Читать книгу Последний Совершенный Лангедока. Свиток 3 - Михаил Крюков - Страница 1

Аббата Сито в Тулузе ждали. Забренчали колокола, и из городских ворот навстречу запылённому и усталому отряду выплыла пышная, сияющая золотом процессия. Всё было как обычно: монахи с распятиями в руках, яркие церковные знамёна, хоровое пение. Из носилок, разминая затёкшие ноги, выбрался легат. Навстречу ему торжественно выступил епископ в богатом облачении. Драгоценные камни в его тиаре ярко вспыхивали на солнце. Начались торжественные лобзания епископских перстней, объятия, поклоны. Потом прибывшие и встречающие затянули молитву.

Поскольку аббат Сито ни разу не вспомнил о моём присутствии в отряде, никто не дал мне никаких поручений относительно закупки лечебных трав, инструментов и перевязочных материалов, не говоря уже о деньгах на это, я счёл себя свободным от не совсем добровольных обещаний, данных мною в своё время.

– Пусть легат молится хоть дотемна, – тихонько сказал я Альде, – а нам незачем топтаться на пыльной дороге. Давай незаметно покинем отряд и войдём в город.

– Ты бывал в Тулузе раньше? – спросила Альда, с опаской поглядывая на городские стены.

– Разумеется, нет. Ведь я говорил тебе, что впервые в жизни покинул Византию.

– Куда же мы пойдём? Что будем делать? Здесь столько домов, людей… Воистину, вот

Вавилон, краса царства, гордость Халдеев…[1]

Мне страшно, Павел!

– Не бойся, любовь моя. Разве ты одна? С тобой я, нас охраняет Иаков, который один стоит целого войска. В Тулузе мы найдём дом городского пристава Дюрана де сен Бара. Гийаберт де Кастр обещал предупредить его. Надеюсь, в его доме мы обретём временный приют, а потом переберёмся на какой-нибудь приличный постоялый двор или снимем домик.

– Как же мы найдём этого де сен Бара? – не унималась Альда

– За медную монетку нас отведёт к его дому любой мальчишка, – пожал плечами я. – Деньги – великий помощник. Не беспокойся ни о чём. Твой муж хоть и не рыцарь, но не вчера появился на свет и как-то сумел дожить до своих лет.

– Прости меня, Иатрос, – потупилась девушка. – Я никак не могу привыкнуть, что рядом со мной человек, который искренне заботится обо мне. Я так долго жила одна… Мне не на кого было надеяться в этом мире. Но теперь, слава Иисусу, всё изменилось. – вдруг лицо её помрачнело, на глаза навернулись слёзы.

– Что случилось? Ты подвернула ногу?

– Ведь ты не оставишь меня, правда? – дрогнувшим голосом спросила Альда.

– Конечно, нет. Что это тебе взбрело в голову?

– Мужчины всегда оставляют надоевших женщин. Ты встретишь другую, молодую, красивую, умную. Может быть, богатую. И что тогда делать мне? Я не умна и не красива. Пока я молода, но ведь это быстро пройдёт, и ты пресытишься мной.

Девушка чуть не плакала.

– Прошу тебя, не говори мне больше об этом. Никогда, слышишь? Мы будем вместе всегда, пока смерть не разлучит нас, а потом встретимся и за гробом. После того, как я увидел тебя, другие женщины перестали существовать для меня.

– Да будет по слову твоему, муж мой, – тихонько ответила Альда и вложила в мою руку узкую прохладную ладошку.

Стражник, охранявший ворота Тулузы, не обратил на нас ни малейшего внимания – он был поглощён зрелищем пышного богослужения, поэтому в город мы вошли невозбранно.

Когда много думаешь о городе, в котором никогда не бывал, невольно приписываешь ему свойства других мест, которые видел своими глазами или о которых читал, наделяешь его волшебными, не существующими на самом деле чёрточками. Ничего необычного в Тулузе мы не увидели. Большой, не очень чистый город с кривыми улицами, бедными домами на окраинах и богатыми в центре, с горластыми торговцами, базарами на крохотных площадях, пылью и многолюдьем. Правда, в воздухе ощущалось свежее дыхание большой реки, а глаза радовали яркие цветы в горшках, стоящих на подоконниках. Заблудиться в Тулузе было невозможно – недостроенная колокольня городского собора была видна отовсюду, а улицы вели от ратуши к Гаронне, ну или наоборот – кому как нравится.

Первый же маленький нищий, ужасно коверкая речь, сообщил, что знает дом пристава и может отвести нас к нему. Я дал ему монету и пообещал такую же, когда мы достигнем цели. Гордый взрослым делом и счастливый своим заработком, парнишка хотел взять за руку Альду, но застеснялся. Его храбрости хватило только на то, чтобы ухватиться за полу одежды Иакова и испуганно заглянуть в лицо гиганту. Тот ласково улыбнулся и погладил ребёнка по голове.

Довольно скоро мы оказались у дома, на фасаде которого был приколочен деревянный гербовый щит с кинжалом. Щит когда-то был раскрашен, но время сделало своё дело – краска облупилась, и о том, какими цветами пользовался художник, теперь можно было только догадываться. Вообще в Тулузе было принято вместо вывесок использовать фигурки, обозначающие профессию хозяев. Альда с интересом их разглядывала, а увидев хохочущего чёртика с вилами, даже споткнулась, и мне пришлось её поддерживать. Иаков по сторонам не смотрел, его заботили только лошади, которых он вёл под уздцы.

