Читать книгу Божественная комедия безбожников - Михаил Громов - Страница 3

«Дорогу в Ад тебе покажет,

Кто там сумел уж побывать.

Он все про Ад тебе расскажет,

Лука Мудищев его звать».

Лука в стихах был секс-герой,

Всегда в плену страстей любовных,

Он как-то в битве половой

Пал жертвой склонностей греховных.

Потом попал Мудищев в Ад,

Где только грешники сидят.

Он жизнь страдальцев посмотрел

И занемог и погрустнел.

В Аду и смрад, и гарь везде,

Кругом печальный вид разрухи.

«А девки, женщины-то где? —

Завыл Мудищев. – Хоть старухи».

Но женщин нет, полез он в Рай,

И он почти в него попал,

Но красномордый полицай

Луку пинком назад послал.

Лука отмучился сполна,

В Рай не попал, в Аду отвратно,

И, почесав свои мудя,

Полез Лука в наш мир обратно.

«Такой Лука вот персонаж, —

Сказала Муза, – парень наш

Фольклорный, сказочный герой,

Известен ростом и елдой».

Открылась дверь, через порог

Шагнул детина, между ног

Дубина сквозь штаны торчала,

Она идти Луке мешала,

То в шкаф, то в стену упиралась,

Хозяина по ляжкам била,

Природа явно постаралась

И дядю щедро наградила.

Восьмивершковый хрен дала,

И гость, прикрыв мотню рукой,

Махнул кудрявой головой

И пробасил: «Мудищев я». —

«Лукаша, друг, – заголосила

Старуха-Муза, – заходи,

Да я тебе сто раз звонила,

Я вся измучилась с тоски.

Себя в тревогах извела

И дни и ночи горевала,

Твои, подумала, мудя —

И те Россия потеряла». —

«Спасибо, Муза, за волненье

И за заботу и терпенье,

Но я попал в такой замес,

Что ни «Билайн», ни МТС —

Никто в Аду сигнал не ловит,

Без связи грешники живут,

Это в Раю кто-то злословит,

Что там работает «Ютуб»,

А там мобилы бы купили

И Интернет бы провели,

Деньжата черти бы нашли,

За все бы щедро заплатили,

Да и страдальцы б денег дали,

Когда бы им пообещали

За их желанье подсобить,

В котлах недельку не варить». —

«Лука, уймись и будь спокоен,

Ведь я тебя всегда пойму,

Но хорошо, что ты настроен

На бизнесменскую волну.

Ты деловой мужик у нас,

Деньгой всегда готов разжиться,

А хрен твой для отвода глаз,

Ведь хреном счас не прокормиться.

Ну ладно, это отступленье,

Подход к проблеме, так сказать,

Болтать у нас не преступленье,

Но надо знать, о чем болтать.

Вот наш Поэт готов творить,

Но этим как сейчас заняться?

Не надо даже и пытаться

О том, что видишь, говорить.

Глаза закрыты, кляп во рту,

Молчи как пень – и ни гугу,

Не пукнуть даже, не вздохнуть,

Ну а кругом маразм и жуть.

Повсюду шарят стукачины

И, что не так, в момент хватают,

Берут порой и без причины,

Потом статью уже паяют,

И надо как-то изловчиться

И стукачей перехитрить:

Или придурком притвориться,

Или совсем не говорить.

Так вот, подумав головой,

Дала Поэту я совет:

Чтоб он, Лука, вдвоем с тобой

Сходил туда, людей где нет,

Хотя там есть, но то не люди,

И надо честно вам признаться,

Вместо живой, телесной сути

В том мире тени копошатся». —

«Да ты за что меня, старуха, —

Спросил Поэт, – бьешь по зубам?

По жизни мне и так непруха,

А ты зовешь идти к чертям.

Ты очень сладко мне поешь

Про турпоход для развлеченья,

Но я уверен – там найдешь

Только на жопу приключенья.

Вон – твой Мудищев там бывал,

Весь исстрадался, чуть не сдох,

Едва свой член не потерял,

Да и на заднице ожог». —

«Видать, садился где не надо,

Да и за членом не смотрел, —

Сказала Муза, – сущность Ада

Не в том, шататься чтоб без дел.

В Аду все заняты делами,

И там работа есть всегда:

Одни в лес ходят за дровами,

Шустрят другие у котла.

В Аду природа воплотила

Всю правду жизни без прикрас,

Жизнь наша Ад тот породила,

И там почти все, как у нас.

И Ад – лишь слепок с жизни нашей,

Чтоб было ясно, что нас ждет,

И жизнь прожил кто за парашей,

В Аду уже не пропадет.

