Читать книгу Обмани меня дважды - Мередит Дьюран - Страница 6

– Мне нужно два книжных шкафа из библиотеки. – Оливия села рядом с письменным столом Джонза. – Немедленно. Я не…

Она наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть газету, лежащую под локтем дворецкого. Нет, она не ошиблась и правильно прочитала заголовок: «ПРЕДЛОЖЕНИЕ БЕРТРАМА ПРИНЕСЛО ЕМУ ПОБЕДУ».

– Это чертово дело с пропажей трюфелей… – Джонз потер глаза рукой. – Я проглядел месячный список блюд. Мы действительно их не ели, они не были нужны ни для единого блюда. И я поговорил со всеми, кто работает в кухне. Все утверждают, что…

– Я это выясню, – откашлявшись, пообещала Оливия. – Только сначала дайте мне двух сильных слуг, которые смогут отнести шкафы наверх.

– Что? – нахмурившись, спросил дворецкий. – Куда вы хотите их отнести?

Оливия уже знала, как он отреагирует на правдивый ответ.

– Дайте мне шкафы, и я решу задачу с трюфелями… – она щелкнула пальцами, – быстрее Скотленд-Ярда.

– Не думаю, что Скотленд-Ярд заинтересуется пропажей трюфелей. – Голос Джонза был полон скорби. – К тому же я поговорил со всеми, кто мог взять их.

Глаза Оливии вновь устремились на газету. В чем же это победил Бертрам? В триумфальной смерти, может быть?

– Дайте мне шкафы, – рассеянно повторила Оливия.

Вздохнув, Джонз захлопнул тетрадь.

– Очень хорошо, – сказал он. – Пусть их отнесут Брэдли и Фентон.

– Спасибо. – Оливия встала. «Просто уйди, – сказала себе она. – Не терзай себя». – Вы дочитали эту газету?

Джонз посмотрел на газету.

– О… Да, конечно! Следите за новостями? – Он ласково провел пальцем по строчкам. – Было время, когда я гладил по четыре газеты в день. У его светлости был поразительный аппетит на чтение газет. А теперь он и одной не хочет просмотреть. Если бы не я, никто в этом доме не стал бы их читать. – Дворецкий поморщился. – Но модные журналы, миссис Джонсон, газетенки с новостями бегов, дешевые романы – каждую неделю этот мусор отправляется в помойное ведро.

Оливия сочувственно хмыкнула.

– Я люблю читать, – кивнула она.

Джонз вручил ей газету.

– Конечно, должен признать, что новости – не всегда самое приятное чтение. – Он щелкнул языком, демонстрируя отвращение. – Вы увидите, что Солсбери занял пост его светлости. Это, конечно, было делом времени, но кое-кому будет очень больно, если он это увидит.

Оливия пробежала глазами первый абзац. Надо же, Бертраму дали пост в кабинете министров! И он продемонстрировал «достойную похвалы христианскую покорность», приняв эту должность. Лицемерная змея! Неудивительно, что он хочет ее смерти: само существование Оливии портит всю его личину.

Она сунул газету под мышку.

– По крайней мере, мистер Джонз, новостями так хорошо разжигать огонь, – сказала Оливия.

* * *

Под присмотром Оливии Брэдли и Фентон подняли шкафы вверх по лестнице. Но как только слуги поняли, что шкафы надо занести в покои герцога, они замерли и начали кричать, как задиристые мулы.

У Оливии было большое желание подогнать их газетой по задам.

– У вас что, совсем гордости нет? Орете, как дети в темноте! Что, по-вашему, он вам сделает?

Оливия пожалела о своем вопросе, едва он сорвался с ее уст.

– Не отвечайте! – торопливо произнесла она и, оставив слуг реветь в холле, двинулась вперед.

Лишь небольшая часть существа Оливии нервничала из-за ее плана. Остальная часть была в ярости, потому что она была уверена в своей правоте. Кроме нее больше некому позаботиться о священных сокровищах, которые валялись на полу у Марвика всеми покинутые и беззащитные. Ну ладно, пусть он даже колотил кулаком стену и бросался бутылкой, пусть совершал все свои чудовищные выходки, но до чего же надо опуститься, чтобы швырнуть на пол Ньютона!

Дверь в покои герцога была закрыта. Нажав на ручку, Оливия обнаружила, что дверь заперта. Трус!

Она прижалась лицом к щели в двери.

– Послушайте, – заговорила Оливия, – я не люблю угрожать кому-то, но ради книг я это сделаю.

Тишина.

Она глубоко вздохнула. Он не оставляет ей выбора.

