Читать книгу Мария-Антуанетта. Верховная жрица любви - Наталия Сотникова - Страница 8

Итак, к тому времени, когда в 1770 году в Версале появилась невеста наследника престола, эрцгерцогиня Мария-Антуанетта, там проживали шестидесятилетний король Людовик ХV, три старые девы, его дочери, и три осиротевших внука: герцог Беррийский, наследник престола, 16 лет, граф Прованский, 15 лет, и граф д’Артуа, 13 лет. Минуло немногим более года с момента кончины королевы Марии Лещинской, и, казалось бы, все во дворце еще должно было жить памятью об этой мягкосердечной, набожной и добродетельной женщине. Однако же этот период оказался наполнен нешуточными страстями, которые продолжали разделять монаршую семью и отсюда весь двор.

– Король умер, да здравствует король! – так, согласно обычаю, французам возвещали с балкона монаршего дворца об упокоении правящего короля и воцарении нового. С королевами же не церемонились, и после погребения в усыпальнице аббатства Сен-Дени их забывали на другой же день. Оказалось, что без них вообще можно обойтись: после смерти Марии-Терезы, супруги Людовика ХIV, в 1683 году до появления Марии Лещинской в 1725 году благополучно проистекло почти полвека придворной жизни без верховной повелительницы. При этом существование морганатической супруги короля-солнца, маркизы де Ментенон, официально никак не признавалось.

После кончины супруги Людовику ХV попытались навязать идею вступить в брак со старшей сестрой Марии-Антуанетты, эрцгерцогиней Марией-Элизабет. Для проформы безутешный вдовец запросил портрет уже несколько засидевшейся в девицах особы, ибо был наслышан о ее красоте. К сожалению, в 1767 году принцесса переболела обезобразившей ее оспой, так что король наотрез отказался вступать в повторный брак. Неприлично заневестившейся Марии-Элизабет пришлось стать аббатиссой приюта для женщин-дворянок в Инсбруке: ее брат-император Йозеф II заявил, что не потерпит «женского засилья при своем дворе» и распределил трех сестер по провинциальным богоугодным заведениям – видимо, сделал должный вывод из подрывной деятельности трех Мадам при французском дворе. Да и Людовику ХV совершенно не нужна была супруга, ибо при дворе жила особа, вполне удовлетворявшая всем его желаниям. Ее звали Жанна, графиня Дюбарри, она была прекрасна, как ангел, но грешна, как все дочери Евы, вместе взятые.

Надо сказать, что в исторической литературе сложился весьма односторонний, а временами и совершенно не соответствующий реальной действительности образ этой фаворитки. Ее изображают чуть ли не вульгарной деревенской девкой, дешевой проституткой, промышлявшей по низкопробным кабакам. Если бы это было действительно так, Людовик никогда не ввел бы ее в придворное общество. Он очень ценил престиж своего двора и знати, первейших в Европе, и не хотел никаких изменений в этикете, утвержденном королем-солнцем:

– Пусть все останется, как при наших предках, – неоднократно говаривал король.

Напомним, что, невзирая на свою привязанность к маркизе де Помпадур, король не дал согласия на брак ее дочери Александрины со своим побочным сыном от мадам де Винтимилль, графом де Люком. Так что фаворитка, допущенная ко двору, по меньшей мере своим поведением должна была соответствовать нормам, предъявляемым придворной даме.

Вошедшая в историю практически наряду с маркизой де Помпадур Жанна Бекю родилась в 1743 году в Шампани в крошечном городишке Вокулер[6]. От окончательного захирения это забытое Богом местечко спасал расположенный там военный гарнизон, ибо тут проходила граница с Лотарингией, тогда еще независимым герцогством. Жанна была внебрачным ребенком тридцатилетней швеи Анны Бекю и монаха из местного монастыря Жан-Батиста Гомар де Вобернье. Анна принадлежала к многочисленной семье Бекю, которая занимала привилегированное положение в престижной сфере парижской прислуги. Это были не поломойки, драившие полы и выносившие хозяйские горшки, и не конюхи, вычищавшие навоз из стойл конюшни, а люди, хорошо знавшие свое ремесло: повара, кондитеры, горничные, камердинеры. И все они отличались исключительно пригожей внешностью.

Красота Жанны проявилась еще в детском возрасте. Со временем ее мать перебралась поближе к родне в Париж, где вышла замуж. Восхищенный прелестной девочкой состоятельный работодатель матери (Анна служила поварихой у его любовницы-актрисы) оплатил ее обучение в монастыре Св. Ора. За девять лет, проведенных там, Жанна приобрела искреннюю приверженность к религии, которая научила ее смирению, покорности воле Божьей, любви к ближнему и бескорыстию. В чем нельзя было упрекнуть ее впоследствии, так это в высокомерии и презрению к людям ниже ее по положению.