Получив обещанную монетку, наш провожатый исчез, а мы, стоя перед запертой дверью, нерешительно переглянулись. «А вдруг в доме никого нет? А вдруг хозяева ничего о нас не знают? Тогда придётся искать постоялый двор и думать, что делать дальше. Может, зря я отпустил мальчишку?»

– А-уы! – с оттенком раздражения сказал Иаков и ткнул пальцем в дверной молоток. Наши душевные терзания ему были непонятны. Я мысленно вознёс краткую молитву и постучал. Через некоторое время за дверью послышались шаркающие шаги, лязгнул засов и дверь открылась. Перед нами стоял человек, одетый очень просто, если не сказать бедно. Он вопросительно взглянул на меня. Я подумал, что это слуга, и, как научил меня епископ, назвал сначала своё, а потом и его имя. Я ждал условленного вопроса о том, как выглядит де Кастр, но человек молча кивнул и закрыл дверь. Я растерянно взглянул на Альду.

– Что это? – спросила она. – Почему он ничего не сказал и захлопнул дверь у тебя под носом? Нас не пустят? Что теперь делать?

Я в замешательстве пожал плечами.

– Знаешь, я ожидал чего угодно, но не такого приёма. Может, мальчишка привёл нас не к тому дому? Давай подождём немножко, а потом пойдём искать постоялый двор.

Тут дверь снова распахнулась, но вместо молчаливого слуги на пороге стоял… Гийаберт де Кастр, собственной персоной.

– Ну вот, наконец-то ты добрался до Тулузы, Павел Иатрос! – с улыбкой сказал он. – А то я уже начал тревожиться! В наше время может случиться всякое, но Господь милостив, и вот – вы здесь. Входите, прошу. Благородная донна, будь гостьей этого дома!

– Это наш слуга Иаков, – сказал я. – Он лишён дара речи, но разум его остёр, и он всё слышит. Найдётся ли для него местечко?

– Ни о чём не беспокойся. Твой слуга будет устроен наилучшим образом.

Он повернулся и крикнул в глубину дома:

– Мишель! Помоги устроиться слуге наших гостей и покажи ему, где конюшня.

На зов Гийаберта вышел давешний молчаливый человек и жестом позвал Иакова за собой. Они скрылись за углом дома.

– Эта пара – один разговорчивее другого, – хмыкнула Альда.

– Брат Пьер хранит обет молчания, – пояснил де Кастр.

– Так он не слуга?

– Конечно, нет. У нас вообще нет слуг. Не смущайся, ты ничем не обидела его. Сегодня очередь Мишеля исполнять обязанности привратника, вот и всё.

– Так этот дом не принадлежит городскому приставу? – догадался я.

– Он куплен на имя пристава, но принадлежит городской общине, а я – её пресвитер.

– Значит, нам никуда не надо идти?

– Конечно, нет. Твоя комната давно готова, но мы не знали, что ты приедешь не один. Госпожа будет жить отдельно?

Альда покраснела и потупилась, а я сказал:

– Нет, святой отец. Альда – моя жена пред Господом.

– Я так и подумал, – кивнул де Кастр. – Входите же, не дело разговаривать на пороге.

После улицы, залитой светом южного солнца, я на несколько мгновений ослеп и остановился, ожидая, пока перед глазами перестанут вращаться радужные круги. Альда держала меня за руку, я слышал её учащённое дыхание. Постепенно зрение стало возвращаться, и я смог разглядеть сначала два узких окна в каменной стене, забранных массивными решётками, а потом и убранство помещения. Это был не то склад, не то лавка богатого купца. Большую часть комнаты занимали многоярусные полки, на которых громоздились тюки, мешки и пакеты. Пахло пылью, лежалыми тканями, пряностями, оливковым маслом и мышами. В комнате царила приятная прохлада. Де Кастр закрыл тяжёлую дверь, и стало тихо. Уличные шумы исчезли, а наши голоса звучали непривычно глухо.

– Все эти товары – для чужих и любопытных глаз, – пояснил он. – Мы не занимаемся торговлей, и я даже не знаю, что в мешках. Пойдёмте дальше.

Он снял с полки свечу и чиркнул кресалом. Прикрывая ладонью огонёк, епископ повёл нас в дальний угол, где была лестница, ведущая наверх.

Как и многие богатые дома в Тулузе, дом де Кастра имел узкий фасад, но был очень велик в глубину. Потом мы узнали, что к нему примыкала целая усадьба с хозяйственными постройками и двумя внутренними дворами, задняя стена одного из них выходила прямо на берег Гаронны.

В этом доме мы прожили довольно долго, и он навсегда остался в моей памяти как символ тепла, уюта, спокойствия и простого человеческого счастья.