– Если вы не позволите мне поставить эти книги в нормальные книжные шкафы, я добавлю в вашу еду опиума, так что у вас не останется иного шанса, кроме как пустить меня. – Она замолчала и стала ждать. Конечно, она сделала очень глупое предложение, за которым, несомненно, последует очередное увольнение.

Однако Марвик не ответил.

– Очень хорошо, – сказала Оливия. – Человек может прожить без еды. Но сможете ли вы обойтись без воды? В нее я тоже добавлю наркотик. Вы устроили у себя склад большой части бесценного наследия человечества, но я не позволю вам погубить его.

Засов лязгнул. Оливия отодвинулась назад, готовясь сбежать в коридор, и застыла, чтобы броситься наутек.

Герцог вышел, глядя на нее. Его волосы по-прежнему торчали в разные стороны, но, по крайней мере, он застегнул рубашку.

– Вы безумны, – безучастно произнес герцог.

– Если учесть, что диагноз поставили вы, ваша светлость, то должна сказать, что он весьма убедителен.

Марвик прищурился. Похоже, его ничуть не обеспокоило, как ловко Оливия вывернулась и заявила, что это он стоит во главе домашнего сумасшествия.

– Разве я вас не уволил? Почему вы все еще здесь?

Оливии и самой было интересно, почему.

– Вероятно, потому что вы еще не сообщили об этом своему дворецкому, – предположила она.

– Это я исправлю. – Дверь начала закрываться. – Ступайте собирать вещи.

Оливия осторожно шагнула вперед.

– Но кто же будет отвечать на ваши звонки? Все остальные слишком боятся даже приближаться к вашей двери.

Дверь застыла. Но он стоял где-то за ней, так что Оливия продолжила:

– Вообще-то вам повезло, что у вас есть лифт для подачи книг, иначе вы бы уже умерли с голоду. Скажем, вы могли бы отправлять вниз какие-то записки с обеденным подносом.

Дверь вновь приоткрылась. У Марвика был утомленный вид.

– Вам так не терпится быть уволенной, да?

– Нет, – покачала головой Оливия. – Но ради этих книг я готова рискнуть.

– Смешно, – спокойно проговорил герцог. – Вы уверены, что не были в прошлом актрисой, миссис Джонсон? Причем очень бедной, должен добавить – наверняка вас тоже уволили. Но вы отлично играли в фарсах, в этом я не сомневаюсь.

– «… основы…» – это не шутка! Эта книга…

– Она моя, – перебил ее герцог. – И я волен поступать с нею, как хочу.

Его объяснение возмутило Оливию – главным образом, потому, что она не могла придумать убедительный ответ, опровергающий его слова.

Вместо этого она подбоченилась и сделала еще один шаг вперед.

– Возможно, Джонз до сих пор не уволил меня, потому что – спасибо мне – дом больше не напоминает зоопарк. Здесь теперь чище, чем в последние месяцы, хотя вы этого и не знаете. Но позвольте вас заверить, что в ваших покоях тоже может стать чище и… куда менее пугающе.

Дверь резко захлопнулась.

– Но я хочу расставить книги! – крикнула Оливия. – Позвольте мне внести шкафы для них.

В последующую паузу Оливия внимательно прислушивалась, не решаясь даже дышать. Засов не задвинули. Без сомнения, это можно расценивать как согласие.

Оливия бросилась в холл. Слуги уже начали спускаться вниз.

– Немедленно вернитесь! – крикнула им Оливия. – Иначе я скажу, что это вы украли трюфели!

Брэдли поднял голову и вздохнул.

– Мы внесем их только в гостиную, – сказал он. – Но не дальше, мэм. С сожалением должен заметить, что нам нравится носить наши головы на плечах.

* * *

– Вообще-то он никогда ни в кого не бросал бутылкой, – заявила Оливия. После ужина она собрала слуг, прислуживающих в верхних комнатах, в своей маленькой гостиной. Джонз держал в руках чашку чая, который кухарка заварила ему, чтобы «успокоить нервы», они, как сказал управляющий, особенно расшалились, когда он узнал, что сделала Оливия с книжными шкафами.

– Вы еще погодите, – мрачно промолвил Викерз. – Как только кухарка и Джонз отворачивались, он прихлебывал из обтянутой кожей фляги. – Вы внесли шкафы только в гостиную, но дальше им не продвинуться.

– Они могли бы продвинуться и дальше, если бы я сама могла двигать их… Вы же не видели его… Он не так уж против… – Оливия задумалась… – Ну хорошо, я не уверена, что он знает, что в гостиную внесли книжные шкафы, он туда и не вышел, чтобы взглянуть на них. Однако он даже спорить со мной не стал.

Викерз заговорил, разбрызгивая содержимое своего рта:

– Да он же герцог, черт побери! Возможно, вы не видели его на пике славы, но, поверьте мне, не в его духе спорить с такими, как мы. Вы говорите одно слово, и он просто… – Викерз выразительно провел пальцем по горлу.

