Читать книгу Не грусти, Мари! - Наталья Узловская - Страница 1

Глава 1

Я долго ковырялась ключом в замке, пакеты оттягивали руку. Кто-то снова выкрутил лампочку на лестничной клетке, а может, она перегорела, и поменять не удосужились. Ввалившись в прихожую, я прислонилась к косяку. Спать хочется. В квартире было неожиданно тихо.

– Из? – Мой голос неожиданно дрогнул. – Изка?

– Маха, иди сюда! – донеслось из комнаты. У меня отлегло от сердца. – Я тебе кое-что покажу!

– Сейчас, – сказала я, расстегивая молнию на куртке.– Сейчас…

К зеркалу в прихожей приклеена фотография. Скорее всего, ее повесила я, больше некому, только не помню, когда. Сейчас фотки не выцветают, как раньше, и кусочек картона сохранил все краски майского теплого дня: свежая зелень, цветут вишни (или это все же яблони?), а мы с Изольдой идем из гимназии, нас тогда подружка щелкнула на память. Как же ее звали? Надя? Или Маринка? Не помню. Многого не помню, а вот тот год запомнился. Мы перешли в одиннадцатый класс, успешно сдав экзамены. Да-да, в нашей гимназии экзамены сдавали и в десятом классе. А потом наступило это лето, Лето-Когда-Все-Поменялось. Поменялось и пошло по другой колее.

С Изольдой мы дружили с первого класса, с того самого дня, как нас посадили за одну парту, первую, перед самым учительским столом. Меня – потому что плохо видела, Изольду – потому что маленького роста (потом, правда, вытянулась). Мы были с ней очень похожи. Поначалу нас часто принимали за сестер-двойняшек, особенно в гимназической форме: голубые форменные юбочки и пиджачки, белые или синие рубашки. У обеих – длинные рыжие косы. Только Изольдины волосы отливали красноватой медью, а мои были скорее золотистыми. С возрастом потемнели и стали бронзовыми. Вместе с золотистостью волос исчезли веснушки, доставлявшие мне немало огорчений. Низкий хвост с черной резинкой заменил косы. Изольда тоже ходила с хвостом. До того самого лета.

Мы обе учились только на отлично, питая особенное пристрастие к наукам гуманитарным, тем более что в гимназии преподавали массу интересных предметов, которых не было в обычной школе: культурологию, мифологию, основы этики и психологии, латинский язык, философию и даже Закон Божий. Это было учебное заведение со сложившимися традициями, своим укладом напоминавшее классические русские гимназии девятнадцатого века. Обучение было платным, причем довольно-таки дорогим. Правда, мы с Изкой, как круглые отличницы, от платы за обучение были освобождены. В классе нас считали «ботанками», но в целом относились дружелюбно и уважительно.

Впрочем, наш класс был совершенно разобщенным. Дружили по двое, по трое, все сами по себе. Объединялись только для какой-нибудь цели: поставить спектакль, разнести в баскетбол или в футбол заносчивых «ашек». В «А» классе было двадцать восемь человек, а в нашем – всего шестнадцать, из них девять парней. Потому футбольная наша команда была смешанной, разнополой: я играла в защите вместе с Анюткой, старостой класса, Изольда в нападении. И ведь неплохо играли! Футбол мы любим до сих пор. Вместе болеем за сборную Италию. Не в последнюю очередь из-за того, что у нападающего «Синей Эскадры» (самоназвание итальянской сборной) лицо и стать римского легионера. Или гладиатора. Из тех, что выходили на арену, блестя смазанными маслом рельефными мышцами, и кричали императору: «Идущие на смерть приветствуют тебя!». И ни перед кем не опускали синих отчаянных глаз.

В форме мы ходили до седьмого класса, как и положено по гимназическому уставу. А потом началась пора активного самовыражения, благо, никто не запрещал. Витька с Олегом ударились в рэп или хип-хоп этот, кто его там разберет, стали сочинять речитативные тексты, носить широкие штаны, объемные балахоны, шапочки и прочую атрибутику. Аня Старцева постриглась под ноль, проколола нос, бровь и объявила себя панком. Остальные просто приходили на занятия в модной дорогой одежде, девчонки начали краситься. Мы с Изкой и тут остались в стороне: у меня модной одежды не было, интересного, яркого стиля тоже, а потому мы выработали свой дресс-код, увы, наводящий на мысль о «синих чулках» и «серых мышках». Длина юбок – до колена, белые блузки, средний каблук, приглушенные оттенки, никакого макияжа. Нам было удобно и комфортно не выделяться из толпы, хотя на стриженную Анькину голову и я и Изольда смотрели с восхищением. Восхищались, понятно, не формой черепа, а смелостью и независимостью нашей старосты. Учителя на все эти забавы смотрели благодушно и понимающе: подростки, что поделаешь. Надо этим переболеть.

Сейчас уже можно признаться: таких робких и закомплексованных девчонок, как мы в то время, надо было еще поискать. Не знаю, почему так было. Мы не умели правильно одеться, не знали, как вести себя с мальчишками, зато запоем читали и мечтали, как у нас все будет хорошо. Изольда к тому же страшно стеснялась своего необычного имени и с первых лет обучения просила называть себя Леной. Как ни странно, в классном журнале она тоже фигурировала под этим именем. И даже на уроках зарубежной литературы, когда проходили европейский эпос, легенду о Тристане и Изольде, в сторону моей подруги не было брошено ни одного взгляда. Изольду забыли, осталась Лена.

И все-таки мы были очень разными. Взять имена: Мария Дружинина (банальнее некуда) и Изольда Сталь. Именем из легенды мою подругу наградила мама, известная оперная певица. Фамилия тоже мамина, а может, это ее сценический псевдоним. Красиво: Изольда Сталь. Сталь изо льда. Изо льда – сталь. Вот только стальной Изка не была…до того самого лета.

В Изольдиной семье был достаток. Я это поняла еще в первом классе, когда пришла к ней в гости. Меня, семилетнюю, восхищали нарядные куклы, «настоящие» импортные Барби, которые мама подруги привезла из-за границы. Позже мы заворожено листали дорогие альбомы с репродукциями мировых шедевров, у Изки первой из нашего класса появился компьютер и мобильный телефон. Сразу скажу, что высокомерной она не была никогда и охотно делилась всем, что было. Счастливой тоже не была, и мы чаще сидели на моей маленькой кухоньке, чем в Изольдиной комнате размером со школьный класс. У подруги было все, что может пожелать девчонка, а вот семьи не было. Анжела Викторовна, мама, была полностью погружена в творчество и карьеру, с мужем, удачливым бизнесменом, она разошлась, когда Изольде было три года, и та совсем не помнит отца. И не говорит о нем. Раз обмолвилась, что он вроде бы как уехал в другую страну жить, но, может, это и неправда. Когда мы перешли в восьмой класс, за границу уехала Изольдина мама – ей предложили долгосрочный контракт в Италии. Кажется, она вышла там замуж. Звонки раз в месяц, денежные переводы. В четырехкомнатной квартире Изольда осталась вдвоем с тетей Зоей – кажется, двоюродной сестрой матери. Иногда заходил сын тети Зои, Андрей. Он был старше нас на шесть лет, носил длинные черные волосы, косуху и «гриндерсы». Андрей был рок-музыкантом, играл на басу в какой-то группе, и мы могли только догадываться, какую интересную жизнь он ведет. Андрей интриговал нас безумно. Именно он приобщил нас к русскому року, познакомил с песнями Цоя, Кипелова, Шевчука. Звал на концерт «Арии», но мы почему-то не пошли.

Это случилось сразу после Изкиного дня рождения. Ей исполнилось шестнадцать в начале лета. Была замечательная погода, мы гуляли по центру города вместе с Андреем. Как сейчас помню: он высокий, весь в черном, за плечом гитара, держит под руку Изольду, приноравливаясь к ее шагу. Мне как раз позвонила мама, и я отстала от них на несколько шагов. Внезапно прямо перед Андреем остановилась незнакомая девушка. Такая же высокая, как он, в кожаной куртке, длинные волосы схвачены на лбу цепочкой. Меня удивили ее густо подведенные глаза и алые губы, прямо-таки пламеневшие на бледном узком лице. Прочие детали облика я не запомнила. Девчонка выкрикнула что-то резкое и залепила Андрею пощечину. Он не успел ни закрыться, ни шагнуть в сторону. В следующий момент Изольда получила кулаком в нос. Выронив телефон, я бросилась на помощь, но Андрей уже скрутил фурию, удерживая ее за руки.

– Ненавижу тебя! – вопила девчонка, пытаясь вырваться. – Отпусти меня! Убью, на хрен!

У Изки текла кровь из левой ноздри, она прижимала к носу платок и нервно хихикала.

– Уймись, – понизив голос, сказал Андрей. Несколько прохожих с видимым интересом наблюдали за нами. – Нельзя быть такой истеричкой. И вообще это моя сестра, если что.

– Да? – разом успокоилась девчонка. Подумала и добавила: – Жесть. Вот блин.

– Та еще жесть, – проворчала Изольда, осторожно втягивая воздух. Ей удалось остановить кровь.

– Знакомьтесь, – вздохнул Андрей. – Это Пра. Моя большая и светлая любовь. Несмотря ни на что. Из, как ты?

– В порядке, – сказала Изольда, глядя на Пра без особого дружелюбия, но с любопытством.

– Ты…это…извини уж. – Пра развела руками. – Я думала, Андрюха девчонку завел. Мне говорили, видели его с какой-то «рыжей бестией».

Изольда вдруг засмеялась, Андрей тоже, потирая щеку. Похоже, у Пра была тяжелая рука.

– А тебя почему так зовут – Пра? Это ник?

– Нет, это имя. Меня окрестили Прасковьей. Учудили, конечно, но я не жалуюсь, только длинновато. Вот я и сократила. А тебя как величать?

Подруга покраснела.

– Мои тоже учудили, – вздохнула она. – Зови Изольдой.

– Ништяк, – сказала Пра.

Потом мы отправились в пиццерию. Впрочем, Андрей скоро ушел, чтобы отвезти тетю Зою к подруге, на другой конец города. Мы приглядывались к новой знакомой. В своем роде Пра была еще интереснее Аньки. Под кожаной курткой она носила белое платье, похожее на подвенечное. Платье было ассиметричным: с одной стороны доставало пол, а с другой доходило только до колен, открывая высокие ботинки на массивной подошве, вроде тех, что любил Андрей. Изольда откровенно рассматривала Пра, даже не пытаясь это скрыть, я толкнула ее локтем в бок.

– Нравлюсь? – усмехнувшись, сказала наша новая знакомая.

– Да, – честно сказала Изольда, – ты необычная.

– Ты тоже, – Пра склонила голову к левому плечу. – Только сама еще об этом не знаешь. Одни глаза чего стоят. Как у эльфов.

Подруга зарделась от удовольствия. Она запоем читала Толкиена и его последователей, увешала все стены в комнате плакатами с героями «Властелина колец». Сравнение с эльфами ей крайне польстило.

Глаза у Изки и вправду были такие, что не каждый день встретишь: они меняли цвет в зависимости от освещения, из светло-карих становились янтарными. Я часто вспоминала балладу «Вересковый мед» (учили на английском), наверное, этот напиток древних кельтов был такого же цвета…

А у меня глаза были серо-голубые. И все тут.

– Ладно, счастливенько вам. Мне пора двигать.

Мы посидели еще немного и тоже «двинули». По дороге говорили о Пра. Изка сказала, что с радостью бы поменялась местами с девушкой Андрея, и у нее тоже была бы интересная жизнь неформалки, куча друзей, тусовки, концерты, может быть, мотоцикл, настоящий байк…и дорога впереди. «Как зверь, мотор в ночи ревет, пустырь, разъезд и разворот…», « …ты мстил за груз нелюбви прошлых лет…» и так далее, по теме. Я не знаю, я бы тоже хотела приобщиться к их кругу. Наверное. А может, не хватило бы смелости…

Как бы то ни было, а назавтра Пра заявилась к Изке домой. Я была у нее, распечатывала на принтере стихи Черубины де Габриак, читала вслух.

Раздался звонок, подруга пошла открывать, я любопытно выглянула в прихожую. На пороге стояла Пра, сменившая белое платье на резаные джинсы с заклепками и черную майку. Ботинки остались прежними, макияж тоже.

– Привет! – сказала Пра. – Мотор здесь?

– Чего? – удивилась Изка.

– Ну, Андрей…мы его Мотором зовем.

– Нету, – сказала Изольда. – Обещал к обеду прийти. Чаю хочешь?

– Если нальете. – Пра наклонилась и принялась расшнуровывать ботинки, потом небрежно бросила их под вешалку.

– Ты проходи в комнату, – крикнула Изольда из кухни.

– Уже прошла.

Пра сощурилась на монитор компьютера, наверное, плохо видела.

– Черубина?

Я кивнула.

– …Я так томлюсь в пустыне, вдали от милых мест… Вода в Неве еще осталась синей? У Ангела из рук еще не отнят крест? – процитировала Пра. И сообщила, что хочет в Питер.

– Любишь стихи? – удивилась я.

– Люблю. Блока люблю, Цветаеву. Я на них выросла, можно сказать. И Высоцкого люблю. Вот человек был!

– А Ахматову?

– Не совсем ее понимаю, – Пра смотрела куда-то поверх моей головы. – Ахматова какая-то…печальница, что ли, келейница…не знаю, не близко как-то мне это.

А вот мне очень нравится Ахматова. Она разная, но всегда очень женственная и по-женски мудрая. В двенадцать лет я получила в подарок томик, обитый синим велюром с серебристым тиснением – просто чудесный. Мелованная бумага, портрет самой поэтессы на первой странице: полуопущенный взгляд, бездна изящества в наклоне шеи, тяжелые волосы, тяжелые веки, пленительно-горькая складка у губ. Стихи оказались еще чудесней. Сейчас таких не напишут. Конечно, Изольда разделяла мой восторг. И прекрасно читала Ахматову. У моей подруги был низкий звучный голос, только вот она боялась до ужаса публичных выступлений и долго настраивалась, чтобы прочесть в классе заданное на дом то или иное стихотворение. Чаще всего мы вообще сидели тихо и надеялись, что наш любимый Сан Саныч, преподаватель словесности, нас не заметит, или притворится, что не заметил. Частенько он так и делал, но иногда все же надо было читать. Изольда краснела неровно, пятнами, нервно сплетала пальцы и шла к доске. Минуты две стояла молча, переминалась с ноги на ногу. Я с места делала ей успокаивающие знаки. Надо сказать, в классе подобные странности воспринимали спокойно, никто не хихикал, не отпускал ехидных шуточек. Я уже говорила, нас уважали. А может, просто не хотели портить отношения с отличницами, у которых всегда можно было списать какую-нибудь там историю, попросить помочь с переводом или «свериться» с домашним заданием.

Изольда принесла чай и печенье. Пра внимательно смотрела в чашку, будто пыталась разглядеть что-то на дне. Потом вздохнула.

– И все же у меня душа не на месте, Из. Я вновь дико извиняюсь за вчерашнее. И хочу загладить свою вину. Ты вот что: хочешь поехать в Чехию, на реставрацию замка? А хотите, езжайте вдвоем?

Мы одновременно поперхнулись чаем, Изольда раскашлялась. Пра начала долго и путано объяснять, что, мол, в Чехии есть замки, которые реставрируются силами волонтеров, и можно поехать в этот лагерь, полдня работаешь, а потом свободное время… Правда, за работу не платят, но зато кормят, возят на экскурсии, да и дорога в оба конца – тоже за счет фирмы. Вот, а в том лагере, куда Пра собралась, полно ее друзей-неформалов, отличная тусовка, они туда каждое лето ездят, Изка может со всеми познакомиться, в общем, скучать не придется…

У моей подруги разгорелись глаза. Она порывисто схватила меня за руку.

– Поехали, Мах? На все лето!

Я вообще не люблю, когда меня зовут Махой (сразу ассоциация с картиной Гойи, да и вообще грубовато), но у Изки это как-то хорошо выходит, не обидно. Поехать я не смогла. Только вчера устроилась подрабатывать на хладокомбинат. Ничего особенного, клеить этикетки на мороженое, но заплатят хорошо. Со мной составили договор, оформили пенсионный… Будут свои деньги, не все же у предков просить, мне, в конце концов, шестнадцать лет. Мама, правда, ворчала: какие твои годы, еще наработаешься. А мне было радостно.

Наверное, я могла бы поехать с Изкой, нашла бы кого-нибудь, кто поработал на хладокомбинате за меня. И все могло бы пойти иначе…но выезжать надо было через неделю, у Изольды был загранник, а у меня нет, и прочее, и прочее. Подруга, очертя голову, устремилась навстречу приключениям, тетя Зоя обрадовалась, что племянница повидает мир, а Пра пообещала Изку «сделать человеком». Тоже мне, Пигмалионша выискалась. Хотя, скорее всего, я просто завидовала. Мы обе ждали перемен, но Изольда шагнула им навстречу, без колебаний и страха, а я осталась там, где была.

Лето пролетело быстро. Три раза приходили открытки от Изки, состоящие в основном из восторженных междометий, один раз прорвался международный звонок. Шум и треск в трубке были такими, как будто звонили с орбиты.

– Маха, привет! – возбужденно кричала Изольда. – Маха, ты не представляешь, как здесь здорово! Я так по тебе соскучилась! Скоро уже приеду! Как ты сама?

– Все хорошо! – набрав воздуха в грудь, заорала я в ответ. – Приезжай скорей, я тоже очень скучаю! Привет тебе от всех!

У меня и правда было все хорошо, разумеется, если не считать того, что я безумно скучала по своей подруге. Работа не тяготила, приятным бонусом была возможность есть любое мороженое. Я этой возможностью пользовалась по полной программе, а потому три дня лежала дома с жестокой ангиной. «Это профессиональное, – пошутила наша менеджер, – все проходят». Зато как здорово было идти домой со смены, положив в матерчатую сумку спецодежду, чувствовать себя абсолютно взрослой. Ну и приоделась, конечно. Неожиданно для самой себя купила джинсы, черную дутую куртку на осень, а самое главное – «мартенсы», тоже черные, средней длины. Удобнее обуви я не носила. С джинсами и черной рубашкой ботинки смотрелись просто суперски. В классе не узнают… В последний день каникул я пошла в парикмахерскую и сделала модельную стрижку «каскад». Совсем коротко не стала, оставила волосы до плеч. Я ждала Изольду. Я готовилась и немножко боялась: Изка изменится. Точнее, это Пра ее изменит. За тем и поехали. К началу учебного года подруга не вернулась, тетя Зоя сказала, чтоб я не волновалась, приедет через пару дней.

Наша вторая парта на среднем ряду показалась мне совсем неуютной без Изки, я нервно оглядывалась через плечо, ожидая, что вот скрипнет дверь, и Изольда появится, извинится за опоздание, пройдет к своему месту, аккуратно повесит сумку на спинку стула. И все будет, как было. На самом деле я знала: как было, уже не будет, и в одну реку не войти дважды, как бы не хотелось.

А потом… Дверь-таки скрипнула, и она вошла. Все повернулись разом, как один человек, разом выдохнули, и было от чего.

– Охренеть, – потерянно проронила Анька.

Сказать, что подруга изменилась, значит, не сказать ничего. Она стала совсем другой, будто в онлайновой компьютерной игре, когда ты меняешь внешность своего героя нажатием нескольких кнопок. Мы узнали Изку только по глазам.

Волосы из рыжих стали какого-то нереального цвета: графит не графит, черный не черный… Оттенок Изольдиных волос не имел ничего общего с дешевой чернотой, какую очень любят малолетние «готы» и «эмо». Он наводил на мысли о пустом асфальте, исхлестанном косыми струями дождя, об осенних сумерках бессолнечных дней. С хвостом Изка рассталась, волосы стали виться, на их фоне черты лица казались резче, определеннее. Я впервые заметила, какой твердый у моей любимой подруги подбородок, какие высокие скулы и какие впадинки под скулами. Янтарные глаза, подведенные тонкой черной линией. Черная короткая юбка, какие-то непостижимые ботинки на высоких каблуках и жесткий кожаный корсет поверх блузки с прозрачными рукавами. Несколько серебряных цепочек с подвесками, несколько браслетов, кольца на всех пальцах, черные ногти. Фигура тоже стала другой: плавные, женственные линии, узкая талия и высокая грудь. Или она всегда была такой, а я не замечала? Изольда прошла через весь класс, стуча каблуками, дошла до кафедры.

– Здравствуйте, Сан Саныч, – сказала она. – Извините, можно я сделаю объявление личного характера?

Словесник закашлялся, начал протирать очки. Подруга восприняла это как разрешение и встала за кафедру.

Все другое! Жесты, наклон головы. Голос тоже другой, у прежней Изольды он был звонче, нынешняя говорила грудным контральто. Глубоким. Чарующим.

– Во-первых, очень рада всех видеть, – уверенно начала Изольда. Класс беспокойно завозился. Изольда за кафедрой! Когда еще такое увидишь!

– Надеюсь, этот учебный год будет не хуже всех предыдущих, мы сдадим ЕГЭ, будет шикарный выпускной, и мы все поступим, куда хотим… И так далее. И вот еще что. Так уж сложилось, что в этом классе меня зовут Леной. Я сама этого хотела и приложила немало усилий, вон, Маха не даст соврать, – кивок в мою сторону.

Это точно она. Больше никто не звал меня «Махой». Я вообще не люблю варианты своего имени. Маша – и все. Никаких «Машуля», «Машенька» или, упаси Бог, «Маруся». Правда, наша англичанка и по совместительству классная, Лидия Викторовна, называла меня «Мэри», на британский манер. Но ей можно, ничего. Лидия Викторовна родилась и выросла в Бирмингеме, в России живет пять лет, из них четыре преподает английский у нас, по-русски говорит с сильным акцентом… Видимо, так ей привычнее. Пусть, мы не обижаемся. Мишка стал Майклом, Катя – Кэтрин. Аня привыкла отзываться на «Энни», хотя в классе ее зовут Орбит. Наша староста принесла это прозвище из своей панковской среды и очень им гордится. Необычно, что и говорить. Правда, я иногда путаю с «Диролом».

– На самом деле меня зовут Изольда, и впредь я прошу именовать меня именно так.

– Ник, что ли? – переспрашивает Олег.

– Имя, – Изольда прямо смотрит в класс. – Изольда Сталь. Кому не верится, можно справиться в учебной части.

– Круто, – резюмировала Анька. То есть, Орбит.

Говорят, для того, чтобы человек приобрел новую привычку или избавился от старой, хватает сорока дней. Я не помню, почему именно сорок, наверняка есть какое-то научное обоснование. У Изольды было два таких цикла и еще немного. Времени даром подруга явно не теряла. Проще сказать, что в ней не изменилось за эту поездку…

– Маха!!! – Изольда крепко обняла меня на перемене. – Ты тоже совсем другая стала, такая красивая! Мне столько нужно тебе рассказать! У нас теперь все будет по-другому.

А я вдруг поняла, почему мне сразу не понравилась Пра. Не из-за того, что она накинулась с кулаками на Изку и Андрея, нет. Ну, из-за этого тоже, конечно, но главная причина в другом. Я интуитивно почувствовала, что из-за нее что-то изменится, и испугалась перемен. Как выяснилось, не зря. Наверное, я эгоистка, а Изольде так лучше. По-любому, лучше. Только вот между нами теперь появился зазор. Пока что небольшой, а дальше видно будет.

И у нас все стало по-другому, особенно у Изки. У меня часто бывают ассоциации с литературными произведениями, особенно прошлых веков. Так вот, Изольда в то время напоминала мне молоденькую графиню или герцогиню, наследницу огромного состояния, только что вернувшуюся домой из какого-нибудь монастыря урсулинок или там, кармелиток, со строжайшим уставом, которой долгое время было ничего нельзя, а потом вдруг все стало можно. Балы, выезды, охоты, толпы поклонников, блеск и роскошь, шикарные туалеты, водопад впечатлений после монастырской тишины. С поправкой на век нынешний – много новых друзей, всех из себя неформальных, тусовки, концерты в московских клубах, благо, автобусы и электрички допоздна ходят. Я не очень-то вписывалась в компанию, хотя наша с Изкой дружба не прервалась, а может быть, даже окрепла, хотя мы не так много времени проводили вместе. До этого лета мы были словно на ладони: одни и те же слова, мысли, поступки. Теперь пришлось заново изучать друг друга. Я тоже изменилась, хоть и не так заметно, как Изка. Повзрослела, кажется, стала жестче. Ну, не то чтобы жестче, а так, принципиальнее, что ли. Опять же, всю жизнь проходила с длинными волосами, а тут сделала стрижку. Психологи говорят, стрижка меняет женщину не только внешне, волосы, мол, хранят и накапливают информацию, прошлое. Вот я всю свою информацию и оставила в парикмахерской, нужна она мне была…чего я в прошлом-то не видала? Мама сказала: хорошо. И еще сказала: может, тебе глаза подкрасить? Я подкрасила и глаза и ресницы. Вышло неплохо, только неровно сначала. Ну, наверное, такие навыки закрепляются практикой. Изка же научилась краситься, здорово выходит, я тоже научусь. Правда, Изка красивее меня. Намного. И намного интереснее.

Как выяснилось позже, все наши мальчишки предложили Изольде встречаться. Все девять получили отказ и не очень этому удивились. Поняли, должно быть, что отныне недостатка в поклонниках у Изки не будет. А на меня по-прежнему смотрели, как на пустое место, правда, разговаривали уважительно, но все больше об учебе и о футболе. Будто со мной больше и поговорить не о чем. Даже у Аньки-Орбит был мальчик, правда, какой-то жутковатый, весь пирсингованный, с белыми волосами – должно быть, перекисью вытравил. Ждал ее после школы. Анька, отрастившая на голове короткий ежик русых волос, счастливо улыбаясь, брала его под руку. На колоритную панковскую парочку оглядывались на улице.

Только у меня никого не было. До одиннадцатого класса такое положение дел меня нисколько не тяготило и даже устраивало: ничто не отвлекало от уроков, от чтения дома под уютным торшером, в уютном кресле. Но теперь…я не знаю, отчего вдруг, захотелось послать к чертям и кресло и торшер этот драный, захотелось тоже гулять под звездами, целоваться в подъезде, чтоб все было, что обычно бывает: цветы там, свидания… захотелось быть нужной. А еще больше захотелось быть желанной. И все тут.

Да, а с Изкиной компанией отношения у меня не ладились. Пару дней назад подруга познакомила меня с высокой, худой, как жердь, девицей с большим носом и близко посаженными глазами. Девица была с выбеленным лицом, густо подведенными глазами, вся в черном. На шее – египетский анх, символ вечной жизни, за спиной – рюкзак, сделанный в виде гроба. Маленький такой, аккуратный гробик с крестом.

– Это Арвен, – сказала подруга.

Я чуть не фыркнула. У Толкиена принцесса эльфов Арвен своей красотой затмевала звезды, ее имя так и переводится «Вечерняя звезда». Однако, самомнение у барышни… Я приветливо улыбнулась.

– Ты готка? – спросила я новую знакомую.

– Готесса, – со значением поправила она, – ну, и на ролевки езжу.