В усадьбе жило много людей, но они часто сменяли друг друга, и лица многих из них стёрлись из моей памяти. Это были тихие, спокойные мужчины и женщины, молодые и старые, в богатой одежде или в обносках. Они скользили подобно теням, разговаривали шёпотом, и я никогда не слышал их смеха. Они не садились с нами за стол, но я видел их работающими в саду. На меня и Альду они не обращали внимания, как будто нас вообще нет. Кто они, зачем приходили и почему уходили, я не знал тогда, и не знаю сейчас. Знал де Кастр, но я не спрашивал у него, а сам он не рассказывал.

Вслед за хозяином мы вошли в большую комнату, в центре которой стоял накрытый белой скатертью стол, а вдоль стен выстроились лавки и сундуки.

– Это наша трапезная, – пояснил де Кастр. – но обед будет готов позже, и есть время, чтобы смыть дорожную пыль. У вас найдётся, во что переодеться? Нет? Так я и думал. Это ничего. Чистую одежду найдёте там, где будете мыться, а грязную оставьте, её постирают.

В комнату вошла пожилая женщина, поклонилась де Кастру и сказала:

– Комната для гостей готова.

– Ну, что ж, тогда – до ужина! – улыбнулся хозяин дома. – Сестра Петронилла проводит вас.

– Но… – начал я.

– Нет-нет-нет! Сегодня – никаких вопросов. Все серьёзные разговоры отложим на завтра.

Комната, в которую отвела нас Петронилла, была небольшой, но чрезвычайно уютной. Казалось, мы попали внутрь старинного сундучка. Деревянные, тщательно выскобленные полы, стены, обитые досками, низкий потолок, покоящийся на коричневых, почти чёрных от времени балках, небольшое окно. У дальней стены из-за полога виднелась кровать, у окна стоял маленький стол и два деревянных резных табурета – вот и вся мебель. За окном росло большое дерево, и солнечный свет, пробивающийся через листву, бросал на стены мерцающие блики. Пахло мокрой зеленью, старым деревом, воском и цветами – чьи-то добрые руки оставили на подоконнике свежий букет в глиняной вазочке. Альда откинула полог. Кровать была застелена чистым бельём, на подушках лежали полотенца. Она стала перестилать постель по-своему и под подушкой обнаружила полотняный мешочек.

– Что это? – удивлённо спросила девушка.

Я взял мешочек у неё из рук и понюхал.

– Травы. Лаванда, ромашка, вереск, зверобой, мята и что-то ещё. Многие верят, что они призывают добрые сновидения.

– Господи… – выдохнула Альда. – Я чувствую себя деревенской девчонкой, которую добрая фея перенесла в сказочный замок. Я не хочу уходить отсюда! Муж мой, давай останемся здесь навсегда? Ну, пожалуйста! Чтобы только ты, я, шелест листьев за окном и этот старый дом – наша крепость. Я так устала! Устала от мерзких, злобных рож, смрада, крови и смерти, от лязга оружия, ругани, липких взглядов похотливых самцов… Я не могу больше! Этот мир не для меня! Я хочу забиться куда-нибудь глубоко-глубоко, чтобы меня никто не видел! Эта комната – дар Господа. Ничего лучше в моей жизни не было и, наверное, не будет, я чувствую!

Девушка закрыла лицо ладонями и расплакалась. Я прижал её к себе и тихонько покачивал до тех пор, пока Альда не успокоилась.

Она подняла зарёванное лицо, шмыгнула носом и покаянно сказала:

– Прости мою слабость…

Я осторожно стёр слезинки с её щёк. Неожиданный срыв Альды меня не испугал и не расстроил. Во-первых, потому что наше путешествие оказалось воистину нелёгким даже для закалённого воина, не говоря о юной девушке. Во-вторых, женские слёзы близко лежат и быстро высыхают, а, в-третьих, прижимаясь ко мне, Альда сделала это так, чтобы я почувствовал все соблазнительные изгибы её фигуры.

Наши объятия затягивались и грозили перейти в нечто иное, но за дверью раздались шаги, сестра Петронилла деликатно постучала и, не входя в комнату, позвала:

– Пожалуйте мыться.

Прачечная занимала полуподвал с каменными полами, низким, сводчатым, покрытым копотью потолком и узенькими окнами, находившимися почти на уровне земли. Пахло застарелой сыростью и плесенью. Вдоль стен стояли лавки, корзины с грязным бельём, кадки и снадобья для приготовления щёлока. На одной лавке аккуратной стопкой была сложена чистая одежда, а на полу стояла пустая корзина для нашей, запылённой, которую следовало постирать. В центре комнаты возвышалась огромная кадка, наполненная на две трети водой. Я осторожно сунул в неё палец: тёплая! Предвкушая наслаждение, я скинул одежду, подтянулся и с головой погрузился в воду. На миг у меня перехватило дух. Воистину, это было счастьем! Вынырнув, я стёр воду с лица и взглянул на Альду. Девушка глядела на меня с ужасом.

– Чего ты ждёшь? Вода остынет! Раздевайся скорее и лезь ко мне. Здесь хватит места двоим!

– Но… но… Разве можно?

– Да почему же нельзя? Ты же купалась в реке!

– Так то в реке… Я слышала, что горячая вода опасна, от неё можно заболеть и даже умереть. Умыться или вымыть голову – это одно, но чтобы всё тело… У нас никто так не моется.

– А у нас так моются все! Говорю тебе, это совершенно безопасно и очень приятно! Или ты хочешь ходить грязной и пыльной?