Ее также обучили письму, причем орфография и грамматика в ее письмах ничуть не уступают посланиям, выходившим из-под пера дам, блиставших в роли хозяек литературных салонов, стиль же исполнен чувства собственного достоинства. Монастырь привил ей любовь к чтению, причем ее любимым автором стал Шекспир. Она также выучилась играть на арфе и охотно рисовала, что развило у нее безупречный вкус. Позднее, работая в модном магазине, Жанна подружилась с дочерью владельца, они вместе брали уроки рисования. Эта подруга Жанны впоследствии под фамилией Лабий-Гюйяр (1749–1809) приобрела европейскую славу портретистки и получала заказы на изображение членов королевской семьи.

После девяти лет обучения в монастыре красота девушки расцвела, и встал вопрос о приобретении профессии. Сначала Жанна постигала тонкости парикмахерского дела у куафера, с которым у нее случился роман, затем поработала в модном магазине и далее компаньонкой у знатной дамы, где соблазнила ее сыновей и на свою беду привлекла нездоровое внимание невестки. Мужчины роем вились вокруг красавицы. Вот что писал о ней граф д’Эспеншаль, несколько раз повстречавшей ее на балу в Опере: «Я никогда в своей жизни не видел ничего более прелестного, чем сие небесное создание. Она – воплощенная богиня Геба. Она – одна из трех граций, совершенная во всех отношениях».

Падение Жанны было неизбежным – она уже привыкла пользоваться дорогими вещами, деньги на которые заработать честным трудом не представлялось возможным. Но вскоре девица попала в руки прожженного авантюриста, распутника и картежника, гасконца из старинного провинциального дворянского рода Жана Дюбарри, известного в обществе под прозвищем Прощелыга. Тот сразу же оценил потенциал красавицы, сочтя ее «лакомым кусочком» для короля.

Дюбарри в свое время окончил юридический факультет в университете Тулузы, но покинул провинцию, оставив там жену с сыном и предпочтя зарабатывать легкие деньги игрой в карты и сводничеством в Париже. Жанна была не единственной его жертвой, но наиболее ценным приобретением. Поставляя красивых женщин парижской знати, Дюбарри перезнакомился со многими вельможами, такими как герцоги де Дюра и де Фронсак, друг короля и его первый камергер, герцог де Ришелье. Он поселил Жанну в роскошно обставленной квартире (сводник был не лишен художественного вкуса и даже коллекционировал картины старых голландских мастеров), вывозил ее в театры и на различные празднества, по городу она разъезжала исключительно в карете.

Естественно, все это оплачивалось в основном из заработков самой Жанны, которая обслуживала только вельмож и крупных финансистов. Например, герцог де Ришелье платил ей за каждую встречу по пятьдесят золотых. Никто и не думал торговаться, ибо ее красота поражала даже видавших виды аристократов, а сохранившиеся «остатки природной пылкости» придавали утехам с этой ожившей богиней пикантно пряный привкус. Отъявленный распутник и тонкий ценитель женской красоты, принц Шарль-Жозеф де Линь, дал ей такую характеристику: «Усладой было лицезреть ее, и восхитительно – поиметь ее». К тому же, благодаря заботам Дюбарри, в ней не было ничего от вульгарности профессиональных «дев веселья». За четыре года общения с сильными мира сего Жанна отшлифовала свои манеры, усовершенствовала жесты и походку, полностью освоила науку ведения светских разговоров, совершенно пустых, но облеченных в изысканную оболочку утонченности с претензией на скрытый глубокий смысл и остроумие.

Однако, Жан Дюбарри не оставлял своей мечты уложить любовницу в постель короля, и в конце концов это ему удалось. Жанна своим профессиональным искусством настолько обольстила Людовика, что тот почувствовал себя молодым и полным сил. Ее мастерство было внове для человека, который не знал иных женщин, кроме малоопытных молоденьких сестер Нель, фригидной маркизы де Помпадур и девственниц из «Оленьего приюта». Недаром, когда Людовик ХV поделился своим восторгом по поводу чар мадам Дюбарри с одним из своих близких друзей, герцогом д’Эн, тот не смог удержаться от смеха:

– Видно, что ваше высочество никогда не бывали в борделе!

Но дело было не в одних профессиональных талантах этой кудесницы. Людовик обрел в ней не только утолительницу его плотских потребностей, но и внимательную подругу, готовую разделить заботы и душевные терзания мучимого различными комплексами старого короля, развлечь его и дать забыть скуку повседневной жизни, страх перед смертью, от которого ему никак не удавалось отделаться. Этой утешительнице надлежало пребывать подле него неотступно, и Людовик решил сделать ее своей официальной любовницей. Но таковой могла стать только аристократка, предпочтительно замужняя. Тогда за дело взялся Прощелыга, который вызвал из Гаскони холостого брата Гийома, отставного капитана, ветерана колониальной службы на острове Сан-Доминго, личность совершенно ущербную.