Вот ты, Поэт, туда внедришься,

К их адской кухни приобщишься,

В контакт там с душами войдешь,

Вдруг с кем-то дружбу заведешь.

День пролежав на сковородке,

Становятся страдальцы кротки

И, вылезая из котла,

Хотят душевного тепла.

Страдальцев тянет на общенье,

Ты слушай их, развесив уши,

Пусть откровенничают души,

Это от мук им отвлеченье,

Ты им поддакивай, кивая:

«Мол, жизнь хреновая такая»,

В охотку грешникам общаться,

Им тоже надо развлекаться.

Они ведь там, чтоб расплатиться

За то, что здесь у нас творится,

В стране морозов и снегов,

Под властью жадных дураков.

В Аду набравшись впечатлений,

Потом в стихах все воплотишь

И глубиной своих творений

Нас всех приятно удивишь.

И ничего, Поэт, не бойся,

Тип-топ все будет, успокойся,

Когда ты снова будешь тут,

Тебя в кутузку не возьмут,

Не обвинят тебя в крамоле

И не навесят клевету,

Ведь речь пойдет о горькой доле,

Но не у нас, а там – в Аду,

А если что-то совпадает,

Где совпадает? Кто сказал?

Да кто про это точно знает?

Кто из живых в Аду бывал?

 * * *

Ну хватит, надо знать и честь,

Пора заканчивать трепаться.

Поэт! Лука! Вопросы есть?

Раз нет, встаем – и собираться». —

«Спасибо, Муза, объяснила

Все от и до раз сто подряд,

Хотя, наверно, ты забыла,

Что в мире есть не только Ад,

Что есть прекрасный теплый край,

Где все балдеют что есть мочи,

И этот край зовется Рай,

И хорошо в Раю, как в Сочи.

Мы Ад с Мудищевым пройдем

И обретем в походе славу,

Но мы хотели бы потом

В Раю пожить – и на халяву,

Вон твой Мудищев зачесался,

Он в Сочи бы давно подался,

Ведь твой Лука туда копил,

Без женщин жил, почти не пил,

Забыл про вкусную еду

И так постился много лет,

Но денег в Сочи нет как нет,

Пусть хоть расслабится в Раю.

Он мог в Париже бы пожить,

Там расслабляться дни и ночи,

Сыров поесть, вина попить,

Но скучно там: Париж – не Сочи». —

«Ну хорошо, достал Поэт,

С тобой согласна, по рукам

И, хоть туда билетов нет,

Абонемент достану вам,

Но откровенно вам скажу,

Хотя в Раю и веселей,

Однако разных сволочей

Ничуть не меньше, чем в Аду.

Но вы меня не подведите,

Гуляйте там, но аккуратно,

Все осмотрев, назад идите,

Идти домой всегда приятно». —

«Итак, идем с Лукой к чертям, —

Сказал Поэт, – но ты в дорогу

Дала бы, Муза, лучше нам

Еще попутчиков в подмогу.

Вон твой Мудищев – хоть куда:

И рост, и стать, как для парада,

Но у него, пардон, елда,

Ее вдвоем нести бы надо.

Так дай еще нам мужичков,

Не алкашей и не торчков,

Людишек, преданных по гроб,

С кем ты пошла бы на гоп-стоп». —

«Гоп-стоп, Поэт, – это святое,

Но, если честно вам сказать,

На дело важное такое

Самых надежных надо брать.

А счас уж нет таких надежных,

С такими нынче не везет,

Из кандидатов всех возможных,

Боюсь, никто не подойдет.

Хотя не то я говорю —

Заносит часто старых дев,

Сейчас я лучше загляну

В царевый кадровый резерв.

Может, попутчиков найдем —

Не первый сорт, но кое-что,

Хоть, говорят, в резерве том

Сплошь карьеристы и жулье:

Спортсмены, шлюхи там, артисты,

Идти готовые во власть,

И проститутки-журналисты,

Во власть готовые попасть.

Короче, там ханыг не счесть,

В резерве поиск неуместен,

Но счас я вспомнила, что есть

Супергерой, он всем известен.

Мужик тот жил не для наград,

Хотя с размахом он дерзал,

И миллионам прямо в Ад

Дорогу кепкой показал.

Он всех повел как будто в Рай,

Но по дороге заплутался,

Ну а народу лишь давай,

Он за вождем идти старался.

Лежит он в центре Златоглавой,

Туда не въедешь, там кирпич.

Мудищев молвил: «Боже правый!

Да неужели сам Ильич?» —

«Ну да, Ильич! Ты прав, Лука,

Но наберись еще терпенья,

Ильич в гробу лежит пока,

А я начну счас оживленье,

Вот заклинания шепчу,

Уже в углу зажглась свеча,

Еще чуть-чуть! Ну все, прошу:

Встречайте стоя Ильича».