Альда вздохнула и стала раздеваться. Конечно, нехорошо смотреть на женщину, когда она снимает одежду, но у молодости свои законы, а тело девушки было настолько совершенно, и двигалась она с таким изяществом, что я еле дождался мига, когда она, поджимая пальцы на холодном полу, подошла к кадке. Кадка для неё была слишком высока, но я легко поднял её и посадил на бортик. Девушка скользнула в мои объятья, я взял её за талию и присел. Альда взвизгнула и окунулась с головой.

– Ну, как? – спросил я, бережно отводя мокрые волосы с её лица.

– Не знаю… странно… – прошептала она. – Кажется, мне нравится…

– Конечно, тебе понравится, – сказал я, прижимая девушку к себе и чувствуя, как уходит, растворяется усталость и на смену ей приходит благословенный жар в чреслах. – А потом, когда вода остынет, я сделаю тебе массаж, чтобы после езды на лошади у тебя не болели ноги.

– Сделай, господин мой, – шепнула девушка, – сделай что хочешь. Пожалуй, я начинаю жалеть, что родилась не в стране ромеев.

***

Одежда, которую оставила нам Петронилла, была очень простой, но прикосновение к телу чистой ткани было необыкновенно приятным. Альде досталась домотканая длинная юбка и туника, а мне – такая же туника и штаны. На полу лежали две пары сандалий с деревянными подошвами и кожаными ремешками.

– В этом балахоне я похожа на монашку, – недовольно сказала Альда, осмотрев себя. – На старую, сморщенную монашку!

– Почему на сморщенную? – удивился я.

– Ну, не знаю… Наверное, потому что я других не видела. Все они были старыми, с грязными руками и ногами, морщинистыми и злыми, как собаки.

– А я тоже похож на монаха?

– Ты? Нет… Ты не похож. У тебя лицо другое. Не бывает у монахов таких лиц. Простые монахи – это тупые деревенские парни, у которых в жизни только и радостей, что нажраться до отрыжки, напиться пива и добраться до задницы мальчишки-певчего.

– А аббаты?

– Аббаты…Они… – лицо Альды мгновенно стало злым, глаза сузились. – Не хочу о них говорить! Ты не похож на аббата, вот и всё!

– Ну и ладно, дьявол с ними, – я обнял девушку за плечи, – пойдём в комнату, наверное, скоро нас позовут на обед. Как ты думаешь, найдём мы обратную дорогу или придётся звать на помощь? Воистину, этот дом – как лабиринт Минотавра.

– Кто такой Минотавр? – немедленно заинтересовалась Альда. Пришлось объяснять.

***

Обедали мы втроём. Де Кастр встал во главе стола, а мы с Альдой заняли места напротив друг друга. Мне ни разу не доводилось участвовать в трапезах истинных христиан, и поэтому я опасался допустить какую-либо неловкость. Всё, однако, оказалось довольно просто. Епископ прочитал знакомую с детства молитву «Отче наш», только не по-гречески, а по-латыни, и вместо привычного хлеб наш насущный подавай нам на каждый день[2] сказал о хлебе пресуществлённом, который я понял как духовный хлеб учения, ведь Господь не даёт нам земного, съедобного хлеба, его нужно добывать в поте лица своего. Потом он жестом предложил садиться. Тут же к столу подошла женщина и подала де Кастру блюдо, накрытое белым полотенцем. Епископ откинул его, и комната наполнилась ароматом свежеиспечённого хлеба. Благословив каравай, де Кастр ловко разломил его на части и вручил нам с Альдой по куску этой своеобразной евлогии,[3] от запаха которой у нас уже текли слюнки.

[Стол был накрыт довольно странно. На свежей белой скатерти без всякого порядка была расставлена разномастная посуда, казалось, собранная из разных домов – от лачуги подёнщика до графского замка. Рядом с потрескавшейся от времени деревянной миской красовался драгоценный серебряный кувшин восточной работы, украшенный драгоценными камнями, а простые глиняные тарелки стояли рядом с редкой оловянной посудой. Так бывает, когда в доме нет хозяйки, которая заботится о том, чтобы вкушать пищу было не только удобно, но и приятно. Впрочем, для нас этот обед был настоящим пиром, ведь впервые за много дней мы сидели за столом, у каждого была своя тарелка, и ели мы не пропахшую дымом, недоваренную кашу, а свежий хлеб с румяной корочкой. В большой миске в масле плавали оливки и дольки чеснока, которые полагалось брать особой ложечкой, были тушёные овощи (я не разобрал какие), варёная и жареная рыба. Ни вина, ни пива не было, вместо них против каждого стоял кувшин с медовой водой. Не было также и ножей.

Каждый выбирал себе еду сам. Утолив первый голод, Альда хотела что-то сказать, но де Кастр улыбнулся и приложил палец к губам. Мы поняли, что в его доме вкушать было принято молча.

Я хотел было подать Альде знак, чтобы она особенно не налегала на еду, в особенности, на хлеб с оливковым маслом, потому что оно могло сыграть с её желудком скверную шутку, но девушка догадалась сама и была умеренна.