– Это верно, – подтвердил Джонз. Он вступил в разговор впервые за четверть часа с тех пор, как закашлялся, услышав признание Оливии о новом местоположении книжных шкафов.

Тем не менее этих слов оказалось достаточно для того, чтобы кухарка заботливо похлопала его по руке.

– Совершенно верно, – согласилась она. – Вы должны сами обо всем позаботиться, миссис Джонсон. Быть уволенной без рекомендаций… – Она покачала головой. – Не думаю, что вам этого захочется, дорогая. Со мною такое однажды случилось, и потребовалось несколько лет, чтобы я оправилась после этого.

– Да что вы? – Викерз выпрямился, слова кухарки явно заинтересовали его. – Скандальное прошлое, да?

– Боже! Что ж, если хотите знать, я взорвала плиту.

Глаза Викерза вспыхнули.

– И что? Кто-нибудь погиб?

Кухарка успокаивающе улыбнулась ему.

– Не так уж много людей, – промолвила она. – Но должна сказать, что я испытала настоящий шок, увидев, что здесь точно такая же плита.

Викерз откинулся на спинку стула – похоже, он уже пожалел о том, что задал этот вопрос.

Оливия решила признаться еще кое в чем:

– Он уже уволил меня. Целых два раза.

Джонз снова закашлялся, Викерз присвистнул.

– Да, это ерунда, – бросил он и тут же покраснел, когда кухарка шикнула на него. – Прошу прощения, мэм. Но вы должны признать, что наша миссис Джонсон проявила настоящую отвагу, решив после этого остаться.

– Это… это не отвага, – тяжело дыша, проговорил Джонз. Кухарка похлопала его по спине, и следующие слова он произнес уже быстрее: – Это – преступление! Миссис Джонсон, вы должны… – он снова сильно раскашлялся, – немедленно собрать свои вещи!

– Как это – немедленно? – спросила кухарка, отшатнувшись от него. – Я бы так далеко не зашла, мистер Джонз. Мне кажется, она принесла огромную пользу всем нам, вы так не считаете? Книжный шкаф в его гостиной – ни больше, ни меньше! Это замечательно.

– Будет замечательно, – засияв улыбкой, вымолвила Оливия. – Как только в шкафу появятся книги.

Джонз выпрямился и запыхтел, как паровоз.

– Миссис Бейли, я просто потрясен! Если его светлость что-то сказал, то наша обязанность…

– Да будет вам болтать-то, – бросила кухарка. – Я вам скажу, какие у нас в последнее время были обязанности: увернуться от бутылки или тапка, или уйти, крадучись, чтобы потом спрятаться внизу, или не замечать шум, который он издает. И не притворяйтесь, что у вас есть смелость, потому что у вас ее нет, так как я ни разу не видела, чтобы вы поднимались наверх проведать его. Насколько мне известно, сегодня это сделала миссис Джонсон.

Джонз посмотрел на нее. Оливия пожала плечами.

– Он устроил ужасный шум, и я опасалась…

Джонз как-то очень быстро съежился на стуле.

– Я подвел его, – прошептал он.

– О нет! Да успокойтесь! – проворчала кухарка и начала снова похлопывать его по спине. – Никто не хотел этого сказать. Просто я имею в виду, что, быть может, миссис Джонсон – та самая свежая кровь, которая нам нужна. Будет вам, дорогой мой, не плачьте, есть хорошее…

Оттолкнув носовой платок, который предложила ему кухарка, Джонз выудил из кармана свой и стал тереть им глаза. После этого он крепко сжал переносицу и стал делать такие громкие, резкие и неровные выдохи, что остальные собравшиеся с тревогой переглянулись.

После неловкого молчания Джонз наконец уронил руку.

– Очень хорошо, – промолвил он. – Ради его светлости, ради моего дорогого хозяина я сделаю одну очень непростую вещь – проигнорирую его желание, касающееся миссис Джонсон. Мэм, вы можете пока остаться в доме.

– Благодарю вас. – Вообще-то Оливия ни за что не рассказала бы о своем увольнении, если бы Джонз не производил впечатление этакого милого человека, которого можно уговорить хоть «за», хоть «против» чего угодно. Однако приятно был осознавать, что когда Марвик уволит ее в следующий раз, ей не придется этого скрывать.

Оливия легла спать вполне удовлетворенной. Лишь когда огонь в камине стал гаснуть, она огляделась по сторонам в поисках газеты, которую обещала использовать для розжига, но, похоже, она ее где-то потеряла.

В последнее мгновение перед тем как заснуть, Оливия вспомнила, что оставила газету на книжном шкафу, стоявшем рядом со спальней Марвика.

