Читать книгу Воронята - Мэгги Стивотер - Страница 3

В церковном дворе было холодно, хотя смерть еще не пришла.

Каждый год Блю и ее мать Мора приходили в одно и то же место, и каждый год там было холодно. Но в этом году Моры с нею не было, и Блю казалось, что здесь даже холоднее, чем обычно.

Было 24 апреля, канун дня Святого Марка. Для большинства день Святого Мрака приходит и уходит незамеченным. В школах не бывает ни каникул, ни праздников. Никто не дарит никому подарков. Не устраивают фестивалей и костюмированных балов. В день Святого Марка не бывает ярмарок, в витринах не выставляют открыток, посвященных этому дню, по телевизору не показывают программ, которые бывают один раз в году, в этот день. Никто не отмечает 25 апреля в своих календарях. По правде говоря, большинство людей даже не имеет понятия, что в честь Святого Марка был назван особый день.

Но смерть не забывала о нем.

Сидя на каменной стене и дрожа от холода, Блю уговаривала себя, что, по крайней мере, в этом году нет дождя.

Каждый год в канун дня Святого Марка Мора и Блю ехали сюда – в стоявшую на отшибе церковь, настолько старую, что и название ее давным-давно забыли. Руины окружали густо поросшие лесом холмы, за которыми находилась Генриетта; до гор оставалось несколько миль. От церкви сохранились только стены; и крыша, и полы давно обвалились. Все, что не сгнило, было укрыто жадными лозами и побегами, пахнувшими тухлятиной. Церковь окружала каменная стена, в которой был, возле покойницкой, единственный разрыв, рассчитанный на то, чтобы пропустить могильщиков с гробом. К дверям старинной церкви вела тропинка, утоптанная настолько, что на ней не могли вырасти даже вездесущие сорняки.

– Ах! – выдохнула Нив; пухленькая, но неожиданно элегантная она сидела рядом с Блю на стене. Блю снова, как и при первом знакомстве с Нив, поразили ее странно красивые руки. От полных запястий начинались мягкие, похожие на детские, кисти с тонкими пальцами с овальными ногтями.

– Ах, – снова пропела Нив, – вот это ночь, так ночь.

Она произнесла «Вот это ночь», и от ее слов по коже Блю вдруг пробежали мелкие мурашки. Прошлые десять канунов Святого Марка Блю сидела здесь со своей матерью, но нынче все было по-другому.

Потому что нынче была ночь.

В этом году впервые по непонятным Блю причинам Мора не поехала на бдение сама, а отправила в церковь Нив. Мать спросила Блю, поедет ли она туда, как обычно, хотя на самом деле это был вовсе не вопрос. Блю всегда ездила, поедет и в этот раз. Вряд ли у нее могли быть какие-то планы на канун дня Святого Марка. Но спросить следовало. Мора еще до рождения Блю решила, что управлять детьми с помощью приказов – настоящее варварство, и поэтому Блю росла в атмосфере мягких вопросов (являвшихся на деле этими самыми непререкаемыми указаниями).

Блю разжала и снова стиснула озябшие кулачки. Верхние края ее беспалых перчаток излохматились; она кое-как зачинила их еще в прошлом году, но в них имелся некий шик безалаберного презрения к вещам. Если бы Блю была обделена самомнением, она могла бы носить невзрачные, но практичные перчатки, подаренные ей к Рождеству. Но она любила нравиться себе, и потому надевала свои обтрепанные перчатки без пальцев, которые были несравненно круче, невзирая даже на то, что в них было холодно, да и видеть их не мог никто, кроме Нив и умерших.

Апрельские дни в Генриетте часто бывали ясными и теплыми; в такую погоду на деревьях бурно распускались почки, а ошалевшие от любви божьи коровки с разгону бились в оконные стекла. Но нынешняя ночь была не такой. Она больше походила на зиму.

Блю взглянула на часы. Без нескольких минут одиннадцать. Старинные легенды советовали приступать к церковному бдению в полночь, но мертвые не слишком внимательно следят за временем, особенно когда на небе нет луны.