Для начала Прощелыга подделал кучу документов, начиная с липового свидетельства о рождении Жанны и кончая совершенно фантастическими бумагами о родстве семейства Дюбарри со старинными дворянскими семьями в Провансе и Ирландии, а также герцогами де Бари в Калабрии, т. е. в далекой Италии. 1 сентября 1768 года состоялось венчание Гийома и Жанны, после чего новобрачному было приказано убраться в родную Гасконь и не казать оттуда носу. Карету и портшез Жанны украсил фантастический графский герб, хотя, строго говоря, на титул графини, даже поддельный, она права не имела, ибо вышла замуж за младшего брата Дюбарри.

Генеалогическое ведомство двора, весьма придирчивое в вопросах допуска в придворную среду новичков, прослышав о безумном увлечении короля новой фавориткой, уже поселившейся во дворце в покоях бывшего камердинера Людовика, предпочло закрыть глаза на эту грубо состряпанную подделку. Невзирая на потоки самой грязной клеветы, изливаемые на Жанну дешевыми писаками по заданию и за деньги первого министра, герцога де Шуазёля, король решил представить ее ко двору. После церемонии представления, которой всеми силами пытались помешать блюстители нравственности, графиня Дюбарри полноправно воцарилась во дворце, теперь в ее распоряжение предоставили покои на третьем этаже над так называемыми «малыми кабинетами короля». Ранее они принадлежали Марии-Жозефе Саксонской.

Графиня отделала эти помещения со свойственным ей тонким вкусом и часто устраивала там ужины, приглашая знатных придворных, которым особо благоволил король. Гостям яства подавались на серебряном сервизе, королю и его фаворитке – на художественно сработанной золотой посуде. Надо сказать, что графиня вела себя очень разумно, стараясь оставаться на втором плане и не афишировать свою близость к королю. Она окружила себя обществом его старых друзей, где царила совершенно безраздельно. Талейран ценил ее за то, что она быстро переняла своеобразный выговор и язык Версаля. В этом до самой смерти так и не преуспела маркиза де Помпадур, а потому не смогла заставить аристократов забыть о своем мещанском происхождении. К тому же Жанна выучилась занимательно рассказывать всяческие забавные истории и без труда могла претендовать на звание души любого веселого собрания.

Будучи женщиной сострадательной, графиня, посредством своих ходатайств перед королем по поводу нескольких нашумевших дел, быстро создала себе ореол заступницы униженных и несправедливо осужденных. Что же касается истинной подоплеки неприятия этой женщины в высшем свете, то мадам Дюбарри получила ответ на этот вопрос уже после смерти короля и своего изгнания из Версаля. Она как-то спросила у принцессы де Бово:

– Почему когда-то в Версале все так ненавидели меня?

Та возразила ей:

– Никто не испытывал к вам ненависти, просто каждая хотела оказаться на вашем месте.

Одной из обязанностей официальной фаворитки было покровительство искусствам, чем графиня и занялась с большим рвением. Надо сказать, что она в особенности почитала скульптуру, но знала толк и во всех прочих видах, став щедрой заказчицей для художников и ремесленников, занятых на отделке ее покоев и подаренного ей королем небольшого замка Лувесьен. Тут следует еще упомянуть, что мадам Дюбарри длительное время состояла в переписке с Вольтером, хотя ее ходатайства о разрешении этому возмутителю спокойствия возвратиться во Францию оказались безуспешными. Тем не менее, выдающийся литератор и вольнодумец не упустил возможность польстить фаворитке короля. Вот какое письмо отправил он ей из замка Ферней в Швейцарии после того, как придворный банкир де Лаборд навестил его по просьбе графини и продемонстрировал ему ее портрет. Заметим, что Вольтер заодно не преминул также мимоходом воскурить фимиам и самому Людовику (вдруг тот сменит гнев на милость и позволит вернуться в отечество!):

«Мадам!

Господин де Лаборд сказал мне, что вы приказали от вашего имени расцеловать меня в обе щеки.

Чрезмерен дар ваш – два лобзанья!

Возможно ль мне принять его?

Поклонник дивного созданья

Готов скончаться после одного.

Он показал мне ваш портрет: не гневайтесь, мадам, я взял на себя смелость приложиться к нему двумя поцелуями.

Спешу я сделать подношенье,

Увы, портрету, а не вам:

Оригинала лицезренье

Удел, дарованный богам!».