* * *

– Как любопытно. – Оливия с недоумением остановилась в дверях гостиной герцога. Ночью один из шкафов исчез. Второй был перевернут на бок. Она изогнулась, чтобы получше осмотреться по сторонам, но это не помогло. – Неужели он смог в одиночку передвинуть второй шкаф?

– Это невозможно, – заявил Брэдли, который стоял в нескольких футах позади Оливии, что делало его по крайней мере на пять футов храбрее Фентона, оставшегося в холле. – Это же здоровый зверь. Мы вдвоем его еле притащили.

– Что ж, мы должны спросить его…

– Мэм… – Брэдли заставил Оливию замолчать, бросив на нее печальный, виноватый взгляд. – Не заставляйте нас заходить туда.

– Вы заметили, в каком состоянии находится шкаф? – крикнул из холла Фентон. – Полки разломаны, мэм.

Оливия удивленно посмотрела на шкаф. Фентон прав. Но ведь полки сделаны из прочного дуба по крайней мере в два дюйма толщиной.

– Не хотите же вы сказать, что… – Господи, как Марвику удалось разломать их? Может, он прячет в комнате топор?

Она снова огляделась вокруг. Что-то не так, такое чувство, как будто не хватает чего-то важного.

– Что ж, думаю… – Оглянувшись через плечо, Оливия обнаружила, что слуги опять сбежали. Она со вздохом вернулась в холл. Вероятно, они избрали какой-то обходной путь бегства, потому что на лестнице тоже никого не было.

Ей уже надоедало иметь дело с трусами. Ладно, она поговорит с ними позже. Расправив плечи, Оливия решительно направилась в покои герцога и громко постучала в дверь спальни. Дверь подалась под костяшками ее пальцев и со скрипом отворилась.

Он не запер ее на замок.

И не задвинул засов.

По спине Оливии пробежал холодок. Герцог даже не закрыл шторы. Она увидела, что сквозь щелочку в них на ковер лился дневной свет.

Без сомнения, это хороший знак! Глубоко вздохнув, Оливия шагнула в спальню.

– Ваша светлость…

Открывшееся ее взору зрелище в один миг заставило ее замереть от ужаса.

Марвик сидел под окном, прислонившись к стене и уронив голову на согнутые в коленях ноги. Солнце золотило его и без того золотые, как новенькая монетка волосы; освещало оно и пылинки, летавшие в воздухе вокруг него. А рядом с его босой ногой валялась газета – та самая, которую Оливия прошлым вечером забыла в шкафу. Она со своего места видела заголовок, набранный жирным черным шрифтом: «ПРЕДЛОЖЕНИЕ БЕРТРАМА…»

Остальная часть заголовка была скрыта пистолетом.

Несколько долгих, нелепых мгновений Оливия смотрела на оружие. Оно настоящее. Пистолет ей не привиделся. И он лежит совсем рядом с рукой герцога.

Она сделала шаг назад. Герцог сидел, застыв, как статуя. Кажется, он даже не дышал.

Он мертв! Он застрелился! Однако крови вокруг нет. К тому же, если бы он был мертв, тело давно упало бы набок.

Но, если он не умер… значит, жив… И вооружен.

Оливия отступила еще на шаг назад, страшась того мгновения, когда заскрипевшая под ногами половица выдаст ее. Она не решалась отвести от него глаз. Заведя за спину руку, Оливия стала отчаянно ощупывать дверь в поисках ручки.

Почему же он не двигается? Может, все-таки умер?

Наконец Оливия нащупала ручку.

Голова Марвика приподнялась.

Оливия замерла.

Он смотрел на нее невидящим взором. Свет падал на него под таким углом, что казалось, будто его глаза подсвечиваются изнутри, такими они были голубыми. Свет скрыл щетину на его щеках; и он словно разжег герцога. Марвик стал похож на существо, сделанное из света, огня и голубизны – того самого голубого электричества, что потрескивало в его глазах.

Оливия развернулась, чтобы убежать, и наконец заметила то, чего не увидела раньше: пропавший шкаф. По полкам были аккуратно расставлены ровные ряды книг.

Из ее горла вырвался сдавленный кашель: Оливия запаниковала, рассердилась на себя и на него – за то, что он убрал книги, за то, что он сделал единственное, что помешает ей совершить самый мудрый из возможных в сложившихся обстоятельствах поступков: выбежать из двери, повернуть в замке ключ и запереть герцога в его покоях наедине с пистолетом.

Книжный шкаф запретил это. Книжный шкаф отправил ей послание – ненамеренное, но ясное: человек, расставивший книги по полкам по настоянию экономки, не станет убивать свою прислугу.

Он хочет убить только себя.