В отличие от Блю, не обладавшей особым терпением, Нив восседала на церковной стене словно царственное изваяние – руки сложены, ноги под длинной шерстяной юбкой скрещены в щиколотках. Блю, и без того меньше ростом и комплекцией, да вдобавок еще сгорбившаяся, походила на встревоженную незрячую горгулью. Эта ночь не подходила для ее простых человеческих глаз. Эта ночь предназначалась пророкам и ясновидящим, ведьмам и медиумам.

Другими словами – прочим представителям ее семьи.

В тишине раздался голос Нив.

– Ты что-нибудь слышишь? – спросила она. Ее глаза ярко сверкали в темноте.

– Нет, – ответила Блю, потому что ничего не слышала. Потом подумала, что Нив задала этот вопрос, потому что сама-то слышала.

Нив смотрела на нее тем самым взглядом, с каким представала на всех фотографиях своего сайта – намеренно тяжелым, тревожащим, потусторонним взглядом, остававшимся в неподвижности на несколько секунд дольше, чем можно было выдержать, не испытывая неловкости. Через несколько дней после приезда Нив Блю настолько разнервничалась из-за таких взглядов, что сказала об этом Море. Они вдвоем втиснулись в единственную ванную; Блю собиралась в школу, Мора – на работу.

Блю, пытавшаяся собрать непокорные пряди темных волос в жалкое подобие хвостика, спросила тогда:

– А ей обязательно смотреть вот так?

Мать в душевой кабинке рисовала узоры на запотевшей стеклянной двери. Прежде чем ответить, ей понадобилось отсмеяться; сквозь длинные пересекающиеся полоски, которые она нарисовала на стекле, просвечивала пятнами ее кожа.

– О, это всего лишь коронный прием Нив.

Блю тогда подумала, что, вероятно, можно было бы найти коронный прием и получше.

В церковном дворе Нив произнесла загадочную фразу:

– Тут много чего можно услышать.

Беда состояла в том, что слышать было нечего. Летом подножья холмов оживляло жужжание насекомых, пересвистывались пересмешники, вороны каркали на автомобили. Но этой ночью было еще слишком холодно для того, чтобы хоть что-нибудь проснулось.

– Я не слышу таких вещей, – сказала Блю, немного удивленная тем, что Нив еще не знает этого. В семье, богато наделенной даром ясновидения, Блю оказалась странным отклонением, не имеющим доступа к насыщенным беседам, которые ее мать, тети и двоюродные сестры постоянно вели с миром, сокрытым от большинства людей. Она обладала единственной особенностью, которую сама не могла воспринять. – В этих делах я как микрофон что ли. Я просто делаю их громче для остальных.

Нив продолжала рассматривать ее.

– Вот, значит, почему Мора так хотела, чтобы ты поехала сюда. Она, наверное, берет тебя на все свои гадания, да?

Блю поежилась от одной мысли об этом. Значительную часть клиентов, посещавших дом номер 300 по Фокс-вей, составляли несчастные женщины, надеявшиеся на то, что Мора увидит в их будущем любовь и деньги. Мысль о том, что ей придется целыми днями сидеть дома среди этого, была устрашающей. Блю знала, что матери очень хотелось бы иметь Блю рядом с собой, что ее духовные возможности от этого делаются сильнее. Когда она была меньше, она совершенно не ценила того, насколько редко Мора зовет ее присутствовать при пророчествах, но сейчас, когда Блю стала понимать, что ее присутствие заметно подкрепляет чужие способности, поведение Моры произвело на нее впечатление.

– Нет, только на самые важные.

Выражение взгляда Нив застыло на тонкой грани между просто неприятным и устрашающим.

– Знаешь, этим следует гордиться, – сказала она. – Способность усиливать чей-то экстрасенсорный дар – редкое и очень ценное качество.

– Вот еще! – фыркнула Блю, впрочем, без грубости. Она хотела, чтобы это прозвучало как шутка. За 16 лет она привыкла к мысли о том, что не предназначена для сверхъестественного. Ей вовсе не хотелось, чтобы Нив думала, будто из-за этого у нее случился какой-нибудь личностный кризис. Она подергала выбившуюся нитку на перчатке.

– Но у тебя было много времени для того, чтобы развить свои собственные интуитивные способности, – добавила Нив. Ее взгляд показался Блю жадным.

Она не ответила. Ей было совсем не интересно предсказывать чужое будущее. Куда интереснее было бы выйти в мир и отыскать свое собственное.