Наконец, увидев, что гости сыты, де Кастр подал знак. Тут же появились две женщины, которые убрали со стола, оставив только воду и поставив блюдо с заедками, пахнущими мятой и мёдом.

– Ну вот, трапеза окончена, теперь можно и поговорить, – сказал де Кастр, откинувшись на высокую спинку стула. – Вам понравилась спальня?

– Она чудесная! – воскликнула Альда. – В ней так уютно, что не хочется выходить! Если бы у меня была такая, я бы ни за что на свете не выходила из неё!

Де Кастр рассмеялся:

– Но ведь это совсем простая комната, в ней нет ничего особенного. Однако мне приятно, что она тебе нравится. Будем считать, что она твоя. Твоя и… – де Кастр на мгновение замялся – и твоего мужа. Живите в этом доме сколько хотите.

– Скажите, отец мой, как получилось, что вы оказались в Тулузе? Ведь вы же не собирались покидать Массилию, я верно помню?

– Верно, не собирался. Но события пошли не в том направлении, что я рассчитывал, и пришлось менять планы. Похоже, всё решится здесь, в Тулузе.

– Что решится? – насторожилась Альда.

Де Кастр помолчал.

– Я отвечу на твои вопросы, донна, но сначала мне нужно поговорить с Павлом. Ты не против?

– Конечно! Мне уйти? – Альда сделала движение, чтобы встать из-за стола, но епископ остановил её.

– Не сегодня! Этот вечер – не для серьёзных разговоров. Время пока терпит, я чувствую это, а важные дела надо начинать ранним утром, когда разум ещё не отягощён дневными заботами. Давайте просто поболтаем.

– О чём же? – с любопытством спросила Альда.

– Ну, например, о Тулузе. Вы ведь никогда не бывали в этом городе, не так ли? Ни ты, Альда, ни ты, Павел? Вот и хорошо. Тогда я расскажу вам о нём.

Де Кастр налил себе медовой воды, отпил немного и заговорил негромким, размеренным голосом.

– Много лет назад Раймунд V, отец нынешнего графа Тулузы, вёл династический спор с Арагоном, и ему потребовалось доказать древность своего рода и независимость графства. И вот тогда-то граф приказал мне перерыть старые хроники и монастырские архивы с целью составить историю Тулузы и всего графства. Работа оказалась нелёгкой и потребовала гораздо больше времени, чем я думал, так что когда я её закончил, спор уже давно был разрешён, граф забыл о своём поручении и до самой смерти не вспомнил о нём. Так что вы будете первыми, кто ознакомится с результатами моих изысканий. Не пропадать же работе? Помнится, тогда я потратил на неё много сил и времени и был весьма горд результатами.

В незапамятные времена по землям Лангедока бродили языческие племена, которые римляне называли вольками. О них почти ничего неизвестно, за исключением того, что тектосагские, то есть ищущие крышу, вольки взяли да и основали на месте нынешней Тулузы поселение. Происхождение его названия хронисты объясняют каждый на свой лад. Одни утверждают, что, дескать, на языке вольков оно означало не то курган, не то петляющее русло Гаронны, монахи же считают, что слово Тулуза берет начало от имени Tholus, внука Ноя.

Когда на наши земли пришли римляне, они не стали воевать с вольками, а сделали их своими союзниками. Римляне вообще не любили воевать там, где можно было решить дело миром и золотом. Но в самой Тулузе римляне жить не пожелали, они построили свой укреплённый лагерь недалеко от городских стен.

Во II веке до воплощения Христа в Галлию вторглись тевтоны и выгнали римлян. Вольки переметнулись на сторону сильных, но вскоре поплатились за это. Римский консул Марий разбил тевтонов и вольков, а потом занял Тулузу. Понятно, что о дружбе речь уже не шла, и вскоре в Тулузе вспыхнул мятеж против римского гарнизона.

У Страбона я прочитал, что однажды вольки совершили набег на Дельфы и разграбили сокровищницу Аполлона, унеся пятнадцать тысяч талантов золота и серебра, но римский военачальник Квинт Сервилий Цепион отбил у них добычу. Драгоценности отправили в Рим, и серебро даже удалось довезти. А вот на легион, сопровождавший золото, где-то между Тулузой и Массилией напали, солдат перебили, а золото пропало. Цепиона в Риме обвинили в воровстве, лишили гражданства и отправили в ссылку, а волькское золото пропало неизвестно куда.

– Неужели его не пытались найти? – удивилась Альда.

– Конечно, пытались. Время от времени находились алчные глупцы, которые отправлялись на поиски сокровищ, но, ясное дело, возвращались с пустыми руками. А некоторые и вовсе не возвращались.

Потом Тулуза стала столицей Нарбонской Галлии. При Августе римляне построили новый город, к северу от старого. Остатки акведуков, бань, храмов и форум сохранились до наших дней, если хотите, я вам потом их покажу.

В середине III века в Тулузу пришло христианство. Папа Фабиан поручил христианизацию Галлии святому Сатурнину, который вскоре принял мученическую смерть. По легенде, языческие жрецы пытались заставить его принести жертвы своим богам, а когда Сатурнин отказался, привязали его к бешеному быку, и пустили того по городским улицам. Преемником Сатурнина стал епископ Иларий, построивший на могиле мученика деревянную церковь и назвавший её без особой фантазии Бычьей церковью.

