Читать книгу Нагорные тропинки. Статьи о творчестве и биографии А.С. Пушкина - Михаил Гладилин - Страница 7

Вернемся к самому началу пушкинской драмы, «московской беде», как ее первоначально предполагал назвать Пушкин.

И чуть далее, в той же первой сцене:

И уже во второй сцене, в самом начале «один» из народа говорит:

Такое внимание к патриарху с первых же строк не случайно. Это патриарх ведет «народ московский» к Борису Годунову «уговаривать» взойти на царский престол. Мы, читатели, уже знаем, каким правителем окажется Годунов и что произойдет с царством, царем и его подданными. И возникает вопрос, а знает ли патриарх об убийстве царевича Димитрия, что он думает, «святой отец», «святый владыка», о Борисе Годунове, о человеке, перед которым он и все святители «пали ниц». У Пушкина все самозванцы разоблачают себя сами тем, что они говорят и что делают, или тем, что не делают того, к чему призваны, кем себя наименовали.

Эти слова патриарха применимы ко всем наряженным в чужие ризы. Патриарх разоблачает себя своим рассказом о чуде со слепым старцем. Сомнительность рассказанного патриархом чуда уже обнаруживается в том, что, по его словам, слепой старец является пастухом. Слепой пастух – метафора самая определенная, и она лишь указывает на самого патриарха как на «слепого пастыря». В его рассказе о слепом пастухе еще много неожиданного:

Только сохранивший надежду достоин, по христианской вере, чуда, но никак не потерявший ее. А если потерял, то обители уже не святы и вода в них не целебна и не чудотворна.

На прямой призыв «детского голоса» во сне – «иди» – реакция старика явно не доверительная и не благостная, он сомневается, и сомневается несколько карикатурно: вот проснулся, подумал, что называется, почесал в затылке – «что ж? может быть, и в самом деле Бог мне позднее дарует исцеленье». Другим важным разоблачительным словом, и нередким словом в пушкинской драме, является слово «гроб».

Молитва воздается святому, а не его гробу, и ни гроб, ни могилка не могут исцелить. Слепой старик и его внучок Иван, оба перед могилкой Димитрия, убиенного мальчика, – так о чем же старик и дед должен попросить убиенного мальчика: о своих глазах или… о судьбе своего внука? О чем надо подумать в старости: о «позднем исцелении», как говорит сам старик, или о будущем своего внука? И что же это за «детский голос», которого слушается «в глубоком сне» старик? Уже старик – а все еще слушается «детских голосов», уже дед – а о внуке не думает, глаза исцелил, но так и не прозрел, хотя патриарх называет его «маститым старцем». «Святый владыко» придумал эту историю с чудом прозрения слепого пастуха ради усиления своей церковной власти.

Так учит pater Черниковский самозванца Димитрия, так поступает и патриарх. «Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли, все равно…». Патриарх тоже является в этой исторической драме самозванцем, и потому Пушкин лишает его подлинного человеческого имени, сделав патриарха лицом безымянным.

Уж эти мне грамотеи! что еще выдумал! Буду царем на Москве! Ах он, сосуд диавольский!.. Поймать, поймать врагоугодника, да и сослать в Соловецкий на вечное покаяние. Ведь это ересь, отец игумен.

Игумен

Ересь, святый владыко, сущая ересь.

К царскому «грабь и казни» прибавляется патриаршее «суди и ссылай». Но ведь и «грамотей» Годунов когда-то сказал: «Буду царем на Москве», – и стал им. И помог ему в этой «ереси» патриарх. Сам повинен в «ереси» и поэтому кого-то другого так рьяно клеймит; и обязательно заставить кого-то другого это подтвердить: «Ведь это ересь, отец игумен?». Откуда игумен узнает о самозванстве Григория и его желании «быть царем на Москве»? В Литве Отрепьев во время болезни «открывается» своему духовнику и называет себя Димитрием. То есть он уже в монастыре использует исповедь для своей «дезинформации». Но патриарх не решается говорить об этой новости царю, хотя на литовскую границу посланы заставы и приставы действуют по «царскому указу». Царь еще не знает о самозванце, а по его приказу ловят «еретика» Отрепьева – вот насколько распространилась власть патриарха на дела государевы.