Нив в конце концов отвела взгляд и, бездумно водя пальцем по земле, покрывавшей разделявшие их камни, сказала:

– По дороге в город я проехала мимо школы. «Академия Эглайонби». Ты там учишься?

Блю сделалось так смешно, что у нее даже глаза широко раскрылись. Впрочем, конечно же, Нив, приехавшая издалека, просто не могла знать, что к чему. Хотя она могла бы и догадаться, что школа, располагающаяся в громоздком каменном особняке со стоянкой, забитой автомобилями в основном немецкого происхождения, вряд ли будет по карману ее сестре.

– Это школа для мальчиков. Сынков политиков, нефтяных баронов и… – Блю задумалась, соображая, у кого же еще может хватить денег, чтобы отправить сыночка в Эглайонби, – содержанок, проживающих денежки, которые им платят за молчание.

Нив приподняла брови, но не взглянула на племянницу.

– Нет, правда, они просто ужасные, – сказала Блю. – Для мальчишек из Эглайонби апрель был плохим сезоном; как только погода делалась теплее, в городе появлялись машины-кабриолеты, на которых разъезжали мальчишки в таких вульгарных шортах, какие могли осмелиться надевать только богачи. Во время учебной недели они ходили в школьной форме: брюки цвета хаки и джемперы с вырезом мысом, на которых была изображена эмблема в виде ворона. Поэтому наступающую армию можно было без труда опознать. «Воронята».

– Они считают себя лучше нас и думают, что мы ради них должны из кожи выпрыгивать, – продолжала Блю, – а сами каждый уик-энд напиваются до умопомрачения и поливают краской знак на выезде из Генриетты.

Прежде всего из-за «Академии Эглайонби» Блю выработала два важных правила. Первое – держаться подальше от мальчишек, от них одни неприятности. И второе – держаться подальше от мальчишек из Эглайонби, потому что они подонки.

– Ты производишь впечатление очень благоразумного подростка, – заметила Нив. Ее слова покоробили Блю, которая и без того отлично знала, что является очень благоразумным подростком. Когда в семье так мало денег, как у Сарджентов, благоразумие укореняется сызмальства.

В призрачном свете почти полной луны Блю разглядела знак, который Нив нацарапала на земле.

– Что это? – спросила она. – Мама тоже рисовала такое.

– Неужели? – удивилась Нив и всмотрелась в свой рисунок. Он изображал три изогнутые пересекающиеся линии, которые образовывали что-то вроде вытянутого треугольника. – Она сказала, что это значит?

– Она рисовала его на двери душевой кабины, изнутри. Я не стала спрашивать.

– Я видела это во сне, – сообщила Нив ровным голосом, от которого затылок Блю неприятно похолодел. – Мне хотелось посмотреть, как это будет выглядеть нарисованным. – Она стерла узор ладонью и резко вскинула хорошенькую ручку.

– Мне кажется, они идут, – сказала она.

Блю и Нив явились сюда именно по этой причине. Каждый год Мора сидела на стене, поджав коленки к подбородку, глядя в никуда, и называла Блю имена. Блю видела церковный двор пустым, но для Моры он был полон мертвецов. Не тех, кто недавно умер, а душ тех, кому предстояло умереть в ближайшие 12 месяцев. Блю всегда воспринимала происходившее как разговор, из которого она слышит только половину. Иногда ее матери удавалось узнать того или иного духа в лицо, но чаще ей приходилось наклоняться и спрашивать имена. Однажды Мора объяснила, что, не будь рядом с нею Блю, ей не удалось бы заставить их ответить – в отсутствие Блю они просто не видели Моры.

Блю всегда нравилось ощущать себя очень нужной, и все же иногда ей хотелось, чтобы слово «нужная» не было синонимом «полезной».

Бдение возле церкви было чрезвычайно важным для одной из самых необычных услуг, которые оказывала Мора. Клиентам, постоянно живущим в городе и ближних окрестностях, она давала гарантию, что если им самим или кому-то из дорогих им людей предстоит умереть в предстоящем году, она заблаговременно даст об этом знать. Кому не захочется заплатить за такое? Ну, верный ответ: большинству населения мира, потому что большинство не верит в сверхъестественное.