Я знаю, неформалы любят, когда их расспрашивают о том, почему они стали готами, металлистами, панками, ролевиками, что это значит, и так далее. Ту же Орбит спроси, такого нарассказывает, волосы дыбом. И как они в Макдоналдсе «хавали ништяки», то есть, подбирали то, что оставили недоеденным посетители; и как она с подругой опоздала на последнюю электричку из Москвы и они ночевали прямо в здании вокзала на полу, и много чего еще.

Потом Арвен повела речь про каких-то их общих с Изкой знакомых, я скоро потеряла нить разговора.

Пару раз я была с ними на концертах. Один раз на рок-саммите, другой – на фолке. Музыка мне понравилась, не понравилась полупьяная орущая толпа, которая толкалась, напирала, прижимала. Хотя…в этом тоже что-то есть, пожалуй. К середине концерта я, кажется, ощутила это «что-то». Чувство причастия – одна из человеческих потребностей. Быть не сам по себе, а одним из, своим среди своих, среди единомышленников, объединенных – пусть на короткое время – музыкой и словами, полутемным залом. Меня, кстати, не особо и толкали. А Изку так вообще какой-то высоченный рокер поднял над толпой и усадил к себе на плечи. Она радостно засмеялась, сорвала с себя куртку и стала размахивать ей над головой, сверкая зубами и напульсниками. Потом они танцевали вместе. Обменялись телефонами. И начали встречаться.

Парня звали Генрих. В смысле, в ролевой и реконструкторской среде, а в жизни Олег. Студент-пятикурсик, будущий инженер-программист, неплохой кузнец. Отличный мечник. И имя из средневековья ему шло. Где там правили Генрихи, в Англии или во Франции? Олег походил скорее на испанца: темноволосый, с карими глазами, тонкими чертами лица. Изка совсем расцвела. Не счесть часов, проведенных нами за обсуждением Генриховых слов, жестов и даже взглядов (вот ему же икалось, наверное). Они встречались около пяти месяцев, а потом расстались. Я спросила: почему? А Изка сказала – он скучный, мне другое нужно. Впрочем, что именно нужно, она не объяснила. Я сама поняла уже после. Олегу двадцать четыре, Изольде – семнадцать. Она хочет побеждать и покорять, разбивать сердца, словом, чтобы было «и жизнь, и слезы, и любовь». А парень уже настроился на серьезные, долгие, вдумчивые отношения, возможно, со свадьбой в перспективе. Он звонил ей, часто. Познакомил с родителями. Встречал из школы и хотел быть вместе постоянно. Изольде это льстило поначалу, потом стало надоедать.

– Он обращается со мной, будто с фарфоровой куклой или стеклянной вазой, – жаловалась Изольда, сидя на полу со скрещенными ногами. – Почему, Мах? Три месяца встречаемся, а он меня лишний раз обнять-поцеловать боится! Вообще жесть!

– Я не знаю, Из. Наверное, боится тебя, ну, обидеть, это же первые твои отношения. Испугать…не знаю, мне сложно судить.

– Блин, и я так думаю. Но я так не хочу вообще! Первый поцелуй в семнадцать лет! В последнем классе школы!

– Да какая разница, когда, Из. Главное – с кем. И чтоб по любви, – вздохнула я. И не удержалась: – Я вот вообще нецелованная. И не встречаюсь ни с кем. И не предвидится.

Я не хотела этого говорить, не в моих привычках себя жалеть и ждать сочувствия от окружающих. Но что делать, если в последнее время тема «личной жизни» стала для меня самой важной? Мне безумно, до одури, хотелось встречаться с парнем. Разумеется, не с первым попавшимся, а с тем, кто нравится. И чтоб я нравилась ему. Даже мама, моя мудрая мама, которая никогда и ни в чем меня не упрекала, не критиковала, начала поговаривать: «Маш, не сидела бы ты дома. Сходила б на дискотеку, может, познакомишься с кем. Вон, у Изольды мальчик какой хороший, а ты все одна».

Я стискивала зубы и терпела. Летом я сходила на дискотеку с одноклассницами. Выпили по коктейлю, но веселее мне от этого не стало. Музыка казалась навязчивой и громкой, да и вообще я не люблю попсу, контингент…как выражается Изольда, «гопота». Вот, сплошная «гопота» и была, все полупьяные. И накурено. Наверное, во всех небольших городках так, даром, что Подмосковье. Словом, я сбежала через час, наплевав на уговоры подружек. А они, скорее всего, посчитали меня законченной «ботанкой». Ну и пускай.

Это в мамино время знакомились на танцах в клубах, да в кино, да и просто на улице. У нас сейчас не так. А может, просто мне не везло? Как бы то ни было, у меня возникла еще одна проблема, нравственная. Я вдруг разом, в один миг, ощутила острую зависть к Изольде. Генрих стал последней каплей. Странно, что я не понимала этого раньше. Изка красивая, уверенная в себе, интересная, живет в достатке, и, к тому же у нее потрясающий парень… Стоп, одергивала я себя. Что красивая и уверенная – так это она сама себя такой сделала. Ну, пусть с помощью Пра. Я тоже поменялась, но не настолько резко. Зато у меня есть родители, они рядом и всегда готова помочь. И бабушка замечательная. Правда, отец военный, часто бывает в командировках, иногда по несколько месяцев и мы с мамой скучаем. Вот сейчас он на Украине, в Харькове. Семья у нас маленькая, но дружная, хорошая. А у Изки вообще никого нет, только тетя Зоя, а мама далеко. Скоро мне становилось стыдно от таких размышлений, нашла, чем считаться. Но зависть – вот беда – не исчезала.

Я начала слушать русский фолк, особенно полюбилась «Мельница», а еще – песни менестрелей. Пробовала писать сама, но получалось плохо. Песни были все грустные, даже те, что с мажорными нотами.

– А я считаю, Изка права, – вклинилась Пра. Она лежала на ковре с альбомом, пытаясь набросать меня в профиль. Как ни странно, из новых знакомых Изольды Пра была мне ближе всех. Мне нравилась ее речь, яркая, колоритная (если б еще Изка не перенимала некоторые выражения), сама она была…естественней, что ли. Она была «тру», настоящей. Пра была, а не казалась, как остальные, Арвен эта и прочие.

– Права, блин! – Пра решительно тряхнула волосами. – У меня та же фигня. Мне двадцать три года, девчонки, я старше Андрюхи и вас всех…но дело не в этом. Меня всегда очень уважали парни, – она смотрела куда-то поверх наших голов, – и в школе, и в инсте тоже уважали, слушались. Много уважали. Но мало желали. И еще меньше любили.

Я с усилием проглотила вставший в горле ком. Вот и у меня то же самое. Уважения от противоположного пола – завались, а вот чего другого…

Изольда забеспокоилась, встала, прошлась по комнате. Вздохнула. Встала у зеркала, улыбнулась сама себе.

– Знаете, девчонки, вот он рядом со мной, только руку протяни…а тут, – она ткнула себя пальцем куда-то под ключицу, – ничего нет. Совсем. Ну, мне приятно, что есть парень и все такое…и поговорить интересно, опять же, завидуют все. Это я зажралась или что?

– Или что, – сказала Пра. – Значит, не твое. Бросай его на фиг и ищи другого. А точнее, он сам тебя найдет. Не парься. Ты офигенная, парни будут в очередь становиться. Я точно знаю.

Я согласно покивала: что правда, то правда. Уже становятся. Не то что ко мне. Хватит, в который раз одернула я себя. Каждому свое.

Изка рассталась с Гентрихом, и скоро он исчез с ее горизонта. Мы усиленно готовились к ЕГЭ, до ночи сидели за математикой – этот предмет нам, чистым гуманитариям, никак не давался, хоть тресни. Потом Изка шла на очередную неформальную тусовку, а я заваливалась спать.

Год пролетел нереально быстро – последний звонок, выпускной… У меня было совершенно шикарное голубое платье, у Изки – тоже сногсшибательное, сшитое на заказ какой-то девчонкой из Москвы, она через Интернет заказывала. Из алой атласной ткани, пышное, с нижними жесткими юбками. Изольда не стала сооружать высокую прическу, волосы распустила, завила, подколола с одного бока и украсила ярким красным цветком. Роковая девочка, Кармен. На нее все заглядывались. Половина девчонок вообще пришли в брючных костюмах и строгих черных платьях. Не знаю, надо было заранее договориться, что ли, чтобы были корсеты и кринолины, выпускной все-таки раз в жизни, а поводов надеть пышное платье у нас не так много, правда? Мне, например, очень нравилось собственное отражение в зеркале в тот вечер, хотя в обычной жизни я привыкла носить джинсы и тяжелые ботинки. А что – удобно, функционально. И даже где-то стильно. Правда, дома ворчали, особенно мама.

Выпускной удался на славу. Было сказано много теплых напутственных слов, наша классная утирала платочком покрасневшие глаза и мешала русские слова с английскими, пенилось шампанское, звучал вальс, кружились пары. У Изольды не было отбоя от кавалеров, а меня пригласил наш замечательный и все понимающий Сан Саныч.

– Чудное платье, Мари.

– Спасибо.

Сан Саныч частенько называл меня «Мари», я не спрашивала, почему, может, чтобы не путать, у нас в классе была еще одна Маша, Куприянова. А может быть потому, что я ему напоминала княжну Болконскую из Толстого, он сам однажды сказал. Я долго думала, обижаться или нет. С одной стороны, Лев Николаевич чуть ли не на каждой странице подчеркивает ее некрасивость, угловатые движения, а из хорошего – только «лучистые глаза». А с другой – Мари умная, твердая, с сильным характером, мне она больше всех нравилась из «Войны и мира». Точнее, она единственная, кто мне нравился. Подбешивала дуреха Ростова, князь Андрей, тоже мне, байронический герой недоделанный, Пьер этот, который позволял из себя веревки вить и оскорблять прилюдно. Мы с Сан Санычем часто об этом беседовали, не на уроке, а так, в свободное время. К нему в кабинет после шестой пары чуть ли не все старшеклассники нет-нет, да заходили. Словесник заваривал крепкий черный чай, угощал несладким печеньем и сушками. Можно было рассказать что-то личное, спросить совета и знать, что дальше это не пойдет. У меня, правда, страшных тайн не было, взрослела я спокойно, без резких движений, истерик и закидонов. Нормальная домашняя девочка. Единственное – что я безумно завидовала, вернее, мы с Изкой завидовали. Орбит с ее бритым черепом, Вике, тусовочной девчонке, которая дома не сидела ни одного вечера, Натахе из параллельного, которая раз посреди урока физики вдруг встала и говорит:

– Нина Алексеевна, разрешите мне уйти.

– В смысле? – Физичка развернулась от доски всей своей монументальной фигурой. – У нас урок, что значит «уйти?»

– Мне очень надо! – Наташка аж побледнела, сдула с глаз длинную челку.

– Что еще за «надо»?! Вам плохо? Тогда извольте сходить в медпункт, Наталья!

– Не плохо мне! Мне уйти надо! – выкрикнула она, одни движением сгребая в сумку все свои книжки-тетрадки. – У меня любовь!

И выскочила за дверь, хлопнув так, что в классе задребезжали стекла.

Нина Алексеевна еще долго распиналась по поводу того, что молодежь сейчас испорченная, да какая может быть любовь в пятнадцать лет, да как она посмела так себя вести на уроке, и что не видать Парамоновой теперь приличной отметки по физике, как своих ушей, даром, что на медаль идет.

Мы молчали и думали о своем. Физичке сейчас не понять, что в жизни может быть что-то серьезнее урока. Нет, я тоже за дисциплину и все такое, но Натаха права. Блин, я бы так не смогла, встать и уйти. И не думать о том, кто что скажет, и что мне за это будет.

Разрулил ситуацию все тот же Сан Саныч. Поговорил с Ниной Алексеевной, поговорил с Наташкой, отношения наладились. Я до сих пор не знаю, что там у нее за «любовь» такая была. А Сан Саныч никому, естественно, не сказал.

Так вот мы и кружились в прощальном вальсе, шелестело мое голубое платье, пахло розами и почему-то апельсинами, а в носу щипало от слез.

– Не грусти, Мари, – сказал тогда мне Сан Саныч, – выше нос. Все у вас будет хорошо…

И вот уже «сданы экзамены, закончились проблемы». Мы поступили в местный филиал Московской Юридической Академии на отделение экономики, платно. Не то, чтобы хотелось быть экономистами, просто не знали, куда вообще податься. А тут – близко, не нужно тратить время и деньги на дорогу, не нужно снимать жилье. Да и ВУЗ неплохой, хоть и платный. Может, нужно было по-другому, но тогда мы этого не знали. Все сложилось само собой, началась студенческая жизнь, похожая на школьную и не похожая.

Глава 2

Изка произвела фурор на собрании первокурсников: длинная пышная черно-серебристая юбка, блузка с прозрачными рукавами, широкий пояс, цепочки-кольца-браслеты. На другой девчонке такое обилие украшений могло бы смотреться нелепо, но Изке шло, да и подобрано все было со вкусом. И, должно быть, правы те, кто говорит, что настоящую красоту ничем нельзя испортить. Даже тяжелыми ботинками на железных каблуках в сочетании с летящей юбкой… Сочетание несочетаемого делало Изольду не просто стильной, а убойно-стильной, ни на кого непохожей, нестандартной. Да и можно ли быть одной из многих, если тебя зовут Изольда Сталь? Сталь изо льда…

Первый семестр начался позитивно: вчерашним школьникам нравилось быть студентами, преподаватели все были интересными, лекции – нескучными. Пресловутая «студенческая жизнь» била ключом: дискотеки, походы, игры, конкурсы. Мы с Изкой сразу попали в баскетбольную команду, хоть я и не отличалась особенно высоким ростом. Тренировки проходили с полной отдачей. Я вообще люблю командные игры. Или просто игры. Чтоб физическая нагрузка заключалась не в наматывании кругов по стадиону или бесконечных повторениях упражнений, а присутствовал элемент соперничества, борьба. Да, меня выбрали старостой группы. Точнее, предложили, а я не отказалась, в одиннадцатом классе тоже была старостой.

Изольда стала чем-то вроде местной достопримечательности: ее знали в лицо все студенты и преподы. Надо сказать, что моя подруга не страдала «звездной болезнью», нос не задирала, но всеобщее внимание ей заметно льстило. Девчонка из группы, Алиса, даже попросила разрешения с нами сфоткаться и с тех пор не отставала. Мне она не понравилась: слишком много сахара и желания нравиться всем вокруг. А Изка сказала: милая. Не знаю. Может, я позавидовала Алискиной общительности, тому, что в первый месяц учебы она обросла знакомыми со всех пяти курсов? А со мной повторилось то же, что было в школе: уважение, приветливость, вежливый интерес. И ничего больше.

Однажды мы с Изкой шли с баскетбола. Был ноябрь, стемнело рано. Мы еле тащились, обходя лужи, ноги гудели, руки не поднимались. Даже разговаривать не хотелось. Мне было ближе, а ей еще несколько улиц пилить. «Провожу, – решила я, вздрагивая от холодного ветра. – Чего одной разгуливать?» Проехавшая мимо машина окатила нас холодной водой, я выругалась, а Изка засмеялась. Блин, и как я смогла забрызгать грязью джинсы чуть не по колено? Вчера только выстирала… Да и на ботинках по килограмму грязи, наверное. Впрочем, берцы грязи не боятся. Как танки.

– Эй, телки, закурить есть? – раздался сзади гнусавый голос. Мы, не сговариваясь, прибавили шагу. Я прикинула: убежать не сможем, Изка на каблуках, я ее не брошу, само собой. Подруга с сосредоточенным видом рылась в сумке. Что у нее там, баллончик? Вряд ли, я бы знала. Улица была пуста. Нас догоняли двое.

– Че молчишь? Западло с пацанами побазарить? – обратился к Изке тот, что пониже, с бледным прыщавым лицом. Его приятель ухмыльнулся, показав желтые прокуренные зубы.

– Так чего, покурим?

– Покурим, – неожиданно сказала я. И тоже зачем-то полезла в сумку. Гопники обрадовались: сейчас я достану сигареты, а они скажут, что такие не канают. Наверное, будут бить. Нам это еще на ОБЖ рассказывали в школе. Мелькнула мысль: отдать кошелек, и пусть катятся. Там, правда, денег чуть. Что еще, мобильник?

А потом на меня вдруг накатила холодная ярость: ничего мы отдавать не будем, много чести для быдла! В сумке пакет с формой, кошелек, косметичка, телефон, книжка, салфетки, ключи. Ключи! Самый большой от подвала, длинный и тонкий – от двери подъезда, еще два от квартиры. Я оглянулась на Изку, собирая в ладонь тяжелую связку. Ключи торчали между пальцами кастетом, я держала крепко. Прыщавый неожиданно схватил меня за левую руку, сумка упала, а я, сама от себя не ожидая такого, ударила, нет, ткнула ключами ему в лицо. В этот момент Изка въехала второму каблуком в голень и толкнула, что было силы.

– Бежим! – заорала я, подхватывая свою сумку, и мы понеслись по лужам, спотыкаясь и оскальзываясь в грязи. Сзади матерились и пыхтели, но мы неслись, не чувствуя ног. Задыхающиеся, грязные, мы ввалились в «Макдоналдс», плюхнулись за первый попавшийся столик, сидели, приходили в себя.

– Ништяк ты его, – сказала Изка, шмыгнув носом. Помолчала немного и вдруг неожиданно подняла на меня размазанные глаза: – А почему я так не смогла?

– Не знаю. Ты зачем в сумку-то полезла?

– Смотри, – Изка распрямила ногу и вытянула из-за голенища отвертку с пластмассовой ручкой. – Пра сказала, можно с собой носить, менты не подкопаются. Только я забыла, что она у меня не в сумке. Кофе будешь?

А меня вдруг затрясло, и я смогла только судорожно кивнуть, вцепившись в край стола. Мне не случалось драться двор на двор, в младших классах я никогда не била мальчишек, которые дергали нас за косички… Сейчас я ударила человека, в лицо, возможно, повредила глаз. Я снова вытащила ключи, протерла их и тупо уставилась на кровавый след на салфетке.

Но еще я поняла, что тоже ненавижу гопников, так же как Изка, как все неформалы, как Пра. Изка говорила, к Пра тоже подвалили на улице, да не двое, а четверо, а она была совсем одна. И это Андрюха наш ее выручил, шел мимо, вот после этого они и начали встречаться. Так романтично… Впрочем, Пра заслуживает счастья, она хорошая. И красивая.

А вот я никогда не буду красивой, навсегда останусь «симпатичной», «привлекательной». Блин, как же меня бесят эти неудельные синонимы. Симпатичная – это значит, не страшненькая, но и до красотки не дотягиваешь. Привлекательная. А какая девчонка в восемнадцать не привлекательна хоть чем-нибудь, хоть какой-то отдельной чертой? У одной глаза в пол-лица, даже если само личико подкачало, у другой кожа, как фарфор, без намека на прыщи, хоть и остальное не очень… У меня выразительное лицо, красиво изогнутые губы, густые волосы. Только почему-то Изке восхищенно смотрят вслед, а на меня не обращают внимания. Так и ходим мы, привлекательные и симпатичные, девушки-соседки, девушки из соседнего двора, как героиня Энистон из «Друзей». Только вот и от Энистон ушел муж, да не к кому-нибудь, а к Анжелине Джоли, у которой лицо и фигура богини, шрамы и татуировки, бурное прошлое и колдовской взгляд из-под бесконечных ресниц. Совсем как у Изки… Красота либо есть, либо ее нет, а все остальное суррогаты, вроде кофе без кофеина или заменителя сахара, гадость редкостная.

Меня отпустило, лишь когда в руках оказался картонный стаканчик с латте.

Мы молодцы, отбились. Неизвестно, что было бы, окажись нашем месте гламурные тусовщицы. Хотя, таких девочек возят на дорогих авто мажоры, по улицам они не ходят. И еще я поняла: я все-таки меняюсь. Случись нам сегодня драться, я билась бы до последнего, насмерть, ногтями, зубами, чем угодно. Думаю, Изка тоже. А впрочем, после драки, как известно, кулаками не машут.

Домой мы поехали на такси. Вот чего бы дом спорта не построить в центре города, а не на поселке, откуда вечером на транспорте не уедешь, а?

Мне нравилось учиться. Группа была небольшая, девятнадцать человек; правда, некоторые лекции проводились совместно с другими, потоком. Было ново сидеть в огромной, по сравнению со школьным классом, аудитории, а после уроков идти всем вместе в столовку. Особой дружбы ни с кем не сложилось, общались главным образом втроем: я, Изка и Алиса Чеботарева, от которой было невозможно отвязаться. Нет, она не надоедала, но как-то так само собой получалось, что Алиска всегда была с нами: с интересом слушала меня, делилась новостями, восхищалась очередным Изкиным «прикидом». Алиса знала все и про всех, подружилась с секретаршей в деканате, с преподавательницей маркетинга, со статистиком. Училась хорошо, но на первый план не лезла, предоставляя это нам с Изольдой. Словом, мы представляли интересную троицу: всеобщая любимица, эпатажная «звезда» и староста группы, умная, серьезная и ответственная. Меня не очень устраивала эта роль, но других я не знала. Да их и не было.

Кстати, о ролях. Через неделю после начала учебы мы втроем записались в наш студенческий театр, стали регулярно ходить на занятия. Было очень интересно: сценическая речь, актерское мастерство, история театра, пластика, хореография. Преподаватели приезжали из Москвы, мы слушали их, открыв рот. Меня хвалили за хорошо поставленный голос, я быстрее всех запоминала учебный материал и первая поднимала руку отвечать. Иначе обстояли дела с танцами, сценическим движением и прочими пластиками. Я даже подозревала, что у меня где-то нарушена координация: руки-ноги были просто деревянными, позы – искусственными, зажатыми, а на танцах я вообще забивалась в самый дальний угол, честно старалась повторять все движения, но снова и снова путалась, расстраиваясь до слез. У девчонок получалось лучше: Алиса отзанималась пять лет бальными танцами, а Изольда, видимо, была от природы гибкой и пластичной, с прекрасным чувством ритма. Но я не сдавалась, тренировалась сама, оставалась после занятий с Леной, нашим танцмейстером, делала дома растяжку. Мне очень хотелось выйти на сцену – неважно в каком качестве: петь, танцевать, играть, декламировать. В школе я этого не делала, так хоть в институте попробовать.

Скоро назрел первый спектакль: «Ромео и Джульетта», правда, на более современный манер, шестидесятые годы, про девочку Юлю и мальчика Рому, да и сюжет не такой, как у классика. Я не люблю всякие переделки и перепевы, но этот спектакль мне понравился: красивый, романтичный, местами зажигательно-веселый, с хорошим концом. Мне в последнее время импонируют вещи со счастливой развязкой, не оставляющие горького послевкусия.

Так вот, начались бесконечные репетиции. Решено было играть двумя составами: один поедет на фестиваль студенческих театральных коллективов, другой выступит в местном Доме Культуры. Мы с Изкой получили главные роли: она в первом, я во втором составе. Инесса Юрьевна, режиссер и худрук, гоняла нас до седьмого пота, а мне не верилось: неужели я выйду на сцену? На меня будут смотреть, сопереживать, может быть, даже восхищаться. Текст я знала даже лучше, чем Изка, Инесса Юрьевна так и сказала. Алисе тоже предлагали пробоваться на главную роль, но она повздыхала и сказала, что, мол, с нее вполне достаточно роли сестры героини, там и текста поменьше и вообще… Я, конечно, не поверила, что ей не хочется быть главной героиней, лень учить текст и так далее. Просто Алиска, дипломат, не захотела нам с Изкой переходить дорогу. Особенно Изке.

Мы репетировали каждый день, нередко вылезали из зала затемно. Все шло хорошо, ребята старались, но Инесса была недовольна.

– Драйва нужно, – сказала она как-то раз, затягиваясь пятнадцатой по счету сигаретой и поспешно выгоняя дым в форточку. – Танец, что ли, какой забабахать?

– Ага, танго! По-любому! Это…утомленное со-о-олнце…– заржал Пашка Кравчук, наш главный герой-любовник и гордость третьего курса. Предлагал Изке встречаться, получил отказ, но надежды не потерял, еще бы, Мистер Неотразимость. Постоянно ждал нас у выхода, мрачно смотрел на меня и Алису и успел уже изрядно надоесть рассказами о себе, любимом. Прощупывал почву: узнав, что Изка слушает рок и тусуется с неформалами, стал носить косуху и гитару за плечом. Я раз попросила сыграть что-нибудь, сказал, «не в голосе». Как будто ему в Большом театре предложили спеть! Я вообще подозреваю, что играть Пашка не умеет. Ну, как бывает, что человек трех отжиманий не может сделать, а с ног до головы упакован в какой-нибудь «Найк» или «Рибок». Блин, какая-то я критичная стала в последнее время. А может, опять завидую. Изка меняет парней, как перчатки, неделю с одним дружит, неделю с другим.

– Неинтересно, Мах, – пожимает плечами, встряхивает волосами, щурит глаза. – У всех на уме компьютерные игры какие-то дурацкие, а Вовка, представляешь, спрашивает у меня вчера: «Из, ты не знаешь, кто «Тихий Дон» написал, его сестра попросила взять в библиотеке, а автора не сказала? Нормально вообще, Маха? Жесть полная!»

– А ты какого хочешь? – спрашиваю осторожно, хотя в принципе, Изкин идеал мне известен. Точнее, он у нас один на двоих, еще с детства. Жаль, на всех не хватит, встретится такой вдруг на пути и кого из нас выберет? Ежу понятно.

Подруга оживляется:

– Ох, Мах! Высокого, светловолосого, и чтоб глаза светлые тоже были, лучше бы синие. Ну и фигура, само собой, подкачанный, и чтоб кожа гладкая. Такой, знаешь, молодой варяг, ариец.

Это мы Семеновой начитались, славянского фэнтези, там что ни парень, то высокий светловолосый красавец, да еще доблестный викинг и боец, каких поискать.

– …Умный, – продолжает Изка свою мысль, – чтоб было о чем поговорить, интересный, мужественный.

– Без вредных привычек, – хихикаю я.

– Ага, – соглашается подруга.

– Из, таких нет. Может, были раньше, да все остались там, в раннем средневековье. Или еще раньше.

– Ну как это – нет? – Изка надувает губы. – Просто надо поискать получше. А если нет, Мах…тогда и жить незачем.

Как-то очень трагично это у нее прозвучало. Я привыкла к тому, что в последнее время Изка очень пафосно выражается, но тут и меня проняло.

– Что значит – незачем? С ума сошла?

– А что такого? Старой девой остаться? Или просто замуж, чтоб не быть одной?

– Уж кто-кто, а ты старой девой точно не останешься, Из. Вон, все парни твои, только выбирай.

У нас, кстати, на заборе инста написано граффити: «Изольда, Ice Princess, я тебя люблю!», огромные такие буквы, издалека видно. Алиска, небось, в курсе, кто написал, надо спросить.

Это «Ice Princess» прижилось, Изку так частенько называли, правда, за глаза.

Подруга довольно заулыбалась, поправила волосы, долго смотрела на себя в зеркало.

– И все же, Мах. Мне не нравится никто. Вдруг я вообще не смогу полюбить?

– А зачем тогда встречаешься?

– Для практики. Встретится Он – и мимо точно не пройдет, я сумею сделать так, чтоб остался.