Оливия заставила себя повернуться к герцогу. Он все еще смотрел в пустоту перед собой, но его рука порхала над пистолетом, поглаживала его. Что за ужасную, задумчивую мелодию наигрывали его пальцы?

– Вы не должны этого делать, – прошептала Оливия.

Похоже, Марвик ее не услышал.

Она не могла вынудить себя приблизиться к нему. Все, что она была в состоянии сделать, – это заговорить.

– Прошу вас, ваша светлость. Что бы ни огорчило вас… – Какая ложь! Ей отлично известна причина его горя, и в этом ее вина, понимала Оливия. Она виновата в том, что оставила газету в таком месте, где он смог найти ее и где его глаза наткнулись на заголовок – последний заряд соли в уже смертельную рану. – …Это не стоит вашей жизни.

С таким же успехом она могла бы говорить с камнем, надеясь, что он обратит на нее внимание. Однако что-то во взгляде герцога изменилось: он сфокусировался на чем-то, чего не видели глаза Оливии, но что зависло в воздухе прямо перед ним. Несколько мгновений она спрашивала себя, не заговорит ли он, не начнет ли яростно выкрикивать какие-то бессвязные слова, довершая свое сходство с безумцем.

Но герцог так ничего и не сказал. И Оливии захотелось, чтобы Марвик заговорил, потому что молчание становилось пугающим, непонятным, неестественным и жутким – как тишина после внезапного несчастного случая с человеческими жертвами. Казалось, весь дом затаил дыхание.

Оливия увидела темные тени под его глазами, очень похожие на синяки. Герцог был похож на человека, охваченного лихорадкой, которая сжигает его изнутри.

– Ваша светлость… – снова заговорила Оливия.

Это может продолжаться целую вечность. Либо она уйдет, поддавшись собственной трусости, либо призовет на помощь смелость и… подойдет к нему.

Оливия не знала, как поступить, пока ноги не понесли ее вперед.

Дрожа, она опустилась перед герцогом на колени. Приблизила к нему лицо, но он будто не видел ее. Он находился в своего рода трансе. Лишь его пальцы продолжали двигаться, поглаживая пистолет.

Все ее чувства, каждая составляющая личного интереса сосредоточились на пистолете, лежавшем так близко от нее – и от его руки, которая может в любое мгновение нажать на курок.

– Ваша светлость, – повторила Оливия, – он не стоит вашей жизни. – Эти слова вызвали поток обжигающего гнева, льющийся прочь из дома, в город. Бертрам не стоит ничего – даже случайного взора уличного оборванца. Назначение в кабинет министров? Да лучше бы он назначил себе встречу с пулей! – Он не достоин даже вашего презрения.

Его пальцы на миг замерли? Оливия не была в этом уверена.

Гнев Оливии рос, а вместе с ним – и безрассудство.

– Если вам это не по нраву, тогда вставайте! Вы считаете, что найдете ответ в своем пистолете? Вы должны заставить его сделать это! Вы же отдали Бертраму свой пост.

Никакого ответа.

Очень хорошо. Если он собирается и дальше игнорировать ее, тогда она будет говорить с тем, что наполняет ее сердце.

– Вы даже не отвечаете на письма, – сказала Оливия. – Как это нелепо, как неправильно, по-детски! Как Солсбери мог не заменить вас? Вы могли бы с таким же успехом вложить пистолет в руку Бертрама. И теперь, когда Бертрам получил ваш пост, не уполовинит ли он то, что сделали вы? Станет ли беспокоить себя поддержкой рабочих или думать о детях в трущобах? Будет ли бороться за то, чтобы они учились? Ха! Да ему будет наплевать, если они даже алфавита не узнают! Чем меньше они будут образованы, тем лучше из них выйдут чернорабочие, ведь они не смогут даже читать. Ему нет дела до бедных – никому нет. Вы были единственным, кто ими интересовался.

Выдохнув, Оливия замолчала, ужасаясь самой себе, – тем, как резко и смело она говорила, как гладко и быстро лилась ее речь.

А потом – что за странная мысль! – Оливии пришло в голову, что волосы у герцога цвета чеканного золота.

От этого она снова разозлилась. Он не заслуживает того, чтобы выглядеть как падший ангел или как воин.

– Вы это сделали! – горячо продолжила она. – Вы отдали ему свой пост, который он использует для того, чтобы его счета и счета его друзей в Лондонском банке стали еще больше. Потому что он никогда не занял бы вашего места, если бы вы сами не решили оставить его!

Ресницы Марвика упали. Теперь он смотрел на пистолет, по-прежнему поглаживая его, с таким видом, словно ее речь – чистая правда, между прочим, – не произвела на него никакого впечатления.

