Читать книгу Серебряный век ивритской поэзии - Мири Яникова - Страница 11
ХАИМ НАХМАН БЯЛИК. «Крыльями меня накроешь…»
«В целом мире я – будто на плахе…»
Оглавление«Бялик отказывается от служения кому и чему бы то ни было на свете. Для него еврейский народ не только самоцель, но и больше того: над свежими гробами братьев, прямо в лицо всем пляшущим „на празднике чужом“, он провозглашает, что благо родного племени есть для него единственное оправдание мира, единственный смысл бытия и вселенной, и вне этого блага все для него ложь», – писал о нем Зеэв Жаботинский.
…В газете, пришедшей из Санкт-Петербурга на адрес издательства «Мория», сообщалось о том, что в Кишиневе, находившемся в двух часах езды от Одессы, произошел еврейский погром, в результате которого погибли пятьдесят человек и более пятисот были ранены.
Равницкий, раскрывший газету, сразу отправился с этой новостью к Бен-Циону, у которого застал Бялика. Бялик предложил идти к Ахад ха-Аму. У него они застали историка Шимона Дубнова и писателя Бен-Ами. Таким образом, состав тут же на месте созданной ими общественной комиссии оказался практически в полном сборе. Цель комиссии была определена так: сбор свидетельств и другой информации о произошедшем в Кишиневе, и затем написание отчета. Ехать в Кишинев предложили Бялику.
Он занес в блокнот свои обязанности: составить список убитых и раненых, поговорить с врачами в больнице, побеседовать с ранеными и со свидетелями, сделать фотографии, собрать документы, выяснить, была ли на месте организованная (или же спонтанная) самооборона, узнать, каким было отношение властей, ознакомиться с делами в судах и описать все это в большой и всеобъемлющей книге.
Первое, что он сделал, придя домой, еще до того, как собрал чемодан – это излил душу в стихах, которые уже на этом этапе рвались наружу. Он еще не знал, что эти строки станут всего лишь предисловием к тому, что выльется из его сердца потом, после того, как он увидит все своими глазами.
Небеса! Если в вас, в глубине синевы,
Еще жив старый Бог на престоле
И лишь мне он незрим, – то молитесь хоть вы
О моей окровавленной доле!
У меня больше нет ни молитвы в груди,
Ни в руках моих сил, ни надежд впереди…
О, доколе, доколе, доколе?
Ищешь горло, палач? На! Свой нож приготовь,
Режь, как пса, и не думай о страхе:
Кто и что я? Сам Бог разрешил мою кровь,
В целом мире я – будто на плахе.
Брызни, кровь моя, лей, заливая поля,
Чтоб осталась навеки, навеки земля,
Как палач, в этой красной рубахе…
Если есть Высший Суд – да свершится тотчас!
Если ж я в черных муках исчезну,
И тогда он придет, слишком поздно для нас, —
То да рухнет престол его в бездну,
Да сгниет ваше небо, кровавая грязь,
И убийцы под ним да живут, веселясь
И глумясь над Десницей возмездной…
И проклятье тому, кто поет нам про месть!
Мести нет, слишком страшны страданья:
Как за детскую кровь казнь отмерить и счесть?
Сатана б не нашел воздаянья…
Пусть сочится та кровь неотмщенная в ад,
И да роет во тьме, и да точит, как яд,
Разъедая столпы мирозданья…
(перевод Зеэва Жаботинского)
Он поехал в Кишинев уже на следующий день. Писатель Песах Авербух повел его в еврейский квартал. Бялик со своим сопровождающим рассматривали пятна крови на стенах и старались не наступать на валявшиеся под ногами страницы священных книг.
Затем он отправился разговаривать со свидетелями. Люди не выражали большого желания рассказывать о происшедшем, но те несколько описаний сцен погрома, которые ему удалось получить, вскоре стали известны всем благодаря тому особому «отчету», который он составил по результатами своей работы.
Шесть недель он провел в Кишиневе. Он заполнил свидетельствами и описаниями увиденного шесть тетрадей и сделал более сотни фотографий. Он выяснил, что самообороны не было. Одна группа молодежи попыталась ее организовать, но все ее участники были тут же арестованы, после чего полицейские расположились в винной лавке, хозяина которой только что убили, и до конца ни во что не вмешивались. Он узнал, что никаких дел в полиции не было заведено, не было судов, и никто, кроме него самого, не занимался сбором свидетельств о погроме.
В середине лета он закончил работу по сбору информации. Он решил не ехать домой, а задержаться по пути на некоторое время в доме тестя. Он считал, что только там он сможет сосредоточиться в одиночестве и написать отчет, которого от него ждали.
