Читать книгу Таинственные превращения. Тайна его глаз. Свидание (сборник) - Морис Ренар - Страница 11

Таинственные превращения
Глава IX. Мадемуазель Ява

Оглавление

Нужно ли говорить о том, что Жильберта Лаваль ездила верхом совершенно как мальчишка? Одна нога тут, другая там. То, что о ней уже известно, достаточно ее рисует. Она была из тех современных наездниц, к которым больше не подходит устаревшее слово «амазонка» и которые отсылают в самое далекое прошлое седло с крючками, длинную юбку и цилиндр.

Возможно, что Жан Морейль, как денди, и жалел об этом в душе. Но, сам будучи прекрасным наездником, он ценил изящную и уверенную езду молодой девушки, умевшей владеть своими движениями. Лошадь шла под ней грациозным, спокойным и размеренным шагом.

Препятствия возле тира для голубей они проехали держась очень близко друг к другу. Жан Морейль предложил поехать в Арменонвиль, чтобы там чего-нибудь выпить.

Лошади были уже в поту. Весенний день походил, скорее, на июльский. Жан Морейль и Жильберта ехали шагом по тенистой дороге. Они уже успели объехать лес во всех направлениях.

– Итак, – сказал он, – второго июня, через месяц! Что может нам помешать? Раньше, мне кажется, не удастся повенчаться из-за разных формальностей…

– Значит, решено? Второго июня?

– По рукам! – сказал он, протягивая руку в перчатке. Пришпоренные лошади пошли рядом. Всадники глядели друг на друга счастливыми глазами. Потом с сожалением расцепили руки, давая дорогу маленькой кавалькаде молодежи, промчавшейся мимо галопом и оглушившей их шумным смехом, криками и скрипом седел.

– Куда мы поедем… после? – спросила Жильберта.

– После второго июня?.. Хотите в Люверси?

– Вы шутите…

– Конечно, шучу, хотя будущее полно неизвестности…

– Странно, что вы подумали о Люверси, Жан. Когда я была маленькой, я любила мечтать о том, как я буду там счастлива с вами!

– Со мной?

– Да. Вы, конечно, в моих мечтах были… как вам сказать… белым юношей… белым, как белая страница… И вот вы пришли, и на странице появился портрет. В Люверси есть скамья, старая каменная скамья… Сколько раз я сидела на ней рядом с вашим призраком!.. Как глупо, что нельзя этого осуществить!..

– Зависит только от вас.

Жильберта гримаской выразила свое сомнение.

– А между тем я вовсе не трусиха, – сказала она. – Это не страх… Это гораздо хуже. Этому противится все мое существо. Просить меня, чтобы я вернулась в Люверси, все равно что просить меня броситься в огонь или воду. Даже если бы вы меня об этом просили…

– Я не прошу, – ответил Жан. – Не дальше как сегодня мадам де Праз пробовала убедить меня, чтобы я заставил вас побороть ваше предубеждение. Я отказался. Напротив, я полагаю, что вы не должны насиловать свою природу.

– Мою природу… признаюсь, у меня какая-то глупая природа. Ведь змея эта, наверно, давно издохла! Мой разум кричит мне об этом. А нервы сильнее разума!.. Не правда ли, ведь она издохла?

– Я в этом убежден. Даже уверен.

– О, уверены!..

– Да, да, уверен. Так же уверен, как если б видел ее мертвой своими собственными глазами.

– Вы заинтриговали меня.

– Я не могу объяснить все это. Это, должно быть, интуиция…

– В таком случае отчего вы не настаиваете на том, чтобы и я разделила эту уверенность?

– Потому, что еще есть время. Потому, что первые аффекты, – а это, несомненно, аффект, – излечиваются весьма медленно, и я боюсь вам надоедать, иначе задержу ваше исцеление, которое медленно, но верно в вас происходит. Вот почему я никогда не буду торопить вас вернуться в Люверси. Я даже попрошу вас не думать об этом.

– Я вас не понимаю…

– Мне кажется, что так разумнее! Бывают такие склонности, привычки, странности, на которые надо нападать не с фронта, а с тыла, делая вид, что их не замечаешь…

– В сущности, – сказала Жильберта с некоторым удивлением, – теперь вы удерживаете меня от посещения Люверси! Это совершенно для меня неожиданно!

Впоследствии Жильберта не раз вспоминала о впечатлении, которое произвел на нее этот разговор. В тот момент он оставил в ней какое-то неясное, слишком беглое и бледное ощущение. Но позднее ей пришлось сознаться, что Жан Морейль показался ей тогда странным, загадочным и даже непонятным. Она вспоминала, что после этого разговора наступило неловкое молчание и она перестала расспрашивать Жана только потому, что они уже приехали в Арменонвиль. За столиком на террасе она не решалась вернуться к прежней теме. Она предпочитала не видеть больше в глазах Жана Морейля этого взволнованного и тревожащего ее выражения, которое в них внезапно появилось.

В Арменонвиле было людно. Это место, славившееся своими цветниками, густой зеленью, озером, было одним из лучших сельских мест вблизи Парижа. Здесь можно было наслаждаться красотой женщин, прелестью туалетов, лаской солнца, смягченного завесой листвы, ароматами весны и модных духов. К журчанию разговоров примешивалось щебетанье птиц. Лошади ржали. Автомобили непрерывными гудками усиливали всеобщий гул.