Оливия стиснула зубы – она была поражена и разъярена. Неужели это тот самый человек, что писал и произносил так много сильных речей, от которых у людей перехватывало дыхание? Который ради несчастных вступал в битву с коллегами – и чьи продолжительные и честные битвы-дебаты так пространно описаны в бумагах, хранящихся в кабинете внизу?

Внезапно Оливия потеряла весь страх. Да пусть лелеет свой пистолет! Что он с ним сделает? То же самое, что делает с собой – ничего.

Оливия, качнувшись, встала.

– Я думала, вам не хватает пуль, – сказала она. – Но, полагаю, понадобится только одна. В таком случае никто ничего не заметит – вы же всех разогнали. Англия не заметит.

Герцог шевельнулся.

Этого было достаточно для того, чтобы Оливия опустилась на колени и попыталась лучше разглядеть его лицо. Ровная линия его рта дала ей надежду – это было хоть какое-то выражение.

– Я солгала, – призналась она. – Люди заметят. Конечно же, я замечу.

Никакого ответа.

Оливию охватило разочарование. Но она стояла перед ним на коленях по одной простой и глупой причине: Оливия не могла забыть все написанные им заметки – блестящие размышления об улучшении, о добродетели, и сильные, но неряшливые речи, словно он разрабатывал проект за проектом, требуя от себя все большего – ради людей, незнакомцев, с которыми он никогда не увидится, но которые могут выиграть от его трудов.

Оливия смотрела на Марвика – измученного и прекрасного, ушедшего глубоко в себя, и ее охватило какое-то непонятное – горько-сладкое – чувство. Неужели для него нет пути назад? Неужели он не понимает, что сделал свой выбор и что этот выбор – отшельничество?

Действуя в порыве отчаянной смелости, Оливия прикоснулась рукой к его лицу, слегка приподняла его подбородок, как однажды сделал он сам, только далеко не так ласково.

– Посмотрите на меня, – прошептала она.

Оливия была потрясена, но одновременно испытала чувство ликования, когда его ресницы приподнялись. Она вздрогнула, когда они посмотрели друг другу в глаза; каждый вздох становился все более поверхностным и давался ей все труднее.

Его кожа казалась теплой и чуть грубоватой из-за бороды. Но он производил впечатление человека. Оливии было так просто думать о нем как о чудовище или как о манекене – слишком угловатом, слишком безупречном, чтобы представить, что он соткан из обычной плоти.

Однако герцог – всего лишь человек. Всего лишь и целиком – мужчина. Оливия ощутила, как по его телу пробежала легкая неровная дрожь, почувствовала непреклонность, с помощью которой ему удавалось сохранять спокойствие. Ему пришлось приложить огромные усилия, чтобы изолировать себя. Но от чего?

– Вы же гораздо внушительнее, чем кажетесь сейчас, – прошептала она. – Почему вы так настойчиво прячетесь?

Герцог не ответил. Но не отвел глаз. Слова были в его глазах – магнетических, притягательных. Он был силой гравитации и не должен был ограничивать себя – пусть даже в эти мрачные мгновения – этим маленьким, темным пространством, которое он для себя создал. От него исходила сила, напоминающая невидимую волну, захватившую Оливию, вытянувшую воздух из ее легких – именно такова была сила его взгляда. Герцог был больше этой комнаты, больше этого дома. Так почему он пытался сделать себя таким маленьким?

– Вы заслуживаете лучшего, – сказала Оливия. – Дайте мне пистолет.

Один уголок его рта приподнялся. Мертвая улыбка – леденящее, безжизненное выражение.

– Ты понятия не имеешь, кто я, – промолвил он. – Девочка.

«Я знаю больше, чем ты предполагаешь», – пронеслось у нее в голове. То, что Оливия знала о нем – о его безжалостном отношении к брату, о несправедливом поступке по отношению к лорду Майклу и Элизабет, – помогало ей оправдать свой предстоящий обман. Но бумаги, которые она прочла…

Она отодвинулась. Стоит ли помогать ему? Ведь помыслы у нее черные – с начала и до конца.

– Когда-то вы были хорошим человеком, – произнесла она, вставая. – И вы можете снова стать им. Дело только за вами.

– Хорошим человеком? – резко переспросил он. – Спасителем бедных, вы хотите сказать? Ангелом-хранителем?

Герцог выплевывал эти добрые слова с таким видом, словно они были худшей на свете клеветой.

– Да, – кивнула Оливия. Когда-то брат очень любил Марвика. И, судя по публичным документам, он заслуживал этой любви. Предательство жены свело его с ума, но прежде… – Вы совершали замечательные поступки…

Оливию заставила замолчать его улыбка. Она перерезала его лицо, словно по нему полоснули острым ножом.