А потом случилось нашествие племён, именуемых тервингами, иначе – визиготами. Они истребили вольков, потеснили римлян и сделали Тулузу столицей своего королевства. Это были жестокие времена. Визиготы исповедовали арианскую ересь и были нетерпимы к иноверцам, они разрушали христианские храмы, а верующих убивали. К счастью, господство варваров длилось сравнительно недолго, меньше ста лет.

Новая беда пришла из-за Пиренеев. На полуострове высадились арабы, которые с лёгкостью сломили сопротивление визиготов, захватили Нарбо и хлынули на восток. Эд, герцог Аквитанский, бросил клич с призывом собраться под его знамёнами для борьбы с арабами. Пока собирались войска, арабы успели осадить Тулузу, но город защищался до подхода Эда, и объединённое войско франков, аквитанцев и басков разгромило арабов, которые потеряли четыре тысячи воинов, а их вождь аль-Самх-ибн-Малик-аль-Хавлани погиб.

Успехи Эда Аквитанского вынудили Карла Мартелла, тогдашнего короля франков, подтвердить независимость провинции. Но долго сопротивляться растущему могуществу франков Тулуза не могла и, в конце концов, вынуждена была войти в состав государства Карла Великого. Первыми графами Тулузскими были Корсон и кузен Карла Великого Вильгельм.

После смерти Карла Великого и раздела его империи, Тулуза отошла под руку его внука, Карла Лысого. В IX веке Тулузу разграбили викинги.

В одиннадцатом веке в Тулузе появилась нынешняя правящая династия графов. Её возглавил Раймунд IV, один из вождей Первого Крестового похода. Он не вернулся – умер от раны, полученной при осаде Триполи.

Воспользовавшись тем, что хозяин Тулузы был за морями, её захватил Гийом де Пуатье, который объявил себя наследником титула графа Тулузского. Гийом построил новую крепостную стену и вскоре тоже отправился сражаться с мусульманами. Однако в отличие от Раймунда, через полтора года он вернулся на родину, где, между прочим, прославился как первый поэт, сочинявший на языке ок, за что получил прозвище «Трубадур».

Сторонники Раймунда не смирились с узурпацией власти, население Тулузы встало на сторону Альфонса, малолетнего сына Раймунда IV, и Гийом сбежал. Альфонс же, повзрослев, в знак благодарности горожанам уменьшил налоги и предоставил им широкие права по управлению городом. Именно тогда в Тулузе возник Капитул, который и поныне правит Лангедоком совместно с графами Тулузскими.

Кстати, а вы знаете, зачем аббат Сито прибыл в Тулузу? Нет? Это любопытно.

Аббат решил, что наш граф недостаточно усерден в искоренении ереси, ну, и наложил очередной интердикт на него и весь капитулат. С одной стороны, нашему графу к отлучениям не привыкать, а с другой, всё-таки неприятно. Балансировать между могучими силами у графов Тулузы в крови, поэтому, получив грамоту об отлучении, Раймунд, что есть духу, поскакал в Рим, каким-то чудом добился приёма у папы Иннокентия и убедил его в том, что уж кто-кто, а он – верный католик. Папа давно сомневался в искренности своих легатов и подозревал, что они ведут свою игру, поэтому разгневался и повелел аббату снять незаконный интердикт, а в знак особого расположения подарил Раймунду драгоценное парадное облачение.

Узнав об этом, аббат пришёл в бешенство, но против воли папы идти не посмел, и вот он здесь, чтобы торжественно объявить о снятии интердикта. Но это всё-таки повод. Аббат – умный и расчётливый человек, он понимает, что судьба Крестового похода решится не в Безье или в Каркассоне, а в Тулузе. Тот, кто будет обладать Тулузой, в конечном счёте, станет хозяином Лангедока. Так было, так есть, так будет. Поэтому легат – обычный шпион, который обманом проник в укреплённый лагерь противника, чтобы высмотреть его слабые места.

– И кто же в Тулузе исполнит роль блудницы Раав?[4] – спросил я.

– Епископ Фулькон, – пожал плечами де Кастр. – Это известно всем, да он и не скрывает, кому служит.

– Выходит, что история Лангедока – это история войн? – спросила Альда.

– Конечно, нет, ведь я рассказал про огромный, непредставимый нашим слабым разумом пласт времени. Со времени основания Тулузы сменились десятки поколений, и многие из них прожили свой век в мире.

Подумай лучше вот о чём: великие вожди и простые воины обратились в прах, даже имена их унесла река времени, но что изменилось? Ради чего жили и умирали эти люди? Солнце всё так же встаёт на востоке и уходит за край мира на западе, Гаронна берёт начало в Пиренеях и несёт свои воды в море, а люди в поте лица добывают хлеб свой насущный. Первый крик новорождённого и последний вздох старика – бесконечная череда перерождений, лишённых смысла и цели. В земном бытии нет спасения для души.

– …мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни всё будет забыто, и, увы! мудрый умирает наравне с глупым,

– тихо сказал я.