Все-таки настроение у Изки меняется, как погода осенью. Только что собиралась старой девой оставаться, а сейчас уже уверена, что все будет пучком. Да будет, конечно, почему не быть. А вот у меня не так. Изка сейчас высказала то, что боюсь высказать я. Да, в семнадцать лет смешно бояться, что останешься старой девой, и вообще, сейчас другие времена, на это проще смотрят. Но у меня-то вообще никого не было, никогда, мне не дарили цветов, не брали за руку, не поздравляли с Валентиновым днем, не делали комплиментов. Если в семнадцать никого, то что будет дальше? Когда кожа станет не такой свежей, появятся морщинки…может, у меня уже паранойя? Но что делать, когда вид каждой встречной парочки вызывает спазм в желудке, и начинает щипать глаза? Девчонки вон от несчастной любви плачут, мол, встречались, а потом он ушел. И говорят: тебе, Маш, хорошо, ты никого не любишь и не страдаешь. Это мне-то хорошо?! Мне?! Да у меня молодость впустую проходит, так и вся жизнь пройдет.

А еще я не согласна с Изкой, с этим ее «для практики». Может, опять завидую, потому что мне даже вполовину такая «практика» не светит? Изка мне все рассказывает, о чем она разговаривает с ребятами, куда ходят, что делают. Я знаю, что она виртуозно целуется, но дальше поцелуев дело не успевает зайти: Изольда прерывает отношения. Интересно, как ей удается, расставаясь, оставлять парней влюбленными в себя?

Задумавшись, я даже не заметила, что нам нужно выходить, автобус подъехал к институту. Изка дернула меня за рукав, и мы поспешили на лекции. Две пары информатики, рехнуться можно.

Нас обогнала шикарная иномарка. Я не особо разбираюсь в автомобилях, но, по-моему, «БМВ», новая. Это Кир, Кирилл Самойлов, с четвертого курса юрфака, у него отец – депутат Госдумы и какой-то большой начальник в Москве. Алиска рассказывала, Кир стритрейсер, ну, гоняется на машинах по ночам, и тачка у него не просто крутая, а супернавороченная, там какая-то закись азота добавляется, чтоб с места развивать бешеную скорость. Самое забавное, что Кир тоже подкатывал к Изке, правда, по-своему. Сидим мы втроем в коридоре, листаем конспекты, он подходит, здоровается. Изка тоже встает, облокачивается на подоконник, смотрит, чуть склонив голову к левому плечу. На ней тогда было короткое зеленое платье с открытыми плечами, высокие кожаные ботфорты на шпильке, на руках, как обычно, кольца-браслеты.

– Ты Изольда, Ice Princess?

– Ну?

– Поедешь со мной в Москву, в клуб на закрытую вечеринку? Потусим, оттянемся?

Стоит, весь такой сам себе приятный и уверенный, мальчик-брэнд, красивый и стильный. Он правда красивый, Кир, темные волосы при серых глазах. И голос красивый, глубокий такой.

– Не пойду, – говорит Изка.

И взглянула коротко, остро, будто стилетом ударила.

– Почему? – не понял Кир. – Весело будет, туда попасть не так-то просто. Хочешь, подруг возьми, не вопрос, я приглашаю.

А сам такой остолбеневший стоит, привык, видимо, что девчонки на шею вешаются и делать ничего не надо, а тут осечка.

– Не хочу и все, – Изка смотрит куда-то поверх его головы.– Не люблю попсовые клубы.

– Ну, хочешь, давай съездим куда-нибудь, – сбавил тон Кирилл. – Тачка – зверь, только истребителю обогнать.

Я вообще не люблю мажоров, но Кир вроде нормальный. Тоже, конечно, выпендривается, но в разумных пределах. Алиска говорит, от него все преподы в отпаде, вежливый, обходительный, да еще красавчик. И лекции посещает, что удивительно, мы его часто в институте видим.

– Тоже не хочу. И вообще, сначала представиться бы не мешало. Воспитанные люди так и делают. Со своими юбками будешь так общаться, а со мной по-другому надо. Все, проехали, – отрезала Изка.

– Извини, – кажется, он даже покраснел. И ушел.

С тех пор Кир с нами здоровается. Алиска говорит, ему Изольда реально нравится. Так и сейчас, «бэха» приветливо мигнула нам фарами, посигналила, Изка в ответ махнула рукой, я кивнула. Сегодня еще семинар, а потом репетиции, но это как раз приятно. С ума сойти, я буду актрисой студенческого театра! Ну и что, что на фестиваль не поедем, мне хоть в ДК выступить, пусть Изка едет, ничего. Алиска вон тоже остается во втором составе.

– Так, друзья, – энергично начала Инесса, – танец нужен и танец будет. Я думаю, рок-н-ролл, веселый, забойный и в тему. Давайте-ка с него и начнем. Паш, Из, поехали. Лена, покажи, что делать.

Я запаниковала. Я не умею танцевать рок-н-ролл, а наше выступление через пять дней, Господи! Так, спокойно, спокойно, ничего. Может, он не особо трудный, вон, Изка с Пашей уже отплясывают. Лена улыбалась, Инесса хмурилась.

– Так, для первого раза неплохо, но вам еще работать и работать. Чтоб синхронно, чтоб весело! Паш, улыбайся, а то у тебя такое лицо, как будто на экзамен пришел, легче надо, легче. И времени мало. Маш, давай, теперь ты.

Я подошла к Паше на негнущихся ногах. Кравчук был и моим партнером тоже, един, так сказать, для первого и для второго состава. Еще Витька репетировал, наш одногруппник, борец-вольник, но его позвали на какие-то сборы, и Витек умотал в Ярославль. Честно говоря, с Витькой легче было, Паша смотрел на меня свысока, не очень понятно, почему. Да и делал все спустя рукава, странно, что Инесса не видит, с Изкой он совсем другой. Не знаю, первый там состав, второй, но если вышел на сцену, надо выкладываться по полной программе. Мне кажется, я сама выкладывалась, после репетиции чувствовала себя как после кросса, даже разговаривать не хотелось.

Зазвучала музыка, Пашка протянул руки, я дала свои.

– Эй, ты чего? Не сжимай так, мне этими руками еще писать! – Партнер улыбался во весь рот, Изка тоже.

– Извини, Паш, я волнуюсь. – Должно быть, я и вправду зря так в него вцепилась. Блин, сдался им всем этот танец, без него тоже хорошо было. Может, для нашего ДК сойдет и без рок-н-ролла?

– Начали! – Лена щелкнула пультом. – Маш, расслабься, смотри на меня!

Легко сказать! Я честно старалась повторять за Леной, но постоянно опаздывала, а под конец вообще сбилась, мы даже до прыжка не дошли. Попробовали еще раз. И еще. В последний раз получилось еще хуже, я упала, неудачно поставила ногу. Отбила локоть и коленку. Это я еще в Мартенсах, а на сцене-то в туфлях!

Там еще было движение: я подпрыгиваю, Пашка меня ловит на руки и перекидывает себе за спину. Начали учить, так на второй попытке мы грохнулись оба.

– Блин, Маш, ни фига ж ты тяжелая! Худеть надо!

– Тебя забыла спросить, – огрызнулась я. – Бицепсы качай!

Очень хотелось дать ему в рожу. Я понимаю, шутка, все такое, но я таких шуток не понимаю. И себе не позволяю, тем более при всех!

– Маш, – осторожно начала Инесса. – Я понимаю, ты готовилась, старалась, но танец не получается, а на фестиваль мы едем послезавтра, Пашки не будет, отрепетировать не успеем.

– А может, без танца обойдемся? – робко сказала я. – Я-то на фестиваль не еду.

– Без танца не то, – отрезала режиссер. – Рок-н-ролл идеально впишется в постановку. Извини, Маш, но я тебя снимаю. Конечно, моя вина тоже есть, надо было раньше танцевать начинать, но в условиях такого жесткого цейтнота…

Дальше я не слышала. Я не буду выступать? Несмотря на все репетиции и то, что у меня так здорово получается? Из-за какого-то дурацкого танца?

– Из, тебе придется отработать и здесь, приедем с фестиваля, разок прогоним и пустим. Справишься?

– Да, Инесса Юрьевна.

– Ну и отлично, – подытожила Инесса. – Маш, не расстраивайся, у нас в мае еще одна постановка, я обещаю, ты будешь там играть, если захочешь. Извини.

Давясь слезами, я выбежала из актового зала. Алиска догнала в коридоре, сунула в руки сумку, бормоча что-то утешительное. Я закрылась в женском туалете. Плакала так, что аж сердце заболело. Я неудачница. Просто лузер, которому постоянно не везет, вечно на вторых ролях, а тут вообще в пролете. И Изка хороша! Нет бы, отказаться, где Инесса за день нашла бы другую артистку? И Кравчук козел, худеть, говорит, тебе надо!

– Да пошли вы все!!! – заорала я не своим голосом. И стало легче, чуть-чуть.

Я умылась, долго плескала в лицо холодной водой, все не могла отдышаться. Осторожно вышла в коридор. Из актового зала доносилась музыка. В раздевалке столкнулась с Витькой, вернулся, значит.

– Привет, – сказала я, не глядя на него.

– Привет, – ответил он, почему-то шепотом. – Чего ревешь?

– А ты чего шепотом? – спросила я, тоже понижая голос.

Витька выругался.

– Кадык помяли, – прохрипел он. – Ильдар, гад, я ему в следующий раз вообще… – и закашлялся.

– А я в спектакле не буду играть, совсем. Блин, а так хотелось!

– Да ты что! Изка за тебя?

– А при чем тут она?

– Просто. Больше ведь некому играть. Только я бы на ее месте отказался.

Я бы тоже отказалась, правда.

– Не переживай, Маш, – сказал парень. – Свет же клином не сошелся на этом спектакле, правда? Будут еще, поучаствуешь.

– Я так хотела на сцену выйти, – тоже шепчу я, чуть не всхлипывая, – всю жизнь мечтала! А в студию больше не пойду, раз Инесса так поступает. Это неправильно, Вить.

Витька поскреб затылок.

– У меня тоже засада, Мах, мне во вторник петь на концерте, а куда я с таким горлом?

Я даже не знала, что Витька поет. На гитаре играет классно, мы на шашлыки ходили всей группой, я слышала. Любую мелодию на слух подбирал.

– Может, восстановится?

– Ага, жди. Ты домой?

– Да.

– Пошли, провожу.

Мы зашагали на остановку. Витька искоса на меня поглядывал, будто обдумывал что-то.

– Слушай, Маш, а будь другом, спой за меня?

– Да ты что! Тебе кроме кадыка ничего не повредили? Я гитару сроду в руках не держала!

– Сыграть я сыграю, не парься. Просто не хочу подводить никого, я же обещал выступить, еще в сентябре договорились. Споешь пару песен, ничего с тобой не будет. Голос у тебя хороший, я слышал.

– То у костра, там все хором поют.

Молчание.

– Ты серьезно?

Витька уверенно кивнул.

– А что петь?

– Ну, там военные песни будут в основном, но можно любые. Только шансон не катит, а попсу, я знаю, ты не любишь.

– Я и шансон не люблю, не думай.

– А чего любишь?

Я задумалась.

– Высоцкого и фолк.

– Не, давай без фолка, – поморщился Витька. – Из Высоцкого чего знаешь?

– Почти все, – без ложной скромности сказала я. У меня четыре диска, все заслушаны до дыр и выучены давно и прочно. – А у нас получится?

– А то ж! – уверенно ответил парень. – Двигаем ко мне, подберем песни.

– Две? Ты же сказал – пару?

– Ну…малость побольше, две несерьезно.

Я обрадовалась. Я на самом деле люблю петь, мама говорит, у меня есть слух. Только вот вокалом я никогда не занималась. Ладно, посмотрим. Все равно выйду на сцену, пусть Инесса утрется!

Позвонила Изка, я сбросила, мы как раз вошли к Витьке. Дверь открыла его мама, полная румяная женщина в переднике. Витька снял с плеча спортивную сумку.

– Мама, – прошептал Витя, – это Маша, наша староста, мы сейчас петь будем.

– Что с тобой, Вить?! – всполошилась та. – Что с горлом? Как петь?!

Витька бросил на меня умоляющий взгляд, объясни, мол.

– Эээ… Вите кадык помяли, но ничего страшного, скоро все будет в порядке, не волнуйтесь.

– Господи! Я говорила, бросай свою борьбу! Занимаешься музыкой и занимайся, бренчи себе на гитаре, а это дело до добра не доведет! Говорила, не езди на сборы! Да разве ты послушаешь? У всех дети, как дети…

– Понеслась, – улыбнулся Витек.

– Руки мойте! – крикнула с кухни его мама. – Ужин на столе!

А я только что поняла, до какой степени, оказывается, проголодалась, ела так, что аж за ушами трещало, правда, все было очень вкусно: и жареная картошка, и сосиски, и салат. На сладкое мы получили по куску шарлотки.

Потом мы пошли в Витькину комнату подбирать песни. Я оглядывалась по сторонам. Люблю, когда комната может рассказать о своем хозяине: кто он, чем живет, что любит, о чем мечтает… В моей комнате стеллаж с книгами достает потолок, на стенках фотки, в основном, мои и Изкины. А вот цветов на подоконнике нет, они у меня вянут, забываю поливать. Да что цветы, у меня даже кактус не выжил, засох, я отдала его однокласснице выхаживать. У Витьки на стенках висели постеры старых рок-команд: «Алиса», «Ария», «Агата Кристи», грамоты, на полке было несколько кубков, я уважительно покосилась на них. На столе стоял столетник, напоминающий карликовое деревце. Он показался мне похожим на Витьку: сутуловатый, но мощный, крепкий, попробуй, сломай такого; простой, без изысков, но очень надежный и готовый подставить плечо, если потребуется.

Витька пододвинул мне стул, располагайся, мол, а сам достал гитару. Осторожно подержал ее в руках, сдул пылинку.

– Чья? – спросила я, кивая на инструмент, – финская?

– Не, чешская. Шикарная, да?

– Красавица! – Согласилась я.

Гитара и впрямь была очень красивая: черно-красная с разводами, струны серебряные. Ее, само собой, Витька в поход не таскал, тогда у него была маленькая, переделанная из семиструнной.

– Чего петь будем? Подожди, где-то у меня был песенник Высоцкого… А, не, я его Михану отдал, ну это ладно, аккорды в Инете нарыть можно, так что выбирай, чего хочешь. Давай, может, военную для начала какую-нибудь? Про нейтральную полосу? Или «Он не вернулся из боя»?

– А «Воздушный бой» можешь? «Их восемь, нас двое, расклад перед боем не наш, но мы будем играть…»

– А дальше?

– «Серега, держись, нам не светит с тобою, но козыри надо равнять. Я этот небесный квадрат не покину, мне цифры сейчас не важны…» – пропела-проговорила я.

Гитара поддержала меня ровным, ритмичным боем, струны зазвучали в унисон голосу, не высоко и не низко, как будто Витька всю жизнь только тем и занимался, что мне аккомпанировал. Правда, через пару куплетов мы сбились, начали сначала.

Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он

Надсадно завыли винты…

– Кажется, там бой другой, – сказал Витек. – Какой-то нестандартный, сейчас послушаем, – он открыл ноутбук, подсоединил модем.

– Кто пел? – заглянул в комнату Витин папа, высокий, тоже сутулый, в очках. – Здравствуйте, барышня. Это вы пели?

– Я. Меня Маша зовут. Можно на «ты».

– Приятно, а я Вячеслав Михайлович, отец этого оболтуса, – он кивнул на сына, тот улыбнулся. – Что, огреб по ушам?

– По шее, – прошептал Витька.

– Что, плохо? – спросила я.

– В смысле? – не понял Витькин папа.

– В смысле, песня.

– Нет, не плохо. Мне понравилось, только никогда не слышал, чтоб Высоцкого исполняла девушка. Обычно мужики стараются копировать его манеру, а ее нельзя копировать, в итоге получается ерунда. А почему такая песня? Почему не взяли что-то полегче? Шуточное?

– Мне эта нравится, – упрямо наклонила голову я, – да и Витьке подходит, я вместо него буду петь…наверное.

– Ну-ну, – Вячеслав Михайлович присел на кресло. – Послушать-то можно? Или мешаю?

– Да еще особо слушать нечего, – сказала я. – Мы только начали.

Странно, мы только начали, а я уже поняла: все получится. Совсем не так, как с проклятым этим танцем. Я вышла, услышала музыку и поняла: танцевать не буду, сразу стало тяжело на душе. Может, оттого, что я раньше не танцевала? Так я и не пела раньше, только для себя. А с другой стороны, Высоцкого с рок-н-роллом сравнивать, все равно что Пеле с Аршавиным.

У меня особое отношение к Владимиру Семеновичу и его творчеству. Человек, который шел своей колеей, случалось, шел не туда, но все равно не опускал рук. Он не был идеальным, совершал ошибки, но не искал легких путей, не кривил душой, не врал и не прогибался «под изменчивый мир». Да, пил, говорят, сам себе из ноги вырезал вшитую «торпеду»…ну и что дальше? Значит, иначе не мог, это была его жизнь, и он ее прожил так, как хотел, никому ничего не задолжав. А потом у Никитских ворот в последний путь его провожала вся Россия – колхозники и интеллигенция, чиновники и артисты, академики и урки, мужчины и женщины, любившие и ценившие его творчество, оглушенные этой великой потерей.

– Что еще? – спросил Витька, – бой я к завтра подберу, хорошо будет.

– «Я не люблю».

– Чего не любишь? – недоуменно переспросил гитарист.

– Песня такая, стыдись, – сказал Вячеслав Михайлович. – Тоже проблемная. А вы, Мария, наверное, очень серьезная девушка. Я думал, ваше поколение таких песен вообще не знает.

Я не нашлась, что ответить, мельком взглянула на часы. Ого, полдевятого! Мама, наверное, волнуется.

– Слушай, Вить, я пошла, завтра семинар, надо готовиться.

– О, я не пойду.

– Чего это? – во мне проснулась староста.

– Да горло.

– Ладно тебе, просто в институт неохота, так и скажи.

– Конечно, я только со сборов. Слушай, а может, дашь статистику списать?

– Я сама не сделала, завтра у Алиски спрошу.

– Ой, а она прям сделала, а я тогда французский летчик, – засмеялся Витька.

– Она, понятно, не сделала, а списала у параллельной группы, они на занятие вперед идут, так что у Алиски есть. Дам, обращайся, если что.

– Ты настоящий друг, – заключил Витька умирающим голосом. И добавил совсем тихо: – Пойдем, провожу.

Мы пошли в прихожую обуваться.

– Приятно было познакомиться, – церемонно сказала я. Только что реверанс не сделала.

– Заходите еще, Маша, – тепло ответила Витькина мама.

– Мне понравилось, как вы пели, – сказал Вячеслав Михайлович, я аж покраснела от удовольствия. – Обязательно приду на концерт.

Мы шли мокрой улицей, лужи поблескивали в свете фонарей, небо было затянуто тяжелыми ноябрьскими облаками. Первый раз в жизни меня провожал до дома парень, и неважно, что мы с Витькой не встречались, а просто учились вместе. Если помечтать немного, то легко можно представить, что Витька вовсе даже не Витька, а мой суженый и ряженый.

Шли молча, Витьке было трудно говорить, а мне не хотелось. Было радостно и отчего-то горько. Жаль, бабульки у подъезда не увидят меня с молодым человеком, а то уж надоели их сентенции на тему: «Машка-то невеста уже, что ж жениха нету все? Вот у Лариски из первого подъезда такой кавалер видный, на машине ее возит, букеты дарит…». Не то чтобы меня волновало мнение тети Дуси и бабы Мани, но настроение портилось изрядно.

– Слушай, Маш, эти две я подберу, а третью ты какую будешь петь?

– А? – очнулась я.

А, он о песнях. Спорим, что если бы Витек Изку провожал, он бы не об этом думал? Спросить? Да зачем, только полной дурой себя выставлю.

– «Корабли постоят и ложатся на курс», такую знаешь?

– Да не, я Высоцкого мало знаю, Маш, как-то не близко мне, слишком уж он шумный.

– Он не шумный, он искренний.

– Пусть так. Давай какую-нибудь песню полиричнее.

– Ну…– замялась я, – посмотри тогда «Балладу о любви» или «Здесь лапы у елей дрожат на ветру…», они медленные. Спасибо, что проводил.

– Не за что, спасибо, что выручаешь. Я хотел Михана попросить, да ему медведь на все уши наступил. Да еще и потоптался. Пока, Маш!

– Счастливо. – Я вошла в подъезд и долго смотрела в окно, пока Витька не скрылся из виду.

Первый раз в жизни меня проводил парень, какое событие, скажите на милость… А ведь мне скоро восемнадцать. Даже на открытках к восемнадцатилетию обязательно нарисована счастливая пара, будь она неладна. И написано что-то вроде: «Вот ты и встретила любовь….ла-ла-ла», «Кружи мальчишкам головы, будь самой красивой …и т.д». Я Бриджит Джонс. Я встречаю Новый год с родителями и бабушкой, и еще Изка заходит. Правда, в этом году она вряд ли зайдет, у нее своя будет компания, где она звезда, и уж точно с ней рядом кто-то будет, кто обнимет, прижмет к себе, нежно прошепчет на ухо. Вот же блин.

– Ну, когда премьера? – спросила мама.

– Премьеры не будет, – ответила я и, увидев, какое разочарование отразилось на мамином лице, поспешно добавила, – но зато я во вторник пою на концерте в ДК, Высоцкого, три песни. Придешь?

– Придем, конечно, – сказала мама, – а что с постановкой? С Инессой поругалась?

– Да нет, – я махнула рукой, старательно делая вид, что мне все равно, – я танцевать не умею, а Инесса какой-то дурацкий рок-н-ролл туда вклепала. Ну, меня и сняли.

– Ясно, – мама огорченно покивала головой, – а кто ж вместо тебя?

– Изольда, кто еще, они как раз с фестиваля вернутся.

– Вы поругались?

– Нет, мам. Просто я не хочу с ней разговаривать. Подруга, называется, совсем зазвездилась.

– Ну, может, все не так? Ты поговори с ней, все выясни.

– Да чего выяснять, мам? Изка же знала, как мне важно выступить, я, может, всю жизнь об этом мечтала. Что, она мне скажет: «Ой, извини, Мах, мне так хотелось еще раз оказаться в центре внимания, что я про тебя не подумала?» Так, что ли?

Раздался резкий звонок домашнего телефона.

– Это тебя, Маш, – сказала мама и драматически прошептала: – Изольда!

– Меня нет, – ответила я, – пусть катится.

– Я уже обещала позвать.

Наверное, Изка хотела извиниться, но я не стала слушать, обида еще не прошла. Сказала, что сильно устала и очень хочу спать.

Изольда подошла ко мне назавтра в институте:

– Мах, ты дуешься? Ну, извини.

– Я не дуюсь, Из. Я злюсь. Я бы так не поступила на твоем месте. И от тебя не ожидала.

Изка начала ссылаться на Инессу: ее не переупрямишь, как сказала, так и будет, а танец и вправду нужен для спектакля…

В итоге я ее, конечно, простила, но неприятный холодок остался. Алиса делала все, чтобы побыстрее его разогнать, и ей удавалось. А потом Изка уехала на фестиваль.

А я до темноты просиживала у Витьки, репетировала. Не жалела голоса, после болело горло и почему-то шея. Я боялась, что придут соседи и попросят хотя бы сделать перерыв, потому что слушать мои вопли третий час подряд они уже не в силах. Но у нас получалось, правда. Гитара звучала уверенно и резко, местами зло:

Я не люблю уверенности сытой,

Уж лучше пусть откажут тор-р-моза-а…

Я тоже этого не люблю. И фатального исхода, и холодного цинизма, и если друг оказался вдруг. Песни на все времена.

С Изкой, правда, у нас все утряслось. Я сходила на спектакль, подарила цветы (одна из многих) а она – на «мой» концерт в ДК, честно высидев два с половиной часа.

Я, в любимой черной рубашке и неизменных «мартенсах», жутко боялась выхода на сцену. Изка прорвалась за кулисы, помогла мне накрасить глаза (от волнения у меня тряслись руки) и пожелала удачи. Витька проверял, как настроена его гитара, на Изку не глядел. Не знаю почему, но мне это было приятно. Впрочем, нет, знаю. Потому что при Изольдином появлении все парни просто в ступор впадали, помани она пальцем, пошли бы куда угодно, а меня в принципе не замечали. А Витька нас уравнял: сидел, ни на кого не смотрел и поглаживал по полированной деке свою красавицу-гитару. Нас объявили, я нервно хрустнула пальцами. Началось.

– «Воздушный бой», – объявила я, чувствуя, что меня начинает подташнивать от волнения, – Владимир Высоцкий.

Зал зачем-то захлопал, я растерялась и в панике оглянулась на гитариста. Витька кивнул головой: спокойно, все под контролем. Мне вдруг захотелось убежать обратно за кулисы, слишком невероятно все это было: я и сцена, да еще с микрофоном. А потом я сказала себе: Маха, давай. Ты же всегда хотела выступить, так вот тебе шанс, зря, что ли, репетировала? Витька заиграл вступление.

Не знаю, хорошо ли я пела или нет, но слушали внимательно и аплодировали, как и всем остальным. Мама с Изольдой и Алиской хлопали громче всех, поэтому к «Балладе о любви» я приступила уже более уверенно. А на третьей песне случился конфуз – прямо на середине вырубился микрофон. То ли я наступила на провод, то ли еще что-то. Я не сразу поняла, что случилось, когда вдруг перестала себя слышать. Первая мысль была: ну вот, единственный сбой в концерте пришелся на мое выступление, я все же неудачница. А вторая: ну и фиг с ним, с микрофоном, так допоем-доиграем.

И допели: мой голос звенел и разносился по всему залу, а я боялась, что не выдержат связки. Выдержали. А у Витьки на последнем аккорде лопнула струна. Наверное, он тоже волновался.

Откланявшись, я рухнула на стул за кулисами. Ноги отказывались держать, ладони противно вспотели. Заглянул ведущий, улыбнулся:

– Ребята, вас не хотят отпускать. Спойте еще что-нибудь.

– Спели бы, – ответил Витька, – да струна лопнула, все.

Ай, да мы!

– Спасибо, Вить, – сказала я.

– Ты здорово спела, Маш. Тебе спасибо!

Изка бросилась мне на шею, крепко обняла. Я заметила, что у нее глаза «на мокром месте» и спросила:

– Ты чего? Плакала, что ли?

– Да это песня твоя, – махнула рукой Изка, – про любовь. Мах, а у нас когда-нибудь будет так?

– Откуда ж я знаю? Сказано же: «много будет странствий и скитаний». У тебя точно будет, Из.

Как выяснилось, спектакль нашего театра занял третье место на фестивале, уступив МГУшному «Мастер и Маргарита», и ярославскому какому-то про войну, а вот Изке дали приз зрительских симпатий (Алиска сказала, что «Маргарита» чуть не лопнула от зависти). О большом успехе написали в институтской газете, поместив там огромную фотографию моей подруги. Мне очень хотелось всей душой радоваться за Изку, но всей душой не получалось, только частично.