– Несмотря на то что вы тут видели, вы все еще верите этому? Вы полагаете, что газеты писали правду. Вы глупы, миссис Джонсон.

Оливия прерывисто вздохнула. Ему больше не напугать ее. Скрестив на груди руки, она опустила взгляд на него.

– Разве не вы были автором законопроекта о реформе образования? Не вы ли защищали рабочих, пострадавших при пожаре на фабрике в Халлиморе? Разве не… Не вы ли спонсируете больницу вашего брата?

– О да, – язвительно произнес герцог. – Какое резюме! Очень впечатляет! А то, чему ты стала свидетелем в этом доме… Как оно сочетается с твоим благородным описанием? Скажи мне, девочка, с помощью каких хитросплетений ты составила это описание, подходящее моей репутации?

Оливия открыла рот, но придумать подходящего ответа сразу не смогла. Как удивительно, как противоестественно, что он должен просить ее защитить его… от него самого!

Она, конечно, может солгать. Может извиниться за его поведение. Но даже то, что она тайком узнала, не могло извинить происходящего.

– Я не знаю, – безучастно промолвила она.

– Нет, знаешь, – возразил Марвик. – То, что ты видела в этом доме, – правда. Я – именно такой человек и был таким всегда. Теперь тебе это известно. – Он пожал плечами. – И мне тоже.

Эта философская болтовня неожиданно разозлила Оливию. Сначала пугает ее своим пистолетом, а потом несет эту чушь…

Она отступила на шаг.

– Как я вижу, вы очень себя жалеете, – резко промолвила она. – Простите меня, конечно, но какая это жалкая причина совершать самоубийство! Даже в фарсе придумали бы мотив получше.

Герцог рассмеялся.

– Совершать самоубийство? Миссис Джонсон, в этом пистолете четыре пули, но ни одна не предназначается мне.

У Оливии перехватило дыхание. Она молила бога о том, чтобы лицо не выдало ее чувств, ведь, кажется, она поняла, о ком идет речь.

– И вы не спросите, для кого они? – тихо поинтересовался он.

– Нет. – Четыре пули – хватит по одной на каждого, кому писала его жена… с кем она ему изменяла. – Это не мое дело.

– И когда же это тебя останавливало? – Оттолкнувшись от пола, герцог легко поднялся – раз, раз, раз… Он на несколько дюймов выше ее, а это почти невероятно. Оливия не привыкла смотреть на кого-то снизу вверх, так что, разумеется, ее не стоит обвинять в том, что ей пришлось сделать еще один шаг назад. – Так вы больше не будете снова заманивать меня в мир? – лениво спросил он. – Потому что если я это сделаю, то вовсе не для того, чтобы спасать сирот.

Наконец она поняла! Именно поэтому он отказывался выходить: герцог понимал, что если выйдет из дома, то отправится убивать людей, сделавших из него рогоносца.

И тут ей пришла в голову чудовищная мысль: если он убьет Бертрама, ее жизнь станет намного проще.

Оливия затаила дыхание, ужасаясь собой – и им, конечно, тоже. Стоя, герцог казался более легким, простым, словно это был человек, привыкший подолгу заниматься спортом на воздухе, держать себя в руках, и он уже совсем не походил на ту безмолвную, впавшую в транс, страдающую душу, которую она встретила несколько минут назад.

Внезапно Оливия почувствовала его превосходство. Это было странное, неприятное и очень новое ощущение, но каким-то образом герцог внушил его ей: он поменялся с ней местами, причем не с помощью грубой силы, а с помощью собственного ума. Если она впредь будет уговаривать его выйти из комнаты, то станет частью убийственных намерений.

Марвик сделал так, чтобы Оливия это поняла.

– Не могу сказать, что я поддерживаю убийства, – с усилием произнесла Оливия. Она надеялась, что Господь обратил внимание на эту ее добродетель и добавил ее в качестве противовеса к длинному списку грехов.

Наклонив голову, герцог изучал Оливию. Теперь его глаза носили оттенок глубокого, штормового океана и были слишком умными, чтобы она могла чувствовать себя спокойно рядом с ним.

– А если речь идет не об убийстве, а о справедливости?

Такое ощущение, словно сам дьявол придумал этот тест, чтобы соблазнить ее.

– Убийство – самая худшая форма справедливости из всех возможных. Оно наказывает исполнителя так же, как и его жертву.

– Хотел бы заверить вас, миссис Джонсон, что я не почувствовал бы ни малейших угрызений совести.

Она пристально посмотрела на герцога. Он не отвел глаз, его красиво очерченные губы растянулись в мрачной и простой улыбке.

Несколько скомканных мгновений эта улыбка казалась Оливии прекрасной и необъяснимо соблазнительной. Он превращался во тьму. Марвик светловолос и красив как ангел, но разве не один из самых известных ангелов был тем самым, кто лишился божьей милости?