– И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо всё – суета и томление духа![5]

– закончил де Кастр. – Ты понял меня, целитель Павел и я рад этому. Грядёт новая война, я провижу, что она будет страшнее всех прежних, и судьба этой войны решится в Тулузе. Поэтому моё место здесь, и твоё тоже. Провидение привело тебя в мой дом не случайно. Сказано в Писании:

Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это ещё не конец.[6]

– Но ведь Христос заповедал любовь! – воскликнула Альда. – Как же так?

– Телесная оболочка человека – суть творение дьявола, и деяния людские от врага. Римская церковь объявила нас за эту мысль еретиками, но ведь

из сердец людских исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления.[7]

Де Кастр взглянул на расстроенную Альду и досадливо крякнул:

– Вот ведь я дурень старый! Наговорил всякого на ночь глядя! Дитя моё, забудь то, что я рассказал. Мы, старики, видим всё в чёрном цвете. Даст Господь, беда обойдёт нас стороной, и дело закончится миром.

Альда через силу улыбнулась, но я-то видел, что епископ в свои слова не верит, и война всё-таки будет. Да, собственно говоря, она уже идёт.

***

Впервые с начала путешествия мой сон был глубок и спокоен, и, проснувшись на рассвете, в предутренней неге я подумал, что каким-то чудом перенёсся на ложе своего дома в Константинополе. Я чувствовал себя бодрым, отдохнувшим и полным сил, и решил начать день с гимнастики, рекомендованной Гиппократом. На галере для занятий не было места, а в лагере крестоносцев мне пришлось отказаться от упражнений, потому что вокруг меня немедленно собиралась толпа зевак. Одни утверждали, что я жонглёр и готовлюсь к представлению, другие спорили с ними, доказывая, что я исповедую какой-то неведомый языческий культ и жреца тёмных богов надо сжечь на костре, пока он не навлёк беду на всё войско.

Мне не хотелось, чтобы Альда проснулась в одиночестве – это могло испугать её, поэтому я разбудил девушку и сказал, что выйду во двор. Она сонно пробормотала, что, дескать, нечего было на ночь пить столько воды, повернулась на бок и опять заснула.

Я оделся и спустился во двор, с трудом найдя дорогу в запутанных коридорах. Вскоре я обнаружил, что дом, выходящий фасадом на улицу, образует с другими строениями усадьбы внутренний двор, в глубине которого была запертая на засов калитка. Я предположил, что она ведёт к реке. Двор был чисто выметен, а посредине тихонько напевал мелодичную песенку фонтан. Он был очень старым, на дне сохранились остатки римской мозаики, а посредине чаши стояла сильно повреждённая статуя девушки. Черты её лица стёрло время, одна рука была отбита, зато сохранилась другая, которая держала блюдо, с которого – чудо из чудес! – всё ещё струилась вода и стекала в бассейн, обложенный позеленевшими каменными блоками. Я в который раз позавидовал французам, которые ради забавы могут беспечно тратить драгоценную воду. Впрочем, что им маленький домашний фонтан, когда под боком протекает полноводная река.

Я разделся, сложил одежду на край каменной чаши и начал выполнять привычные с детства упражнения. Отвыкшие от нагрузки суставы скрипели, мышцы сводило болью, но я знал, что надо терпеть, и плавно увеличивал нагрузку. Моё внимание привлекло движение, и я увидел, что по двору не спеша идёт де Кастр. Я хотел прекратить гимнастику и пойти ему навстречу, но он понял моё намерение и отрицательно покачал головой. Епископ присел рядом с моей одеждой и спокойно ждал окончания гимнастики, осторожно толкая пальцем по воде сухой лист.

Наконец, я закончил предписанные упражнения, зачерпнул воды из чаши и с наслаждением плеснул себе на грудь. Кожа тут же покраснела, и я почувствовал приятное покалывание. Де Кастр с грустной улыбкой наблюдал за мной.

– Хотел бы я… вот так же, как ты, – сказал он.

– Эти упражнения для молодых, но я мог бы показать вам гимнастику для людей постарше.

– Нет, поздно. Не с моими коленями.

– А что с ними такое?

– Да ничего особенного, просто старость.

– Нет такого недуга – старость. Я мог бы осмотреть вас, отец мой, и назначить лечение.

– Целитель есть целитель – он всегда ищет для себя работу, – фыркнул де Кастр. – О моих хворях мы поговорим, возможно, позже. А сейчас, пока мы одни, найдутся более важные темы. Расскажи мне, что произошло после того, как мы расстались в Нарбо.

Я вздохнул. После гимнастики мне хотелось есть, но я не знал порядков, установленных в доме, поэтому оставалось ждать, когда хозяева пригласят нас за стол. Я оделся, сел рядом с епископом, помолчал, собираясь с мыслями, и принялся за рассказ, оживляя в памяти череду недавних событий. Де Кастр внимательно слушал, не перебив меня за время рассказа ни разу и не глядя на меня. Лицо епископа было сожжено солнцем, как у простого крестьянина, старческая кожа туго обтягивала скулы, и если бы я не знал, что он жёстко ограничивает себя в пище, счёл бы Совершенного тяжело больным. Но больным де Кастр, конечно, не был. Для своих лет он был силён и, вероятно, вынослив, кроме того, обладал острым умом и превосходной памятью, и на лице его лежал тот особый отпечаток, какой бывает у людей, ведущих напряжённую мыслительную работу.