В театральный кружок я больше не пошла, хотя Инесса предлагала. Не то чтобы я такая гордая, просто не хотелось, а вот Изка стала настоящей «примой» нашего местного масштаба, играла главные роли во всех спектаклях. У нее здорово получалось, особенно если героиня была не девочка-припевочка, а с характером, вроде Антигоны, Кармен, Настасьи Филипповны, Брунгильды. Оказалось, что на моей подруге смотрится и средневековый королевский наряд, и пестрые лохмотья испанской цыганки, и античный хитон, и даже советская военная форма. Мы стали реже видеться из-за бесконечных Изкиных репетиций, я скучала по ней. С Алиской было хорошо общаться, но поговорить по душам мы не могли.

Глава 3

В моей жизни наступили крутые перемены: папу перевели в Ярославскую область, насовсем, дали там жилье, а эту квартиру нам надо было освободить, правда, почему-то через полгода. Мы приехали в Подмосковье, когда мне было четыре, а родилась я в Иркутске, и мама моя оттуда родом, а вот отец из Переславля, так что сейчас он, можно сказать, возвращается на родину. Мама с бабушкой очень волновались, суетились. Было решено, что я доучусь первый курс здесь, точно, тем более что еще полгода можно жить в нашей квартире, а потом будет видно. Либо останусь и буду снимать жилье, либо можно будет устроить перевод в другой ВУЗ. С одной стороны, мне очень не хотелось расставаться с родителями, а с другой – манила свобода и самостоятельность. Шутка ли, восемнадцати нет, а буду жить одна, сама себе хозяйка. Хотя, признаться честно, никто мою свободу и не ограничивал, я не стремилась гулять до полуночи и оставаться ночевать у подруг, посещать вечеринки и тусовки…из-за чего там еще не находят взаимопонимания родители с подросшими чадами? Буду скучать, конечно, но, опять же, мои не за границу ведь уезжают, можно ездить на каникулы и праздники, даже на выходные иногда.

Так что Новый год прошел как-то скомкано. Изольда праздновала на квартире у Пра с кучей приятелей, меня тоже приглашали, причем настойчиво, но я хотела остаться с родителями, они через две недели уедут, да и бабушка очень бы расстроилась, я точно знаю, хоть она и не подает виду. Кремень у меня бабушка, что называется, старой закалки. А я не такая. Когда мне грустно, могу и пореветь, а грустно мне частенько бывает.

В конце января все мои уехали в Переславль-Залесский, отец будет работать там в местном военкомате, я осталась одна. Девчонки помогли прибраться в квартире, после того, как съезжают, всегда остается мусор. Изольда сказала: «А перебирайся ко мне, Мах, места хватит, что ты тут одна будешь делать? Тетя Зоя не против, мы тебе комнату выделим, а хочешь, со мной поживи. Давай, Мах! Весело будет». Я решила подумать, в конце концов, было еще полгода.

В итоге я соглашусь, конечно. И не через полгода, а через пару месяцев. Мне было до ужаса одиноко в пустой квартире, которая недавно была нашей, а сейчас стала просто ничьей, просто квартирой с равнодушным электрическим светом. Вечерами мне хотелось кричать от жуткой давящей тишины, которая наваливалась, как только я переступала порог. Я включала телевизор, чтобы он бормотал что-то вполголоса, включала музыку, иногда даже разную в разных комнатах. «Только никогда, мой брат-чародей, ты не найдешь себе королеву, а я не найду себе короля», – далеким от обреченности голосом напевала Хелависа из спальни. «Кто не верил в дурные пророчества, в снег не лег ни на миг отдохнуть, тем в награду за одиночество должен встретиться кто-нибудь», – уверял Высоцкий. Типа, выше нос, Маха, кто-нибудь да встретится. Мне только не понравилось выражение «в награду за одиночество», как будто за одиночество положена награда. Одиночество – это не заслуга, но и не вина. Это, по-моему, что-то вроде проклятья, которое, однако, можно снять, как в сказке. Нужно пройти сотни лиг, истоптать три пары железных башмаков и сбить три железных посоха, сразиться с драконом и разрушить злые чары. И вот тогда наступит «жили они долго и счастливо в своем замке». У нас сейчас другие башмаки, да и драконы, пожалуй, тоже другие: зависть, депрессия (фу, как не люблю это слово), привычка копаться в собственных переживаниях, которую некоторые гордо именуют самоанализом. И одинокие вечера, когда некуда и не с кем пойти. Вот, как сегодня. Я все-таки Бриджит Джонс. Та по вечерам звонила друзьям и жаловалась на свою неудавшуюся жизнь. Но, в конце концов, ей было тридцать. Может, позвонить Пра? Алиска уехала на выходные к брату в Москву, Изольда недоступна. Интересно, сколько башмаков я уже стоптала?

– Приходи, – сказала Пра, услышав мой убитый голос. – И не говори, что поздно, это фигня.

По-моему, ей самой было не очень весело.

А я только того и ожидала. Пра жила через два квартала, не так уж далеко. Я вновь накинула куртку и выскочила за дверь. Не люблю март. Какое-то порубежное время: еще не весна, но уже не зима, то пригреет солнышко, то с неба сыплется ледяная крошка, вот как сейчас. Холодный ветер пробирает до костей, что ни надевай. Голые деревья с повисшими на ветках каплями выглядели ужасно тоскливо. А вот местами обледеневший асфальт был красивым: посверкивал под луной, будто в него вкраплены полудрагоценные камни. Нагнув голову, я зашагала к Пра. Она жила в угловой однушке на девятом этаже нового дома. Удивительно, это жилье очень шло ей, если можно так выразиться. Да, именно в том смысле, в каком шли высокие шнурованные «Предаторы» или «Ньюроки» и эти ее невероятные платья, которые Пра зачастую шила сама, и здорово шила. Изка говорила, Пра по образованию модельер-конструктор. Сейчас она работала барменом в Москве, сутки через трое. И тусовалась в основном в Москве, вместе с Андреем. Ей я тоже завидовала. Неужели мне только это и осталось в этой жизни – завидовать другим, потому что у меня самой ничего интересного не происходит? Учеба и дом, а теперь еще и родители далеко. Может, найти какое-нибудь хобби? Или найти работу? А что, все студенты подрабатывают, да и деньги не помешают, куплю ролики, например. Мое живое воображение тут же нарисовало картинку: вот я, в коротких шортиках и облегающем топике, волосы свободно полощутся по ветру, еду по проспекту, а навстречу – Он. Ха, кадр из рекламного ролика, чушь какая. Чтобы надеть короткие шортики с облегающим топом и не пугать прохожих своим видом, мне надо похудеть килограмм на десять. Нет, я не то чтобы толстуха, я скорее из тех, кого называют крепко сложенными, иногда атлетичными. Это потому, что у меня широкая кость, плечи и таз. Я двигаюсь: играю в баскетбол, много хожу пешком. Но шестьдесят шесть кило при росте сто шестьдесят пять – это много, худенькой модельной красоткой мне никогда не стать. А вот Изке повезло с фигурой, да и с ростом тоже: подруга выше меня на полголовы. Пра тоже высокая и стройная, даже худощавая. Да почти все девчонки такие. Кроме меня. Ненавижу себя жалеть. Надо в самом деле найти работу, чтобы лишнего времени не было.

Пра открыла сразу, видимо, услышала, как подъехал лифт, я вошла, укоряя себя за то, что не догадалась принести хотя бы вафельный тортик, чаю бы попили.

– Замерзла? – спросила Пра.

– Так, – неопределенно пожала плечами я.

– Хочешь выпить?

– Чего? – я опешила.

– У меня есть мартини, красное вино. Могу предложить еще ром с колой. Или с яблочным соком.

Забавно, я никогда не пила в гостях у своих подруг. То есть, я вообще пила только на семейных праздниках вроде Нового года (пара бокалов шампанского) и дней рождения (бокал белого полусладкого). Но мне вдруг захотелось рома с колой.

– Оставайся ночевать, – сказала Пра неожиданно, словно подслушав мои мысли. -Мне как-то грустно сегодня.

А я всегда все держу в себе. Мне тоже бывает грустно, да что уж там, мне почти всегда грустно, и я не могу быть одна. Совсем не могу. Только я ни с кем это не обсуждала, даже с мамой. Она скажет: не надо носить ботинки и штаны, одевайся женственней. Блин, как будто юбочками-кофточками-заколочками можно решить все проблемы. Хотя…Изка же сумела измениться, сменив имидж. Ладно, я спрошу у Пра. Вот только выпью для храбрости.

Ром с колой, поданный мне в тяжелом стакане со льдом оказался очень вкусным. Я вытащила соломинку и решительно отхлебнула, разом почувствовав себя в американском баре из восьмидесятых. Не знаю, почему так. Или дело в больших портретах, глядящих на меня с противоположной стены? Белозубо хохочет Мерилин Монро, на ее щеках тень от ресниц, искоса и серьезно смотрит незнакомая красавица с удивительно нежной – это видно даже на не цветной фотографии – кожей. Гладко зачесанные волосы, уголки губ чуть приподняты, только мне кажется, что улыбаться она не хочет.

– Это кто? – спрашиваю.

– Бланш Дюбуа. В смысле, Вивьен Ли, кадр из фильма «Трамвай «Желание».

– Ничего себе, никогда бы не подумала.

Пра кивнула.

– Да, она здесь не очень похожа на Скарлетт, больше на Анну Каренину. Смотрела?

Я не смотрела. Я даже не знала, что Вивьен Ли сыграла Анну Каренину. Мне не нравится само произведение, я и русский фильм не досмотрела до конца.

– Тебе они нравятся? Вивьен и Мерилин?

– В целом, да. Они были не такими, какими казались…сложно объяснить.

Я с интересом разглядывала свой опустевший стакан. Когда я успела все выпить? Пра открыла шкаф, вынула бутылку темного рома, налила еще, добавила колы.

– За здоровье? – робко спросила я. Понятия не имею, что надо говорить в таких случаях.

– На «Титанике» все были здоровы, – прищурилась Пра. – И деньги у них были, все было. Только вот не хватило удачи. Давай за удачу! Она всегда нужна.

– Давай!

Ром придал мне храбрости.

– Пра, я давно хотела тебя спросить…

– Ну? – она внимательно взглянула на меня.

– Как у Изки получилось так измениться за одно лето? Ладно, имидж, я понимаю. Но поведение, манера держать себя, все такое. Это ты так сделала?

– Шутишь? – Пра засмеялась, но, как мне показалось, немножко нервно. – Это она сама. Нет, я тоже поучаствовала, но, в общем, так сложилось. Понимаешь, я просто показала Изольде, какой она может быть, ну, переодела, да. Я рассказала своей компании, какая она. Точнее, какой ее следует воспринимать. Я сказала что-то вроде: «Офигенная девчонка, за ней парни толпами бегают, такая интересная, все знает, все умеет». Так к ней и отнеслись. А она поверила, что и в самом деле такая: интересная, нестандартная, красивая, привлекательная. Опять же, как я понимаю, в школе Изольду звали Леной. Заново привыкнув к собственному необычному имени, Изольда будто сказала всем: «Ленки-зануды-серой мышки» больше не будет, встречайте Изольду, Принцессу-Изо-Льда».

– Ты тоже знаешь?

– Да кто не знает? – Пра пожала плечами. – У нас ее так и зовут: Ледяная Принцесса. Или просто Принцесса. Со многими встречается, никого не любит.

– А я даже не встречаюсь ни с кем, – неожиданно выдала я. Блин, это я уже напилась или что?

– Почему? – спросила Пра. Она не стала удивленно вскидывать брови и говорить «Ах, бедняжка».

– Не знаю, Пра. Не складывается. Может, я проклята? Типа, венец безбрачия?

Точно напилась, такую чушь несу. Вот и второй стакан пуст.

– Глупости, – отрезала Пра. – Скажешь тоже. Может, просто время еще не пришло? А потом…ты слишком серьезная, Мари.

Да, Пра зовет меня Мари, как Сан Саныч наш. Я не стала спрашивать, почему. Мне приятно. Мне вообще нравится Пра. Хочется узнать о ней побольше.

– Изольда, та полегче, позвончее, – принялась объяснять моя собеседница. Сразу видно, много читает, а не в Инете торчит. Из моей группы никто бы не сказал «позвончее» о человеке. – Много улыбается, шутит, кокетничает. И так у нее органично это выходит. Наверное, врожденное, Маш. И в то же время Изка – не пустышка, она глубокая, умная, развитая, понимаешь? Это сочетание не оставляет равнодушным. У нас же как думают: если умная, то либо стерва, либо «синий чулок», если красивая – то набитая дура. А Изольда еще и неформалка, причем со своим стилем, где-то готичная, где-то роковая, где-то «лолита». А ты потяжелее, Мари. Как БТР.

Ничего себе! БТРом меня еще никто не называл.

– Что, прям все пять тонн? – язвительно говорю я.

– Не обижайся, – Пра поднимает бровь, – ты спросила, я ответила.

Да что ты, какие обиды. Ну и пусть БТР, зато по любой трассе проеду. Да и вообще глупости это все.

– У меня тоже плохо, – неожиданно говорит Пра. – С Андреем.

– А что с ним?

– Не могу понять, он как-то отдаляется. Меньше внимания мне уделяет, как-то так. А может, просто нервничает, ему по весне в армию.

– Пойдет?

– Пойдет, он сам хочет. Говорит, мужчина должен отслужить. И я с ним согласна.

– А ты? – спрашиваю.

– А я буду ждать его. Как раньше ждали из военных походов, – Пра улыбается. – Да нет, все нормально на самом деле, это я что-то не то сказала. И ты, Мари, не грусти и не завидуй Изке. Каждому свое.

– Это было написано на воротах Освенцима, – бурчу я.

– Это было написано в Библии. Еще раньше, – поправляют меня, – а еще, Мари, надо верить в себя. Рома?

– А ты веришь? – я подставляю стакан, сама доливаю колы.

– Когда как, – Пра смотрит на меня через бутылку, – бывает, верю, бывает, нет. Наверное, все же верю.

– Можно еще спросить?

– Ну?

– А почему ты работаешь барменом? У тебя же другая профессия.

– Так я работала по профессии, – разводит руками Пра. С девяти до шести в салоне «Уют». Шила и кроила шторы, гардины, портьеры, будь они неладны. Скучно, Маш. Да и времени ни на что не хватало, а теперь у меня его завались. Могу с Мотором тусить, могу съездить куда-нибудь…

– Хочешь посмотреть фильм? – мы неожиданно меняем тему.

– Хочу, – соглашаюсь сразу, хоть я и не большая любительница кинематографа. – А какой фильм?

– «Фрида», – объявляет Пра, – про мексиканскую художницу Фриду Кало. Слышала о такой?

По какой-то неизвестной причине диск пошел на английском. Мы включали его несколько раз в надежде услышать русскую речь – безрезультатно. Пра озадаченно ерошила волосы, я смеялась. Тем не менее желание посмотреть фильм только возросло. Наконец нам удалось настроить русские субтитры. Как говорится, и то хлеб.

– Вот, а Мотор бы сразу наладил, – ворчала Пра, устраиваясь в кресле. – Ему прямо удается с техникой, не то, что некоторым…

– Скучаешь по нему? – спросила я.

– Каждую минуту. – Серьезно сказала Пра.

Мне очень понравился фильм. Люблю истории о людях, которых не ломают обстоятельства, какими бы тяжелыми они не были. Может, это оттого, что я сама не такая. Я слабая. Была бы сильной – сумела б измениться, как Изка. Или поверить в себя, как Пра, хотя бы иногда.

Спать легли вместе на широком раскладном диване, я с удовольствием вытянулась на чистой простыне, вдохнула приятный цветочный запах отдушки.

– Лаванда, – пояснила Пра. – Вот твое одеяло. Я пойду Андрюшке звякну, а ты укладывайся.

На тумбочке рядом с диваном лежал томик Джейн Остин, я протянула руку:

– Можно?

– О чем речь! – кивнула Пра и пошла на кухню.

Комната у нее была грустноватая какая-то, обычная. Как будто не жилое помещение, а номер в гостинице. Чистенько, опрятно, но как-то безлико, обыкновенно. Только на комоде стоит коллаж из видов осенней природы, черно-белый, как и фотки на кухне. Я еще подумала, что Пра, должно быть, любит черно-белые изображения. Ах да, на тумбочке я обнаружила забавную вещицу: винная бутылка в голубом вязаном «рукаве» с небрежно подшитым краем. Эта импровизированная вазочка смотрелась озорно и мило. Говорят, когда хочется что-то делать руками, креативить, то у тебя в жизни все идет своим чередом, как и должно быть. Зря, что ли, у меня никогда не доходили руки даже до банальной вышивки крестиком. А уж «одеть» бутылочку я бы в жизни не додумалась…

Книжка была подписана: «Прасковье Воронцовой на добрую и долгую память. Катя и Степан Воронцовы.» Я задумалась. У Пра есть сестра? И еще брат? Или это муж сестры – Степан? Точнее, скорее Катя – жена брата, фамилия-то у Пра тоже Воронцова. Красивая фамилия, из позапрошлого века, тогда были графы и графини Воронцовы.

– Эй, Пра! – закричала было я, но осеклась, вспомнив, что она разговаривает со своим парнем. Эх, повезло же Пра с Андрюхой! И собой хорош, и рокер, творческая личность, опять же, настоящий мужик, не побоялся за нее вступиться на улице…вот бы и мне такой встретился когда-нибудь.

– Чего тебе?

– А это твой брат – Степан? А Катя – его жена? У вас такая фамилия красивая!

Пра улыбнулась, но как-то невесело.

– Можно сказать, что брат. А Катюха – сестра.

– Я тоже всегда хотела старшего брата, – встряла я.

– И я хотела. И еще родителей. Мы из детдома, Мари. Ивановская область, рядом поселок Воронцово, вот всех и регистрируют Воронцовыми.

– Ооой…– выдохнула я. В легких как будто закончился воздух. – Прости, Пра, извини, пожалуйста…

– Да чего извиняться… у нас детдом хороший был, директор вообще золотой человек, дай ему Бог здоровья. Золотое сердце, золотые руки, настоящий человек, Мари. Как у Полевого. Тоже воевал, в Афгане, контузило, сейчас с палкой ходит. Но мы все ему как родные были. Так и звали, не Николай Николаевич, а «папа Коля». А кто постарше, звали НикНиком.

Как же мне было неловко…дернул же черт за язык расспрашивать про эту Катю со Степаном. А с другой стороны, ничего, Пра не обиделась, рассказывает охотно, без грусти. Может, так и нужно? Я считаю ее своей подругой, почему мне нельзя знать? Ну и что, что детдом. Пра умная, образованная, интересная. И людям с ней интересно!

– А…родители твои?

– Не знаю, – девушка равнодушно пожала плечами. – Я отказница, так сказали, недоношенная. Выживала в инкубаторе. И выжила, блин! И горжусь этим!

Я порывисто обняла ее, Пра тихонько засмеялась.

– Удивилась, Маш?

– Так, – неопределенно сказала я, – ты, честно говоря, не похожа на детдомовскую.

– А ты их много видала, что ли?

– Нет, но по телеку показывают…

– Да у нас тоже шпаны хватало, – задумчиво протянула Пра, – но НикНик вот так держал, – она сжала кулак. – Вызволял из милиции, но сам спуску не давал. Наверное, поэтому и выросли нормальными людьми, вменяемыми. Катька вон замуж за Степу вышла, мы с ней в одной комнате жили. И ведь как все устроилось…– Пра скрестила пальцы, – дали нам на двоих с Катюхой дом в деревне с милым названием Дюляпино, половина мне, половина ей. Ну, по распределению, как восемнадцать исполнилось. Холодно, проводка старая, колодец, печка, огород…а самое страшное, – Пра трагически понизила голос, – козы! Две! Во я с ними страху натерпелась!

– А что там?

– Бодались, скоты, прямо жуть. Катька сразу с ними нашла общий язык, доила, а я не могла, хоть тресни. Да и вообще трудно мне было в деревне жить. Хоть и не белоручка, по дому все могу делать, но там…вставали реально с петухами, воду нагреть, она ледяная. Это только потом нам помогли баню построить. Два года прожили, Катька по хозяйству да на огороде, а я устроилась в библиотеку работать, заочно поступила в институт. А тут Степка заявляется, успел отслужить по контракту, ему квартиру дали в городе. Они с Катей давно друг на друга глядели, он стал приезжать к нам. Огород вскопает, дров наколет, и все они по углам шепчутся. А потом подходит ко мне и говорит: «Отдай мне, мол, Катьку в жены, а я тебе квартиру в городе, махнемся, ты ж мечтаешь вырваться отсюда, а мы вот будем фермерами». Ну, я и рада-радешенька, сама понимаешь, такой фарт. В августе оформили документы, а в сентябре уже гуляли на свадьбе. Сейчас сын у них, Ярослав. Мой крестник. Так что я везучая – видишь, своя жилплощадь, район хороший, Подмосковье, опять же. И коз нет. Все-таки не деревенский я человек, по-любому. И у нас на троих одна фамилия, теперь на четверых даже. И детство было одно.

– Ничего себе…как роман.

– Да какой роман, Мари, просто жизнь. Тяжелая, трудная, острая, но прекрасная. Такая прекрасная, что и словами не описать.

– И чего же в ней такого прекрасного? Небо и солнце? Да только мне от них не холодно, не жарко.

Пра усмехнулась.

– Небо и солнце хорошо. Но самое прекрасное – не знаешь, что может случиться в следующий момент. И от этого интересно жить. Вот смотри, в твоем случае. Идешь ты за хлебом в магазин утром, а там – раскрасивый твой принц. Скажешь, не бывает?

– Бывает. В сказках и святочных рассказах, а не в реальной жизни.

– Ну конечно! Суженые что, хлеба не едят и по магазинам не ходят?

Мне стало смешно.

– Или взять мою ситуацию, – развивает Пра свою мысль. Эти четверо когда ко мне подошли на темной улице, меня аж затошнило от страха. А теперь я им по-своему благодарна, иначе я б с Андрюхой не встретилась. И вообще, в твоем возрасте думать, что жизнь отстой, даже не оригинально.

– А я не стремлюсь к оригинальности. И не думаю, что жизнь в общем отстой. Мне моя жизнь не нравится, собственная. Да, руки-ноги есть, не калека, не больная. Но мне не интересно жить.

– Мари, а кто тебе должен интерес организовывать? Только ты сама! Ну хочешь, я помогу, чем смогу. Давай сошьем тебе платье, какое захочешь, самое, что ни на есть модное? Или такое, чтоб ни у кого на свете не было, все утрутся? А?

– И куда я его надену? Спасибо, Пра, ты такая милая!

– То-то же. Давай спать, мне в сутки завтра. Спокойной ночи.

– И тебе.

Я пристыжено замолчала. Человеку завтра на работу в сутки, а я донимаю своими выкладками. И правда спать хочется.

Сказано – сделано, я начала искать подработку вместе с Алиской. Я предложила ей, втайне надеясь, что с Алиской я найду все быстрее, ее энергии и напористости можно было позавидовать. Кроме того, я рассчитывала разгадать ее секрет: как можно нравиться всем вокруг, не прилагая к этому особых усилий. Меня уважали, Изкой восхищались, Алиске же помогали, завышали оценки и считали «дамой, приятной во всех отношениях». Интересно, это врожденное качество? А если приобретенное, то я тоже смогу научиться?

Оказалось, в маленьком городе найти подработку студентке не так-то просто, особенно, если тебе еще нет восемнадцати. Мы поучаствовали в двух рекламных акциях: шоколад и йогурты, заработали по три тысячи рублей. Больше до лета ничего найти не удалось, а там наступила сессия. Шесть экзаменов, шесть зачетов. Я готовилась вместе с Изкой у нее, ночевала там же, да и решила переехать, тем более, что тетя Зоя нашла себе, как выразилась Изка «бойфренда», и частенько оставалась у него, а Изольда просто патологически не выносила одиночества. Вдвоем стало веселее. Я категорически настояла на том, чтобы оплачивать коммунальные услуги пополам. Изольда, похоже, вообще была не курсе, что такое коммунальные платежи. Изка не предложила жить с ней в одной комнате, да я и не напрашивалась. Места, слава Богу, хватало, мне выделили светлую комнату рядом с кухней, очень уютную, в которой подруга хранила свои детские игрушки. Игрушки убрали в большой красивый сундук, перевезли мою кровать, письменный стол, комод и кресло, занавески, комп, вещи. Я прижилась быстро. Наверное, в родне были какие-то кочевники вроде цыган – я начинаю считать домом то место, куда вернусь ночевать и где приготовлю еду. Кстати, насчет еды. Я и не думала, что Изка так беспорядочно питается: тетя Зоя готовкой не занимается, Изка не умеет, и поэтому обе едят бутерброды, кашки быстрого приготовления, пельмени, творожки, заказывают пиццу на дом. Поэтому я стала поварить, невольно повторяя наш семейный уклад: мамин борщ, бабушкины блины, отцовский плов. По выходным месила тесто, делала пирожки, булочки, плюшки с корицей. Изка привыкла обходиться утром чашкой кофе, но постепенно я приучила ее к омлету или овсянке на завтрак. Тетя Зоя с большим удовольствием переложила на меня обязанность закупки продуктов и переселилась к своему мужчине, заявив: «Вы девочки взрослые, проживете. Если что, звоните». Однако звонила в основном она сама, узнать, что да как, а по выходным забегала на чай. Приходил Андрей с Пра, приходили Изкины приятели-неформалы, часто засиживались до утра за разговорами или покером (почему-то все играли в покер), оставались ночевать. Я редко участвовала в этих ночных беседах: стеснялась, но в карты резалась с удовольствием. Мне казалось, я совсем неинтересная, обычная девчонка, синий чулок и «ботан». Ну, о чем со мной разговаривать этим готам, рокерам, ролевикам и реконструкторам? Общих знакомых у нас не было, на игры я не ездила, сейшны не посещала, концерты тоже, на гитаре и то не играла. Изка вот пыталась научиться, еще когда с Олегом встречалась, да забросила. И сама, наверное, не знает, где теперь ее черная «Фина». А я знаю, в кладовке на второй полке, я сама ее туда убрала, вытащив из-под кровати. Андрей убил бы Изку за такое обращение с инструментом.

Зато мне было радостно кормить всю невыспавшуюся компанию завтраком. В такие моменты я чувствовала себя чем-то вроде щедрой и радушной трактирной хозяйки: заходи, добрый путник, тут найдется для тебя и кружка эля, и кусок пирога… Гости сидели притихшие, девчонки утирали размазанную тушь, зевали и улыбались в окошко. Потом резко подхватывались и убегали на учебу-работу. Частенько Изка не приходила домой, так же ночевала у кого-то. А вот своих мальчиков она домой не приглашала. Я как-то спросила: почему так? Изольда опустила глаза. «Не знаю, – говорит, – это слишком личное. Как-то так. А потом – что мне, с родителями кого знакомить? Вот когда встречу своего единственного, тогда и приведу, а пока нет».