– Ты что-нибудь видишь? – спросила Блю. Она крепко потерла онемевшие ладони одну о другую, чтобы немного согреть их, и взяла блокнот и авторучку.

Нив сидела неподвижно.

– Что-то только что прикоснулось к моим волосам.

По коже рук Блю, под рукавами, пробежали мурашки.

– Один из них?

– Те, кого ждет смерть, должны пройти дорогой трупов через ворота, – ответила Нив внезапно охрипшим голосом. – Это, наверное, что-то другое… еще какой-то дух, призванный твоей энергией. Я не понимаю, какое воздействие ты можешь оказывать.

Мора никогда не говорила о том, что мертвых сюда привлекает присутствие Блю. Вероятно, не хотела ее пугать. А может быть, Мора просто не видела их – возможно, в этом смысле она была так же слепа, как и Блю, не могла видеть духов.

Блю испытала неприятное ощущение легчайшего ветерка, коснувшегося ее лица, пошевелившего вьющиеся волосы Нив. Обычные невидимые духи еще не успевших умереть людей – одно дело. Призраки, которым вовсе не обязательно оставаться на тропе, – совсем другое.

– Это… – начала было Блю.

– Кто вы? Роберт Нейманн, – перебила ее Нив. – Как вас зовут? – Рут Верт. Как вас зовут? Фрэнсис Пауэлл.

Блю торопливо царапала ручкой в блокноте, записывая имена на слух, так, как их произносила Нив. Впрочем, она то и дело вскидывала голову и смотрела на дорожку, стараясь разглядеть там… что-нибудь. Но, как всегда, она видела только буйно разросшуюся росичку и едва различимые во мраке очертания голых дубов. Черная пасть церковной двери поглощала невидимые души.

Ничего не видно, ничего не слышно. Не было никаких признаков присутствия мертвых, кроме имен, записанных в блокноте, который она держала в руке.

Может быть, Нив была права. Может быть, у Блю действительно что-то вроде личностного кризиса. Время от времени ей казалось немного несправедливым, что все могущество и все чудеса, окружающие ее семью, доходят до нее только в виде бумаг, которые нужно вести.

По крайней мере я все же могу принимать в этом участие, мрачно думала Блю, хотя ощущала, что причастна к делам семьи не больше, чем собака-поводырь. Она поднесла блокнот к лицу – ближе, ближе, еще ближе, – чтобы разглядеть в темноте, что написала. Имена в списке были популярны 70-80 лет назад: Дороти, Ральф, Кларенс, Эстер, Герберт, Мелвин.

И очень много одинаковых фамилий. В долине преобладали старинные семейства, если даже не влиятельные, то обычно многочисленные.

Сквозь свои мысли Блю услышала, что интонация Нив стала более настойчивой.

– Как ваше имя? – спросила она. – Прошу прощения, как ваше имя? – На ее лице появилось совершенно несвойственное ей испуганное выражение. Против обыкновения Блю проследила за взглядом Нив до середины двора.

И кого-то увидела там.

Сердце Блю подпрыгнуло, словно ей в грудину изнутри сильно ударили кулаком. В следующий такт сердцебиения увиденное оставалось на месте. Кто-то присутствовал там, где ничего не должно было находиться.

– Я вижу его, – сказала Блю. – Нив, я вижу его.

Блю всегда представляла себе процессию душ как нечто упорядоченное, но этот дух казался неуверенным и чуть ли не метался. Это был взлохмаченный молодой человек, одетый в брюки и джемпер. Он не казался совсем прозрачным, но точно не полностью присутствовал здесь. Его фигура выглядела расплывчатой, как сквозь мутную воду, черты лица были неопределенными. В его облике вообще не было никаких особых примет, кроме молодости.

Он был совсем юным – воспринять это было тяжелее всего.

Пока Блю рассматривала его, он потер пальцами висок и нос сбоку. Это был настолько странно живой жест, что Блю на мгновение сделалось нехорошо. Потом он качнулся вперед, будто его подтолкнули в спину.

– Узнай его имя! – прошипела Нив. – Он не хочет отвечать мне, а я должна поговорить с остальными!

– Я? – недоуменно отозвалась Блю, но послушно соскользнула со стены. Сердце у нее в груди продолжало отчаянно колотиться о ребра.

– Как вас зовут? – спросила она, чувствуя себя немного глуповато.