В квартиру въехал броневик,

А на броне его сидел

В потертой кепочке мужик

И хитро так на всех смотрел.

Потом вскочил, сорвал кепчонку,

И хоть росточком был он мал,

Но грозно выставил ручонку

И что есть силы заорал:

«Буржуям смерть! Вся власть народу!

Вас революция зовет,

Напейтесь в доску за свободу,

Опохмелитесь и – вперед».

Ильич завелся, Боже правый,

Слюной стал брызгать, черт картавый,

Под люстрой лысина блестит,

Бородка клинышком торчит,

Но голос, как набат церковный,

Стал непрерывно повторять:

«Мир капитала – мир греховный!

Давно прогнил, пора свергать».

Муза захлопала в ладоши:

«Привет, Ильич! А ты все тот же.

Трясешь дырявыми портками,

Пугая дяденек с деньгами.

Пора, Ильич, остепениться

И к революциям не звать,

Людей богатых не пугать

И голой жопой не хвалиться». —

«Дерзка ты, Муза, на словах,

Во мне, смотрю, засомневалась,

Мечтала раньше о делах,

Но вот трусихой оказалась,

Была ты раньше посмелей,

Богатых очень не любила,

Под Клару Цеткин все косила,

Дружила с Наденькой моей.

Когда лежал я в мавзолее,

Ты все с артистами балдела,

Но все равно ты всех милее,

Ты воскресить меня сумела.

Но лучше бы лежал в гробу,

Как сельдь соленая под шубой,

Что здесь творится – не пойму,

Жизнь стала жадною и грубой.

И где мои большевики?

Мои соратники, друзья,

Ну где латышские стрелки?

Или стрелять в людей нельзя?

Никто не думает о том,

Что революция в загоне,

Где раньше был мой совнарком,

Сидит плешивый царь на троне». —

«Ну хватит, дядя, прекратил, —

Поэт оратора прервал, —

Ты для того, Ильич, ожил,

Чтобы в Аду нам помогал.

Мы отправляемся в турне,

Ну и тебя прихватим с нами,

И хватит нам о ерунде

Орать тут, брызгая слюнями.

Силенки ты побереги,

Дорога трудная нас ждет,

Луке вон лучше помоги,

Лука свой хрен едва несет». —

«Ну-ну! Таскать хрены негоже

Вождю рабочих и крестьян.

Такой подход к вождям, похоже,

Есть политический изъян.

Мне удалось в Аду пожить,

Я знаю все там от и до,

Но с секс-маньяком член носить —

Так это явно не мое.

Я лучше буду за вождя

И боевой вам брошу клич:

Надейтесь только на меня,

Вы все тут мусор, я – Ильич».

Мудищев злобно засопел:

«Ох хитрожоп, Ильич, непрост.

Опять картавый всех нагрел,

Отбил топ-менеджерский пост». —

* * *

«Теперь бы надо заручиться

Поддержкой в будущем походе.

Может, с военным подружиться, —

Сказала Муза, – знаю вроде

Такого дядьку. Он давно

Врагов рубил, сил не жалея,

Счас ходит с шашкой наголо,

Усищи – как у Бармалея.

Умишком, правда, он не блещет,

С пеленок бился ведь с врагом.

При виде «Азбуки» трепещет,

Как голый черт перед крестом.

Его я только оживила,

Иди, Поэт, к дверям, встречай.

В нем стать военная и сила,

Ну а зовут его – Чапай.

Чапай в гражданской воевал,

За власть советскую сражался,

Но в анекдоты вдруг попал

И в анекдотах тех остался.

Сколько им лет? Не сосчитать,

Но мы их помним, мы их знаем,

Ведь любят русские поржать

Над Петькой, Анкой и Чапаем.

Чапая даже знал Ильич,

Он, от работы уставая,

Пил часто с Троцким магарыч

Под анекдоты про Чапая».

Ильич немного засмущался:

«Ну да! Случалось. Был я пьян,

Но я не просто напивался,

А в честь рабочих и крестьян.

Борцов за счастье трезвых мало,

Вон, например, самый достойный

Враг мирового капитала

Карлуша Маркс ведь был запойный.

А наш герой – комдив Чапай,

Его ведь знает весь народ,

Но он команду «наливай»

Давал не реже, чем «вперед».

Тут шум и грохот вдруг раздался,

Как будто шкаф свалился где-то.

В зал конь с наездником ворвался,

Чуть не убив в дверях Поэта.