Жан и Жильберта переживали счастливейшие минуты. В их высоких хрустальных бокалах солнечными красками играл оранжад. Стройные соломинки протыкали насквозь ледяные пластинки. Молодые люди находились в каком-то блаженном состоянии. Любовь зарождала в них влечение друг к другу, которое они сдерживали с наслаждением и мукой.

Жильберта внезапно побледнела и вскочила с места. Жан Морейль посмотрел в ту сторону, куда были устремлены ее глаза. Он вскрикнул;

– Ну нет! Вот нелепость!

Довольно далеко от них женщина обходила столики, держа в руке чашку, в которую посетители бросали монеты. Эта женщина была высока ростом и красива специфической красотой. Одну знаменитость такого рода называли Золотой Каской. Эту вполне можно было назвать Черной Каской. Это была красавица проститутка с беззастенчивым взглядом, полным апломба и лукавства. Ее спутанная черная шевелюра, взбитая наверх, поддерживалась гребнями, обсыпанными фальшивыми камнями, и вырисовывала на смуглых щеках вычурные завитки. Черное с красным театральное платье облегало ее восхитительные формы. Даже на таком расстоянии ее профиль, несколько вульгарный, выделялся чистотой линий. На ней были высокие шнурованные ботинки, странно подчеркивавшие округлости и изгибы ног. Но самое необыкновенное – то, что вызывало шепот, когда она проходила в этой светской толпе, что заставляло женщин вскрикивать и бежать от нее, был не следовавший за ней по пятам шоколадного цвета щенок с зеленым бантом на голове, – самое необыкновенное в ней были змеи, мелкие, скользкие, изворотливые змеи, которые обвивали ее шею и руки, точно живые ожерелья и липкие браслеты.

– Ужасно! Ужасно! – прошептала Жильберта. – Уйдем! Уйдем, прошу вас!..

Женщина со змеями подходила к ним, протягивая каждому посетителю чашку и временами водворяя на место соскользнувшую змею. Она кричала нараспев, как на рынке: «Пожертвуйте укротительнице, господа!»

– Я уйду, Жан!

– Да нет же, нет, Жильберта! Я не позволю… Гарсон!

Подошел метрдотель. Жан Морейль сунул ему стофранковый билет.

– Отдайте его этой женщине… Пусть она уйдет и не проходит мимо нас. Поняли?

Человек поклонился. Они видели, как он подошел к этой странной женщине. Она взяла деньги, утвердительно кивнула головой и взглянула в сторону Жана Морейля.

В этом взгляде, сначала равнодушном, вдруг блеснул какой-то огонек и сейчас же потух. Расстояние помешало Жильберте и Жану заметить это. Еще на мгновение черные глаза задержались на них обоих. Все нашли естественным, что женщина, смущенная тем, что ее выпроваживают, была несколько сбита с толку. Наконец она повернулась и ушла, беспечно покачиваясь на ходу. Придя сюда, она оставила на песке маленький саквояж из рыжей кожи. Она открыла его и начала укладывать в него змей, которых срывала с шеи и с рук под внимательным наблюдением шоколадного щенка. Вокруг нее столпились гарсоны с салфетками под мышкой. Когда она удалилась, отправивший ее метрдотель вернулся к Жану.

– Что за фокусница? – спросил Жан Морейль.

– Это Ява, – ответил он. – Вы не знаете Яву, сударь?.. Она выступает в кабаре. Иногда, как видите, она приходит сюда. Ее пускают, потому что она очень приличная. Ну и, кроме того, это необыкновенно, как хотите… Мадам боится змей?

– Сколько с меня? – спросил Жан Морейль, вынимая из бумажника другой билет в сто франков.

Он расплатился. Жильберта стремительно сунула оставшуюся сдачу гарсону.

– Ого! – рассмеялся молодой человек. – Вы даете на чай по-царски!

– Он назвал меня «мадам»! Когда я с вами, мне это так приятно!.. В первый раз! «Мадам Жан Морейль!» О Жан, как я счастлива сегодня!..

Десять минут спустя они уже садились на своих лошадей.

Едва выехав из Арменонвиля, оба всадника поравнялись с Явой. Она лениво шла по мостовой с собачкой и с чемоданом в руке. На этот раз она внимательно осмотрела их обоих, в особенности Жана Морейля. В ее взгляде была жестокость, злая складка залегла в углах дерзких губ.

– Ого! – прошептала Жильберта. – У нее далеко не робкие глаза!

Они проехали мимо. Позади них раздался крик:

– Фредди! Фредди!

Собачка засуетилась при виде лошадей.

– Фредди! – снова крикнул слегка охрипший голос.

– Не оборачивайтесь! – сказала Жильберта. – Мне будет неприятно.

Лошадь внезапно споткнулась. Уверенная до сих пор ручка судорожно дернула поводья. Жан Морейль улыбнулся Жильберте насмешливой, любовной улыбкой. Но она отвернулась от него, стараясь скрыть слезы, и пустила лошадь галопом.

Таинственные превращения. Тайна его глаз. Свидание (сборник)

Подняться наверх