Закончив рассказ, я зачерпнул воды из фонтана и напился. Оказалось, что я отвык от долгих разговоров.

– Правильно ли я тебя понял, сын мой, что в замок Фуа ты попал не по своей воле? – спросил епископ.

– Думаю, что да, ведь с трубадуром я встретился случайно, а вот собирался ли он в этот замок раньше, не знаю.

– А где сейчас этот трубадур?

– Юк? Он приехал в Тулузу вместе с нами, точнее говоря, он увязался за легатом, по-моему, с целью втереться в его свиту. Мы расстались у городских ворот, и где он теперь, понятия не имею. А почему вы спросили? Разве в трубадуре есть для нас какая-то польза? По-моему, он человек скверный и пустой.

– Я знаю многих трубадуров, но с Сент Сирком мне встречаться не довелось, – ответил епископ. – Но, видишь ли, в чём дело… Епископ Тулузы Фулькон, о котором я упоминал вчерашним вечером, – в прошлом тоже трубадур.

– Я знаю, Юк рассказывал мне.

– Ну, вот… Для всех тайна, почему Фулькон решил уйти от мира. А ведь у него была жена и дети! Что стало с ними, я не знаю, но говорят, что супруга Фулькона тоже приняла постриг. Бывший трубадур проявил в делах веры такое рвение, что пять лет назад стал епископом Тулузы. Графы Тулузские и консулы никогда не делали различия между сторонниками Рима и истинными христианами, в Лангедоке царил мир и веротерпимость, и даже иудеи и мавры чувствовали себя в полной безопасности – их философские и целительские школы были известны далеко за пределами Лангедока, но теперь всё изменилось. Подобно Нерону, на чьих руках святая кровь апостолов Петра и Павла, Фулькон преследует всех, кто не разделяет догмы католичества. Под его рукой ходит отряд громил и фанатиков, которые пышно именуют себя Белым братством. Мы попытались найти управу на него у графа, но ему сейчас не с руки ссориться с Римом, и он отмахнулся от наших просьб. Поэтому в противовес Белому братству нам пришлось создать своё, Чёрное братство, и дело уже дошло до стычек между ними. Пока дело ограничивается перебранками, синяками и царапинами, но, думаю, это только пока.

Юк де Сент Сирк – клеврет аббата Сито. По твоим словам, он – человек циничный и беспощадный, и если Фулькон поставит его во главе Белого братства, жди беды. Кроме того, Юк знает тебя и Альду.

– Но он не знает ничего о моей миссии. Для него я – глуповатый и наивный грек-целитель, для которого не существует ничего, кроме медицины.

– Это хорошо, но не стоит считать врагов глупее, чем они есть. Я рассказал тебе про Белое братство не для того, чтобы напугать, а для того, чтобы ты был осторожен. Не ходи по городу в одиночку, пусть тебя сопровождает Иаков, это же касается и твоей девушки. Кстати, прости за откровенный вопрос, но я должен знать: кто она тебе по Закону Господа?

– Я же сказал: Альда – моя жена! Но… но мы не приносили клятвы в храме.

– Я мог бы провести обряд, если хочешь… – негромко сказал де Кастр, внимательно глядя на меня.

Я растерялся.

– Я… я не знаю… Мы разной веры… И мой обет… Пока он не исполнен, я не хозяин себе, если вы понимаете меня.

– Боюсь, меня неправильно понял как раз ты, – мягко сказал де Кастр, кладя мне руку на плечо. – По нашей вере обряд не имеет особого значения, ваши сердца выбрали друг друга, а значит, союз благословил Господь. Но, видишь ли, вы делите ложе, а женщины считают себя оскорблёнными, если их статус не определён. Альда ничего не скажет тебе, но, возможно, в душе она страдает. Послушай старика, предложи ей совершить обряд. Пусть решает она. В таких вещах женщины куда мудрее мужчин.

– Вы правы, отец мой, а я как-то не подумал о такой простой вещи. Вот глупец! – досадливо воскликнул я, хлопнув себя по колену. – Ну надо же!

– Ты не глупец, ты – мужчина, а у мужчин головы устроены иначе, чем у женщин. Но оставим это. Скажи мне ещё. Ты виделся с госпожой Эсклармондой?

– Да, я же говорил…

– Я помню. Она что-нибудь рассказывала тебе?

– Да нет… Она больше слушала, но, мне показалось, что она куда умнее своего непутёвого братца.

– Да, Эсклармонда мудра, у неё светлый разум и железная воля. Мы знакомы очень давно, она – Совершенная, носит сан диакона общины истинных христиан и хранит некие предметы, о которых у нас речь, возможно, будет впереди. Не знаю, к добру или к худу ваша встреча, ясно только, что она не случайна. Провидение ведёт тебя странными путями, сын мой Павел. И ещё одно. – Епископ быстро оглянулся по сторонам. – Ты чувствуешь Книгу?

– Нет… Вернее сказать, я не пытался воззвать к ней. Это лучше делать ночью, а вчера я так устал, что…

– Я понял, не извиняйся. Время у нас пока есть. Попробуй воззвать к Евангелию будущей ночью, а завтра с утра мы начнём поиски лавки иудея Соломона.