– Я вас удивил? – спросил герцог. – Прошу простить меня, миссис Джонсон.

Она должна притворяться, что он ее удивил. Куда ужаснее признаться, что она завидует его уверенности, нежеланию испытывать чувство стыда, равнодушию к Господу, к судьбе его души. Каким, должно быть, свободным делает его все это.

В следующий миг Оливия пришла в себя. Он не свободен. Дальше быть от свободы невозможно.

– Я поражена вашей глупостью, – сдавленным голосом проговорила Оливия. – Может, убийство вас и не пугает, но как только вас поймают, будут допрашивать и пытать за него, у вас, без сомнения, появятся неприятные ощущения.

Улыбка на его лице погасла.

– Нет, – сказал герцог. – Это не будет неприятнее, чем… – На его лице промелькнуло ранимое, уязвимое выражение. – …Это.

Оливия понимала, о чем он говорит. Она узнала это чувство. Это было выражение страдающего человека, не способного со спокойным сердцем заглядывать в прошлое и не имеющего надежды на лучшее будущее.

Она отступила от него. Почему он испытывает такие чувства? У него нет на это права. Даже она способна увидеть его путь в будущее. Он же герцог, так что может помешать ему делать то, что он хочет?! Только он сам мешает себе.

– Есть тысяча способов отомстить, не убивая кого-то, – с горечью промолвила Оливия. «Дай мне взглянуть на твои личные папки, и уж я позабочусь об одном из твоих врагов. Дай мне десятую часть своего богатства и двадцатую часть своей власти – и я с легкостью найду собственный путь». – Но ни к одному из них нельзя прибегнуть, сидя, съежившись, у стены.

Марвик задумчиво кивнул.

– Мне бы очень хотелось знать, – проговорил он, – чего вы хотите, миссис Джонсон?

– Что вы имеете в виду? Я ничего не хочу, – помешкав, ответила Оливия.

– С виду – да. Можно подумать, что вы действительно ничего не добиваетесь, смело подходя к опасному человеку. Но вы повторяете попытки снова и снова. Так что я делаю вывод, что вы все же чего-то хотите.

Оливии были не по нраву подобные вопросы. Правда, человек, желающий совершить убийство, вряд ли стал бы тратить время на ленивые размышления такого рода.

– Да разве я смело подходила к вам? Вы по-прежнему весьма пугающе смотрите на меня.

Его губы изогнулись в полуулыбке.

– Давайте выясним это. – Он шагнул к Оливии, и она отскочила назад. – Да, это так, – сказал герцог. – Продолжайте в том же духе.

Оливия не хотела уходить без пистолета. Она не вполне доверяла тому, что он говорил.

– Не думаю… – Герцог все еще двигался по направлению к ней. Оливия, приплясывая, отодвигалась назад. Это становилось привычным и утомительным: он мерился с ней силами – шаг за шагом. – Вообще-то это очень грубо, – сдавленно вымолвила Оливия, – вот так преследовать меня. Я бы хотела, чтобы вы…

Как только она миновала дверной проем, перед ее лицом захлопнулась дверь. А потом заскрежетал засов.

Несколько нелепых мгновений Оливия просто стояла, моргая. Но какое разочарование! Он забыл снова уволить ее!

Она, присев, приложила глаз к замочной скважине. Теперь, когда Оливия раздвинула портьеры и впустила в комнату немного света, подглядывать стало проще. Герцог совершенно неподвижно стоял всего в нескольких футах от нее. Господи, неужели он вновь впал в свое обычное состояние?

Потом он исчез из виду. Но через мгновение Оливия снова увидела его, он держал в руках… книгу! Значит, до этого он осматривал книжные полки. По непонятной причине у Оливии при мысли об этом закружилась голова.

Раскрывая книгу, герцог проговорил, не поднимая головы:

– Ступайте прочь, миссис Джонсон.

Как он догадался, что она за ним подглядывает? Оливия на миг ощутила невольное восхищение. Марвик не просто эрудирован – он наблюдателен. И проницателен. Несмотря на свое умопомешательство.

Она ответила в замочную скважину:

– Эти книги расставлены не по порядку. Я вернусь, чтобы расставить их по алфавиту, хорошо? – А еще для того, чтобы убедиться, что он опять не впал в состояние черной меланхолии. Теперь, когда рядом с ним лежит пистолет.

Герцог не ответил на ее предложение. Повернувшись, он исчез из виду.

– Рада была услышать такое предложение, – язвительно произнесла Оливия.

– Вам здесь платят за работу, мэм, – медленно и утомленно ответил Марвик.

По непонятной причине Оливия улыбнулась.