Юноша, похоже, не услышал ее. Как будто ничего не замечая, он медленно, неуверенно двинулся дальше, в сторону церковной двери.

«Неужели вот так выглядит наш путь к смерти? – подумала Блю. – Медленное, неуверенное таяние, а не целенаправленный финал?»

Нив принялась снова опрашивать остальных, а Блю направилась к пришельцу.

– Кто вы такой? – окликнула она его из безопасного отдаления, когда он уронил голову в ладони. Теперь она видела, что его фигура вовсе не имела контура, а лицо – различимых черт. В нем на самом деле не было ничего такого, что позволило бы опознать человека, и все же она видела юношу. Пусть она не могла довериться зрению, но что-то в ее мозгу точно говорило ей, что он представляет собою.

Против ожидания она не испытывала никакого трепета при виде духа. В голове у нее крутилась одна-единственная мысль: не пройдет и года, как он умрет. Как Мора переносит все это?

Блю подошла ближе. Она была так близко, что могла бы прикоснуться к нему, если бы он не тронулся с места, так и ничем не дав понять, что заметил ее.

Когда она оказалась вблизи от него, ее руки стали мерзнуть. И сердцу тоже стало холодно. Невидимые духи, не имевшие своего тепла, высасывали ее энергию, отчего ее предплечья покрылись гусиной кожей.

Юноша стоял на пороге церкви, и Блю знала – просто знала, – что если он переступит его, она потеряет возможность узнать его имя.

– Пожалуйста, – сказала Блю гораздо мягче, чем прежде. Протянув руку, она коснулась края его нездешнего джемпера. Ее обдало холодом, словно от всепоглощающего ужаса. Чтобы успокоиться, она напомнила себе то, что ей часто говорили: всю свою энергию духи получают из того, что их окружает. Сейчас она чувствовала только, что он использует ее, чтобы остаться видимым.

Но все равно она воспринимала происходившее как приступ панического ужаса.

– Может быть, вы все-таки назовете мне свое имя? – спросила она.

Он посмотрел на нее, и она в смятении поняла, что на нем джемпер с эмблемой Эглайонби.

– Ганси, – сказал он. Хотя его голос прозвучал тихо, это не был шепот, а самый настоящий голос, звучащий где-то настолько далеко, что услышать его в действительности было невозможно.

Блю не могла оторвать взгляда от его растрепанных волос, от угадываемых глядящих на нее глаз, ворона на джемпере. Она разглядела, что его плечи мокры, да и вся одежда усеяна брызгами дождя от пока еще не разразившейся бури. Их разделяло столь малое расстояние, что она ощущала легкий мятный запах, но не могла понять, то ли так пахнет от этого юноши, то ли этот запах присущ духам вообще.

Он был настолько реальным… Когда это наконец случилось, когда она все же увидела его, за этим не чувствовалось никакой магии. Ей казалось, будто она смотрит в могилу и видит, как та смотрит на нее.

– И все? – прошептала она.

Ганси закрыл глаза.

– Да, это все.

Он упал на колени – у юноши, не имевшего настоящего тела, это движение получилось беззвучным. Растопыренные пальцы одной руки неловко прильнули к земле. Блю видела черный абрис церкви куда более отчетливо, чем его покатое плечо.

– Нив, – сказала Блю, – Нив, он… умирает.

Оказалось, что Нив стояла прямо за спиной у нее.

– Еще нет, – ответила она.

Ганси за это время уже почти исчез, наполовину растворился в церкви, или церковь слилась с ним.

– Почему, – голос Блю прозвучал глухо и сдавленно, совсем не так, как ей хотелось бы, – почему я вижу его?

Нив оглянулась; не то потому, что оттуда подходили новые духи, не то потому, что их там не было – этого Блю сказать не могла. Но когда она сама снова посмотрела на вход в церковь, Ганси исчез полностью. Блю уже чувствовала, как ее кожа начала теплеть, но где-то под легкими оставался кусок льда. В ней словно зарождалась опасная, гнетущая горечь – печаль или сожаление.

– Блю, для того, чтобы не способный к ясновидению увидел дух в канун дня Святого Марка, могут быть только две причины, – сказала Нив. – Или ты по-настоящему полюбишь его, или убьешь его.