пустился на эту авантюру, ничего не сказав Кристине. То, чему отводился статус не более чем краткосрочной услуги, неожиданно засело во мне занозой, и мне не терпелось поскорее от этого состояния избавиться.

К тому времени, как я на гудящих ногах добрался до нашей квартиры, Кристина уже умотала на работу. Пришлось брать курс прямиком туда. Когда через несколько часов мы шли обратно, я подробно изложил ей весь ход разговора с Томасом. Крис всем своим видом выражала досаду, что не побывала в галерее вместе со мной и не пригляделась к ее хозяину.

– Ты точно считаешь, что это не он? – спросила она.

– Да, точно.

– И что теперь?

– Даже и не знаю. Наверное, надо позвонить Кэтрин и сказать, что это не он. Не тот, кто ходит за ней по пятам. Может быть, ей имеет смысл поговорить с копами. Зафиксировать свои подозрения, чтобы ее нельзя было обвинить в голословности, если ситуация начнет раскручиваться по нарастающей.

– Но ты же сам привел слова Билла, что они, скорее всего, особо не почешутся.

Я пожал плечами. Да, я это сказал, и Билл это сказал, и неизвестно, что к этому можно прибавить.

Когда мы сворачивали в проулок, которым обычно срезали путь домой, откуда-то спереди послышался звук, от которого у меня по спине пробежал холодок. Это был натужный крик, выдающий муку и неотложную нужду в помощи. Фонари здесь горели тускло, через один, и невозможно было разобрать, что именно там происходит.

Мы припустили на шум. Постепенно стало ясно, что шумит кто-то стоящий посередине проулка. Женщина, немолодая. Стоит и вопит вроде как на кирпичную стену по ту сторону улочки.

С удивлением я узнал в ней Лидию. Тело ее было напружинено, а руки притиснуты к бокам, словно в противоборстве с кем-то незримым. Я ее такой еще никогда не видел.

Последние метры я преодолевал осторожно, по дуге, чтобы приблизиться спереди и дать ей возможность разглядеть, кто именно приближается.

– Лидия? – позвал я женщину.

Свой ор она прервала внезапно, как по нажатию кнопки на телевизорном пульте, но поза ее осталась прежней – застывший столбик с натянутыми жилами и веревками исхудалых мышц.

– Лид, – снова позвал я. – Это я, Джон.

Она медленно повернула голову и смотрела на меня широко, кругло:

– Это ты?

– Я, Лид, я. Джон. Из ресторана.

– А точно?

– Ну конечно. – Я плавно поднял руки, словно этим показывал свою подлинность. – К тебе кто-то лез?

– Это был Фрэнки, – голосом, еще более резким, чем обычно, отозвалась она. – Да так близко…

Она обхватила мне запястья костлявыми, но на удивление цепкими руками и продолжила:

– Я его пыталась нагнать. А он… он от меня побежал. Увидел, что это я – и наутек. Не захотел меня видеть…

Она медленно, горько заплакала – слезами ребенка, самыми невыносимыми на свете. Слезами бесприютной сиротинки, все самые сокровенные, самые последние чаяния которой оказываются в одну секунду безжалостно растоптаны.

Кристина с печальным лицом дожидалась в нескольких метрах от нас.

– Лидия, – проговорил я участливо, но больше мне ничего не шло в голову. В самом деле, что я мог ей сказать? Что этого человека в действительности нет или что это был просто случайный наркоша или вор, тайком идущий с дела и вдруг вспугнутый старой бомжихой, припустившей следом? Таких объяснений Лидия бы от меня явно не приняла.

Так что вместо этого я обнял ее за плечи. Пахло от нее нехорошо, а на ее тряпье явно цвела буйным цветом жизнь мелких, но вредных насекомых, так что объятие мое было душевным, но очень скоротечным.

