Читать книгу Марш экклезиастов - Михаил Успенский - Страница 6

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
3

Оглавление

Жизнь параноика опасна и одинока, потому что, если его на самом деле преследуют, он может рассчитывать только на себя.

Д. Х. Шварц «По следу орла»

– Что это было? – пробормотал Шпак, с кряхтением распрямляясь. – Рванули опять кого, что ли?

– Ложись, дура, – сказал Шандыба. – Стеклом посечёт.

– Да не…

Шандыба дёрнул его за ногу. Друзья сели на пол плечо к плечу, готовые при малейшей опасности нырнуть под стол. Стол, надо сказать, не самая худшая из защит при всякого рода взрывах и прочих землетрясениях…

– А до этого…

– Не знаю, братан. И… давай-ка делать ноги. Конгресс тайных обществ, ага. Колдуны какие-то, не дай Господь. Ну их к бесам. На колдунов не подписывались.

– А таджик?

– Ну что таджик? Поздно. Схарчили парня, ясен пень, некроманты херовы. Ты же видел, как его уводили…

Новый порыв ветра, не в пример сильнее предыдущего, тугим комом врезался в фасад здания. Брызнули первые стёкла. Громко заорали сигнализацией машины на стоянке. И тут же стало почти темно: массивная чёрная туча смяла солнце и покатилась дальше…

Громыхнул гром.

– Ураган, – удивлённо сказал Шандыба. – Как тогда, в Майами.

– Тогда-то за сутки предупредили, – сказал Шпак.

– Может, мы прослушали, – сказал Шандыба. – А может…


Шарахнуло так, что распёрло уши – словно после разрыва гранаты. И с оттяжкой, медленно, чинно – посыпалась стеклянная стена, отделяющая зал ресторана от прогулочной дорожки, за которой начинался пляж и дальше – море.

На пляже закипала паника.

Потемнело и похолодало буквально за считанные секунды. Едва Пятый Рим и примкнувший к ним Толик, прикрываясь руками от секущего ветра, загрузились в лифт, едва закрылась дверь и прозрачная банка с людьми начала своё медленное движение вверх, крупными и в первые секунды единичными каплями ударил дождь. Капли были размером со стакан: они разбивались о землю с тяжёлым затяжным плеском. Потом вода обрушилась водопадом.

И это был не простой водопад. Наверное, так выглядит нижний бьеф Ниагары или Виктории – водяная лавина сверху, водяной вулкан снизу, всё в густом свирепом мечущемся тумане, и слышен только сокрушительный рёв…

В лифте загорелись лампы: наверное, на внезапную темноту сработал фотоэлемент. Сразу стало плохо видно, что делается по ту сторону стекла. Но так продолжалось недолго: чуть миновав четвёртый этаж (заказан был пятый), лампы погасли, а лифт мёртво встал.

Костя стукнул основанием ладони по клавише с цифрой «4» – вероятно, в надежде, что в проводах осталось ещё немного электричества и на несколько-то сантиметров пути вниз – не вверх же даже, а вниз! – его хватит. Но электричества не осталось – наверное, оно всё ушло в небо.

Потому что там началось невероятное.

Несколько раз лифт ощутимо тряхнуло: наверное, молнии ударили в здание. Залитый потоками воды прозрачный пластик вспыхивал так, будто взрывался сам; просто зажмурить глаза было ничто, и даже сквозь ладони, кажется, эти вспышки прожигали до мозга. Страшные упругие и хлёсткие удары грома отсушили вдруг всё: руки, ноги, органы равновесия, эмоции, мысли; во всяком случае, Николай Степанович ощутил себя парящим в пустоте над бездной…

Неизвестно, сколько это длилось. Кажется, в верхнем этаже отеля возник пожар, но его быстро залило и задуло. В какой-то момент стало ясно, что прекратился дождь, стена лифта стала почти прозрачной. Уж лучше бы дождь продолжался… Внутренний дворик и пляж стали неузнаваемыми: на пляже не осталось ничего абсолютно, и только пирс, выступающий в море, ещё держался, хотя и сделался вполовину короче, а настил его загнулся, как крышка шпротной банки; двор же превратился в чудовищную свалку всего: строительного мусора, битого стекла, опрокинутых автомобилей; посередине медленно вращалась, стоя на одном углу и не падая, весёленькая жёлтенькая крыша какого-то павильончика.

Николай Степанович успел заметить по крайней мере десять-двенадцать лежащих: мёртвых или потерявших сознание. Кто-то испуганно показался в окне второго этажа и пропал. Куда делись остальные люди, было совершенно непонятно…

Потом молнии обрушились на центр двора – огненно-дымно разлетелась во все стороны весёленькая крыша, – и тут же снова ударил ветер и посыпался град.