Вторую сессию мы с Изкой закрыли на «отлично», как и первую, Алиска тоже. На каникулы я уехала к своим в Переславль, а Изка снова намылилась в Чехию реставрировать замки, правда, уже без Пра. Андрей ушел в армию в начале лета, Пра осталась ждать, плакала, конечно, мы утешали. Его распределили недалеко, в Тверскую область. Сказали, можно навещать. Пра готовила пирожки, блинчики, котлеты. Смеялась: «Как жена декабриста». А глаза были грустные. Я знала, почему. Уходя, Андрей не сказал ей, жди, мол, меня. Может, это само собой подразумевалось? Конечно, она будет ждать и в сторону другого парня даже не посмотрит. Но Пра нужно было это услышать от любимого. Андрей даже не разрешил девушке проводить его до военкомата, тете Зое тоже не разрешил, пошел один. Странно, наверняка всех будут провожать.

Лето пролетело быстро. Я загорала, купалась на Плещеевом озере, объездила на велосипеде весь город – удивительно красивый – и окрестности. Подружилась с местной девочкой, Таней Пименовой, она тоже закончила первый курс, училась в медицинском в Ярославле. Вместе гуляли по городу вечерами. У Танюхи тоже не было парня. Вот, пожалуйста, нашего полку прибыло: умная, обаятельная, симпатичная и одинокая девчонка. Как и я. Неуверенная в себе, как и я. И, скажите на милость, откуда у нас этой уверенности взяться, если кавалеры – все до одного – смотрят сквозь и мимо? Ну да ладно, проехали.

В конце августа мне исполнилось восемнадцать. Отметили скромно, в семейном кругу плюс Таня и Пра. Родители подарили ноутбук – моей радости не было предела. А вот подруги, точно сговорившись, преподнесли серебряные кольца. Танюшка одарила меня точной копией Кольца Всевластья из фильма, с надписью на древнем языке древнего народа, словом, все, как полагается. Изка обзавидуется… От Пра я получила тяжелое широкое кольцо черненого серебра откуда-то из раннего средневековья. Интересно, днем позже я получила Изольдину посылку из Чехии, в которой тоже было кольцо! И тоже серебряное, сделанное в виде венка из диких трав, очень тонкое и красивое. Оно полезло мне только на мизинец, Изка, видимо, мерила на себя. Поначалу было неудобно носить три кольца сразу, но потом я привыкла и уже не расставалась с ними.

Второй курс прошел так же, как первый. Те же преподаватели, те же предметы, баскетбол, театр у Изки. Правда, Витька отчислился, поступил в физкультурный институт, изредка писал на мэйл, что у него все хорошо. Звал погулять в Москву, но мы не собрались.

Глава 4.

В октябре восемнадцать стало Изке. И она купила себе мотоцикл. «Ямаху», настоящую. Правда, зиму машина простояла в гараже. Кто-то из приятелей предложил Изке вступить в клуб байкеров (а я и не знала, что у нас в городе они есть), та восторженно согласилась. Как только просохли дороги, подруга оседлала «железного коня», которого она, кстати, назвала Фердинандом. Быстро научилась ездить, сдала на права. И стала-таки байкершей, завела себе кожаный костюм с эмблемой клуба: оскаливвшийся волк на фоне полной луны. Теперь Изка еще реже бывала дома, носилась по городу, ездила вместе с ребятами из клуба в Москву. Фердинанд был мощной, сильной, маневренной машиной, мог дать сто и больше лошадиных сил, быстро развивал сумасшедшую скорость. Изка перекрасила мотик в черно-серебристый цвет, а художники из клуба украсили его надписью «Ice Princess». Такая же надпись появилась на куртке у хозяйки.

В инст мы теперь ездили на мотоцикле, если позволяла погода. Мне не всегда удавалось справиться с ощущением тревоги, которое внушал мне инстинкт самосохранения, очевидно, чрезмерно развитый. Или он у Изки отсутствовал напрочь? Ездила подруга безбашенно, словно обучилась на курсах только экстремальному вождению: подрезала, резко тормозила, на открытых участках дороги врубала бешеную скорость, благо, мотоцикл мог разогнаться за считанные секунды. Сидя на заднем сиденье, я временами что есть силы вцеплялась в Изкину косуху, а подруга только смеялась, щурясь от ветра, что бил в лицо. И была она, как тот «беспечный ангел» из песни «Арии». «И в гостиной при свечах он танцевал, как бог…» Сбылась еще одна мечта Изольды: лунный свет и дорога впереди, как долгая жизнь. Свобода и счастье.

А я нашла работу. Точнее, ее нашла Алиска, а я присоединилась. В арт-кафе «Донна Роза» требовались официанты-бармены, гибкий график. Алиска увидела объявление в газете, позвонила. Самое забавное, что кафе находилось буквально в двух шагах от Изкиного дома, только дорогу перейти. Я раз сто проходила мимо, а внутри не была ни разу, хотя нередко слышала прекрасные отзывы о заведении.

– Пойдем устраиваться, – теребила меня подруга каждый день, а я зачем-то тянула: сегодня не могу, много дел, я устала…сама не знаю, почему так. Я правда хотела подрабатывать, но вот сделать первый шаг никак не решалась. Наконец Алискино терпение иссякло.

Она позвонила мне в субботу утром.

– Мах, пошли в «Розу», давай, собирайся, да не забудь паспорт.

– Алис, я не могу сейчас. Давай во второй половине дня, а? Ты сама, наверное, еще не проснулась толком, а я завтрак готовлю…

– Я стою у тебя за дверью, открывай давай.

Я кинулась в прихожую впускать улыбающуюся Алиску. Да, она не оставила мне шансов отвертеться. Через двадцать минут мы уже спускались в «Донну Розу» по красивой лестнице с коваными фигурными решетками.

Нас встретила администратор: стильная ухоженная дама лет сорока пяти на вид: модная короткая стрижка, очки в тонкой оправе, узкая юбка с атласной блузкой.

– По поводу работы? – приветливо улыбнулась она. – Присядьте, пожалуйста. Чай, кофе?

Мы с Алиской переглянулись. Наверное, надо было согласиться на кофе, раз предлагают, но нам это показалось неловким.

– Меня зовут Ирина Николаевна, – представилась администратор. – У вас есть опыт работы?

В общем, собеседование мы прошли. Оказалось, можно работать и два, и три, и четыре дня в неделю, начинаем в одиннадцать, заканчиваем так же. А я живу в двух шагах – просто подарок! Ирина Николаевна мне понравилась, сразу видно, что умная и интеллигентная, чем-то напомнила мне нашу школьную завуч, мы с Изкой ее очень любили. Самое трудное – научиться варить кофе, особенно капучино, чтобы была пышная густая пенка. Ну, и меню, конечно, надо знать.

В «Донне Розе» гостям предлагали в основном европейскую кухню, вкуснейшие десерты, чай, кофе, алкогольные и безалкогольные напитки. Штат насчитывал человек двадцать: кухня и бар, почти все студенты. Нам разрешалось варить кофе самим себе: в период стажировки я выпила, наверное, чашек тридцать капучино, прониклась стойкой неприязнью к тем, кто говорит «экспрессо» вместо «эспрессо», выучила и перепробовала множество блюд с красивыми названиями, звучащими, точно музыкальные термины. «Донна Роза» вполне соответствовала концепции арт-кафе: каждую неделю в ней проводились концерты, творческие вечера, показы кинофильмов, выставки и презентации. Заведение имело свою собственную, не похожую ни на что атмосферу: тонкий запах итальянского кофе, красивая романтичная музыка, необычный интерьер, наводящий на мысли и воспоминания… Кафе было обставлено и отделано с выдумкой и вкусом: имитация камина, сработанная на заказ мебель (деревянные столики и стулья с коваными ножками), изящные люстры венецианского стекла, этажерки с книгами и художественными альбомами, шелковые скатерти, большой аквариум у стены, тонкая посуда. За тем столиком мог сидеть герой Ремарка, такой кофе, наверное, подают в кафе Монмартра, а вот под эту песню танцевали синьоры и синьорины из фильмов Феллини в солнечной Италии. Мне безумно нравилось стоять за деревянной барной стойкой, особенно, когда я научилась управляться с кофе-машиной, и кофе из-под моих рук стал выходить не хуже, чем у других… Я, кстати, научилась варить кофе быстрее Алиски. Зато она, по своему обыкновению, очень быстро свела знакомство со всем коллективом, включая директора, Люду, Людмилу Георгиевну, которая заходила почти каждый день.

Увидев ее в первый раз, я, признаться, удивилась: кто-то что-то разлил, и Людмила Георгиевна без всяких комментариев взяла тряпку и вытерла пол. На мое робкое: «Давайте я, Людмила Георгиевна…» она ответила:

– Вот еще, выдумала. И зови меня Людой, так проще.

Она и в самом дела была очень простой и ровной в общении. Но это была не та простота, что хуже воровства, совсем нет. Люда наша обладала сильным характером, несгибаемой волей и острым ироничным умом, отточенным как аспирантурой МГУ, так и чтением серьезных книг. Она была self-made, из тех, что сама себя сделала, но не превратилась в «железную леди», а осталась нормальным человеком, адекватно оценивающим себя и других. Люда вовсе не была красавицей, но привлекала к себе разных людей без малейшей угодливости и желания нравиться. Чем? Я задумывалась, наблюдала, анализировала. Сообразила не сразу: личное обаяние, непосредственность в общении плюс сила духа и уверенность в себе. Как у Джона Кеннеди, которого боготворила вся Америка. А еще Людмила носила «царскую» фамилию – Романова и одна воспитывала двоих дочерей. А еще у нее была куча поклонников, и совсем не простых: актер драмтеатра, директор художественной галереи, чиновник из городской администрации… Я для себя решила перенять кое-что, внимательно наблюдая за начальницей: это умение искренне интересоваться любым собеседником, непринужденность манер, открытую улыбку. Улыбалась Люда тоже по-особенному: дарила человеку не американский «смайл» во все тридцать два зуба, безликий и оттого дешевый, а настоящую улыбку, теплую и дружелюбную.

В основном мы работали с Алиской в паре, дважды в неделю – среда и воскресенье, и потому практически не общались с другими барменами. Мы прекрасно сработались: я варила кофе и делала коктейли, Алиска бегала на кухню за едой. В принципе, в коллективе повторилась та же история, что и везде: с Алиской подружились, меня зауважали. Может, я слишком закрытая?

Однажды мне позвонила Ирина Николаевна:

– Маш, привет. Ты бы не могла выйти завтра, в пятницу, с шести часов? Понимаю, не твоя смена, но у нас Света заболела, и я никого не могу найти на вторую половину дня.

Я согласилась. Занятия к шести часам закончатся, планов на вечер у меня не было. В принципе, у меня их никогда не было.

Итак, в шесть я заступила на бар. Запыхавшаяся официантка Настя радостно заулыбалась:

– Ух, а я думала вечер тоже одной вытягивать, народу что-то до фига сегодня. Спасибо, хоть Люда помогает. Во, у меня четыре мокко и еще капучино, сейчас за стаканами сбегаю!

Я принялась взбивать молоко, включила кофемолку. Из колонок Джо Дассен рассказывал о том, как падает снег, а еще, наверное, про любовь. Из кухни вышла Люда с четырьмя тарелками спагетти «Болоньезе», кивнула мне, выставила тарелки на стол.

– Маш, свари и мне кофе, – Люда села за столик администратора.

– Какой?

– А какой не жалко, без сахара.

Часа через три народ стал расходиться, мы с Настюхой натаскали стаканов на бар и сходили поесть. Я сидела на холодильнике, ожидая свой поздний ужин. Попросила «Цезарь», чтоб не создавать лишних трудностей поварам, они и так с ног валились.

– Маш, а можно я тебе просто курицы пожарю, салата нет вообще, весь ушел. И вот чизкейк остался, хочешь? – крикнула мне Катя из горячего цеха. – А ты мне пока латте не сделаешь с банановым сиропом?

Кто ж откажется от чизкейка! Я пошла на бар, взяла высокий стакан, в которых мы подавали латте. И тут в кафе вошла Алиска с красной розой в руках, а за ней – невысокий парень в потертых джинсах.

– Маш, привет! Это Дэн, он тоже тут работает, – представила подруга своего спутника.

– Привет, – улыбнулся Дэн, – классная пенка, – кивнул он на стакан с латте.

Симпатичный парень, чем-то похож на нефоров – Изкиных приятелей, темные волосы собраны в хвост, смугловатая матовая кожа и неожиданно светлые глаза в черных ресницах. Даже красивый. Мягкие и быстрые движения, наполненные какой-то тигриной грацией. Когда она успела с ним познакомиться и начать встречаться, мы же всего две недели работаем здесь…как?

Я потащила кофе на кухню, снова уселась на холодильник.

– Алиска зашла, – фальшивым тоном завзятой сплетницы обронила я, – с Дэном. Он ей розу подарил.

Кто-то раз сказал мне, что «Донна Роза» – это Санта-Барбара в миниатюре. Здесь многие встречались со многими, даже по несколько раз, расходились, сходились, и все это было переговорено и обсуждено не один однажды. Катька быстро проглотила наживку:

– Ой, Дэн теперь с ней встречается? Посмотрим, насколько его хватит… Оль, слышь? Дэн наш с новенькой замутил!

– Вот кобелина! – донеслось из холодного цеха.

Я чуть не подавилась чизкейком.

– Кать, а он что…со многими встречался?

– Да со всеми, – не задержалась с ответом повар. – А чего ему обламываться, парень ничего себе, девчонки вешаются… я и сама с ним ходила…недели две. Так, между нами говоря, у меня и получше были.

Я молча переваривала услышанное. В Катьке-то он что нашел – она, конечно, готовит здорово и так неплохая, но поперек себя шире, дымит покруче любого дизеля… Или ему все равно с кем гулять и…спать? Я снова посмотрела на Катю и решила предупредить Алиску.

Решительно выйдя в зал, я направилась к бару. Алиска с Дэном сели за столик, Настя принесла им по чашке кофе. Я заметила, что она выглядит расстроенной.

– Насть, ты чего?

– Дэн, зараза. Да так, фигня все.

– Ты тоже с ним встречалась? – Догадалась я.

– Ну да, пару месяцев. Мне он тоже цветочки дарил, игрушки мягкие.

– Здорово, – невольно вздохнула я.

– Здоровей видали, – зло усмехнулась Настя, – сам говорил, я ему до сих пор нравлюсь, а сам – на тебе.

– А почему вы расстались?

– Я так захотела, надоело ему сопли подтирать.

– В смысле?

– Ну, парень должен же о девчонке заботиться, поддерживать, ну там, везде водить, развлекать…а ему самому поддержка нужна, бывает. Блин, теперь жалею, Мах. Он в постели клевый нереально.

Тут последний столик попросил счет, и я поспешила к нему. Мне кажется, не только парень должен девчонку поддерживать, она его тоже, и это не повод расставаться. Или нет? Надо все же Алиске сказать.

Пришла Люда и велела закрываться, «пока клиенты не набежали». Алиска с Дэном ушли, Настя тоже умчалась пораньше, спеша на автобус, а я принялась за уборку.

– Кофейку попьем? – предложила Люда, когда мы остались одни. – И давай с кухни чего-нибудь стащим! – озорно подмигнула она.

– С удовольствием, – отозвалась я.

Ставшим привычным движением я повернула ручку кофе-машины, струя пара вошла в молоко мягко, без брызг, почти беззвучно, и молочник в моей руке даже не успел нагреться. Люда одобрительно покивала. Она пила кофе без сахара, видимо, берегла фигуру, а вот я стесняться не стала, от души налив в мокко шоколадного сиропа.

– А Дэн давно здесь работает? – неожиданно для себя самой спросила я.

– Года два, с самого открытия почти, – ответила начальница. – А что? Тебе тоже понравился?

– Нет!

– И правильно, – наклонила голову Люда, – за каким он тебе сдался?

– А что в нем не так?

– Да как сказать, – она неопределенно пощелкала пальцами, – он Маугли.

– Как это? – не поняла я.

– Дитя джунглей, – улыбнулась Люда, – животный магнетизм, а за душой ничего. Он неинтересный, Маш, не меняется, ничему не учится по жизни, ему и не надо. Хотя парень неплохой, неглупый совсем. Он как тот цветок на окошке: обращаешь на него внимание, поливаешь – цветет, нет – захиреет. Поливать надо постоянно. А берет в основном фактурой, впечатление произвести может.

Точно все расскажу Алиске.

А в следующую смену мне пришлось работать с Дэном – Алиска отпросилась, пошла на день рождения к сестре. Несмотря на несомненную внешнюю привлекательность (или благодаря ей?) этот парень не вызывал у меня положительных эмоций. Но за полдня я переменила свое мнение: с Денисом я сработалась еще лучше, чем с Алиской. Он выносил мусор, брал самые дальние столики, успокоил тетеньку, которой я принесла эспрессо вместо капучино (ну, перепутала, с кем не бывает), а она вдруг начала возмущаться, как будто я ее облила этим эспрессо; открывал бутылки, промыл кофе-машину, избавив меня от этой неприятной обязанности. Кроме того, мы с ним неплохо поболтали обо все на свете: учеба, досуг, музыка, книги. Алискин парень вовсе не производил впечатление пустого, неинтересного человека. И он был очень сексуален (кажется, это так называется). Мне хотелось смотреть на него, слушать, улыбаться ему. Разумеется, я и думать не думала о каком-то там флирте, да и не умею я флиртовать и кокетничать. Может, здесь научусь?

В конце дня Люда выписала нам премию за отличную работу, и Дэн предложил зайти в гриль-бар по соседству, попить пива. Я отказалась. Во-первых, я не пью пиво, а во-вторых, он все же Алискин парень. Хотя…в «Донне Розе» народ частенько после смен заваливался в этот гриль-бар по двое и по трое, и целой компанией, ничего в этом такого нет. Да и Алиска в жизни не заподозрит меня в посягательстве на своего парня. Да что там – вообще на какого-либо парня. Я, как жена Цезаря, выше подозрений. А вот будь на моем месте Изольда, все выглядело бы совсем иначе…

Когда составляли график на следующую неделю, я взяла себе три смены.

– Не возражаешь, если я тебя с Александровым поставлю, а то с ним никто работать не хочет? – улыбнулась Ирина Николаевна.

– Ставьте с кем угодно, мне все равно, – я не сразу сообразила, что Александров – это Денис. – А что, Алисы не будет?

– Вроде бы она у нас больше не работает, – развела руками администратор. – Ты не в курсе? Вы же подруги!

Я не в курсе. Я вообще Алиску не видела несколько дней, она вроде бы уехала куда-то. «Надо хоть позвонить, тоже, подруга называется», – мысленно ругала я себя.

Через месяц Дэн и Алиска расстались, тихо, спокойно, без резких движений и громких слов. Незаметно было, что кому-то из них от этого грустно. Все шло как обычно. Скоро в кафе наметилась вечеринка по поводу трехлетия заведения, все как-то зашевелились, было много разговоров…со смаком вспоминали подробности прошлых праздников: кто, сколько и чего выпил, да где после этого был. Ольга, повар из холодного цеха, в прошлом танцовщица, загорелась идеей организовать шоу-программу. Идея была встречена без особого энтузиазма, но Олю это не остановило.

– Не хотите, да и хрен с вами, – заявила она. – Я буду ставить танец. Люд, можно?

– Конечно!

– Тогда мы будем репетировать после закрытия каждый день, времени мало.

– Кто вы?

– Ну, я, Ленка и вон Машку возьмем! – Оля кивнула на меня.

– Я не буду! Я не умею танцевать!

В жизни не танцевала. Нигде. Даже на школьной дискотеке. Да и не ходили мы с Изкой на них никогда. В танцевальный кружок тоже не ходила. Лет в десять мама отвела меня в какую-то студию, но что-то не сложилось, я уж не помню что. Я уже говорила про свою раскоординированность, надо бы провериться. Нет, ложку мимо рта не проношу, да и в баскетбол играю неплохо, но вот повторить комплекс движений, даже несложных, не могу совсем. Взять хотя бы наш школьный вальс на выпускном – я двигалась, как бегемот в гостиной, оттоптала все ноги добрейшему нашему словеснику, Сан Санычу. Ах да, еще этот рок-н-ролл незабвенный и Инесса, будь она неладна три раза. Я и танцы – две параллельные прямые, не пересекаются. Никогда.

Я так и сказала Оле. Ну, про прямые. Она озадаченно почесала в затылке.

– Евклидова геометрия, – добавила я авторитетно. – Ничего не поделаешь.

– Пользуйся Лобачевским, – усмехнулась Люда. – У него пересеклись. Танцуйте, девчонки, только хорошо! Нет, не хорошо – отлично!

И почему я так быстро уговариваюсь, не могу никому отказать?

Мы начали репетировать. Ольга, быстренько прибрав нас к рукам, гоняла до седьмого пота. Похоже, ей всегда хотелось ставить танцы. И еще я подумала: где, интересно, она сама танцевала? Всяко не в ДК, это и слепому ясно. Наш танец балансировал на грани между просто эротическим танцем и очень эротическим танцем, как я его понимаю. У нас с Ленкой не получалось: растяжка не та. Вдобавок выяснилось, что я не знаю элементарных вещей.

– Восьмерку мне покажи! – Ольга откинула со лба взмокшие волосы.

– Какую еще восьмерку? – искренне удивилась я.

– Обычную, бедрами! Не знаешь, что ли? Маш, и откуда ты такая взялась, а?

– Откуда надо, оттуда и взялась! – разозлилась я. – И не ори на меня!

Подумаешь, какая-то восьмерка еще на мою голову. Не все же обязаны разбираться в танцевальных премудростях. Если я не умею танцевать, это еще ничего не значит…

– Я предупреждала, – тихо сказала я. – Не буду танцевать.

Кажется, мы уже весь пол протерли, ползая по нему в коротеньких шортиках и завязанных узлом под грудью рубашках.

– Ладно, – Оля встала напротив меня, положила обе руки мне на пояс. – Расслабься, Маш, это не страшно. Я тебе покажу.

В общем, я освоила «восьмерку» эту, а Оля пошла на компромисс: часть элементов из танца мы выкинули.

На предпоследнюю репетицию наша танцмейстерша пришла страшно довольная.

– Девчонки, – Олька радостно потерла руки, сияя, как медный пятак, – меня осенила гениальная идея! Я придумала, чем мы украсим наше выступление. Точнее, кем!

Мы непонимающе уставились на нее.

– Я тут переговорила с мальчишками, они нам помогут. Василий! Иди сюда!

Пришел Васька, тоже повар, точнее, поваренок. Семнадцать лет, учится в техникуме, увлекается резьбой по дереву. Ощущает себя страшно взрослым, пытается флиртовать со всеми девчонками, наверное, Дэну подражает.

– Ложись на пол! – скомандовала Оля. – А вы смотрите!

Мы с Леной переглянулись. Ольга быстро поставила музыку, дождалась нужного места, а потом нагнулась над лежащим, одной рукой уперлась в пол за его плечом, другую поставила на уровень пояса, прогнулась в пояснице, скользнула вперед – Васька обалдело моргнул – назад, этакой дикой кошкой, коснувшись его грудью, прыжком встала на ноги, подала ему руку, парень поднялся – тоже прыжком – одним движением обнял Ольгу, она гибко вывернулась, выскользнула из его рук, и тут музыка закончилась.

– Видали? – Оля победно глянула на нас. – Ничего сложного. Сейчас на Ваське потренируемся, и все будет супер.

– У меня так не получится, – честно хотела сказать я, но взглянула на Лену и промолчала. Почему это у нее получится, а у меня вдруг нет? Я и посложнее вещи освоила с Ольгой.

В течении получаса мы по очереди отрабатывали на Ваське новый элемент, который должен был внести в наш танец нотку «сексуальности», как объяснила Ольга, хотя на мой взгляд, сексуальности там и так хватало. Лена безропотно и быстро научилась, я тоже не отставала. Мне и в самом деле понравилось, как у меня получается. Не хуже, чем у Ольги. Эротично. Правду сказать, это было самое эротичное, что я делала в своей жизни.

– Оль, а Васька что, один что ли, с нами будет танцевать?

– Не, что ты. Я еще Санька и Дэна уговорила, они помогут. Выбирай, кого хочешь?

– Я…мне все равно.

Ээээ…Сашку, добродушного увальня, похожего на Винни Пуха, можно было уговорить на что угодно. Правда, он, наверное, еще не понял, во что ввязался. А Денис…ну. Н-да.

– Я с Сашкой буду, – подала голос Лена. – Он хоть ростом повыше.

– Тогда я с Дэном, – услышала я свой голос.

– Договорились, – подытожила наша неугомонная Оленька.

На вечеринку я шла в растрепанных чувствах. Не скрою, мне хотелось выступить, не ударить в грязь лицом и поразить всех своей красотой и грацией. Какая-никакая, а все же публика, позориться не хотелось. Но я волновалась. Очень. Хотела позвать с собой Изку, но, во-первых, я не знала, как к этому отнесется Люда, а во-вторых, Изка как раз по вторникам носилась вместе с соклубниками на своем «Фердинанде». Алиску тоже пригласили, но она температурила – резался «мудрый» зуб.

Ах да, Пра одолжила мне платье. Я позвонила ей в последний момент, за два часа до начала мероприятия. Слава Богу, она оказалась дома, я примчалась мигом. У Пра было много платьев, я выбрала три: маленькое черное, яркое синее и красное, из тонкого шифона. Примерила. Мне больше всех понравилось красное: невесомые бретели, пышная юбка. Подобрать волосы и совсем шикарно будет…

– Можно это?

– Можно, – улыбнулась Пра, – но тебе больше пойдет синее.

– Оно какое-то, знаешь, слишком открытое. Такой вырез…

Вырез на платье был чуть ли не до пупка.

– Ты задом наперед надела, чудо мое. Вырез на спине, почти до пояса, да. Это необычно, бери, не ошибешься. И взгляни, какой цвет, – Пра поднесла платье к окну, – редкий.

Цвет и в самом деле был необычный: не просто синий, а очень глубокий, как звездная ночь, как морская глубина, как сама вечность…я, как всегда, слишком поэтична. Ну да ладно.

– Но если хочешь красный, пожалуйста, мне не жалко.

– Да нет, я, наверное, в самом деле возьму синее. Спасибо, Пра! Вот уж выручила!

– Не за что, – улыбнулась Пра. – Причесать тебя?

Глава 5.

На вечеринку я прибежала вовремя, запыхавшаяся, но красивая: Пра не пожалела полчаса и сделала мне макияж: мерцающая пудра, серебристые тени, синий карандаш, розовая помада. Она как-то очень хитро меня накрасила, взглянув в зеркало, я едва узнала себя: глаза стали глубокими, ресницы – длинными и густыми, а губы заметно прибавили в объеме. И вместе с тем лицо совсем не выглядело перегруженным косметикой…мне показалось, что даже на выпускном я не выглядела лучше.

– Отдыхай, веселись и ни о чем не думай, – сказала мне Пра на прощанье. – Ты шикарная, просто звезда. И все у тебя получится, слышишь? Все, чего пожелаешь, сегодня сбудется!

– А в двенадцать карета превратится в тыкву? – счастливо засмеялась я.

В «Донне Розе» меня едва узнали: восхищенным охам и ахам не было конца. Преисполнившись гордости, я величественно прошествовала в раздевалку. И все же я чувствовала себя немного не в своей тарелке: будто забыла какую-то важную деталь туалета или сумку, или что-то в этом роде.

