Читать книгу Сорванная жизнь - Наталья Кожевникова - Страница 1

Запись№1

Шестнадцать лет… Лето. Ночь. Обрыв…Мы с Анькой сидели на корточках, по-девичьи скрестив коленки. Мы были одни. Только сверчки пели свою колыбельную. Под нами, от самого подножия до черной линии горизонта уныло тянулись дачи. Редкие огоньки фонарных столбов тонули в зарослях дикой вишни и хмеля. Где-то там, в самом сердце этого мрачного пространства, обреченно склонив свою старую крышу, была и моя дача. Дом, в который привела судьба. Там пахло сливой.

Анькин дом прямо здесь, на самом краю обрыва. Из-за близости дороги склон, на котором мы сидели, превратился в огромную вонючую свалку. Сюда сбрасывали все, от детских сломанных велосипедов до грязных использованных шприцов. Огромный ров несколько раз заваливали землей в попытке замаскировать вид и вонь нечистот. Но он быстро обрастал мешками, отходами и прочим хламом. Ближайший мусорный бак находился черт знает где, а может его и вовсе не существовало… Зимой свалку заметало снегом, и она превращалась в ледяную горку с крутым склоном. Ребятня ползла сюда с санками и картоном. Единственная дорога, связывающая дачи с цивилизацией, проходила через это мусорное кладбище.

Говорить не хотелось. Мы вглядывались в черную даль и молчали. Зияющая черная дыра всасывала в себя все пространство, все наши мысли. Под нами была изувеченная, изуродованная жизнь, а над нами сияла бриллиантовая россыпь звезд. Я не могла слышать Анькины мысли, но была уверена, что в эту минуту думали мы об одном и том же – как же нам выбраться из этой жопы…

Запись №2

Мне было семь. Остальные девочки были старше и опытнее. Они поочередно проигрывали свои выступления на пианино, а я сидела в углу и с восхищением их слушала. Я еще не умела играть такие сложные мелодии и представляла, что я буду скоро также красиво и быстро перебирать белые клавиши. Девочки одна за другой покидали комнату, пока я не осталась одна наедине с инструментом. До меня долетали звуки Турецкого марша из-за стены. Когда музыка стихла, я слышала только свое дыхание. Сейчас дверь откроется и придется идти. Секунда стала вечностью. А дверь все не открывалась. Тем страшнее становилось. Шаги… Дверь открылась, и я услышала:

– Наташа, пора!

  Это была моя преподавательница. Высокая худощавая женщина с длинными каштановыми волосами. Когда меня привели год назад в ее школу, она долго рассматривала мои пальцы. Потом попросила повторить за ней то, что она играла на пианино. И меня взяли. Однажды я довела ее до истерики. Мои мизинцы никак не хотели слушаться. В очередной раз, когда эти предатели поползли в разные стороны, она схватила мои ладони и начала их яростно сгибать в нужном положении, причитая о том, как можно не следить за своими руками. На глазах навернулись слезы. Не от боли. От стыда. После этого урока мизинцы были послушны, как солдаты. А теперь она вела меня в зал с табличкой «Тихо! Идет экзамен!» И я очень волновалась, что мне опять будет перед ней стыдно.

–Здравствуйте!

Меня представили. В небольшом зале сидели преподаватели и родители. Я вскарабкалась на банкетку для детей. Ноги в белых гольфах забавно болтались в воздухе. Я не видела маминого лица, но мне стало спокойнее от ее присутствия. Когда я взяла первые аккорды, руки стали свободнее, и музыка полилась сама собой.

– Хорошо. Теперь нужно выполнить дополнительное задание.

Да они измываются! На пюпитр установили ноты. У меня была минута на изучение. Посчитав доли, я постаралась в уме проиграть мелодию. Взяла первый аккорд. Внутренний голос сам диктовал, что делать. Он был похож на голос моей учительницы.

После экзамена учительница подошла к маме, и они тихо о чем-то разговаривали. А потом мы пошли домой.

– Ну как? – спросила я.

– Замечательно! – сияло мамино лицо. Это было счастье…

Запись №3

Полосатый оранжево-белый ветроуказатель уныло повис на длинной палке. На поле был полный штиль. Я торчала возле окна, прислонив лоб к огромному стеклу. Мы ждали уже второй час, но вертолет задерживался. Наконец объявили посадку и все устало потащились на площадку. Оранжевый пузатый монстр уже крутил своими длинными лопастями, раздувая потоки ветра в разные стороны. Мы прорывались сквозь сопротивление воздуха, закрывая ладонями лицо и жадно глотая воздух. Люди расселись вдоль стен. Пилот удостоверился, что все на месте и заблокировал двери. Мы полетели. Я любила летать вертолетами. В них меня укачивало меньше. На автобусе дорога домой занимала часа четыре. Но так, как меня тянуло опустошить желудок каждые полчаса, приходилось постоянно останавливаться, либо портить всем настроение прямо в салоне. А вертолет доставлял нас за сорок минут с чистыми полами и полным желудком.