Словно в замедленном кино – видно было, как, сверкая отражённым светом молний, сверху и со стороны моря плотным ровным строем несутся градины.

Особенно страшен был первый удар – лифт затрясло, и в одном месте, сбоку, пластик не выдержал и лопнул. Дыра, образовавшаяся как раз над невысокими никелированными перильцами, была небольшой, едва ли пройдёт кулак, – но в неё сразу ворвался такой свирепый холод, такой ветер и такой вой, что все невольно закричали…


Шпак и Шандыба, прикрываясь стойкой портье, ползли к выходу. Вообще-то выход теперь был практически со всех сторон, стеклянные стены вынесло начисто, но в той стороне с потолка хотя бы ничего не падало – в отличие от холла. Что там разбивалось звонко и сокрушительно, они так и не поняли – но и не горели ни малейшим желанием узнать.

Было холодно, как на том свете. Ветер свистел и орал на все голоса, и Шпак видел, как просто по воздуху несло, крутя, как бумеранг, в море какого-то парня.

Потом Шандыба рванул Шпака за ногу, показал: за мной! – и в два прыжка оказался на лестнице, ведущей вниз, в подвал – а вернее, в бильярдную и тренажёрный зал. Шпак последовал за ним, с ужасом глядя на длинный пожарный автомобиль, катящийся кувырком и вприпрыжку по направлению к отелю. Он врезался в угол, колонна подломилась, потолок обрушился. Но за миг до этого Шпак слетел с лестницы и растянулся во весь рост.

Вдогонку его окатило пылью штукатурки. Большой круглый светильник, похожий на блестящий обод колеса, прокатился вокруг него и, подребезжав, лёг.

– Ну, бля… – протянул Шпак – и вдруг услышал себя.

Рёв и грохот продолжались, но как бы за углом. Он опасливо посмотрел вверх на четырёхугольник входа. Там что-то громоздилось – вроде бы куски арматуры, – но выход оставался. И свет кой-какой оттуда сюда просачивался…

– Кажись… – начал Шандыба, но что именно «кажись», так и осталось неизвестным: землю выдернули из-под ног.


Костя потянул Николая Степановича за руку, указывая влево и вниз. Там – как раз возле ресторана, из которого вечность назад они вышли – вдруг расселась земля, и из трещины полыхнуло дымно и багрово. Тут же оказалось, что весь внутренний дворик заметён грязным снегом. Кабина лифта тряслась так, словно её столкнули вниз с уступчатой пирамиды.

– Это землетрясение! – прокричал Костя в ухо Николаю Степановичу.

– Да! – заорал в ответ тот.

– Упадём!

Вместо ответа Николай Степанович тряхнул его за плечо. Действительно, нужно было по-настоящему что-то делать.

«Дорожный набор» – в левом кармане… карты, подставка для карт, стальной пенальчик с тремя чёрными свечами, подсвечничек, спички… Так, что у нас тут со сторонами света?… Единственная непрозрачная стена – это дверь лифта, и обращена она… обращена она… примерно на юго-восток. Нет, даже представить не берусь, куда попадём. Должно быть место с какой-то вертикальной плоскостью, хотя бы с толстым деревом, а значит – суша…

Поехали.

Он ободряюще подмигнул Аннушке. Она всё поняла и побледнела. Перед всеми этими древними заморочками у неё был бессознательный непреодолимый страх – примерно так же другие женщины боятся змей, мышей и пауков.

Николай Степанович пристроил свечку на подсвечнике, напоминающем канцелярскую кнопку, в подставке-зажиме закрепил карту – любимую свою трефовую девятку; потом прокричал Косте на ухо:

– Когда откроется дверь… – и дальше жестами: Армен – первый, Нойда – вторая, Шаддам – третий, Толик – четвёртый, ты – пятый, Аннушка – шестая, я – замыкаю.

Спорить не стали. Некогда было спорить.

Тряхнуло снова. Левое крыло здания – то, над рестораном – заметно перекосилось; из трещины в земле вдруг вымахнул огромный столб огня – почти до крыши. Он продержался несколько секунд, почти не склоняясь под порывами ветра, потом нехотя рассеялся.

Лифт ощутимо сдвинулся и накренился.

– Мы поднимаемся?

– Нет! Напротив! Мы опускаемся!

– Хуже – мы падаем!