Переодевшись в шортики и рубашки, мы с Олей и Леной приготовились к танцу. В зале уже были расставлены стулья, накрыты столы. «С утра у плиты, – шепнула мне Олька, – просто пир на весь мир. И выпивки сколько хочешь. Ты чего пить будешь, Маш?» Я замешкалась с ответом. Не думала об этом. И вообще, у меня было ощущение, что я уже выпила. Например, шампанского – под кожей будто лопались невидимые пузырьки, наполняя меня предчувствием чего-то совсем необыкновенного, волшебного. А может, все дело было в платье, прическе и макияже?

– Саш, ты с Леной, Дэн – ты с Машей! – скомандовала Ольга, – ты справа, ты слева, мы посередине с Васьком. И не дай Бог, вы мне схалтурите! Понятно? – она строго воззрилась на парней.

Те согласно покивали, Дэн улыбнулся, разглядывая меня, пожалуй, слишком уж пристально. Мне и так уже было не по себе от мысли, что сейчас мы выйдем на публику. Ольга ободряюще похлопала по плечу: «Давай, Маш, ща мы зажжем!»

Наконец все расселись, положили себе еды, налили, выпили, произнесли речь. Ольга кивнула Насте, взявшей на себя роль диджея, и мы вышли на свободное пространство. Заиграла музыка.

Танцевали здорово – не зря Оля вынимала из нас с Ленкой душу на репетициях. Не знаю, как остальные, а я в первый раз в жизни попала в ритм, чувствовала музыку, получая удовольствие от собственных движений. У Татьяны Александровны, маминой подруги, есть кошка Сонька, помесь мейн-куна с кем-то там. По сути – обычная двор-кошка, найденная в подвале в возрасте четырех дней, по виду и повадкам – просто суперзвезда. Надо видеть, с каким чувством собственного достоинства и довольства собой живет эта кошка, двигается, ест, сидит, лежит…она просто прется от себя и, вероятно, искренне считает себя самой замечательной на этой планете. Я всегда хотела занять у Соньки такого отношения к себе самой. Наконец-то кое-что получилось…

Отработанный на Ваське прием я исполнила безупречно, хотя внутри что-то замирало: то Васька, а то Дэн. Когда я наклонилась над ним, парень чуть слышно прошептал: «Вау!», на секунду прикрыл глаза. Я выпрямилась, подала ему руку, Дэн гибко поднялся, порывисто обнял меня, прижал к себе, отпустил, я шагнула в сторону… все захлопали. Уф, все! Интересно, в каком смысле было это «вау»? Хотелось бы расшифровать так: «Вау, какая Машка красивая, просто принцесса, так хочется коснуться ее губ, а в глазах вообще можно утонуть, какая она загадочная и сексуальная!». Я пошла в туалет, приложила ладони к щекам, снова взглянула на себя в зеркало: ишь, размечталась. Да еще словами из дешевых романов, которых я в жизни не читала. Разве платье с чужого плеча меняет судьбу?

Веселье шло полным ходом, молодежь стремительно пьянела, танцевала, смеялась. Ко мне подошла Ольга с двумя бокалами шампанского, подмигнула:

– Классно получилось! Давай выпьем!

– Давай!

– И попробуй салат, я лично делала!

Я поела салату, выпила еще немного. Голова «побежала», уж не знаю, от шампанского ли, от комплиментов или от самой обстановки. Танцевать не хотелось, я села на диван и принялась разглядывать окружающих, время от времени вступая в пустые разговоры. Странно, мне казалось, что народу очень много, хотя на самом деле пришло человек двадцать пять.

Дэн тоже не танцевал и даже, по-моему, не пил. Сидел в углу и о чем-то серьезно беседовал с Кирюхой, нашим лучшим барменом. Прошло пару часов, кое-кто собрался уходить. Ах да, а еще все звонили по телефонам и говорили что-то вроде: «Не скучай, я уже еду, мой хороший». Или, там, «мое солнышко». А по мне некому было скучать, и «солнышка» у меня тоже не было. Если только Изка. Только она, наверное, сама тоже сейчас не дома. Надо уходить, я поднялась с дивана. Впрочем, на что я рассчитывала? Что какая-нибудь Лена или Оля приведет с собой потрясающего парня и скажет: «Знакомься, Маш, это мой брат?» А он взглянет и застынет на месте от моей волшебной красоты, а я тоже буду стоять и смотреть ему в глаза… Пойду, пора. Вот только с Людой попрощаюсь.

Люда обнаружилась в маленьком зале для курящих с Дэном, Кирюхой, Леной и Мариной. На столе стояла бутылка «серебряной» текилы, лимон, коробка сока.

– О, Маша! – шумно обрадовался Кирилл. – Иди сюда! Мы сейчас будем пить текилу по-мексикански. Если что, мы тебя потом проводим.

– Да мне недалеко, – я подсела к столу, – не тревожьтесь. И напиваться до гномиков я не собираюсь.

– Все равно проводим, – твердо сказал Дэн. – Даже и не спорь.

Люда улыбнулась. Было совсем не видно, сколько она выпила. Может, рюмку, а может, десять. Впрочем, серебряная «Ольмека» была нетронутая.

Меня зазнобило. Вроде бы народу много, надышали, должно быть тепло, но по спине пробежали мурашки. Я никогда не пила текилу, наверное, неплохая штука, не зря ее так любила незабвенная Фрида Кало.

– А как это – «по-мексикански»? – спросила Лена.

– А вот, – Кирилл наполнил шот из тяжелой квадратной бутылки, взял ломтик лимона, провел им от запястья до локтя, потом щедро посыпал солью. Мы смотрели во все глаза. Парень, не моргнув, опрокинул в себя текилу, быстро и крепко прижался губами к своей руке, собрав лимонный сок вместе с солью.

– Вот так, – пояснил он неожиданным зрителям, – пьют текилу мексиканцы. Разумеется, мазать лимоном и солью можно не только руку. И уж совсем необязательно свою, – он подмигнул. Маришка хихикнула. Я – тоже. За компанию.

– Ну что, за «Донну Розу»? – Кирилл приподнял бутылку. – Маш, не стесняйся, – он подвинул ко мне лимон.

У них что, так часто бывает? Пьют текилу по-мексикански с чьей-то руки…или не руки? С другой стороны – они все давно знают друг друга. И почему я снова противопоставляю себя всем? Типа, это «они», а это – «я»? Может, в этом проблема? Алиска влилась в коллектив за пару рабочих смен, нашла себе парня, встречалась с ним, рассталась, а я за все это время даже не познакомилась толком с коллегами. Словом, я передумала уходить.

– Маш, – услышала я голос Дэна, – можно твою руку?

Кирилл взял за руку Люду, Марина – Лену. Вся ситуация здорово отдавала чем-то запретным, но искушение было слишком велико. Дэн крепко взялся за мое запястье, от его пальцев шло успокаивающее тепло. Улыбнувшись одними глазами, он склонился над моей рукой, коснулся губами, языком. Он целовал мою кожу, собирая с нее лимонный сок с солью, медленно, осторожно…бережно. Маришка с Леной уже успели выпить свою текилу, Кирюха тоже. Наконец и Дэн поднес к губам шот. Я оцепенела. Я все еще чувствовала его губы. Наверное, это выглядело страшно глупо со стороны, но мне было наплевать. Что-то поменялось, сдвинулось с мертвой точки…внутри меня. Черт побери, я ведь могу нравиться! Я могу! Из трех девчонок он выбрал меня, вам ясно?! Тебе, Лен, и тебе, Марин, как будто я не вижу, как ты на Дэна смотришь, ах, какая жалость, что он пересел и между вами теперь стол, не правда ли? И будто я не видела, как ты кривила губы, когда мы танцевали. И станцевали мы шикарно тоже! И я буду пить текилу! Как Фрида Кало! Ее размазало по кирпичной стене, но она поднялась, несмотря на раздробленные кости и разорванные связки, она жила, как хотела, писала картины, какие хотел, любила и ненавидела, кого хотела! И ни на кого не оглядывалась!

Потом уже я провела ломтиком лимона по его руке, отметив гладкую, как у эльфа, кожу. И уже мне до одури захотелось прикоснуться к ней губами…я не почувствовала ни кислоты, ни горечи. Вкуса текилы тоже не почувствовала. Кожа Дэна пахла степными травами, нагретыми вечерним солнцем…мне так казалось. В голове не зашумело, только кровь тяжело бухнула в виски. Что-то творилось со мной, что-то такое, чего я не испытывала и не знала раньше. Дэн внимательно смотрел на меня, потом придвинулся ближе. «Ты потрясающая, – шепнул он мне на ухо, – и такая красивая сегодня!». Он провел ломтиком лимона по моей шее, под ключицей, снова по шее, ближе к уху. И стал целовать. Я судорожно прижалась к нему, услышала, как бьется сердце, глубоко вдохнула его запах.

– Потанцуем? – спросил Дэн.

Я даже не помню, что за музыка играла в тот вечер, наверное, какая-то там классика-романтика. Мы долго танцевали, крепко обнявшись, потом еще целовались в подсобке, потом…наверное, так всегда бывает на вечеринках, но…у нас было не так, как всегда. Синее платье было спущено с плеч, Дэн прижал меня к себе, я ощутила, как напряглись его мышцы. Я помню все до мельчайших подробностей, но это «все» покрыто легкой дымкой нереальности, словно увиденное в кинофильме. Дэн целовал меня, нежно, но настойчиво, не прерываясь ни на секунду, а я…я таяла, как кусочек льда на солнцепеке, как мороженое, забытое на столике в кафе жарким летним днем. Его прикосновения обжигали нестерпимым жаром, я горела, пылала, боясь одного – что он отстранится и уйдет сейчас. Наверное, так было с героями Бунина в «Солнечном ударе». Эта мысль, всплывшая из глубин сознания, чуть отрезвила меня. Я глубоко вдохнула и отстранилась.

– Дэн…

– Маш, какая же ты красивая…с тобой такое первый раз?

– Да, – прямо сказала я, глядя ему в глаза, – и я не хочу зайти слишком далеко…понимаешь?

– Понимаю, о чем речь, – парень со вздохом засунул руки в карманы джинсов, – не волнуйся, все будет, как ты хочешь. А ты что, …эээ…ну, девственница?

– Да, – снова прямой взгляд. Испугается? Обрадуется?

Дэн не изменился в лице.

– Ты безумно сексуальная, Маш, у тебя такие нежные губы…и кожа, я просто не могу сдерживать себя…но я постараюсь…чего бы ты хотела сейчас? Может, какая-нибудь фантазия? Скажи мне…

– Дэн, я…

Ох, как же я его хотела тогда. До боли, до судорог. Теперь-то я понимаю – это ощущение ни с чем не перепутать, но в тот момент понимания не было. Было дикое влечение к Дэну, я сходила с ума от его рук и губ…

И – я отпустила себя, перестала стыдиться, думать и анализировать, положившись на его обещание, целиком погрузившись в ощущения от ласк Дэна. Я сказала ему, чего хочу…впрочем, мои фантазии были достаточно невинны. Наверное, каждая девчонка мечтает о своем, неважно, сколько у нее было любовников: десять или ни одного. Я вот хотела, чтобы он был груб со мной, может быть, сделал больно…слегка. Дэн меня понял. В какой-то момент мне даже стало страшно, а еще в какой-то момент реальность «поплыла»: я ощутила себя беспомощной пленницей в руках захватчика, воина-завоевателя. И беда ли мне, что у него нет светлых волос и глаз, меча у пояса?

Не знаю, сколько это продолжалось. Кажется, я кричала. «Тише-тише,» – шептал Дэн, закрывая мне рот ладонью, – «а то решат, что я тебя убиваю. Маш, какая ты…ты так меня заводишь. Машка…». Я тоже что-то говорила ему, целовала, чувствуя отчего-то вкус крови на губах, гладила его плечи, руки, грудь…кожа Дэна была прохладной, а может, это мне так казалось, оттого, что меня сжигало изнутри?

Мы пришли в себя ближе к утру. Я с трудом сфокусировала взгляд на стенных часах: полседьмого, ах, donner wetter, как выражается Изка. Дэн выглядел таким же ошарашенным. Я поправила платье, застегнула босоножки, он натянул футболку, и мы тихонько вышли из подсобки. На барной стойке лежал ключ от заведения, в туалете звякнуло ведро, послышался шум льющейся из крана воды. Я испуганно вздрогнула.

– Тетя Катя, – шепнул Дэн, – она убираться приходит в это время. Давай я тебя провожу!

Мы оделись и выбрались на улицу. Под ногами хрустел ледок, от дыхания шел пар, но холода я не ощущала. Все мое существо наполняла «невыносимая легкость бытия», легкость бездумная, невозможная, преступная, прекрасная. Я держала его за руку, которую столько раз целовала этой ночью, что успела запомнить мозоли на ладони и пальцах, видимо, от гитары. И мои руки были им зацелованы. И плечи. И живот. И ноги. Он стоял на коленях и целовал мои ступни. И пальцы, каждый по очереди. Как…как это вообще возможно? Неужели это случилось со мной, Махой Дружининой, вечной дурнушкой и одиночкой?

Мы поцеловались у подъезда. В этот волшебный час между ночью и днем все казалось нереальным, призрачным. Мы даже попрощались шепотом, и я еще раз окунулась в его глаза. Оказывается, они меняют цвет, надо же… в полумраке кафе глаза Дэна были серыми, отливали сталью, но сейчас, в этом мягком рассеянном свете они гармонировали с неярким ноябрьским небом, еще не закрытым тяжелыми тучами: вроде бы уже не серые, но еще и не голубые…красивые.

Изольды не было. Наверное, где-то тусуется. Я хотела зайти в ванную, смыть косметику и переодеться, прилегла на минутку на диван в зале, потянула на себя плед…да и заснула, будто провалилась. Последней мыслью было: хорошо, что сегодня среда, в инст не надо, у нас день самоподготовки.

– Маха! Маха, проснись! Мах, ну проснись, а? – Изка трясла меня за плечи все сильнее. – Что с тобой?!

– Что со мной? – я села, убирая с глаз выбившуюся прядь. – Чего орешь? Я в порядке!

– В порядке она, – Изка нервно хихикнула, подсовывая мне пудреницу, – на, полюбуйся на себя!

Я взглянула в маленькое зеркальце. Ну и ничего страшного, глаза размазались чуть, подумаешь. Губы, наверное, тоже. Губы…ох, ну ни фига ж себе! Распухли так, что никакого силикона не надо…ох, ну вот. Я оглядела шею, плечи…ничего. А вот грудь болела. Но как-то так…приятной болью.

Изольда наблюдала за моими манипуляциями. Сама она выглядела просто здорово, даром что утро: безупречно подведенные янтарные глаза, кожаные брюки, белая прозрачная блузка, кружево на белье, роскошная копна волос рассыпалась по плечам в тщательно продуманном художественном беспорядке, серьги из сердолика, повторяющего цвет глаз. Да, Изка проколола уши, уговаривала и меня, но я не решилась. Да и зачем бы мне, если я ношу каре, и ушей все равно не видно?

– Ты где была? – подруга осторожно присела на край дивана.

– В «Донне Розе» на вечеринке.

– Это понятно, – Изка нетерпеливо отмахнулась, – а…с кем?

– Слушай, Из, – я сжала виски руками, голова начала тяжелеть, – у меня такое было…

Я все рассказала ей. Достаточно бессвязно, надо признать. Мне не приходилось раньше разговаривать на такие темы, поэтому было много междометий и неопределенностей, но суть Изка поняла. Это привело ее в состояние крайнего удивления: ну, мол, Маха, ты даешь! Подруга потребовала подробностей, но я и сама толком ничего не могла вспомнить: только отдельные моменты, словно кадры на фотоаппарате, нереально яркие, надо признать. Я долго смотрела на себя в зеркало, пытаясь заметить в лице что-то новое: ну, не знаю, признаки какой-то там зрелости, искушенности. Ничего особенного не было. Может, это не сразу появляется?

– И…что теперь? – спросила Изольда с любопытством, которое она даже не пыталась скрыть.

– Не знаю, – вздохнула я, – как теперь ему в глаза посмотреть. Хотя…для него это, наверное, обычное дело. Придется сделать вид, что и для меня тоже. Ты…осуждаешь меня?

– Ну, не знаю, – Изка поджала губы. – Вы ведь даже не встречаетесь…я бы себе такого не позволила.

Это прозвучало очень гордо и даже несколько театрально. Словно юная весталка перешла на другую сторону улицы, увидев некую Мессалину. Теперь смешно стало мне.

– Можно подумать, у тебя никогда не было…неккинга.

Вот, вспомнила, как это называется. Знала же, что есть особое слово. Все правильно – неккинг, ласки верхней части тела, от английского слова neck, «шея».

– Было, конечно, – Изка мечтательно улыбнулась. – Но…я встречалась с ним. И довольно долго. Это совсем другое!

– А в чем разница?

– Ну, Мах, ну, как сказать. Одно дело, когда это твой парень и другое – когда посторонний.

– То есть, если я сейчас начну встречаться с Дэном, ты не будешь считать меня распутницей?

– Да я вовсе не считаю, Мах, ты что, как тебе только в голову пришло? Кофе будешь?

Я сама сообразила, что перегнула палку, зачем уж так-то было. Но мне не понравились Изкины слова: похоже, она была права. Я не должна была так поступать, не имела права. Хотя…кому от этого плохо? У меня нет ни мужа, ни парня, Дэн тоже свободен…пока еще. И мне было безумно хорошо с ним, просто до одури. Я пошла на кухню, стала взбивать яйца для омлета. Взглянула на свои руки, раз, другой. Не хватало колечка на мизинце, того, что похоже на венок из трав. Наверное, осталось там. Я вздохнула – надо бы поискать сходить. Вечером. Да и платье занести Пра.

 К обеду Изке позвонили, и она умчалась в гараж. Я стала думать о том, что случилось. Эйфория проходила, трезвый рассудок брал свое. Я уселась на стул и стала спорить сама с собой. Как на меня теперь посмотрят в кафе? Что я скажу Люде? А Дэну? С другой стороны, почему я должна кому-то что-то объяснять? Но все же это здорово отдает распущенностью, Изка права…что бы сказала моя мама, если б узнала? Не дай Бог…

– Маха! – заорали с улицы. – Маха-а-а-а!

Блин, Изка. Небось, ключи забыла. Я пошла в прихожую, потом высунулась в окно.

– Чего тебе?

– Мах, скинь ключи от гаража, а?

– А где они?

– Ну… – Изка задумалась. – На трюмо?

– Нет.

– На вешалке?

– Нет.

– А, знаю! У меня в кармане, в косухе. Принесешь?

– Там их тоже нет, Из. И косуха на тебе, кстати.

Подруга озадаченно покрутила головой.

Если бы я не знала Изкину привычку бросать ключи на обувную полку вместе со своими «гадами», я бы их тоже долго искала.

– Лови, чудовище! Еще раз их туда кинешь…

– Спасибо, Маха, ты супер!

Да, я-то точно супер. Парня нет, так решила добрать эмоций, связавшись с первым попавшимся…у которого к тому же девчонок была уйма. Как я могла? Почему не остановилась, почему не сработал защитный механизм, стоп-сигнал или что там еще должно включаться в таких случаях?

Я решила сходить в «Донну Розу». Может быть, удастся найти кольцо. Да и вообще, посмотреть, что там и как. Надеюсь, меня не подвергнут обструкции и не будут шептаться за спиной. А хоть бы и шептались, плевать! Может, мне еще алую букву вышить на груди? И вообще, пусть первым бросает камень тот, кто сам белее горного снега. Только такие люди, если они и есть где, осуждать точно не будут. Парадокс.

В кафе было тихо, занято всего два столика. Настя приветливо улыбнулась мне, Ирина Николаевна предложила кофе. Я впилась испытывающим взглядом в ее лицо: знает? Не знает? А если знает, то что обо мне думает? Тут из кухни вышел Дэн и я разом забыла обо всем: он показался мне еще красивее, чем накануне. Я негромко поздоровалась, он улыбнулся, подошел.

Надо было начинать разговор. Я заметила, что на шее парня черная бандана, наглухо завязанная под подбородком.

– Простудился?

Он усмехнулся.

– Издеваешься? Давай отойдем, Маш.

Мы вышли на площадку для курения под лестницей, Дэн снял бандану, расстегнул рубашку. Смуглую кожу пятнали багровые синяки, укусы, следы от ногтей…моих. Он повернулся, спина тоже была расчерчена сверху донизу. Я прислонилась к стенке – ноги не держали.

– Неслабо ты меня расписала!

– Ох, Дэн, прости…я правда не нарочно, – залепетала я. Мне было безумно стыдно за себя, жалко Дэна. Неужели я садомазохистка? Ох, какой кошмар.

– Да я не в обиде, – Дэн улыбнулся. – Не страшно, похожу какое-то время так.

– Почему ты ничего не сказал мне? Не прекратил это? Ты выглядишь так, как будто дрался с десятком злых кошек!

– Ну… – парень выглядел смущенным, – тебе вроде бы нравилось все это, а у меня никогда так не было. А ты…любишь боль, да?

– Не то чтобы очень…словом…как сказать.

– Я подумал, любишь. Ты просила, чтобы я сделал тебе больно.

Я? Я просила? Но я-то выгляжу нормально, у меня нет ни одной отметины. Или это Дэн был так нежен?

– Да не волнуйся ты, – попросил он, наблюдая за моими переживаниями. – С кем не бывает. Ты классная, Маш.

– Без обид? – я натянуто улыбнулась.

– Без обид, – подмигнул Дэн. – Да, вот еще… – и протянул мое кольцо.

Я облегченно вздохнула. Возникло ощущение, что все идет так, как надо. Все хорошо. Никто на меня не косится, не шепчется, от дома не отказали. Правда, Дэн весь разукрашенный, но это ему урок…наверное. И мне урок – надо себя держать в руках. Все. Пора уходить. Я распрощалась и побежала вверх по лестнице..

Потом был институт, еще две рабочие смены, правда без Дэна, тяжелая выездная игра с Гуманитарной Академией. За два периода я схлопотала четыре удаления и осталась сидеть на скамейке, еще отхватила выговор от тренера. Да меня нарочно провоцировали! Особенно вот эта рыжая, их капитан! И потом – я не толкалась, не цепляла за майки, не делала подножек, просто ставила корпус, а соперницы радостно падали, да еще симулировали, как итальянские футболисты! В конце встречи удалили Изку и наша Людмила Никитична в расстроенных чувствах ушла в раздевалку. Мы позорно проиграли, собрали вещи и поехали домой.

Изка зло давила на газ, я, как всегда, отчаянно вцепилась в нее, изредка закрывая глаза. Фердинанд мчал нас в родной город, ревел мотор, ветер свистел в ушах – Изка забыла шлем, и я из солидарности не стала надевать свой. Разобьемся, так вместе. Я на днях задумалась о теории «двух половинок», ну, эту легенду все знают. Будто некогда были красивые и сильные существа – андрогинны, все им было по плечу. Но коварные боги позавидовали их мощи и мудрости и разделили каждого надвое: получились мужчина и женщина, которым нужно во чтобы то ни стало отыскать друг друга. И вот, когда такое свершится, возникнет великое чудо – взаимная горячая любовь, и станут двое, как одна плоть, и будут они сильны и мудры, как те андрогинны. Интересно, кстати, какие это боги занимались подобными штуками, по-любому греческие, они мастера были на всякие интриги и метаморфозы. Вряд ли до такого опустились бы боги викингов: могучий Тор, мудрый Один и прекрасная Фрейя… Так вот, а что поделать, если половинки не встретят друг друга в силу таких естественных причин, как время и расстояние? Что поделать, если мой суженый пал в Крестовом походе? Или  убит на Гражданской? Или просто тихо и мирно скончался в своей деревне во времена какого-нибудь там Петра или Людовика? Или вообще еще не родился? Если мы с ним разминулись в веках, что тогда делать? Мне иногда кажется, что он как раз и был викингом, как у Семеновой. И упал на окровавленную палубу драккара, и умчали его душу светлокосые девы-валькирии, а сейчас он пирует у Одина среди славных воинов и не вспоминает ни о чем. Если мы с Изкой разобьемся на мотоцикле, я приду ко вратам Вальгаллы и скажу ему: «Я так ждала тебя на земле, а ты не пришел». И пусть ему будет стыдно!

Я потрясла головой: надо же, замечталась о чем. Мы почти приехали.

Через некоторое время пришлось признаться себе: я постоянно думаю о Дэне, о его крепких руках, губах, о смелых и нежных ласках, которые я испытала в тот памятный вечер. Я убеждала себя: ничего такого, это просто эпизод. Но как забыть? Особенно тяжко приходилось ночью. Иногда я вскакивала и бежала под холодный душ, а иногда до изнеможения качала пресс. Помогало, но не надолго.

Я стала ходить в «Донну Розу», надеясь повидать Дэна. Окольными путями выяснила: он уехал на свадьбу к брату в Новосибирск, вроде бы один, поэтому не работает пока. Мне все чаще хотелось плакать вечерами – такой одинокой я себя еще не чувствовала. Да и с чего я взяла, что понравилась ему, я же ничего не умею, я совсем неопытная…а у него, наверное, были крутые девчонки, шикарные любовницы, просто секс-богини! Но ведь всему можно научиться, так? И вообще, опыт не главное. И внешность не главное. Или главное? Окажись на моем месте Изка, Дэн уже оборвал бы телефон. Или нет? Ох, как же все непросто. Да еще Пра не отвечает на звонки, когда я ей платье занесу? Или тоже уехала куда-то? У всех своя жизнь, все уезжают, гостят, встречаются, женятся. А я могу поехать только в Переславль к родителям…

Потом стало хуже. Я заболела Дэном, как раньше барышни болели чахоткой, обострявшей до предела нервы, чувства, эмоции. Я сама не знаю, как это получилось так быстро, без инкубационного периода. Я думала о нем постоянно, мечтала, грезила во сне и наяву. Не знаю, любовь или нет, скорее наваждение, тяжелое, выматывающее душу. Поделиться было не с кем. Изка ничего не замечала, а я почему-то не хотела ей говорить, Пра не было. А вот моя мама спросила по телефону: «Что-то ты какая-то странная, Маш. Влюбилась, никак?» Я все отрицала: не по телефону же такие вещи говорить. А потом…как рассказать маме об обстоятельствах нашего, скажем так, знакомства?