– Вы ведь уже порядком не виделись, – отступая на шаг, высказал я предположение. – Может, он при виде тебя просто удивился. Или застеснялся, что вы так давно не встречались. Он ведь тоже, поди, переживает!

– Ты так думаешь? – помолчав, спросила женщина.

– Не знаю, но ведь может статься. Разве нет?

Лидия посмотрела с доверчивой надеждой ребенка, с которым вы сейчас только что похоронили щеночка, но ты заверил, что он точно попадет на небо.

– А ведь ты, наверно, прав, – вздохнула она.

– С тобой все будет в порядке?

– Да конечно, – сказала женщина, снова состарившись, и затопала на тротуар за своими манатками. – Мне-то что сделается?

Мы молча смотрели, как она исчезает в омуте темени, что густится ночами у подножия высоток.

На следующее утро я позвонил Кэтрин Уоррен и в общих чертах передал ей свой разговор с Кларком (его трактовку поведения своей бывшей возлюбленной, а также слова адресованного ей напутствия я передавать не стал). Наряду с этим я предложил ей обратиться к копам. Судя по тому, как миссис Уоррен кашлянула в трубку, воспользоваться моим советом она вряд ли собиралась – возможно, именно эта ее черта и приводила к нашим размолвкам. Вместо того чтобы идти путем наименьшего сопротивления, она взвешивала варианты и сознательно делала для себя выбор. Да, она бросила Томаса Кларка после того, как в ее жизни появился Марк, – от меня не укрылось, что в ее толковании события развивались именно так – но это тоже было сделано сознательно. Вообще славно, когда бывшие любовники остаются друзьями, но, как ни прискорбно, все это не более чем юношеский идеализм. Любовь – не сладкие чары, что вдруг налетают с горних высей, вскруживая влюбленным голову, а затем так же внезапно упархивают, оставляя пару расколотой и несчастной, но, в сущности, не изменившейся. Любовь – это огонь, опаляющий душу, подчас навсегда, а иногда всего лишь на время, иногда сжигающий ее своим жаром дотла, а иногда томящий ее адски медленным негасимым горением. Но при любом из раскладов свои изначальные составляющие он неуклонно преображает. И в итоге все уже не такое, как прежде, – не только сами отношения, но и люди, в них вовлеченные. Кэтрин за содеянное я не винил, но был рад, что это не меня угораздило в нее влюбиться.

– Благодарю вас, – сказала она в завершение нашего разговора.

– Не за что, – ответил я. – Наши телефоны у вас есть. Если что-то вдруг почувствуете, звоните. О’кей?

Хотелось добавить еще что-нибудь оптимистичное, но в трубке раздались короткие гудки. Вот что еще вызывало во мне неприятие: эта ее всегдашняя тяга быть на высоте положения.

Ну да ладно. Разошлись как в море корабли. Я заварил себе кофе и прихватил с собой кружку к заднему окну нашей гостиной, откуда выбрался на трехметровый пятачок крыши, который прихватизировал себе под курилку.

Честно говоря, никто на него особо и не претендовал: сюда поверху и пробраться-то трудно из-за наносов всякого принесенного ветром хлама и безвестных остатков строительного мусора от стародавнего ремонта крыши. Разве что какая-нибудь залетная птица иногда присядет и покосится на меня без симпатии. Через какое-то время после того, как мы оклемались от переезда в эту квартиру, я (в основном из-за неохоты спускаться каждый раз на тыщу ступенек, чтобы испоганить свои легкие) постепенно обустроил здесь себе раешник из найденного на улице колченогого стула и массивной стеклянной пепельницы из секонд-хенда. Так у меня появился небольшой кусочек Нью-Йорка, который я могу называть своим.

Здесь я сидел и, отрешенно глядя через крыши соседних домов, слушал отдаленный уличный шум, потягивал кофе и покуривал сигарету. При этом я внушал себе, что история с Кэтрин Уоррен подошла к концу.

Я вообще много чего себе внушаю.