Читать книгу Тю! - Михаил Шабашов - Страница 5

Родительский дом

Оглавление

Матушка моя, славная дочь славной Украины, говорила на стыке русского языка с украинским. Отец – уральская душа. В совершенстве владел русским. Разговаривал, как диктор Кириллов.

– Грыша, та нэ бэры ты то полотенце! Оно ж похганое! – возмущается, к примеру, матушка.

– Как это – поганое? – недоумевает отец. – Поганым может быть только ведро!

И так – всю их совместную жизнь, за которую ни один грамм отцовского спокойствия не перекочевал в потешную суету мамы. Своим союзом они наглядно демонстрировали философскую категорию единства противоположностей, но при этом жили как голубки. Мама отца называла Грышей, он ее – Евгенией Федоровной. Ругательство у Грышы было одно – сака-бока… (Что это такое и откуда – так и не узнал…)

Жили мы в своем доме – дрова носили в сопетках (плетеные корзины), уголь, воду – ведрами.

Когда была бабушка – мамина мама – было сложнее, потому в доме сосуществовали два ходячих принципа – зять и теща. Бабушка любила (!): топить печку, следить за порядком в погребе и окучивать грядки. Отцу не всегда нравилось, как все она это делала… Когда теща исчезала из поля зрения зятя, тот переделывал все по-своему. Претензии друг к другу они предъявляли маме. Происходило это во время завтрака, обеда или ужина и подавалось в виде нудного бурчания бабушки и угрюмого молчания отца.

Конфликты были, например, такого рода:

– Шо ж це вин зробыв, га? Я ж ото грядочку гарнэнько подгорнула, а вин взяв и пэрэкопав усэ! – бухтела бабка.

– Ой, та мама, ну и хай себе! Шо ж теперь, опять все перегортать, чи шо? – успокаивала дочь.

– Грыша, а на шо ты копал? Ты ж бачив, шо там все в порядке… – умиротворяла жена.

– А она сегодня печку опять сама растопила. Вот она никак и не разгорится! – «оправдывался» отец… И т. д.

…Перед смертью бабушка слегла. Жизнь угасала потихоньку.

Однажды, открыв глаза, она пролепетала:

– Женя, дай мне лекарство.

– Якэ? Шо у тебя болит? – с готовностью спросила мама.

– Та дай то, шо 10 капель…

Мама стала выбирать, что же больной дать из вороха лекарств «шо 10 капель».

– Шо там в погребе делается? – обеспокоенно спросила бабушка.

– Та все хорошо, все в порядке, – накапывая лекарство, ответила мама.

– Я в погреб хочу, – раздалось шепотом.

Мама аж лекарство пролила:

– Та ты шо?! Ну, куды ты отака больна – и в погреб?!

Бабуля умоляюще дрогнула бровями…

– Ну, хорошо, спущу я тебя в погреб… – высказала матушка половинчатое согласие, чтоб не огорчать старушку. Та благодарно закрыла глаза, представляя, вероятно, себя среди консерваций.

– А потом шо?! – категорично отвергла предположение мама, – кран вызывать, шоб тебя вытащили?! Ты ж сама знаешь, яки у нас неудобные ступеньки!!!

И это действительно так – ступеньки в погреб были какие-то неодинаковые, кривые…

Зимой бабушка умерла. Летом приезжаю на каникулы. Среди глобальных новостей мама сообщила и такую:

– Ой, Грыша-то лестницу в погреб зробыв. Деревянненьку. Приставишь – и так удобно залазить, так удобно! И чего это он раньше не додумался?! Бабушка так хотела в погреб, так хотела…

Тю!

Подняться наверх