Часто представлялось, как Дэн ласкает других девчонок, а они умело ему отвечают, закрывают глаза и закусывают губы, постанывая от удовольствия, впиваются ногтями ему в спину… Он … снова и снова целует, гладит, дотрагивается, сжимает, длинные волосы разметались по спине…алые царапины на коже как у эльфа. Я выламывала себе пальцы, вцеплялась в волосы, кусала губы, стараясь отогнать видения. Но они, словно фантомы, подступали ближе и ближе. Это уже паранойя? Один раз, ночью, стало совсем невмоготу. Я пошла на кухню, села за стол и стала смотреть в окно на пустую улицу. Повернуть за угол, и будет «Донна Роза». От размышлений меня отвлек шум мотора. У дома остановился мотоцикл,  потом еще один – наш Фердинанд. Я смотрела, прижавшись к стеклу. Изка сняла шлем, расбросав волосы по затянутым в черную кожу плечам, что-то сказала своему спутнику. Я не сомневалась, что это именно спутник, а не спутница. Так оно и было: байкер оказался симпатичным парнем. Он помог Изке закрыть Фердинанда в гараже, а потом они долго стояли под фонарем, разговаривали. Изка прислонилась к столбу, заложив руки за спину, парень обнял ее. Я видела их профили, удивительно чистые и светлые, как на старинных гравюрах. Неяркий рассеянный свет фонаря делал картинку очень красивой и романтичной. А мне опять стало грустно. У меня никогда так не будет. И никто не напишет на асфальте мое имя. Честно, мне очень нравится, когда парни пишут своим девчонкам на заборах, стенках там разных…У нас на соседнем доме на уровне четвертого этажа написано краской: «Светик, прости меня. Я тебя люблю!»  У Светика уже, наверное, дети появились давно, она их выводит гулять и смотрит на эту надпись. Я уверена, она простила. Надо же было еще как-то на этот четвертый этаж забраться… Хотя Алиска считает, это все пошло и банально. Но у Алиски немного другие ценности: она раз обмолвилась, что если парень ее в Макдоналдс поведет, то она с ним не будет общаться, ее надо водить только в дорогие заведения. Блин, да какая разница, куда вообще идти? Если тебе хорошо с человеком, то остальное неважно. Нет, я не желаю «рая в шалаше», но отбраковывать хорошего парня только потому, что он повел тебя в Мак? И, кстати говоря, кофе там хороший. Изка даже домой его частенько привозит и умудряется не расплескать. Может, все же рассказать ей? Подруга должна понять… Словно в ответ на мои мысли замок тихонько щелкнул, Изольда вошла, стараясь производить поменьше шума. Я слышала, как она расстегнула косуху, стянула перчатки, звякнули ключи, привычно брошенные на обувную полку, в следующий раз опять не доищется. Пожалуй, надо ложиться, сейчас, только Изка зайдет в ванную. Я загадала: если вдруг повернет на кухню, я все расскажу. Но она не зашла. И в ванную тоже. Очевидно, сразу улеглась, шагов больше я не слышала.

А  мне вдруг пришла смс от Билайна, ну, можно подключить услуги и так далее. Обычно они днем приходят, наверное, какой-то сбой. Глядя на засветившийся дисплей телефона, я подумала, может, написать сообщение Дэну? Так, ничего особенного, ненавязчивое небольшое послание, дружеское. Прокрутившись на постели полчаса, написала следующее: «Привет, Дэн! Как ты, как поездка?» Как ни странно, ответ не заставил себя ждать, и я поспешно выключила звук у мобильника – в тишине мелодия из Властелина Колец показалась чересчур громкой и тревожной. «У меня все хорошо, сейчас в поезде. А ты как поживаешь?» – написал Дэн. Я принялась лихорадочно размышлять: как сделать так, чтобы он не понял, что со мной происходит, но в то же время понял, что небезразличен мне. В итоге отправила: «Тоже хорошо. Приезжай, мы тебя ждем». Через пару минут пришло: «Обязательно приеду. Скучаю». Как это? Он скучает по всем? Или по мне? Или это вообще было ради красного словца сказано? Сама не заметила, как заснула.

На следующий день мне удалось дозвониться до Пра.  Слушая усталый и какой-то бесцветный голос в трубке, я засомневалась, удобно ли набиваться в гости. Не ответив на вопрос, что, собственно случилось, и заверив, что у нее все хорошо, Пра сама пригласила меня зайти. Так, надо срочно простирнуть платье.

Вечером выпал снег, первый. В смысле, второй, первый на Покров всегда выпадает, но не ложится. А этот вот лег тонким слоем. Темная улица стала наряднее – снег укрыл мокнущие листья, грязь и мелкий мусор. Мне подумалось: это как немолодая женщина примерит свадебное платье – и покажется в нем на мгновение юной и красивой, как когда-то была. Интересно, мне доведется выйти замуж когда-нибудь? «Суженого конем не объедешь», – говорит моя бабушка. И еще говорит: «Судьба придет, под лавкой найдет». Но почему же тогда столько одиноких девушек вокруг? И женщин. Взять нашу Светлану Николаевну – преподавательницу маркетинга. Умная, красивая, грамотная, характер хороший. Не какая-нибудь там «синий чулок», совсем наоборот. Тридцать пять лет, не замужем. Или Екатерину Сергеевну с кафедры информатики, почти такая же история. Где же их суженые? Время идет… Ох, опять я на свою тему съехала.

С Пра я столкнулась у подъезда – она шла из магазина с банкой кофе в руках. Мне показалось, подруга еще сильнее похудела.

– Привет, Маш. Заходи.

Мы поднялись. Я прямо в прихожей протянула ей пакет с платьем:

– Пра, спасибо огромное. Ты меня очень выручила.

Пра смотрела куда-то в сторону, вид у нее был потерянный.

– Что случилось-то? Я же вижу, неприятности у тебя.

– Да как сказать, Мари. В общем…мы с Мотором…с Андреем, в смысле…расстались. Все.

И зарыдала, закрыв лицо руками, уткнувшись в косяк, выронила платье. Я в растерянности опустила руки. На самом деле, Пра сильно изменилась за последние два года, в ней мало что осталось от безбашенной девчонки, залепившей Изке кулаком в нос. Она повзрослела, стала сдержанней и мудрее, даже казалась старше своих лет. Всегда ровная, спокойная, в хорошем настроении, готовая пошутить и посмеяться, сейчас Пра плакала навзрыд, кашляя и задыхаясь. Я, не зная, что делают в таких случаях, пошла за стаканом воды. На кухне воняло чем-то тухлым, в раковине громоздились немытые тарелки, на столе стояла куча чашек. Я, нервничая, принялась искать чистый стакан. Когда нашла, Пра села за стол, вытерла лицо рукавом.

– Отбой. Истерика отменяется. Напугала тебя?

– Есть немного.

– Это так, остаточные явления. Мы уже давно.

Короткие рубленые фразы Пра выговаривала через силу, будто слова застревали в горле, а она их проталкивала через гортань.

– А ты где была? А работа как?

– У меня отпуск. Была у…у него. А потом поехала к Катюхе со Степкой. Хорошо у них. Крестник растет. Казак.

Я не стала спрашивать, почему вдруг казак.

– Ты вот что, Пра…расскажи мне, если хочешь. А если нет, ничего. А я приберусь здесь, и не возражай.

– И не буду, – Пра обессилено прислонилась к стене. – Ты извини, я забыла, что тут такой свинарник. Блин, что-то еще и протухло.

Оказалось, пропал лук, Пра хранила его в ящике под столом. Мы решили выкинуть весь ящик.

В морозилке нашлись куриные котлеты, я поставила сковородку с маслом на огонь, стала варить рис.

– Да что рассказывать, – Пра тяжело вздохнула, – я давно заметила, что он стал другим. Переменился ко мне очень. То звонил часто, когда приезжал, всегда со мной был. А тут приехал в пятницу, а зашел ко мне в воскресенье часа на полтора и сразу уехал. Не, я понимаю, семья там, это да. Друзья, все понятно. Я не говорю, что он должен был только у меня торчать, но я не хочу быть в ряду: машина-группа-друзья-гараж. Я хочу свое особое место, не первое, не главное – главное это семья, но все равно особое. Понимаешь?

– Ну? – я осторожно вытирала вымытые тарелки.

– Ну и вот. Был бы он на гражданке, я бы подумала, что другую нашел, а в части у них из женского пола только медсестра да уборщица, обе в годах уже. До города далеко, их не пускают, то есть, девчонку найти негде. Я спросила напрямую: ты меня любишь? Как-никак два года встречаемся, имею право знать…

– А он?

– А он сказал…что не знает, Маш. То есть, времени разобраться у него не было, – у Пра снова потекли слезы по бледным щекам, – извини, я что-то совсем расклеилась.

– Ничего, ты не стесняйся, – я неловко погладила ее по голове.

– А я так не могу, Маш. Говорят, что надо, чтобы тебя саму любили, да только это фигня, – голос Пра окреп. – В одну ладонь не хлопнешь, любить оба должны. Пусть кто-то больше, кто-то меньше. Каждый в свою меру. А когда один не знает, то надо расходиться. Ну, мы и разошлись. Я предложила, а он не стал спорить.

– Жалеешь?

– Не привыкла еще. Пройдет время, переживу.

Она сильная, Пра, я сразу это поняла. Не то, что я. Мне так плохо из-за Дэна, я каждую ночь о нем думаю, а мы ведь даже не встречаемся.

– Он сказал, что боится меня потерять, что я ему нужна. А сам ни малейшего шага не сделал навстречу, просто исчез. Я сама позвонила, а он даже разговаривать со мной не захотел. Будто я этого не заслужила. Жесть, Маш. Такая жесть. Но ты знаешь, мне кажется, все через это проходят. И никто еще не умирал.

– А бедная Лиза? – говорю я в надежде развеселить Пра хоть немного.

– Да глупо это все, – она махнула рукой, – Лиза какая-то. Я еще встречу офигенного парня…только не знаю, когда. И где. Все же встречают как-то.

– Не все, – осторожно возражаю я. – А иногда встречают так, что лучше бы и не встречать.

– Это как так? Ты о себе, что ли? Давай уже, выкладывай.

Пра, она такая, с полнамека понимает. Ну, я и выложила. Про кафе, про Дэна, про наш вечер, про смс. И про то, что спокойно не могу на него смотреть, что он нужен мне, очень нужен, что я устала быть одиночкой и хочу мужское плечо рядом, а Дэн красивый, как эльф, у него такая гладкая кожа и сильные руки, а я даже Изке не могу рассказать, потому что она меня осудит, а я не хочу, чтобы меня осуждали, я ничего такого не сделала, никому не изменила, и он тоже никому, но все равно это безнравственно, скорее всего, а я больше не могу так…

Пра внимательно слушала, положив подбородок на сплетенные пальцы, не сводя с меня глаз. Потом встала, погладила по голове, подошла к плите, выложила котлеты на тарелку, стала сливать рис.

– Ты тоже меня осуждаешь?

– За что, Мари? За что я могу тебя осудить? За то, что тебе понравился парень?

– Нет, за то, что я позволила…позволила ему…

– Ох, ну тебе же не двенадцать, это объяснимо. А потом, у тебя хватило ума притормозить, до секса же у вас не дошло. Если бы дошло, было бы тяжелее.

– Почему?

– Ты бы привязалась. К первому мужчине всегда привязываются, – Пра тяжело вздохнула, – и отвыкать трудно. Тем более, таким девчонкам, как ты. Да и как я, похоже.

Пра вытащила их кармана пачку сигарет, положила перед собой. Покачала головой и метко бросила в ведро для мусора в углу. Заметив мой недоуменный взгляд, пояснила:

– Я тут закурила с горя, да еще Катька со Степой дымят…теперь отвыкаю. Видишь, бросаю вредные привычки: курить и Андрюху, – Пра криво улыбнулась. – Ты не грусти, Мари, может, у вас еще и сложится все с Дэном. Покажешь мне его?

– В смысле?

– Ну, давай сходим в твое кафе, выпьем по кофе, посмотрим, что там к чему.

– Ой, давай! Только он еще не приехал.

– Ну, когда приедет, звони мне, посмотрим.

Мне стало легче. Пра была какой-то надежной, ясной, несмотря на свою собственную драму. Она будто распустила на мне туго затянутый корсет, стало легче дышать. Рис и котлеты показались очень вкусными.

Глава 6

Очередная рабочая смена застала меня врасплох: оказалось, я пообещала выйти в воскресенье вместо Иры. Почему я этого не помню? Вроде не под наркозом была… хорошо, Ирка позвонила в субботу вечером, чтобы быть уверенной в моем согласии. Я в последнее время многое забываю, авитаминоз, наверное. А скорее всего – потому что думаю о Дэне днем и ночью, не могу сосредоточиться на чем-либо другом. Просто не могу, хоть режь. Изольда смотрит осуждающе, по ее мнению, страдать из-за парня просто глупо. Ну, еще бы, легко говорить, когда сама ты можешь получить, кого захочешь, когда тебе в любви признаются толпами. А мне раз в жизни кто-то понравился, и я даже не знаю, что делать с этим. Может, написать ему письмо, как Татьяна Ларина? Но та тоже получила от ворот поворот, да и как-то наивно это все, мы даже в школе записочек не писали никогда.

Ирина Николаевна «обрадовала»: сегодня я одна работаю, Серега заболел. Пообещала премию. Ладно, в воскресенье немного народу бывает, да и денек ясный, люди все на свежем воздухе. Как в воду глядела: больше четырех столиков сразу не было. Пришла Люда вместе с очень колоритной, даже комичной парой: высокий худой парень в клетчатом пальто, длинноволосый, как Дэн, с маленькой, абсолютно круглой розовощекой девчонкой. Я даже перегнулась через барную стойку, чтобы получше их разглядеть: девчонка была ну просто очень круглой, уж на что я считаю себя толстой, ну тут совсем тяжелый случай. И ведь тоже с парнем! И радуется жизни, и плевать она хотела на мнение окружающих! Вон, он ей стул подвинул, помог снять куртку. С такой фигурой – и в короткой куртке, в высоких ботинках. Похоже, неформалы какие-то – оба в хайратниках и фенечках, парень еще и с бородой. Хиппари?

Люда попросила три кофе. Ирина Николаевна объяснила: Коля и Лиза, художники, давние друзья заведения, участвуют в выставках и творческих вечерах, страшно милые и забавные ребята.

А вечером пришел Дэн. Непринужденно поздоровался, повесил мокрую косуху, улыбнулся мне. Мне.

Я поняла, что когда говорят «екнуло сердце», это не совсем фигуральное выражение, оно и вправду екает и словно обрывается вниз, к желудку.

– Маш, угости Дэна кофе, – донесся до меня голос Ирины Николаевны.

– Я сам, – он был уже за стойкой, совсем близко от меня. – Ну, привет, Маш.

– Привет, – я смотрела в его лицо и не могла насмотреться. – Как свадьба?

– Отличная свадьба, все прошло супер, – струя пара вырвалась из трубки, Дэн наклонил молочник.

Чтобы отвлечься, я стала доедать мороженое – на кухне угостили, а я еще добавила клубничного сиропа. Пока никого в зале нет, можно поесть и за баром. И чего Дэн не уходит? Молоко взбил, кофе сварил. А, он еще и администратору делает латте. Ирина Николаевна благодарно улыбнулась, одновременно доставая затрезвонивший мобильник, и ушла в подсобку разговаривать, в зале плохо ловит. Подтаявшее мороженое закапало с ложки, я поспешно подставила ладонь. Как назло, капля упала в вырез блузки, я потянулась за салфеткой, Дэн удержал мою руку.

– Помочь?

Не дожидаясь моего ответа, он притиснул меня к стене, наклонился, прижался губами к враз запылавшей коже. Поцелуй длился долго, я вцепилась в Дэна.

– Прекрати…увидят, ну…

– Да никого нет, – Дэн отпустил меня. – Тебе сварить кофе?

– Что? – я приходила в себя, порциями вдыхая воздух, будто вынырнув с большой глубины.

– Кофе, говорю. С молоком. Или без.

– Денис! – Ирина Николаевна неожиданно возникла из кухни. – Помоги Ольге разморозить холодильник, будь добр! А мы тебя даже покормим.

– Есть! – улыбнулся Дэн.

Я чуть не сползла под бар. Стояла, как дура, прижав ладонь к груди, немея от счастья. Он приехал. Он поцеловал меня, сам, я не напрашивалась. Соскучился? Может, вечером позовет куда-нибудь? А что, почему нет. И будет у меня первое свидание! Как полагается, красивое и романтичное…

– Что-то никого нет, – озабоченно протянула Ирина Николаевна. – Маш, посмотри, там дверь не закрылась?

Зал и вправду опустел очень быстро и как-то неожиданно. Времени немного – часов восемь всего. До закрытия еще далеко.

Я пошла есть с тайной надеждой увидеть Дэна – он же на кухне. Получив тарелку солянки, выяснила, что Дэн ушел вот буквально только что. Как это я с ним разминулась? Неужели, когда мыла руки? Вот невезуха! А он даже не попрощался, не попытался меня найти. Все стало плохо – даже солянка показалась совсем невкусной, а ведь раньше я ее ела так, что за ушами трещало. Хотя, может быть, у него что-то срочное? А может, Дэн не хочет афишировать наши отношения? Да, у нас и отношений как таковых нет, но вдруг для него это тоже серьезно?

По какой-то неведомой причине посетители сегодня обходили «Донну Розу» стороной. Опять же, завтра понедельник, рабочий день, допоздна зависать в кафе не каждый захочет. От нечего делать я принялась вновь рассматривать Лизу с Колей – они сидели вместе с Людой за крайним столиком, негромко переговариваясь. Девчонка ну совсем не отличалась красотой: круглое личико с абсолютно белыми бровями и ресницами, вздернутый нос, пухлые щеки, круглые удивленные глаза, да еще очки. Волосы тоже были светлые, я бы даже сказала, белесые, да еще фигура такая несуразная. И ведь Лиза эта совершенно явно пренебрегала всякими женскими возможностями выглядеть лучше: макияж там, хитрости с одежкой…Чего стоят одни колготки с ярким рисунком в сочетании с «камелотами» и мини-юбкой. Но…Коля смотрел на свою спутницу с обожанием, восхищением и преданностью. Было сразу понятно, что этого высокого флегматичного парня целиком и полностью держит в своих маленьких пухлых ручках его «половинка». Несмотря на полноту, Лиза была подвижной, как ртутный шарик, она делала сто сорок движений в минуту, вертела головой, встряхивала волосами, отчего звенели ее многочисленные сережки, оживленно жестикулировала… Было с первого взгляда ясно, что этой девице до всего в мире есть дело. Вот она наклонилась к Люде, что-то шепнула, не очень-то деликатно кивнув в мою сторону. Я внутренне подобралась. Лиза же выпорхнула из-за столика, подкатилась к стойке.

– Привет! – радостно сказала она, протянув мне ладонь. – Я Лиза, а ты, значит, Маша?

– Значит, – пробурчала я.

– Хочешь мне позировать?

– Чего?!

– Ну, я будущий художник, – принялась объяснять моя новая знакомая. – В смысле, я вообще художник, а в будущем известный художник, – тут она подмигнула. Я из вежливости улыбнулась.

– Мне нужно для диплома цикл картин написать, по одной тематике.

– И какую ты выбрала? – спрашиваю я.

– Женские архетипы в русском народном устном творчестве.

– Ого! Это сказки, что ли?

– Не только! – Возбужденно затараторила Лиза. – И сказки, и легенды, и славянские мифы, и апокрифы, но это уже позднее… Так попозируешь?

– Ну…можно.

Мне не хотелось обижать Людину добрую знакомую, да и портретов с меня никогда не писали. У Изки висело два: в красках и тушью, оба написаны ее поклонниками, разными. Одного я не знаю, а второй на четвертом курсе учится, Владик Земцов. Он раз Изку увидел в театре, в «Чайке» (наши замахнулись на Чехова), так вечером пришел домой и нарисовал ее тушью, а наутро подарил. На том портрете Изка сама похожа на Чайку, какая-то трагическая, опущены глаза, изломаны брови, а вокруг все как-то темно и серо, только ее белое платье и белое лицо приковывают взгляд. Ну, да это роль такая была. Изка не очень любит этот портрет, ей другой больше по душе. Там бушуют яркие летние краски, Изольда в ее любимом красном платье сидит на лужайке в парке, плетет венок из ромашек. Она очень красивая там, как и в жизни.

– …завтра заходи в любое время, – донесся до меня голос Лизы, – мы с Колей рады будем. Ты интересная.

– Да ладно? А кого ты хочешь с меня нарисовать? Не Бабу-Ягу хоть?

Это я-то интересная? Что-то Лиза загибает. Наверное, очень нужна натурщица, серия портретов это вам не один.

– Написать, – серьезно поправила художница. – Картины пишут, а не рисуют. Во-первых, Баба-Яга уже есть, а во-вторых, Маш, я и сама не знаю. Как выйдет.

– А сколько у тебя уже есть картин?

– Две. Баба-Яга…– тут она понизила голос, – Колькина тетка. И еще Сирин.

– А надо сколько?

– Семь-восемь.

– Хочешь, я тебе еще Василису Прекрасную приведу? Только меня ты все равно напиши.

А то увидит Изку и откажется меня писать, с нее-то картина красивее будет. А я вдруг очень захотела на портрет.

– Ой, приводи, конечно. И кстати, я портрет тебе отдам, когда диплом получу, мне только его надо будет выставить.

Конечно, Изка согласилась позировать, мы обменялись телефонами с Лизой. Люда кое-что рассказала мне про эту пару: у ребят оказалась не совсем обычная история. Коля был серьезным и вдумчивым парнем из профессорской семьи Нагорных. Его сдали в физмат лицей, потом парень поступил в Бауманку. Но проучившись там один курс, вдруг понял, что вообще не хочет заниматься математикой, ну совсем. Потенциальному светилу науки хотелось просто волком выть от цифр, формул, графиков, диаграмм, но бросить престижный институт он не мог. Родители очень гордились сыном-студентом, видя в нем продолжение самих себя, даже мысли не допуская о том, что Николай не пойдет в науку. А у парня началось тяжелое нервное расстройство, которое закончилось клиникой. Врачи, психологи, уколы. В общем, на семейном совете решено было на единственного сына не давить. Коля был отпущен в «свободное плавание» и через год без особого труда поступил в Строгановское училище. Он еще в больнице начал рисовать. Лечащий врач сказал: не мешать ни в коем случае.

Жизнь в общаге стала для «домашнего мальчика» нешуточным испытанием. Несостоявшийся ученый понятия не имел, как, к примеру, сварить макароны или пожарить яичницу. Сердобольная соседка Лиза Швец подкармливала сокурсника, учила адаптироваться к незнакомой среде. А потом стала необходимой. Коля почти сразу представил ее родителям своей невестой. Будущие свекор со свекровью в восторг не пришли: совсем не такую жену они прочили Коленьке. Мама – кандидат наук и папа – замдекана хотели видеть рядом с сыном серьезную, умную, перспективную девушку, в идеале тоже научного работника, на худой конец, медика или юриста. Или хотя бы преподавателя. А тут такое чудо в фенечках… Но Коля стоял насмерть, он, мол, однолюб и больше ему никто не нужен в этой жизни. Родители поняли: мальчик вырос.

А Коля почувствовал себя счастливым. Он писал совсем небесталанные картины, впервые в жизни у него появились друзья, любимая девушка. Лиза ввела его в свой круг общения, достаточно пестрый, надо сказать: богема, неформалы, ролевики, музыканты какие-то, поэты, начинающие фотографы, журналисты… И все это крутилось, тусовалось, создавало, придумывало, не спало по ночам. Николай познал радость задушевных полуночных разговоров над остывшим чаем, посиделок у костра в лесу с гитарой и песнями, научился кроить и шить «историчные» и «аутентичные» шмотки, когда Лиза вытаскивала его на ролевые игры. Родители не узнавали сына: из послушного и тихого, застенчивого ботаника, парень стал спокойным и твердым, как гранитный уступ, прямо смотрел в лицо знакомым и незнакомым, независимо пожимал плечами. Пришлось заново привыкать…

И ведь, как в той поговорке, стерпелось и слюбилось: даже Лиза со временем стала казаться вполне себе приятной. Оказалось, что девица со странной внешностью совсем недурно готовит, много читает, увлекается историей, а о живописи знает практически все. Лиза тоже пошла на компромисс: в гости к Нагорным одевала строгие консервативные платья и туфли, приглаживала волосы. Все утряслось: Колина бабушка перебралась жить к старшей дочери, оставив молодым домик и собаку – немецкую овчарку Фриду. Зажили неплохо, стали готовиться к свадьбе…

– Летом, должно быть, поженятся, – сказала Люда, – наверняка у нас играть будут. Хорошие ребята, думаю, тебе с ними интересно будет общаться. А Лизка правда талантливая: в Голландии где-то выставлялась, там даже пару картин ее купили, она отложила на свадьбу. А Коле с нами работал еще на втором курсе: весь дизайн заведения его рук дело, по-моему, неплохо.

– Да вообще здорово, – говорю я.

Через неделю мы с Изкой пришли к Швец-Нагорным в гости, прихватив тортик. Сначала Фрида залилась лаем, потом Коля прошаркал через двор, прикрикнул на собаку, тепло улыбнулся нам.

– Проходите, званые гости.

Мы прошли. Я ожидала увидеть «творческий беспорядок», разбросанные кисти, холсты, подрамники…что там еще бывает у художников. Ничего этого не было. Внутренность домика напоминала скорее славянскую избу, но, что удивительно, ощущения стилизации не возникало: глиняная посуда, вышитые скатерти, салфетки, полотенца, деревянная мебель органично соседствовали с плитой, компьютером, огромными часами на стенке. Лиза появилась из боковой комнаты, радостно протянула руки.

– Наконец-то! Чаю?

Мы не стали отказываться, незаметно разглядывая обстановку и хозяев. Чай, налитый из огромного – ведро войдет – чайника, оказался необыкновенно вкусным. Похожий заваривала моя бабушка: с мятой или мелиссой, чабрецом, зверобоем, душицей и еще сотней травок. Лиза во все глаза разглядывала Изку – сегодня подруга выглядела особенно эффектно: макияж в стиле «смоки айс», пышная юбка с корсетом, высоченные шпильки, короткий кожаный жакет, шляпа, длинные серьги. Выпив по три чашки, мы вылезли из-за стола.

– С кого начнем? – оценивающе прищурилась художница.

– С меня! – выпалила Изольда. Я пожала плечами.

– Коль, ты бы дров наколол, – попросила Лиза. – Выстудило все.

В студии был камин, самый настоящий, с решеткой и полочкой. Лиза стала разводить огонь, мы снова оглядывались по сторонам. «Творческого беспорядка» все равно не обнаружилось, видно, молодые художники были на редкость организованными людьми. Может, потому, что Коля еще и математик? На стенках висели картины, не понять, где чьи, разные: пейзажи, портреты, абстракции какие-то, наброски, эскизы. Меня заинтересовала женская рука с гроздью винограда, ее было очень много: углем, красками, снова углем…вроде бы одна и та же рука, но первый и последний набросок отличались очень сильно, даже на мой неискушенный взгляд. Тем временем Изка была усажена за стол рядом с узким окошком, Лиза вдруг стала очень серьезной, даже строгой.

– Маш, ты это…или возьми книжку, посиди здесь тихо, или прогуляйся. Извини, просто не могу, когда кто-то за спиной стоит.

Ни капли не обидевшись, я вышла во двор. С опаской покосившись на пристегнутую Фриду, нашла Колю: он азартно махал топором, с трех ударов разваливая надвое толстые березовые полешки. И так это здорово у него получалось, что у меня немедленно зачесались руки, хотя я дров никогда не колола.

– Дай попробую, а?

Парень вытер вспотевший лоб.

– А что, попробуй. Он не острый, так что разрубать не старайся, силенок не хватит. Разбивай чурбаки, понятно?

Чего тут не понять. Я взяла колун, крепко, обеими руками. Коля отошел в сторону, принялся укладывать поленницу.

– Давай я, если хочешь, тебе подтаскивать буду.