Коробок со спичками вылетел из руки, спички рассыпались. Николай Степанович полез в карман за зажигалкой…


Когда стена бильярдной рухнула и стало светло, Шандыба в первый момент обрадовался, потом сообразил: они же под землёй! Откуда тут свет?… И тут же страшно запахло тухлятиной – так, что он задохнулся и сел на пол.

– Это ад, – тихо сказал над ухом Шпак.

Но Шандыба уже и сам видел: там, где только что была стена, раскрылась пропасть. Она раскрылась до самого верху, оттуда и дневной свет. Но она раскрылась и до самого низу… и почему Шандыба это знал, он не сказал бы ни за что. Просто такова она была, эта пропасть. Бездна без дна.

Полыхнуло огнём, и снова стало чем дышать.

Пол – отличный пробковый пол – дрожал. Всё сильнее и сильнее.

Они заползли за бильярдный стол и частично даже под него. Под правую руку Шандыбе подвернулся кий. Это немного успокоило – как будто возвращаются прежние добрые времена, когда ещё не было в свободном владении бейсбольных бит, и он пользовался для дел обломанным кием.

Кии, обрезы двустволок, арматурные прутья… Молодость. Молодость, чёрт бы её побрал…

Они лежали, пытаясь отдышаться. Вверху глухо рвануло, и, как ни странно, на секунду зажглись лампочки. Потом померкли, но продолжали чуть-чуть светиться. Этот свет смешивался с тем серым дневным, что просачивался сквозь щель, и с теми красными отсветами, которые бродили по потолку – получалось что-то немыслимо жуткое. Но глаза постепенно привыкали хоть к такому свету…

– Ты смотри… – прохрипел вдруг Шпак. – Ты только смотри…

Шандыба и сам не собирался высовываться.

Шпак лежал слева, и ему было видно то, что от Шандыбы загораживал маленький перевёрнутый пул. А там, за пулом, вдруг послышалась какая-то возня – и раздался свирепый исчезающий визг!

Потом заскребло по полу, раздалось внятное электрическое гудение – и наконец Шандыба увидел всё. Увидел то, что Шпак видел раньше него, отчего и лежал сейчас рядом тугой абсолютно неподвижной замороженной глыбой…

То, что выползло в проход, в первые секунды похоже было на игрушку. Суставчатое тело на вытянутых гусеницах, торчащий вверх и тоже суставчатый хвост с клешнёй на конце. Почему-то Шандыба понял, что дьявольский механизм пятится… и верно: вот показалась шея, и вместо головы – проклятье! – покачивал вверх-вниз укороченным хоботом «Кольт-Браунинг» пятидесятого калибра! Коробка с патронами висела снизу, как зоб у пеликана. А по сторонам «головы» таращились на всё вокруг множеством глазков-объективчиков видеокамеры – наверное, чуть ли не кругового обзора…

Но, может быть, они всё-таки смотрят не сюда?…

Тварь ещё дёрнулась назад – и выволокла из-за пула отчаянно цепляющегося за воздух пацана-коридорного. Она держала его передними клешнями за обе ноги, но тот продолжал как-то брыкаться.

Ствол пулемёта в задумчивости опустился, уставился на паренька, затем задрался к потолку, и из-под «зоба» стало выползать-выбираться что-то ещё – надо полагать, калибром поменьше или вообще колюще-пилящее…

Точно. Круглая пила.

Мысли Шандыбы, как всегда на крутых разборках, потекли медленно и плавно. Правда, потом он не смог вспомнить ни одной. Было в них что-то про лесопилку в Бендерах и про лягушек. Как это увязывалось с тем, что он сделал, Шандыба не знал.

Он встал и опрокинул на тварь тот бильярдный стол, под которым сидел. Стол был хороший, центнера в два точно. Тварь успела среагировать, отпрыгнула, отпустив мальчишку, но всё-таки углом стола ей вмазало по той высунувшейся хреновине с пилой и по одной из видеокамер. Вторую камеру Шандыба разнёс кием. Потом он вручную выломал из хвоста твари ту клешню, оказавшуюся кусачками, и перехватил пару кабелей, идущих к пулемёту. Ослепшая тварь дёргалась туда-сюда, пытаясь сбросить невесть откуда взявшегося укротителя, потом мёртво стала.

Пацан лежал без сознания, Шпак осмотрел его на скорую руку, отмахнулся: на вид страшно, но ничего серьёзного.

Они поколдовали над пулемётом. Нормальная гашетка отсутствовала, но если вот этот и этот провод соединить, то получается электроспуск. Шпак зачистил концы, и они опробовали трофей, пальнув разок в сторону разлома.

И оттуда вылезла вторая тварь.


Аннушка наклонилась к самому уху, но Николай Степанович даже не расслышал, а догадался: «Брюс!»