Графиня совершенно не интересовалась политикой и остерегалась вмешиваться в нее, так что слухи о ее могуществе в этой сфере сильно преувеличены. Здесь стоит процитировать высказывание знаменитого французского политика и оратора, графа де Мирабо (1749–1791) о мадам Дюбарри из его книги «Галерея французских дам». Он с похвалой отозвался об ее умении, в отличие от маркизы де Помпадур, избежать того, чтобы «переселиться из постели своего любовника в его кабинет, именно того, что совершила эта надменная женщина, которая назначала любовниц своему королю, министров – в его совет, генералов – в его армию, прелатов – в церковь, отправляла в застенки любого, позволившего себе опрометчивые высказывания».

Если фаворитка и обращалась к королю с какими-то просьбами по смещению или назначению на должности некоторых особ, то здесь ее влияние на монарха ловко использовали сторонники определенной партии. Примером такой истории является удаление от двора первого министра, герцога де Шуазёля, ее злейшего врага. Надо отдать графине должное, она долго и тщетно старалась примириться с герцогом и впоследствии даже ходатайствовала за облегчение его финансового положения в изгнании.

Основной задачей Жанны было как можно долее сохранить любовь короля, которому она была свято и искренне преданна и не допускала себе ни малейших увлечений на стороне. Примечательно, что она ни разу ни единым словам не обмолвилась об этой связи и не оставила никаких воспоминаний. В остальном же молодая женщина интересовалась исключительно модными туалетами, развлечениями и была большой поклонницей дорогостоящих ювелирных украшений. Их количество и впечатляющий внешний вид хорошо известны. Во времена Великой революции графиню обокрали, и по всему королевству было широко распространено объявление о щедром вознаграждении за возврат украденных драгоценностей с их описанием. Помимо этого, пытаясь купить себе свободу перед казнью, Дюбарри продиктовала перечень ценных вещей, спрятанных в ее замке Лувесьен.

Правда, после смерти короля, будучи отправленной в ссылку и нуждаясь в деньгах для уплаты своих долгов, она продала наиболее роскошные украшения. Полагаю нужным привести здесь описание одного из парадных комплектов ее украшений, потому что, во-первых, схожие носила также Мария-Антуанетта, а во-вторых, подобные украшения характерны только для придворных туалетов ХVIII века; потом они просто вышли из употребления в связи с изменением моды на парадную одежду.

Восемнадцатый век – эпоха триумфа бриллиантов. Открытие месторождений алмазов в Бразилии, освоение европейскими ювелирами новых способов огранки этих камней позволили им занять более выигрышное положение, оттеснив на задний план излюбленный ранее жемчуг. Королевские семьи и придворные для торжественных случаев украшали на своей персоне бриллиантами все, что только возможно.

Графиня Дюбарри, помимо множества украшений, имела в своем распоряжении роскошный убор для особо торжественных приемов. Он состоял из так называемого «передка» в форме треугольника, направленного острым углом вниз и закрывавшего весь перед корсажа, пояска[7] из четырех частей – две спереди и две сзади, двух эполет в виде бантов на плечах и приспособления под названием «трускё»: шнуров, приподнимавших шлейф тяжелой юбки и образовывавших на ней красивую драпировку. «Передок» был украшен 1013 бриллиантами, поясок сзади – 1054 бриллиантами, поясок спереди и эполеты – 1413 камнями. Поясок мадам Дюбарри пожелала дополнить розой из бриллиантов и, не желая, чтобы обычные булавки для закрепления выделялись на этом туалете вульгарными пятнами, заказала 22 булавки с головками из бриллиантов в ажурной оправе, общей стоимостью десять с половиной тысяч ливров.

К украшенному таким образом платью графиня надевала одну из своих многочисленных парюр, например, из бриллиантов и рубинов: колье с бантом и подвесками, пару серег также с бантом и подвесками и диадему в виде гирлянды цветов. Впоследствии, находясь в ссылке, она была вынуждена продать эти вещи для удовлетворения наиболее срочных требований кредиторов и в доверенности на продажу, выданной ювелиру Оберу, оценила украшения для платья в 450 тысяч ливров, а парюру – в 150 тысяч. Разумеется, далеко не всякая дама могла позволить себе подобную роскошь, драгоценности оказались по карману лишь жене брата короля, графине д’Артуа

Можно представить себе, сколь раздражало присутствие этой особы добродетельных дочерей короля и приверженных им набожных придворных. Естественно, они постарались найти союзника в жене дофина, молоденькой эрцгерцогине, и начали настраивать ее против любовницы отца буквально с первого дня ее появления в лоне королевской семьи. Но готова ли была Мария-Антуанетта постичь все тонкости отношений внутри многочисленной семьи короля, учитывая заодно еще и нескрываемое соперничество с Орлеанской ветвью династии?