Я радостно согласилась. Дело пошло. Минут через двадцать я попадала, куда нужно, сухие поленья трещали, раскалывались. Мне стало жарко, я скинула куртку, закатала рукава рубашки. Пар вылетал изо рта, день был ясный, но холодный. Люблю такие, они иногда бывают перед зимой: слякоти нет, подморозило, а снега тоже еще нет. Воздух прозрачный, чистый, если глубоко вдохнуть, колет легкие. Деревья без листвы четко вырисовываются на фоне неяркого уже неба. Ноябрь, предзимник…

Я обернулась, почувствовав чей-то пристальный взгляд. Лиза, улыбаясь, махала мне рукой из окна. Я отбросила волосы со лба, кивнула ей, вогнала топор в толстую колоду и пошла к дому.

– Лес рубят – щепки летят?

– Вроде того.

– Мах, ты извини, я побегу, – Изка стала натягивать косуху. – Мне еще в клуб, переодеться надо, ладно я не буду тебя ждать?

– Ладно. Вернешься поздно?

– Ага! Пока всем, было очень приятно познакомиться!

– Взаимно, – откликнулась художница.

Я очень хотела взглянуть на наброски к Изкиному портрету, но Лиза не дала. Сказала: и твоих тоже не покажу. Вот закончу, тогда милости просим, смотрите на здоровье.

– Она даже мне не показывает, – сказал подошедший Коля. – Боится музу спугнуть, наверное, – заключил он с добрым смешком.

Я села на Изкино место, так же обернулась к окну.

– Тебе не надо, сиди лучше прямо, – скомандовала Лиза.

Я послушно повернулась к ней, не зная, что делать с руками, сложила их на коленях. Просидела, не меняя позы, минут тридцать, наверное. Лиза колдовала над этюдником, время от времени одобрительно мне улыбаясь.

Стемнело, я засобиралась домой. Хозяева пошли меня провожать. Мне они понравились своей простотой и ровностью в общении. Здесь говорили, что думали и делали, что говорили. Они точно любили друг друга и были, видимо, счастливыми. Мне показалось, что я как-то отогрелась душой. Может, все дело в уютно потрескивавшем камине? Коля сказал, что у Лизы всегда мерзнут руки и ноги, поэтому студию они протапливают. И еще: впервые за последние дни я не вспоминала о Дэне. Интересно, какой женский архетип воплощаю собой я?

Как же у меня ломило руки и спину наутро, кто бы знал. Вот что значит простая физическая работа. А ведь я двигаюсь, в баскетбол играю, не совсем уж тюфяк. И на ладонях вспухли мозоли от топорища, но небольшие, заживет скоро.

На следующий день мы с Пра пошли в «Донну Розу», смотреть на Дэна, он как раз должен был работать в вечер, я посмотрела в графике. Настя за баром шепотом материлась: она опаздывала на электричку, а сменщика все не было. Мы сели за угловой столик, заказали кофе с пирожными. Наконец появился Дэн, да не один. Вслед за ним по лестнице спустилась красотка на высоченных шпильках, парень подал ей руку. Наверное, мое лицо выразило слишком много, Пра успокаивающе сжала мою ладонь.

– Отомри, он к нам идет, Маш, ну…

Тут на Дэна напустилась Настя: где ты, мол, шляешься, уже десять минут как должен работать. Девчонка присела за столик администратора. Дэн подошел, поздоровался со мной. От его улыбки у меня по всему телу пробежали мурашки.

– Новенькая? – кивнула я на его спутницу, стараясь казаться спокойной.

– Да что ты! – Он понизил голос. – Ирина дочка, только что из Германии прилетела.

– Надо же, а что она там делает?

– Ну…живет. У нее муж там, работа. Она сразу после инста уехала. Ладно, я двинул, а то Настюха сейчас взорвется.

От облегчения я не сразу смогла вздохнуть. Пра внимательно смотрела на Дэна.

– Ну, что скажешь?

– Да что сказать, хорош бродяга. Интересный. Да только, Маш, внешнее не всегда отражает внутренне.

– Ты что, хочешь сказать, что внутренне он…

– Да я его не знаю, чего говорить.

– Мне кажется, он неплохой, Пра. – Я сама верила в то, что говорила. – Не идеальный, конечно, но кое-что можно исправить.

– Поздно, Маш. В этом возрасте фундаментально уже ничего не исправить. Если только самую какую-нибудь малость. Девчонки часто думают, что парней можно переделать, да только это все фигня. Я тоже с Андрюхой пыталась, а толку…такой кофе хороший здесь, лучше, чем у нас. Я как-то заходила, как заведение открылось, но там не очень было, а сейчас здорово. И интерьер необычный. Мне нравится! – Пра энергично тряхнула головой. – Давай еще по кофе?

Я не отказалась. Тем более что мне, как работнику, – я знала – кофе не включат в счет, обычная практика в «Донне Розе». Дэн принес нам два «капучино»: у Пра была просто хорошая густая пенка, а у меня поверх этой пенки красовалось коричневое ровное сердечко. Я порывисто оглянулась на бар: Дэн сосредоточенно протирал стаканы. Пра смотрела на меня со странным выражением, даже не разберешь, веселым или грустным. Мы посидели еще немного, потом набежал народ, мы стали прощаться. Проходя мимо бара, я постучала по кофе-машине, Дэн поднял глаза.

– Спасибо за кофе! – улыбнулась я.

– Я старался, – откликнулся парень. – Приходите еще!

А я посмотрела на его руки, смуглые, сильные, вспомнила, как целовала их… Как он ласкал меня, заставляя испытывать нечто невообразимое. Почувствовав, что вспыхнула, чуть не бегом догнала Пра.

Глава 7

Наступил декабрь, дни стали совсем короткие, но зато побежали быстрее. Общее настроение было новогодне-приподнятым: в магазинах появились елочки, мишура, прочие аксессуары, газеты пестрели объявлениями с предновогодними скидками…в «Донне Розе» тоже готовились к празднованию, назначенному на двадцать восьмое число. Было решено устроить маскарад, настоящий, вход без костюмов запрещен. Я озаботилась всерьез: очень хотелось хорошо выглядеть. Потихоньку навела справки: Настя будет пираткой, Оля – цыганкой, Марина – снежинкой (как в детском садике), Саня – снеговиком (тоже хорош). Я решила посоветоваться с Пра насчет костюма.

Лиза закончила наши портреты. Мы с Изкой немедленно помчались смотреть. Честно говоря, я волновалась, хотя от меня там уж точно ничего не зависело. Как говорится: нечего на зеркало пенять…

Мы топали по дорожке к калитке, Фрида лаяла, Коля уже возился со щеколдой. В окошке мелькнуло круглое Лизино лицо, потом она сама появилась на пороге, в фартуке, вытирая руки полотенцем. Еще на подходе мы почувствовали божественный запах домашней выпечки. Хорошо, что мы взяли не торт, а бутылку красного вина. Сухое, чилийское, я выбирала. В «Донне Розе» такое подают.

Лиза сразу повела нас в студию. Портреты стояли на подоконнике…совсем разные. А как же узнаваемая манера каждого художника? Изка сидела на изящном кресле-троне вполоборота, держа в руке овальное зеркальце. «Свет мой, зеркальце, скажи…» так, кажется? «И ей зеркальце в ответ: ты прекрасна, спору нет!» Она и вправду была прекрасна: Лиза нарядила мою подругу в алое с золотым шитьем платье, царский венец и тяжелые браслеты. Изольда была ослепительно хороша, безошибочно узнаваема, но казалась старше своих лет. Или все дело в гордо приподнятом подбородке, величественной осанке? Смоляные косы спадают почти до пола, одна перекинута через плечо…Выверена и прописана каждая деталь: руки в перстнях, завитки на оправе зеркальца, кисти пояса, туго стянувшего и без того тонкую Изкину талию.

Мой портрет был другим. Признаться, первым чувством при взгляде на него была легкая оторопь: это что, я? Ибо с холста на меня прямо и в упор смотрела воительница в клепаном шлеме и кольчуге, из-за правого плеча виднелась рукоять меча, а на левом сидела какая-то птица, сокол, наверное. Чистые яркие краски, крупные мазки. Сходство безусловное, но вот взгляд…он у меня и вправду такой? Грустный, как после проигранной тяжелой битвы. Но решительный, ибо будет еще одна. Оказалось, нарисованная я красива неброской славянской красотой, сияют синевой очи, а волосы цвета поспевающей ржи свободно падают на одетую кольчугой грудь. Это меня такой Лизка увидела?

– У-у-у-у-у, шикарно, – протянула Изольда. – Лиз, у тебя явно талант. Только я что, как та царица из сказки Пушкина? Которая свою падчерицу отравила?

Надо же, мне в голову пришла та же ассоциация.

– Я написала, как увидела, – пожала плечами художница, – так что без обид. И потом: это же не иллюстрация к сказке Пушкина, это архетип.

– И какой же? – Изольда уперла руки в бока.

– Девица, царевна, Вечная Женственность, если угодно. Красота, юная и зрелая одновременно, тоже вечная. Опасная. Если говорить о Пушкине, то скорее Царь-девица из Золотого петушка.

– Я опасная?

– Конечно, опасная, – подключился к дискуссии Коля. – Тебе в глаза заглянуть – пропадешь.

Изка заулыбалась – мол, что верно, то верно. Я вздохнула: в моих глазах нет опасной темной глубины, в которой можно утонуть. Вот и не тонет никто. И Дэн не звонит.

– Ты чего, Маш? – дернулась ко мне Лиза. – Не понравился портрет?

– Да нет, я о своем. Понравился. Правда.

Я не кривила душой. Мне льстило смотреться воительницей, сильной, смелой, красивой, да еще с соколом на плече. На заднем плане виднелись очертания деревянного города с высокими теремами. В одном из них, наверное, сидит Изка-царевна, любуется своим отражением в зеркале. А со мной резвый конь и верный меч булатный…

– Лиз, а я кто? Какой архетип?

Художница выглядела смущенной.

– Сама кого видишь?

– Фрейя! – выдала вдруг Изольда. – Точно, она! У Фрейи было соколиное оперенье!

Лизка согласно кивнула.

– Я об этом позже подумала, уже когда закончила картину. Но вообще Марья Моревна, прекрасная королевна. Тоже глубокий образ.

Еще бы не глубокий. Моревна, крестница Моры-смерти, по некоторым данным – хозяйка и живой и мертвой воды, воин и целительница, это с ней бился Иван-царевич, уж не помню, за что, но помню, что без хитрости не смог одолеть богатыршу. Ой, там еще у нее какой-то терем был, с черепами на заборе. Но без смерти нет жизни и наоборот. Ха, это вам не в позолоченное зеркало смотреться.

Изольда выглядела разочарованной, хотя объективно ее портрет был красивее. Но – парадный, каким не стыдно похвастаться перед гостями, и только. А свой я непременно повешу рядом с зеркалом, Лиза же их отдаст нам?

Словно подслушав мои мысли, художница сказала:

– В марте выставлю, соберу отзывы, рецензии, тогда можете забирать…если захотите.

Мы пообещали, что обязательно заберем и пошли есть Лизины пирожки. Я тоже хорошо пеку, но таких сделать точно не сумею: нежнейшее тесто, обалденная начинка, просто тают во рту. Я и не заметила, как умяла три штуки.

Пошептавшись с Колей, художница пригласила нас на небольшой и междоусобный, как она выразилась, «пикник». В декабре?! Лиза объяснила, что собирается в основном народ из ее группы, идут в лес, разводят костер, играют на гитаре, общаются. У Изки на субботу были планы, она отказалась. У меня возникло ощущение, что она подобиделась на Лизу: наверное, ожидала другого видения себя. Хотя на что тут обижаться? Сногсшибательно красива, почти совершенна. И все же…жизни маловато. Да подумаешь, портрет, Лизка тоже не да Винчи. Зато реальная жизнь моей подруги похожа на бокал искристого дорогого шампанского: она ни одного вечера не сидит дома, если только не приходят гости, носится на своем байке, ездит на концерты, встречается с шикарными парнями…и запудривает следы от страстных поцелуев на шее и плечах (сама видела). И что тут, из-за портрета расстраиваться?

Конечно, я с радостью согласилась пойти на пикник. День обещал быть холодным и ясным, люблю такие. Все не дома сидеть, думая о Дэне. Я всегда о нем думаю. Раз решила позвонить: механический голос сообщил, что «абонент не абонент». Все ясно, наверняка развлекается. И уж точно не один.

Лиза озадачила: с меня глинтвейн или пунш. Надо в интернет заглянуть, как там его варят, рассчитать на восемь человек. Коля пообещал помочь донести вино, котелок у них есть. Я волновалась – все же незнакомая компания, небось все такие же пафосные, как Изкины приятели, творческие люди все-таки, богема. Наверное, все талантливые, подающие надежды. С другой стороны, Лиза тоже талантливая, а нос не задирает, они с Колей очень простые и милые. Решено, сделаю самый вкусный на свете глинтвейн!

Мне очень захотелось пойти в лес. Я городской ребенок, у нас никогда не было дачи, я не ходила в походы, не жила в деревне. Правда, учась в младших классах, я часто ездила с мамой на лыжную базу на берегу озера. Сейчас она уже закрылась, там построили какой-то модный оздоровительный комплекс. А так было здорово бежать по накатанной лыжне морозным утром наперегонки с мамой! Я скучаю по своим. Да, самостоятельная жизнь, да, я уже взрослая…все равно скучаю. Вот сорвусь в воскресенье и уеду на денек в Переславль!

Про Анжелу Викторовну, маму Изольды, вестей так и не было, она даже звонить перестала. Я осторожно расспросила тетю Зою на этот счет, точнее, она сама пошла на откровенный разговор. Мол, ты, Маш, присмотри уж за Изочкой, она такая непрактичная. Сказала, что Анжела (они учились вместе) всегда мечтала уехать из России, добиться мировой славы, выступать в лучших концертных залах. Замуж не хотела, детей не хотела, хотела большого успеха и ярких романов. Игоря она не любила никогда, хоть и поженились. Да и поженились лишь потому, что Анжела забеременела, неожиданно. Как только подвернулся этот итальянский ангажемент, певица развелась с мужем и оставила ребенка, тем более, что Зоя – двоюродная сестра и ближайшая подруга – была рядом.

У меня не укладывалось в голове: бросить своего ребенка ради карьеры, пусть даже успешной-преуспешной? Не давать о себе знать по месяцам, только присылать деньги? Как же Изка все это переносит? Так сложилось, что мы с подругой не разговаривали на эти темы. Совсем. Может, надо было?

– А Изкин отец? – спросила я. – Он-то почему не проявляется?

Тетя Зоя вздохнула.

– Игорь был неплохой человек, Маш. Погиб в катастрофе, давно еще, лет восемь назад. Его бизнес к тому времени развалился, имущества еле хватило, чтобы погасить долги предприятия. По-моему, он так и не оправился после ухода Анжелы.

– Вот стерва! – неожиданно вырвалось у меня. И до слез стало жалко Изку, наполовину сироту, да что уж там, получается, полную сироту, с такой-то матерью!

– Не суди, – мягко сказала тетя Зоя. – Мы не знаем, что там у них и как. У меня вот тоже семья не сложилась: бывший муж пил, не просыхая. Я только через год после свадьбы узнала, что у них это семейное. Слава Богу, Андрей не пьет. Скоро уж вернется из армии…

– Ну, может, еще и сложится.

– Я тоже так думаю, – Изкина тетка лукаво улыбнулась и от этой улыбки будто помолодела. – Илья замечательный. Собственно, об этом я и хотела с тобой поговорить, Маш. Квартира, в которой вы сейчас живете, принадлежит нам с Анжелой, родители вскладчину купили. По документам собственник я, Анжела ведь даже гражданство сменила. Прописаны в квартире трое: я, Изольда, Андрей. Но он с пятнадцати лет с другом снимает комнату в общаге. Пусть, я не вмешиваюсь, у них там группа, репетиции, все такое. Это я тебе объяснила, что к чему.

Маш, я уезжаю на Украину вместе с Ильей, он родом из-под Киева откуда-то, вы остаетесь вдвоем. Оплачивать коммуналку, решать все бытовые вопросы вам придется самостоятельно. Если что, звони, пиши, я на связи. Я знаю, Изка с тобой не пропадет. Может, замуж скоро выйдет, вон у нее поклонников сколько. Но лучше сначала все же институт закончить.

– А когда вы уезжаете?

– Да вот, к Новому году хотели уже перебраться.

Все это было неожиданно, но не слишком. Я и так ощущала себя Изкиной старшей сестрой. Если бы я не готовила, она питалась бы бутербродами или ела в кафе. Когда сломалась стиральная машина, именно я искала гарантийный талон и чек, чтобы сдать ее обратно (приняли без разговоров, вернули деньги). Я же купила новую. Я слежу за наличием продуктов в холодильнике, бытовой химией и прочими «расходными материалами». Что ж, теперь буду еще ходить в Сбербанк и оплачивать коммуналку. Меня удивляло отношение подруги к деньгам: сходив раз в месяц за переводом в банк, она складывала всю сумму в тумбочку, в деревянную шкатулку, а потом брала оттуда по мере надобности. Мне тоже предлагалось брать на всякие хозяйственные нужды. Я честно делила расходы пополам, приносила чеки, складывала их рядом со шкатулкой – для отчетности. Периодически Изка их выкидывала, не просматривая. Всех все устраивало.

Предполагаемый отъезд тети Зои Изольда восприняла спокойно. Обняла меня за шею: «Ну, Маха, мы теперь точно как сестры!».

Я начала экспериментировать с рецептами глинтвейна. Когда к Изке в очередной раз пришел народ – четыре одноклубника (двое с девчонками, один, Ярослав, Изкин, один свободный), из-под моих рук вышел совсем неплохой напиток: красное сухое вино (я брала самое простое, в коробках), виноградный сок, яблоко, апельсин, лимон. И пряности, конечно: палочки корицы, гвоздика, кардамон, мускатный орех. Горсть изюма. Байкеры были в восторге. Я уже привыкла к неформалам всех мастей, но на «русичей» (так называется наш местный байк-клуб) было приятно смотреть: высокие, крепкие, в кожаных штанах со шнуровкой, в безрукавках, открывающих сильные мышцы на груди. Руки у всех четверых тоже были сильные, накачанные, правда, с татуировками. Я не люблю «картинки» на теле. Нет, одно дело маленький рисунок где-нибудь на плече, «браслет» на бицепсе, к примеру…у Дэна такой есть, какая-то кельтская тема. У Изкиных же приятелей все руки были «расписаны» какой-то жутковатой символикой: языки пламени, оружие, черепа. Правда, у ее парня «татушка» была только на одной руке, красивая, художественная: могучий викинг в замахивался топором, а на заднем плане виднелись полосатые паруса и мачты драккара.

А вот девчонки мне не понравились: обе чересчур накрашенные, напудренные, жеманные и страшно гордые тем, что пришли с такими крутыми парнями. У обеих – высветленные локоны, коротюсенькие юбочки и глубокие декольте. Я даже подметила одинаковое выражение досады на лицах их кавалеров: наверное, сравнили своих подружек с Изольдой. Та сидела на коленях у Ярослава, слегка опершись локтем на его плечо, пила глинт, опустив глаза, чуть притушив ресницами их блеск.

Блин, я бы тоже так хотела. Если бы Дэн был здесь. А потом уйти об руку с ним…куда угодно.

Четвертый парень сидел в углу, почти не принимая участия в общем разговоре, только изредка вставляя реплики. Забавно, у него были такие же рыжеватые волосы, как у меня. Длинное бледное лицо, глаза чуть навыкате. Изольда сказала, этого зовут Никита, недавно расстался «со своей».

Разговоры, изрядно сдобренные матерщиной, мне тоже не нравились. Хотя Изкин парень почти не ругался. Сначала обсуждали последнюю пьянку на чьем-то дне рождения, потом – какую-то драку и какого-то Костяна, которому, видимо, здорово досталось в той драке. Девчонки восторженно пищали. Байкеры выходили курить. Потом на столе появилась бутылка виски, парни выпили. Юля и…Яна, кажется, тоже не отказались, покраснели, развеселились. Мы с Изкой вышли на минутку.

– Маш, Ярик сказал, ты Никите понравилась. Может, дать ему твой телефон? У него сейчас никого нет…

– Бедняжка, – я едко усмехнулась. Почему-то внутри поднялась волна раздражения пополам с самой настоящей злостью. – Из, а он мне не понравился. И вообще, что это такое: Ярик сказал… Он сам что, подойти не может? Или сказать мне пару слов?

– Ой, Мах, да ладно тебе…Никита хороший парень. Встретишься, поговоришь, узнаешь его получше. Не хочешь?

– Нет, Из, сорри. Может, ты права, конечно, но нет.

Изка тряхнула волосами:

– Я же о тебе забочусь! Будешь с нами на фесты ездить, у Ника машина – зверь! У Ярика, конечно, лучше, – подруга улыбнулась.

– Ты его поэтому выбрала?

– Что ты! Ярик отличный…– Изка прищурила глаза, – красивый, сильный. Целуется офигенно. А ты что, все по Дэну своему сохнешь?

– Я не сохну, Из, – у меня перехватило дыхание, – я, кажется, люблю. Не могу ни о ком другом думать. Извини.

– Маха, Мах…– Изольда обняла меня. – Это ты прости, пес с ним, с Ником, я так. Мах, ну давай мы что-нибудь придумаем? Что же ты мне раньше не сказала?

– Ты не спрашивала. Я пойду спать, Из. Завтра на пикник еду, со Швец-Нагорными.

– А, точно, я забыла. Глинт замечательный, все сказали.

Едва я легла в постель, по щекам побежали слезы. Я сама себе не признавалась в том, что люблю Дэна, а Изке сказала запросто. Можно ли любить человека, которого ты почти не знаешь, не сказать, что уважаешь, и который уж точно тебе не подходит? Но тогда почему мне так плохо без него? За пару месяцев я почти свыклась со своей болью. Объективно – не так уж это и страшно, жить можно. Только не хочется. Ради чего? Наплакавшись, я сама не заметила, как заснула.

Утро было бодрым: я вскочила, как встрепанная, по звонку будильника, бросилась одеваться. Дома никого не было: куда все подевались? Я вспомнила Изкин принцип: не оставлять на ночь своих парней. Наверное, поехали в клуб. И еще подумалось: как ей удается останавливаться самой и останавливать их … на пределе? Моя подруга точно знает, что хочет выйти замуж девственницей. А по-моему, невинность, скорее психологическое понятие, чем физиологическое. В общем, сложный вопрос. Хорошая новость: я перестала чувствовать себя развратницей. Наверное, когда поняла, что люблю. Так просто. Не было «пожара в душе», каких-то откровений свыше. Я люблю. Люблю. Отчего-то стало легче.

Позвонил Коля, объявил пятиминутную готовность. Хорошо, что я заранее собралась и упаковала продукты. В кладовке нашелся старый рюкзак, очевидно, Андрюхин, его и взяла.

Лизкин избранник, нагруженный большим котелком, с рюкзаком за спиной ждал меня у подъезда. Мы побежали на электричку. Оказалось, вся компания уже там, в лесу, только нас ждут. По дороге у Коли затрезвонил мобильник, парень нервно зашарил по карманам. Оказалось, телефон на дне его огромного рюкзака (зачем? Зачем его туда класть?). Пока доставал, звонки прекратились. Пришлось ускориться: электричка уже подходила.

– А народу много будет? – спросила я, снова начиная чувствовать себя неуютно.

– Человек десять собиралось, человек семь будет, – ответил Коля.

Снова раздался звонок.

Коля поспешно щелкнул крышкой мобильного, сделал серьезное лицо.

– Яволь, штандартенфюрер!

Господи, штандартенфюрер какой-то еще.

– А варум? – следующая реплика.

Я заинтересовалась.

– Ну вот, на одного меньше, – сказал Коля. – Я рассчитывал на Макса.

– Почему штандартенфюрер?

Коля засмеялся.

– Штандартенфюрер фон Штирлиц.

Заметив мой непонимающий взгляд, пояснил.

– Мой приятель. Максим Максимович Исаев. Поняла?

Я тоже засмеялась: бывает же.

– Самое забавное, что Макс реконструктор, занимается ВОВ. Блин, так и знал, что он не пойдет. Это значит: я, плюс Тоха, плюс остальные все девчонки. – Коля покрутил головой в притворном сокрушении.

Мы шли по холодному лесу, замершему в предчувствии сильных морозов. Заря еще не отгорела, небо на востоке полыхало золотым и алым. Верхушки деревьев тоже смотрелись позолоченными. Под ногами хрустели замерзшие листья, где-то ритмично долбил по стволу дятел. Скоро я почувствовала дым.

На поляне лежали три толстых бревна, заботливо накрытых одеялами. Трещали ветки в костре, где-то стучал топор. Лиза деловито резала что-то на доске, поминутно дуя на озябшие пальцы. Навстречу нам поднялись две незнакомые девчонки, у одной за поясом было…веретено. Или это прялка? Дощечка с намотанной куделькой, из которой хозяйка быстро и ловко тянула шерстяную нитку, скручивая ее пальцами. Чудеса, да и только!

– Привет, Маш! Знакомьтесь, девчонки, это Маша! – приветливо кивнула в мою сторону художница. – Это Валя, это Лия.

– Приятно познакомиться, – вежливо сказала я.

Из леса вышла еще одна девушка, в камуфляже, высокая, с короткой стрижкой. Она несла в руках охапку сучьев. Бросила их к костру, облегченно выпрямилась. Стало видно, что глаза у нее разного цвета: один зеленовато-коричневый, другой серый. Я такое в первый раз видела.

– А, Лизкина валькирия пожаловала! – она быстро и крепко пожала мне руку. – Я Аня, можно Анка, меня так все зовут.

– Точно! – Лия выпустила свою нитку. – Вспомнила, где тебя видела! А похожа! Ну, супер!

Подошел маленький коренастый парнишка с топором, кивнул Коле, сделал полупоклон в мою сторону, улыбнулся.

– Это Тоша, – представила его Лиза, – наш массовик-затейник, душа компании и мастер на все руки. С ним не соскучишься!

Я уже поняла.

Пикник прошел действительно весело. Для начала выяснилось, что парни забыли взять мясо, которое Лиза замариновала.

– Коль, ну как ты мог?! – возмущалась художница, размахивая руками.

– Я думал, Тоха его взял, – смущенно оправдывался парень.

– А я думал, вы сами возьмете!

– Я есть хочу! – вклинилась Валя.

– Так, без паники! – Анка решительно рубанула воздух ладонью. – Тоша, Коля, дуйте в магаз за сосисками или там, колбасой. Пожарим, будет вкусно. Соус какой-нибудь возьмите!

– А дрова? Прогорит, пока мы ходить будем!

– Сами наколем! Маш, бери еще один топор, пошли. Давайте, одна нога здесь, другая там.

Парни смущенно потоптались на месте, потом отчалили. Мы переглянулись, Валя хихикнула в кулачок, Лиза тоже расплылась в улыбке. Через пару секунд мы все рассмеялись с каким-то облегчением.

– Не в мясе счастье, – изрекла Лия, снова принимаясь за свою кудель.

Я взяла топор и вместе с Анкой пошла за дровами, воодушевленная своим недавним обращением с колуном на Лизином дворе. Новая знакомая внимательно смотрела на меня своими разномастными глазами. Меня она тоже занимала, необычная. Чем-то похожа на Пра. Может, высокой худощавой фигурой, порывистыми быстрыми движениями?