Он развёл руками: сейчас ничего не сделать! Вот выберемся – сразу начнём искать!

Аннушка показала рукой: пометить! Оставить знак!

Николай Степанович кивнул, вытащил нож и на пластиковой облицовке двери нацарапал руну «Гар», которую иногда использовал как одно из своих факсимиле. Теперь, если Брюс сюда доберётся, он будет знать точно, что они были здесь, и прикинет направление, в котором они могли скрыться. Заодно Николай Степанович на полу сделал несколько глубоких царапин там, где стояла карта, и поковырял глубоко, как мог, там, где стояла свеча.

Дом встряхнуло ещё раз. Потом по небу со стороны моря пронеслось что-то огненное – и рухнуло невдалеке. Почему-то зажёгся свет, но тут же погас.

Армен и Толик, как могли, затыкали дыру, но ветер влезал чёрт знает в какие щели. Снаружи началась настоящая метель.

Зажигалка Николая Степановича давала слишком короткий огонёк, свеча никак не хотела заниматься.

Армен что-то объяснял Толику, тот кивал.

– Закройте как следует эту дыру! И дайте мне другую зажигалку!


Вторая тварь чем-то отличалась от пленённой, но вникать в эти отличия было некогда: пока та пыталась разобраться в ситуации, к которой, скорее всего, не была подготовлена, Шандыба навёл на неё ствол, а Шпак соединил провода. Два десятка пуль весом по шестьдесят три грамма каждая покинули ствол со скоростью пятьсот метров в секунду. Поскольку до мишени было метров двенадцать, все они хоть во что-то, да попали.

Когда-то в небе над Германией точно такие же очереди точно таких же «Кольтов-Браунингов» разбирали на части очень крепкие самолёты «Фокке-Вульф-190». О более хрупких «Мессершмиттах» и говорить не приходилось.

В общем, от проклятой твари осталась одна гусеница и половина корпуса, всё остальное куда-то делось. Гусеница стремительно нарезала круги, пробка из-под неё так и летела…

Но из провала лезла следующая тварь.


Теперь всё получилось. Свеча горела на полу, свеча горела… был день, но за стеклом бушевала свинцовая темень, летел снег, всё тряслось и содрогалось, а здесь горстка людей как зачарованные смотрели на странный, какой-то неживой огонь. Тень от свечи легла на сероватый, под металл, пластик двери… секунда, другая – и тень стала как будто плотнее, словно вдвинулась вглубь стены. Николай Степанович указал на Костю: пошёл!..

Это было как сброс парашютистов: пошёл! пошёл! пошёл!..

Он перенял дыру у Армена: пошёл!

Аннушка: быссстро!..

Сам: отпустить дыру – и, опережая порыв ветра, метнуться к открывшейся куда-то двери, успеть прыгнуть…

И – медленное кино: во внутренний дворик на заметённый снегом холм хлама взбирается боевой робот, разворачивая свой четырёхствольный гранатомёт сюда, в сторону застрявшего лифта. Ещё один такой же робот выпрыгивает из окна второго этажа, Николай Степанович следит за ним в его замедленном полёте. Море отступило далеко, но через чудесную какую-то трубу, в которой нет ни тумана, ни снега, Николай Степанович видит высунувшуюся из воды драконью голову, украшенную золотой гривой. Дракон тоже видит Николая Степановича…

Ещё что-то важное, жизненно важное он замечает, пролетая сквозь дверь за сплющенный миг до того, как ворвавшийся ветер задувает свечу – но тут же удар головой, искры, мягко, темно.


Через двое суток к посту жандармерии из зоны бедствия выбрались трое. Все находились в полубессознательном состоянии. Они ехали на куске кровельного пластика, который волок один из этих неизвестно откуда взявшихся боевых роботов – правда, вместо оторванной пушки у него был белый флаг. Люди кутались в зелёное сукно. Молодой человек, коридорный из отеля «Каса дель Соло», был в сознании, но мучался от множества воспалившихся ран на обеих ногах. Более взрослые его товарищи оказались в состоянии психического шока – что и неудивительно. На посту их согрели, одели – и отправили в близлежащий госпиталь. Как ни странно, прибыл туда только коридорный. Но ни он, ни водитель санитарного фургона не могли ничего сказать про двух отставших – да и были ли они вообще? Может быть, их отправили другой машиной?… Поскольку пострадавших в зоне бедствия были сотни тысяч, и каждый день сотни людей куда-то исчезали, а тысячи возникали ниоткуда, то на этот случай просто махнули рукой. Ошибка учёта…

Марш экклезиастов

Подняться наверх