Мы жили в Казахстане. В новом небольшом приграничном к России городке. Его строили чехи. Английские лужайки не шли ни в какое сравнение с придомовыми газонами. Современные новостройки с просторными квартирами, упакованные встроенной мебелью, зеркалами и даже с жалюзи цвета мокко – все создавалось для комфортной жизни обычных семей тех лет. Таким был для меня СССР. Полным добра, комфорта, и бескрайних полей разноцветных тюльпанов. С ароматом ментоловой жвачки, название которой я не помню. Но всех нас ждало событие, которое сломало эту сказку. Вскоре красный государственный флаг СССР был спущен. Первый и последний президент СССР навсегда покинул Кремль. Казахстан обрел независимость. Это наша страна, валите в свою Россию – кричали на каждом углу, из каждого кабинета. Сотни тысяч семей росчерком вероломной руки оказались в уже чужой стране, где нас, русских, никто не хотел видеть, а в новой России никто не ждал.

Запись №4

Обменяв новую трешку на огромный уродливый ГАЗ, мы бежали из страны, обратно в Россию, в дом моей тети. В глушь, в немецкое поселение, основанное в двадцатых годах колонистами из Рейнвальда. Сюда же в дальнейшем ссылали немцев, как врагов народа. Бескрайняя степь. Здесь солнце выжигало любую слегка наметившеюся жизнь. Ирония судьбы была в том, что множество русских переселенцев находили пристанище в таких оторванных от цивилизации островках жизни, по соседству с теми, от кого, жертвуя жизнями, защищали нас наши деды. Здесь не было ни музыкальной школы, ни аккуратных газонов, ни перспектив. Суровые метели с сугробами выше крыш сменялись сотканными из белого ковыля степями. Вместо детской площадки – недострой с огромным подвалом, который был приспособлен для игры в войнушку. Лестницы для спуска не было. Мы прыгали вниз на кучу песка, чтобы добраться до подвала. Внутри был обустроен огромный песочный городок. Русские и немецкие дети бились из самодельного оружия, к слову сказать, это была искренняя теплая детская дружба. Парадокс в том, что братские народы, еще вчера объединенные общей великой жертвой и победой над фашизмом, гнали русских, как злостных оккупантов. Это была их плата за спасение нации. И вот мы и потомки тех, кто был причиной этой страшной трагедией, стали частью единого мирно существующего общества в самом сердце Родины, которой мы стали безразличны. Окруженные Фишерами, Миллерами, Реймерами и прочими немецкими фамилиями, мы отлично вписались в эту спокойную размеренную жизнь. Не было ни ненависти, ни предвзятости. Как не было и развития. Не было ни одного, пусть даже пыльного и расстроенного, пианино. Падение великой мечты. Вот и все, что было.

Запись №5

Мне одиннадцать. И снова переезд. Привет, Оренбург! Опять под крыло родственников. Денег не было вообще, как и возможности найти приличную работу в этой новой России середины 90-х годов. Родители еле наскребали на лекарства для младшего брата и еду. В школу я ездила зайцем. В старом красном уродливом автобусе, называемом «Скотовоз» во мне начало разрушаться все прекрасное. У меня был неежедневный бюджет в 5 рублей. Его хватало либо на проезд, либо на булочку в школьной столовой. Либо едешь зайцем, либо без обеда. Помню кондуктор – злая женщина, уставшая от обнаглевших безбилетников, потребовала с меня плату за проезд. На мое заезженное «Денег нет» она с досады крикнула мне – «Да чтоб вы сдохли все!», видимо имея ввиду всех зайцев в мире. Возмущение от услышанного пересилило чувство стыда. Я сделала каменное лицо, доехала до своей остановки, но внутри я почувствовала нравственное падение. В новой школе мне не нравилось. Дети были другими, более резкими и грубыми, а учителя жили своей жизнью, далекой от жизни учеников, и это было понятно. Каждый думал о своих проблемах. Моя успеваемость быстро поползла вниз. Классный руководитель постоянно жаловалась, что я смотрю в окно вместо учебника. Это был враждебный, примитивный, уродливый, чуждый мне мир, отличный от того, в котором жизнь познавалась через звучание аккордов белых клавиш и намного более высокое качество жизни, или даже того, в котором я поедала сладкую китайскую вишню в саду старой немецкой школы. Этот мир вынуждал детей быстро взрослеть, грубеть и учиться в нем выживать. Единственное, к чему я сохранила влечение – книги. Лабулэ, Лондон, Хичкок спасали от унылой монохромности. Меня сильно впечатлил «Межзвездный скиталец». Мне было так близко состояние главного героя в смирительной рубашке. Дети ищут любые способы творения собственных миров, в которых они счастливы. И тем не менее, нельзя быть Наташей Ростовой в развалинах дома на Английской набережной. Этот мрачный, обнищавший как материально, так и духовно мир, окончательно уничтожил зачатки тонкой организации и чувства прекрасного, взрастив колоссальную способность к выживаемости. Мы становились рабами безысходности.