Папаха, бурка и усищи —

И машет шашкой на скаку,

Метают молнии глазищи,

И крик истошный: «Зарублю!»

Но Муза ласково сказала:

«Уймись, Чапай. Тут все свои,

Смотри, герой, ты нас с запала

И вправду здесь не заруби». —

«Муза, привет, – Чапай склонился

К старухе буйной головой, —

Ты, мать, прости, не похмелился,

А трезвый я и сам не свой.

Тут счас Ильич блеснул умом,

А он поумничать ведь любит,

Но прав Ильич, в боях с врагом

Бойцов частенько трезвость губит.

Чтоб было легче побеждать,

Я сам приказ в войсках издал,

В котором строго запрещал

Непьющих к битвам допускать.

Но, кстати, стоп, а в чем подвох,

Как, Муза, здесь я оказался?

Я не Ильич, не пустобрех,

А тут, в натуре, разболтался». —

«Уймись, Чапай, я оживила,

Чтобы в делах помог ты мне,

В тебе ведь удаль есть и сила,

Их показал ты на войне.

Тебя и счас в народе чтут,

Хотя, бывает, выпивая,

Под звон стаканов люди ржут

Над анекдотом про Чапая.

Ведь люди знают и о том,

Что ты не только храбро бился,

Но много водки пил с Петром

И в пулеметчицу влюбился.

Ты вечно дрался с комиссаром,

С ним пулеметчицу делил,

И так вонял ты перегаром,

Что лошадей с копыт валил.

Ты жил без нравственных основ,

И как-то раз ты так гульнул,

Что даже в речке утонул,

Купаясь пьяным без трусов.

Ты сходишь в Ад, чтоб доказал,

Что ты герой, в борьбе живущий,

И с пулеметчицей не спал,

А Петька – просто друг непьющий.

Ты как охранник в Ад пойдешь,

Что охранять, я подскажу,

Если меня вдруг подведешь,

Сама еще раз утоплю.

Ты в Ад отправишься с Поэтом,

Вместе с Мудищевым Лукой

И с тем картавым, что с приветом,

Ты – авангард их боевой». —

«Спасибо, Муза, за слова,

Твое доверие ценю,

Я уважаю так тебя,

Шли хоть к чертям. Не подведу». —

«Все, мужики, мы разболтались,

Шумели много, препирались

Но вот пропели петухи,

И вам пора в поход идти.

Я, кстати, тут вам припасла

По рюкзаку, у них внутри

Табак, кальсоны и вода

И водки вкусной литра три». —

«Ты, Муза, с водкой обижаешь, —

Сказал Лука, – В Аду угар,

В Аду жара, будто не знаешь,

Там днем с огнем не сыщешь бар». —

«Ну что мне делать с алкашами? —

Вздохнула Муза. – Дам еще,

Кальсоны ж заменю носками,

Чтобы нести нетяжело.

Перекурите – и вперед,

Скорей за дело надо браться,

Вас интересный экшен ждет,

Отлично сможете размяться,

И развлечетесь вы в пути,

А чтоб порыв ваш не угас,

Свой броневик, Ильич, зови,

Дорога в Ад сейчас ждет вас».

Ильич себя по заду хлопнул,

Ногой по полу резко топнул,

Ширинкой незаметно «вжик»

И громко крикнул: «Броневик!»

Воняя смрадно и скрипя,

В квартиру въехала броня,

Корявый ржавый экипаж

Внес в коллектив ажиотаж.

Комдив отбил себе броню,

Поэт на ствол верхом залез,

Мудищев, подобрав мотню,

В люке водительском исчез.

Ильич залез на броневик

И принял позу вожака —

Вперед протянута рука,

Ну как с плаката большевик.

Под лампой лысина блестит,

Рукою нервно кепку мнет,

С броневика что сил кричит:

«Вперед, товарищи, вперед!

За власть рабочих и крестьян

Врагов побьем даже в Аду.

Вздохнула Муза: «Ведь не пьян,

А вновь, дебил, несет пургу».

Мудищев газу наподдал,

И броневик рванул вперед,

Ильич опять кричал в народ,

Чтоб власть быстрее в руки брал.

Чапаев шашкой размахался,

Поэт что сил за ствол держался,

Он неудачно очень сел,

Ругался громко, зло сопел.

Лука, заняв отсек приватно,

Там при удобствах кайфовал,

Под нос частушки напевал

И нюхал наркоту нещадно.

Вот так, частушки распевая,

Соляркой с наркотой воняя,

По буеракам и полям

Их броневик катил к чертям.

Старуха Муза им с порога

Платочком долго вслед махала

И мужикам своим желала,

Была чтоб легкая дорога.